Всё, что в нас живёт - обесточено.

Крепко держа мать за руку, он бежал вперёд, никуда не оглядываясь. В глазах начинало темнеть от усталости, ноги подкашивались. Пульс достигнул пика, но они продолжали бежать.  Холодные колоски врезались в лицо и оставляли неглубокие ссадины и царапины.  Это было не больно, скорее, неприятно.  Мать каждые полчаса обращалась к нему со словами:  "Быстрее, Алекс, быстрее". Да, именно имя  "Алекс" сейчас красовалось у него в паспорте, собственно, в строке "имя". Было непривычно, они только недавно сменили паспорта, поэтому он ещё не всегда оборачивался, когда его звали.  Многие просто считали, что у него проблемы со слухом, поэтому никому не приходилось объяснять и придумывать, почему он не отзывается на собственное имя.  У Абрама с Натаниэлем с этим проблем было почему-то меньше. И Норман иногда спрашивал как у них, так получается.  Хватка матери не ослаблялась, скорость бега также. Братьев слышно не было, но парень надеялся, что они просто немного отстали или выбрали другой путь.  Когда-то они должны будут пересечься.  Такое бывало и раньше, когда они словно потеряшки были разбросаны по разным частям страны. Их было много, поэтому "теряться" было отличной идеей в таких ситуациях.  Наконец-то мать остановилась и начала смотреть куда-то вдаль. Рыжий (он рыжим тоже не был, красил волосы в какой-то оттенок сена, как его называл Натаниэль, а глаза прятал за коричневыми линзами), согнулся, схватил ладонями колени и пытался отдышаться.  Из сумки, всё это время болтавшейся у матери на плече, она достала ту самую папку, которую он видел уже огромное количество раз.  Но она оказалась не целой, разорванной на половину.  -Что ты с ней сделала? - удивлённо спросил Норман. Он ведь помнил как бережно Мэри хранила её.  -Вторую часть я успела отдать Аб...Генри, -  мать запнулась, в её взгляде читалось напряжение и странное понимание того, что сам Норман поймёт ещё не скоро.  Эта женщина всегда одновременно восхищала и поражала его. Наверное, ему не было суждено понять её до конца. Он не видел в ней ту самую женщину, которую все сразу же вспоминают во время упоминания матери. Она не была ласковой ни с ним, ни с его братьями. Не была доброй и терпимой, чего им так всегда не хватало.  Зато она храбро сражалась за жизни своих детей и пыталась продлить эти жизни любой ценой. За это он её и любил, правда, также... По-своему.  -Куда мы теперь?  Вслед за папкой, Мэри вынула из сумки дорожную карту и присмотрелась. Пару раз сверилась с местностью и кивнула, подтверждая собственные мысли.  -В Гонд-Понтувр, - решительно, хриплым голосом ответила она.  Парень не ответил ничего, не было смысла спорить: А) Он никогда не переубедит мать, а, если бы и попытался утро следующего дня встретило бы его кучей синяков (в лучшем случае); Б) Он не мог предложить ничего лучше (в частности из-за того, что карту ему предоставить не посчитали нужным).  Ну... Гонд-Понтувр, так, Гонд-Понтувр.                                ***  Первые ноябрьские снежинки медленно оседали на землю, делая в воздухе странные кульбиты. Небо над городом серое, в воздухе ощутимый запах сырости.  Норман неторопливо шагал вдоль узкой улочки, каждые пять минут стряхивая с куртки белые снежинки, то и дело зевая.  Каждое раннее пробуждение в школу приносило уйму недовольства, отражавшегося в синяках под глазами и усталом виде. Наплечники дешёвого школьного ранца давили в плечах, а пальцы немного мёрзли.  Парень поднял глаза к крышам домов и задумался. Снежинки монотонно скатывались с металлических черепиц, также спокойно мысли перетекали из одной в другую. Он уже довольно продолжительное время не видел собственных братьев и очень надеялся, что они, как минимум, живы. В груди всё ещё тлело упование, что вот-вот и братья появятся. А вот мать, кажется, совсем утратила веру в это.  И это было странно ведь... Она как ни как была их родной матерью и... Норман не знал, что ещё можно сказать. Она должна верить в лучший исход! Хотя, по правде, она ничего не должна, но...  На улице пахло слякотью и свежими французскими булочками. Конечно, ведь идя по этой улочке ты можешь увидеть огромное количество пекарен. Некоторые из них уже начинали постепенно готовится к рождественским праздникам. Например, вешали бумажные гирлянды (что было совсем уж странно для Нормана, ведь из-за нерадивой ноябрьской погоды бумага бы быстро размокла и из маленьких разноцветных звёздочек, превратилась в такую же радужную кашу).  Вот и школьные ворота. Около них, размеренно жуя жвачку, стояла девчонка. Пшеничные волосы собраны в неаккуратный хвост на затылке. Яркие зелёные тени на глазах и розовый блеск. Огромные круглые серьги в мочках ушей и тонкая куфайка, накинутая на чёрный топ, не прикрывающий пупок. Норман невольно поёжился и подошёл к ней.  -Привет, - тихо поздоровался он и девчонка наконец перевела на него взгляд. Ни единый мускул на её лице не дёрнулся в намёке на улыбку. Но она оттолкнулась от столбика, на который всё это опиралась, и чмокнула его в уголок губ.  -Приветик, - вот теперь она наконец-то улыбнулась, слишком наигранно заметил для себя Норман, но решил не подавать виду.  Девушка взяла его за руку и потянула ко входу в школу.  -Тебе не холодно? - поинтересовался парень, скорее ради приличия, чем из-за реального интереса.  -Не-а, - безразлично ответила та.  Нормальный парень бы, наверное, отдал ей свою куртку, закинул руку на плечо и поцеловал в висок, одарив её при этом широкой улыбкой. Он бы, в принципе, делал что-то кроме как был её парнем только формально.  Норман должен был гордиться собой за то, что урвал такую девчонку, за ней ухлёстывало пол школы. Должен был держаться за неё как за спасательный круг, если бы хотел пробиться в местную элиту. Но дело было в том, что начав отношения с блондинкой, он и так привлёк к себе много внимания. Вся школа трепалась о том, почему Лора (а именно так её и звали) выбрала такого тихоню (по сравнению с ней он и правда являлся тихоней).  И Веснински молился Господу, чтобы эти слухи никак не дошли до матери. Всегда отказывался от прогулок с избранницей, никогда не приглашал её к себе, а в оправдание такому поведению говорил насколько у него религиозная семья.  Вот так и получилось, что встречались они только в школе. Иногда целовались, прячась в подсобках или туалете на третьем этаже. Даже есемесками глубокой ночью не обменивались, ибо Норман посчитал правильным не давать ей свой номер телефона.  Он даже не мог сказать, что любит её. Но пубертат никого не щадит. А ещё было интересно как это - быть с девушкой, Натаниэль в этом деле был более опытным и уже успел отдать свой первый поцелуй какой-то девчонке. Эта история казалась им с Абрамом слишком мерзкой, скорее всего, потому что девушка была старше его лет на пять. Но всё же в душе им было немного завидно, хотя они и не удивились.  -Мне кажется, ты меня избегаешь, - Лора подтолкнула его тонким пальчиком к стенке. Они снова закрылись в кладовке на большой перемене.  -С чего ты решила? - с абсолютно спокойным лицом спросил парень (на самом деле так оно и было, но не говорить же ему это прямо).  -Мы не видимся нигде кроме школы, никогда не гуляем и ты никогда не дарил мне цветов! - в её голосе появилась истерическая нотка.  -Мне кажется ты меня даже не любишь.  "-Конечно не люблю".  -Не правда, - сказал Норман и толкнулся вперёд, чтобы поцеловать её. Она ответила ему, мягко и невинно. Подошла ближе и прильнула своим телом к его. Он правой рукой сжал её талию, а левую положил на её тонкую шею.  Лора немного наклонила голову, меняя угол. Поцелуй начал становится более ярким и уже не таким невинным. Своей рукой девушка начала водить по чужому торсу. И... Отстранилась.  Норман открыл глаза, слишком громко дыша.  -Нет, у тебя даже не встаёт на меня, - она изогнула бровь и взглядом указала вниз. И правда... Не встаёт.  Но он не успел никак оправдаться, девушка резко развернулась на своих каблучках и поспешила покинуть помещение.  Было грустно, его впервые в жизни бросила девушка. Хотя кого он обманывает? Чувство облегчения на чаше внутренних весов перевесило всё остальное.  Но всё же внутренний чертёнок был не доволен.                                   ***  Мама всегда знала, что это он берёт у неё сигареты (не только он, конечно, а и остальные её два сына). Но никогда ничего не говорила и не предпринимала по этому поводу. Отчасти ей было плевать, они бегут от ещё большего зла. Зло, принесённое от сигарет, было намного меньше по сравнению с... Остальными неприятными происшествиями. Если только Балтиморского мясника можно было назвать неприятным происшествием.  Он подпалил сигарету, прикрывая тлеющий огонёк ладонью. Затянулся и почувствовал едкое жжение в горле, на мгновение блаженно прикрыл глаза и выпустил тонкую струйку дыма.  На завтра передавали дождь, а это значит, что, присыпанные тонким слоем снега, улочки превратятся в кашу. От одной только мысли становилось слегка противно. В голове было слишком много мыслей, поэтому парню не удалось вычленить ни одной из них. Всё внутри превращалось в гигантский смерч, окружённый капсулой табачного дыма, с горьким привкусом. Он снова затянулся, подошёл к короткому быльцу моста и сел на его перила. Мостик переходил через маленький ручей вода, в котором почти полностью превратилась в лёд.  Было пусто и одновременно слишком громко. Чувство, будто голова стала огромным цирковым барабаном, по которому то и дело бьют в каком-то определённом ритме. Чаще всего это означало выход кого-то...  Норману не понравилось чувствовать себя барабаном. А ещё не понравилось, что он, в принципе, провёл такую, довольно логическую, цепочку ассоциаций у себя в голове.  Кстати, о цирке. В кармане всё ещё лежал немного смятый билет именно туда, который недавно подарила ему Лора. Нужно было бы его вернуть... Пусть сводит кого-то из своих новых ухажёров. Да, он успел заметить её с Вилли Властом, воркующих у той же школьной подсобки. Интересно, она пыталась вывести на ревность Нормана или оказалась не только популярной девочкой, но и шлюхой в придачу. Оставалось надеяться на первый вариант. Ибо тогда Господь Бог уберёг его от каких-то нежеланных болезней. Да и не хотелось думать, что он на столько не разбирается в людях, а его первая девушка оказалась... Ну... Оказалась.  Сигарета почти дотлела. От запаха всё тех же булочек захотелось есть и, чтобы не купится он спрыгнул с бортика и быстрее побрёл домой, выкинув оставшийся окурок в реку.