Зависимость.

      Приглушённого серого света с улицы едва хватает, чтобы осветить даже крупный яркий шрифт на близлежащих учебниках, не то что мелкие небрежные буквы, выведенные карандашом, но Дастину не хочется портить атмосферу и прогонять уют дождливого вечера, поэтому настольная лампа остаётся невключённой. Шорох по белой бумаге блокнота составляет прекрасное трио вместе с каплями бьющимися в окно и воющим ветром, путающимся в листве деревьев, разгоняющимся меж домов и разбивающимся о стены зданий и широкие стволы. Длинное предложение заканчивается, Хендерсон давит на карандаш, ставя точку, и наточенный стержень ломается. Дастин смотрит на непригодный грифель, способный только расцарапать гладкую поверхность листов или писать неприятной двойной линией. Стук дерева о дерево, карандаш ложится на стол и, поддавшись толчку пальцев, катится на противоположный край всё с тем же громким звуком. Дастин выдвигает один из ящиков и убирает туда свои записи до пятницы, когда будет проходить партия D&D и они понадобятся. Поднявшись, Хендерсон берёт стул за спинку и тянет его под углом в сорок пять градусов по мягкому ворсу ковра в сторону окна. Стул снова опускается на все четыре ножки. Дастин открывает окно, украшенное мокрым узором капель, и взору предстаёт пустынная улица. Хендерсон садится на стул и начинает считать про себя: «Пять, четыре, три, два, один…». По дороге проносится до боли знакомый БМВ, и губы Дастина сами по себе растягиваются в грустной улыбке. Как всегда точно до секунды, но раньше Стив всегда притормаживал у его дома и высовывался из окна, активно махая ему рукой и выкрикивая слова приветствия. Это было по-своему уютно. Последнее время их отношения похолодели, и эта, на первый взгляд незначительная традиция, как и некоторые другие, сошла на нет. Хендерсон скрещивает руки на подоконнике и кладёт на них голову, устало наблюдая за буйством природы, точно отражающим его внутреннее состояние. Всё так стремительно летит в Тартарары. Дастин не помнит ни события, ни дня, когда их со Стивом отношения начали остывать с пугающей скоростью: первым делом сократилось и продолжает сокращаться совместное времяпровождение, обряды и традиции словно забылись или утратили свою важность, а понимание… Его больше нет. Точно чужие, они неспособны поставить себя на место друг друга, хотя, казалось, совсем недавно они были единым целым, слова были скорее прихотью, нежели необходимостью, потому что и простого жеста, шевеления, едва уловимого движения или изменения в мимике хватало с головой, чтобы безошибочно определить настроение и мысль. А сейчас лишь пепел их пылких отношений витает меж ними, будто заслоняя, мешая прочесть в родном лице хотя бы правильную эмоцию. Но нахмуренные брови, дрожащий блеск в кофейных радужках, проступающие тени под глазами, усталые вздохи, чересчур похожие на разочарованные, уход от прикосновений, от любого контакта, даже необходимого — всё это сбивает с толку, заставляет испытать подобие волнения, страха и отвращения к себе, взывает к навязчивому чувству вины, однако за что — неясно. И этот взгляд, потемневший от наполненности эмоций не самого доброго характера или опустошённый от равнодушия — страшнейшая пытка. Дастин растерян и напуган. Напуган тем, что его больная влюблённость раскрылась, что причина их замерзающих отношений в том, что Стив уловил в его глазах, в его лице и жестах ту самую ярчайшую искру позорных правдивых чувств. Это мерзко, о чём осведомлён каждый грёбанный человек в Америке. Мальчикам нельзя любить мальчиков, девочкам нельзя любить девочек. Таков закон, таковы устои, таковы правила жизни. Но Дастин ведь не собирался ему признаваться, он даже не смел мечтать о взаимности своей симпатии, давно переросшей дружескую. Он молчал, молчит и собирался молчать об этом. Никто бы не узнал, никто бы не обвинил его в извращениях, никто бы его не ненавидел, никто бы не смеялся, не кричал: «Сжечь его на костре!», никто бы не желал ему сдохнуть, потому что секрет остался бы запечатанным в его сердце, которое не переставало взволнованно биться при каждом взгляде на такого идеального, восхитительного и очаровательного Стива Харрингтона.       Клаудия аккуратно стучит в дверь, но Дастин не отзывается, отстранённо смотря на усиливающийся ливень за постепенно запотевающим стеклом. Щелчок и скрип. Несмотря на отсутствие разрешения войти миссис Хендерсон проникает в комнату. — Я испекла печенье. — Клаудия останавливается в нескольких шагах от Дастина и начинает говорить. — Твоё любимое. — ответа также не следует. — Пойдём пить чай, поговорим по душам и разберёмся во всём вместе, ладно? Не нужно мучаться в одиночку, я рядом и готова поддержать тебя, что бы не случилось.       Дастин поджимает губы. Сомнения — это плохо. Он ведь зарёкся говорить кому бы то ни было о своих неправильных чувствах, и мама — не исключение. Она хорошая, поэтому и расстраивать-то её не хочется. Она с ума сойдёт, если узнает, что воспитала сына-извращенца, смотрящего на своего лучшего друга уже не с обычным щенячьим восхищением, а настоящей любовью и желанием просыпаться с ним в одной постели рядом, заставая его с утра с взъерошенными волосами и заспанным видом, полностью рушащими образ холодного и неприступного «Короля-Стива». Это отвратительно и Дастин это знает прекрасно, но ничего сделать с собой не может: это светлое чувство больной привязанности просто есть и выкинуть его или задвинуть куда подальше не выходит, как бы сильно он не пытался. — Да, мам, знаю. — Дастин встаёт, ощущая укол вины за то, что не остался ждать возможного возвращения Стива, как обычно. — Но, боюсь, с этой проблемой мне нужно разобраться самому. — Хендерсон оттаскивает стул обратно к письменному столу, этим действием показывая себе, что не продолжит сидеть как брошенный щенок с нелепой надеждой на приход хозяина. Стив не развернёт машину и не приедет, точно так же, как в предыдущие сто семьдесят шесть дней. Дастин машинально тянется к маркеру, чтобы зачеркнуть ещё одно число в календаре, но застывает. Пора перестать считать. Это действительно выглядит жалко. Какая разница сколько дней их отношения неумолимо идут ко дну? Дастин скидывает маркер на пол, но в порыве эмоций не рассчитывает силу и он падает не на ковёр под ногами, а улетает в стену. К чёрту всё это.

______

      Дорога в школу кажется мучительно долгой. Прошло уже около полугода, три месяца из которых были летом, но тем не менее, привыкнуть к утренним прогулкам перед уроками не получалось. Раньше его всегда отвозил Стив. Потом он начал пропускать пятницы, ссылаясь на какие-то дурацкие оправдания, затем понедельники, среды, четверги и, наконец, вторники. Он перестал искать отмазки и просто проговаривал слова извинений, которые казались искренними, но вряд ли таковыми являлись. Подумать только, насколько Дастин был зависим от Стива даже в банальном походе в школу. Он скучал, неимоверно сильно, бормоча неустанно его имя себе под нос, пока сам Харрингтон развлекался с очередной девицей, такой же посредственной пустышкой, как и все его игрушки на один вечер. Может, Стив и искал что-то в этой бесконечной веренице безмозглых красоток, но больше походило на то, что ушедшая в прошлое личность Короля вернулась и завладела телом нежного и чуткого парня, которым Харрингтон стал после долгой реабилитации в компании беззубого недошутника. Дастин отчётливо помнит каждый небольшой шаг в становлении его тем, кем он является на сегодняшний день. Всё, что Хендерсон знает о нём идёт вразрез с его нынешним поведением. Тот самый Стив — неустанно подшучивающий над ним, треплющий его по волосам, дурачащийся вместе с ним, спорящий по всяким пустякам, но в конце-концов уступающий ему, любящий сладкое больше горького, солёное больше острого, вечер больше утра, ночь больше дня, душ больше ванны, запах клюквы больше любого другого и моменты со своим лучшим другом больше всего остального — не стал бы так поступать, не стал бы сталкивать Дастина в пропасть неизвестности самостоятельно разбираться во всём этом дерьме, которое заварил не он, не стал бы без объяснений пытаться отвязаться от него не через разговор решающий всё раз и навсегда, а через длительный цикл действий, чьё количество уменьшается, оставляя неприятное ощущение брошенности, заставляя думать что проблема в Дастине, побуждая и пытаться разобраться, и осторожничать, боясь окончательно потерять единственного человека, настолько близкого сердцу и душе. Непонимание и растерянность душили, отчего ментальное состояние лишь ухудшалось, а внутренние метания не подпускали сон, что негативно отражалось на работоспособности и продуктивности Хендерсона. Стив изводит его своим молчанием.

______

      На тусклых уличных трибунах пусто. Через просторное поле видно, как последние ученики выбегают из школы, прикрываясь кто куртками, кто предусмотрительно взятыми зонтиками, торопясь поскорее добраться до дома, где можно спрятаться от дождя, просохнуть и принять горячую ванну или душ. Дастин думает о том, как бы хорошо было, если бы Стив приехал за ним, как в старые добрые, отчитал за недальновидность, довёл бы его до машины, прикрывая их обоих своей курткой, попутно ворча, но по-доброму, совсем беззлобно. Хендерсон сжимает пластиковое сиденье до побелевших костяшек, злясь на себя, что так и не поговорил со Стивом, так и не выяснил в чëм провинился и чем навлëк на себя такой пробирающий до мозга костей холод со стороны лучшего друга. — Привет, маленький брошенный котëнок. — голос раздался над самым ухом, и Дастин вздрагивает, потому что не видел и не слышал, чтобы кто-то взобрался на трибуны. — Боже, Эдди, напугал. — Хендерсон наблюдает за тем, как лидер «Адского клуба» падает на соседнее сиденье. — Прости, малыш. — Масон самодовольно ухмыляется, словно в этом и состоял его план. — Чего сидим, кого ждём? — Эдди сдержанно и медленно стучит пальцами по пластику, создавая видимость незаинтересованности, но отбивающий нетерпеливый ритм кед выдаёт его с потрохами. — Никого я не жду. Просто отдыхаю на свежем воздухе. — Дастин кладёт ладонь на колено Мансона, припечатывая его ногу к полу, возможно, он пожалеет о проявленной вольности по отношению к своему лидеру, но сейчас Хендерсон слишком вымучен долгими треволнениями и излишне раздражителен. — А мне кажется, ты ждёшь Харрингтона. — Эдди нечитаемым взглядом уставился на чужую руку, покоящуюся всё на том же месте, но теперь расслабившуюся, не оказывающую никакого давления, а будто отдыхающую на неожиданно удобной опоре. — Нет. — для убедительности Дастин отрицательно качает головой. — Он на свидании с Лорой. Или Лаурой. Глорией? — имена Хендерсон произносит тихо, пытаясь вспомнить нужное. — Там точно были «л», «р» и «о». Лаура была в прошлый раз. Значит не она. А может это её тёзка. — Чувааак. — Мансон тянет последний слог, откидывая голову и смотря в потрёпанный навес над трибунами. — Не надо. Это действительно жалко выглядит. — «Жалко выглядит»? — Дастин хмурится и перемещает ладонь обратно на сиденье. — Что именно? — Твоя безвозмездная преданность. — положение было не из удобных, поэтому Эдди возвращается к исходному. — Ты на серьёзных щах пытаешься запомнить имя его новой пассии на одну ночь, когда он даже перестал банально привозить и забирать тебя со школы? — Почему ты решил, что девушка только на одну ночь? — Хендерсон покачивает ногой. — Потому что это уже третья за неделю. — Эдди зевает, утомлённый разговором о «Короле-Стиве», который сам и начал. — Ты что, сталкер? Следишь за ним? — Дастин поджимает губы — откуда у Мансона эта информация? — Лично — нет. Я Мориса прошу. — Эдди усмехается, услышав тяжёлый вздох друга. — Послушай, Даст, бросай ты бегать за этим мудаком, как влюблённая восьмиклассница. — на последней части Хендерсон вновь сжимает измученное сиденье. — Не нужно так унижаться ради какого-то козла, который и рядом с тобой не стоял. — Хах, я настолько жалко выгляжу, что даже сам главарь «Адского пламени» решил меня утешить. — Дастин следит за струёй дождевой воды, стекающей по водостоку на резиновое покрытие с разметкой на беговые дорожки вокруг футбольного поля. — Я не утешаю, а даю совет. Прислушайся к своему мастеру. — Эдди не нравится упадническое настроение самого энергичного члена клуба и его любимца среди «овечек». — Ты не знаешь Стива. Пытаешься отвадить меня от него только потому, что в твоих глазах он мудак. — Дастину хочется уйти от этого диалога, от компании Мансона, от своих эмоций и от себя самого. — Он и есть мудак. Нормальный человек не бросил бы своего лучшего друга! — Эдди повышает тон, настаивая на своём. — Никто меня не бросал! — Дастин отвечает Мансону в той же манере. — Да? Что-то я его здесь не вижу. Взгляни правде в глаза — он бросил тебя, променял на глупые свидания и шлюх! — лидер «Адского клуба» срывается на крик, привлекая внимание бегущей на другой стороне поля парочки под розовым зонтиком. — Это… Это не так. — Хендерсон теряет обороты, всего пара слов, а он уже не сдерживает слёз. — Боже, Даст… — совсем не тактильный Эдди Урод Мансон вдруг обнимает Дастина, позволяя тому спрятать лицо с проступившей позорной слабостью в своей футболке. — Прости, я правда не хотел доводить тебя. — внезапно так мягко и нежно, это точно тот Эдди? — Просто… Он тебя не заслуживает, и я не понимаю, почему ты так на нём зацикливаешься. — Мансон замолкает на пару долгих мгновений. — Может, ты ему надоел. Херовы красавчики вроде него всегда лицемеры, и милые мальчики, как ты, часто становятся их игрушками, которые они потом без зазрения совести выкидывают и забывают. Мир вокруг Стива не вертится, не нужно из кожи вон лезть только чтобы получить крупицу его внимания. Я здесь и если хочешь, я готов отдать тебе всего себя, не потому что мне тебя жаль, а потому что ты этого заслуживаешь. Знаешь, мне кажется это он должен за тобой бегать, а не наоборот. — Как мило. — Дастин смеётся над неловкой попыткой лидера поддержать его, но всхлипы сбивают с толку. — Эй, я тебя там не сломал, случайно? — Эдди впервые видит, как кто-то плачет и смеётся одновременно и не знает, как реагировать. — Даст, давай мы успокоимся и пойдём ко мне, ладно? Затусим вместе, как две самодостаточные личности, которым насрать на общественное мнение и тем более на какого-то там смазливого красавчика-барана. — Ты определись козёл он или баран. — Хендерсон вытирает глаза, невольно вспоминая «Снежный Бал» средней школы, на котором он также сорвался. Это полный отстой. — Животное, причём не самое приятное. — Эдди картинно морщится, вызывая у Дастина улыбку. Уж в чём Мансон был искусен — так это в забавных гиперболизированных эмоциях. Хендерсону всегда нравилась его выразительная мимика, было в ней что-то, что каждый раз заставляло уголки губ приподняться вверх. — Я не взял зонт. — Дастин кивает в сторону поля, которое неустанно атаковали бесчисленное количество капель. — Зонты для слабаков. — Мансон гордо вскидывает голову, словно предводитель армии, уверенный в своей победе. — Неужто бесстрашного Барда напугал какой-то дождик? — Эдди с сомнением оглядывает друга и улыбается, когда тот поднимается, готовый к забегу. — Моя машина на парковке. — сообщает Мансон и хватает Дастина за руку, утягивая за собой.       Бежать через поле, держась за руки и смеясь над абсурдностью происходящего — странно, но они оба делают это и не расцепляют рук даже, на парковке, пока нужное авто не найдено. Эдди нехотя отпускает друга и забирается в машину, открывает дверь для Дастина и тот забирается на соседнее сиденье, такой же промокший, как и водитель. — Это было круто. — Хендерсон старается отдышаться после незапланированного забега, ярко улыбаясь и обнажая зубы в железных оковах под суровым названием «брекеты». — Что? — Мансон заражается энтузиазмом друга, но не понимает причины его возникновения. — Оказывается бегать под дождём так здорово. Это странное ощущение: знаешь, что не сможешь спрятаться, но почему-то продолжаешь мчаться, словно это может спасти. А когда ты мокрый насквозь, а вода продолжает свои атаки, это… Это просто вау. — Дастин поворачивается к Эдди, неуверенный в том, что тот уловил мысль сумбурного и бессмысленного монолога, потому что, признаться честно, сам Хендерсон не понял, что сказал. Это нужно чувствовать, а не объяснять. — Ты что, никогда не бегал под дождём? — Мансон выглядит так, словно ему всё было ясно, кроме этого. — Нет. Ну, то есть, раньше всегда был зонтик или куртка Стива. — Дастину кажется, что у него развилось биполярное расстройство, потому что с такой скоростью сменяться эмоции у нормального человека не могут. — Давай в следующий раз просто погуляем под дождём? Это не менее круто. — Эдди сдёргивает с друга бейсболку и закидывает её назад. — Давай. — Хендерсон соглашается, предпринимая попытку перегнуться через коробку передач, чтобы вернуть свою кепку, но ладонь Мансона, выставленная в предупредительном жесте, его останавливает. — Она мешает. Хоть день без неё походи. — Эдди подмигивает и заводит авто. Иногда в его действиях нет никакой логики.

_______

      В трейлере тепло и сухо, а в одежде Мансона комфортно и хорошо. Диван не самый мягкий в мире, но Дастина он вполне устраивает. Эдди копошиться на кухне, потом уходит к себе в комнату, заворачивает в туалет, потом возвращается, рыская уже рядом с гостем. — Вот, всё что есть. — Мансон раскладывает на придвинутом к дивану стуле пакетики с белым порошком, с какой-то травой и блистеры с таблетками.       Хендерсон сконфуженно обводит взглядом добычу друга. Не верится, что он попросил об этом, и теперь, когда наркотики прямо перед ним, Дастин ощущает укол вины за то, что собирается делать. Если бы его мама узнала, наверняка, разозлилась бы, но ужасно хочется забыться хотя бы на пару часов. Не думать о Стиве, о своих грёбанных чувствах и просто расслабиться. По тому, что он слышал от Эдди, дурь — хороший помощник в подобных делах, хоть у неё есть серьёзные последствия: на следующий день будет херово, наркота, как и курево, вызывает привыкание, а если что-то не рассчитать можно передознуться и всё в этом духе. Успокаивает только то, что рядом Мансон — опытный человек, который поможет и не допустит худшего.

______

      Потолок усеян яркими произвольными линиями, напоминающими цветные ручейки, потому что то ли они, то ли что-то в них определённо движется. Вокруг всё до тошноты неправильное: слишком чисто, обстановка не та, комната, будто больше, просторнее, стены белые и гладкие, в некоторых местах, словно поросшие кафелем, лестница с крутыми ступеньками, пахнущая падалью, наверное потому что ступеньки состоят из мёртвых тушей демо-догов, на которых держатся мраморные плиты. Стоп. А откуда здесь лестница? Они же в трейлере и её здесь быть не должно. Дастин оглядывается по сторонам, и он уже не так уверен в том, что до сих пор у Эдди. Мяуканье где-то слева раздаётся эхом в этом странном помещении, уносясь куда-то вверх, к отдаляющимся разноцветным пятнам, которые минуту назад составляли потолок. Хендерсон поворачивает голову и о, какой сюрприз. Это же Мяус. — Привет, дружок. Что ты тут делаешь? Ты ведь умер, забыл? — Дастин не знает звучит ли это у него в голове или он и впрямь произносит это.       Кот молча стоял и смотрел, а потом прошёл к таинственной лестнице и запрыгнул на первую ступеньку, поворачиваясь к бывшему хозяину. Мяус открыл пасть и оттуда вырвалось начало какой-то песни, похожей на те, что слушает Эдди — грубой и кричащей. Вновь затишье и два круглых кошачьих глаза медленно начали растягиваться, сливаясь на переносице, образую изогнутую линию, полностью заполненную единым глазом, которой рассекала вытянутая радужка и зрачок. Зрелище не из приятных. Кот снова обнажил зубы и изрёк непонятную музыку, походящую больше на сломанное радио, выплёвывающее то высокие вои, то низкое бульканье. Пасть с гулким щелчком захлопывается. Мяус перебирается на следующую ступеньку и вновь становится мордой к единственному зрителю. Чёрная субстанция, до этого бывшая зрачком, стекает вниз, захватывая с собой зелёную карамель радужки, животное склоняет голову и вновь неопределённый набор звуков, на сей раз впитывающихся в стены и пол, наполняя их своей тяжестью. Кот резво скачет по лестнице вверх, поскальзываясь на жидкости, непереставающей течь из того, что раньше было глазами, хотя в этом уверенность тоже пропадает. Жалко перепачканный белоснежный мрамор. Мяус добегает до первого поворота, но, по ясным причинам утратив способность видеть, врезается в стену со звонким хрустом и падает замертво. Из проломленного кошачье черепа показываются тонкие длинные лапки какого-то членистоного, после седьмой становится ясно, что это паук. На первый взгляд хрупкие ножки, разламывают трещину сильнее, чтобы иметь возможность вытащить наружу крупное тельце. Пара усилий, недолгое копошение, длинною всего лишь в вечность и нечто выпрыгивает на самый край лестничной площадки, неогороженной, поэтому чуть не срывается вниз, но вовремя цепляется и остаётся живым, всё на той же высоте. Вместо простой паучьей головы — круглое и скользкое глазное яблоко с проступающими и пульсирующими красными венками и судорожно бегающим сузившимся зрачком на неровном пятне зелёной радужки. Брюшко распахивается и гремит песня с такими перепадами, что назвать это музыкой язык не поворачивается. Дастин чувствует неприятный металлический привкус во рту. Окружение вновь впитывает в себя грубый звук, стены и пол опасно трясутся, передавая дрожь Хендерсону. Голова наливается свинцом и теперь мальчишка понимает вкус какого именно металло был на языке. Шумно. Паукообразное существо скрылось, заставляя переживать больше, чем когда оно было в поле зрения — вдруг, оно совсем рядом? Подойдёт близко и начнёт заживо разделывать его своими острыми лапками? Оно наверняка растёт по мере того, как питается. Если сначала сожрёт пальцы, то потом будет и в состоянии отломать кисть руки, потом предплечье, плечо… И так пока жертва не умрёт от болевого шока. Дастин без особого сопротивления роняет голову на что-то стоящее позади, не слишком мягкое, но и не твёрдое. Диван Эдди? О, чёрт. Если Эдди здесь нужно его предупредить о пауке. Как же отвратно, что сил хватает только на то, чтобы закрыть глаза.

______

      Потолок всё ещё цветной, но гостинная определённо Мансона. Вот зона кухни в углу, разбросанные вещи, потёртости на стенах. Дастин шумно выдыхает и даже умудряется встать. Тело на удивление лёгкое, в какой-то момент Хендерсон всерьёз думает, что парит, но это совсем не так. Сзади раздаётся заливистый смех, и Дастин поворачивается на звук, схожий со звонкой мелодией арфы. Эдди сидит у того же дивана, в той же позе, что и Хендерсон меньше минуты назад. Дастин встречается с тёмными глазами Мансона. Они не напоминают кофе, потому что совсем не горьки, не напоминают шоколад, потому что не столь приторно сладки, не напоминают рыхлую почву, потому что не настолько грязны. Эти глаза звучат и пахнут, они содержат все цвета, при смешивании дающие тёмный оттенок, в них весь мир и сравнивать их вид с чем-либо глупо и не имеет смысла. Робкий, едва уловимый аромат хвои и дождя сменяется более отчётливым запахом гари, затем морем, вином, старой бумагой и, наконец, чем-то неуловимым и родным. Звук такой же тихий и неуверенный, скрытый под слоем чёрной пыли, не дающей проникнуть чувственной мелодии наружу и добраться до готовых слушать ушей. Эдди одолевает ещё один приступ смеха, не подхватить который — невозможно. Мансон поднимается на ноги, покачнувшись, наверняка, тоже ощущая неожиданную лёгкость и теряя опору. Пару мгновений, часов, лет? Они смеются, глядя друг другу в глаза. Эдди замолкает, но губы его растянуты в сдержанной улыбке. Он подходит к притихшему вслед за ним другу, становится почти вплотную, смотря на него сверху-вниз, убирает мешающиеся волосы назад, склоняет голову набок. Дастин отзеркаливает его движения, вызывая у Мансона довольную ухмылку. Эдди начинает покачиваться под несуществующую музыку, на секунду он сбивается с такта, но сразу восстанавливает ритм, заставляя Хендерсона поверить в то, что мелодия, под которую он танцует — реальна. Дастин прислушивается, пытаясь уловить хоть что-то. Заглянув в глаза Мансона, мальчишка замечает перемену: мрак расступился, являя более светлый оттенок коричневого, словно приглашающего рассмотреть всё то, что до этого было скрыто. Дивный мир, полный запахов и звуков. Это бойкая электрогитара Эдди, сверчки, копошащиеся в траве, камни, ударяющиеся о гладь воды, шелест страниц и примесь чего-то менее разборчивого, но тем не менее важного. Дастин не замечает, как тоже начинает покачиваться в ритм чудаковатой мелодии, он совсем не попадал в движения Мансона, но это не заслуживает волнений. Эйфория приятным холодом разбегается по венам, и парни одновременно выдыхают, словно это чувство настигло их одновременно. Они неотрывно смотрят друг другу в глаза и Дастин задумывается о том, пахнут ли и звучат его глаза? Слышит ли его Эдди? Может он — та мелодия, под которую танцует Мансон? Хендерсон подходит ещё ближе к другу, но не прижимается, оставляя опасно ничтожное расстояние между ними. Эдди улыбается, оголяя ряды острых зубов, всем свои видом крича: «О. да, детка! Ты сечёшь фишку!». Мансон делает опасной выпад, но прикосновения ему всё же удаётся избежать. Ловкий, гад. Дастин усмехается и проводит рукой по воздуху вдоль чужого торса. Эдди закусывает губу. Такой дерзкий жест явно пришёлся ему по вкусу. Мансон, не нарушая неозвученного, но принятого обоими правила «без касаний», как бы оглаживает чужую талию и спускается к бёдрам, после возвращаясь обратно вверх и ожидая следующего хода от Дастина, продолжая пританцовывать под только ему известную мелодию. Эта игра длится ещё долго, а быть может ещё пару жалких мгновений — время не имеет влияния на тех, кто выходит на другой уровень восприятия реальности, на тех, чьё сознание слишком увлечено, чтобы позволить такой мелочи взять контроль в свои руки.

______

— Всё? — голос Эдди звучит виноватым, хоть благодарности Хендерсона за прошлый вечер нет предела.       Получив в ответ согласное мычание, Мансон отпускает мягкие кудрявые пряди, которые держал до этого, чтобы мальчишка не заблевал их. Дастин поднимается, оттолкнувшись от унитаза, но ватные ноги, подгибаются, и Хендерсон уверен, что упадёт обратно на кафельный пол, но Эдди вовремя подхватывает его. — Тише-тише-тише. — Мансон прижимает к себе совсем обессиленного друга.       Дастин протягивает руку и нажимает на слив, а после откидывает голову на грудь держащего его парня. Хендерсон добирается до раковины с помощью Эдди. Промыв рот и избавившись от остатков рвоты, Дастин разочарованно вздыхает, поняв, что кислое послевкусие водой не смыть. Мансон тащит друга до дивана, оставляет его там, а сам бредёт к телефону. — Кому ты звонишь? — даже три жалких слова даются Хендерсону с трудом. — Твоей маме. Нужно чтобы она тебя забрала домой. Скоро мой дядя придёт, а он гостей не очень любит. — Эдди старательно набирает номер, который помнит наизусть, хоть и звонил на него всего два раза. — План провальный — она на консультации. — Дастин смотрит на подбитые настенные часы. — О, ну охрененно просто. — Мансон шипит, вешая трубку обратно на рычаг. — Ты не можешь отвезти меня домой? — Хендерсон изворачивается, чтобы лучше видеть друга. — Мне не намного лучше, чем тебе. Отвезти нас я смогу только на тот свет. — Эдди облокачивается на стену рядом с телефоном, задумчиво уставившись в никуда. — Мне это не нравится, но… — Мансон тяжело вздыхает. — Диктуй номер Харрингтона.       Дастин удивлëнно смотрит на друга, но послушно выдаёт набор нужных цифр, после чего вслушивается в короткий разговор двух недолюбливающих друг друга людей. Эдди кладëт трубку и идëт к Хендерсону. Жестом, попросив освободить хотя бы часть дивана, Мансон усаживается рядом с мальчишкой. Дымка неосознанности, застилающая разум всë ещë была мутной. Для Дастина это впервые. Странное ощущение, похоже на щекотку, только изнутри. Хендерсон смеëтся, а Эдди улыбается, обнимая его за плечи и утыкаясь ему в шею, чтобы сдержать свой, рвущийся наружу смех. Дурь въелась в мозг на более длительный период, чем рассчитывал Дастин, но так даже лучше. — Это всегда так… Необычно хорошо? — Хендерсон не уверен в правильности подобранного слова, но отражающего всю суть его мысли в лексиконе не нашлось. — Тебе понравилось? — Мансон недоверчиво хмурит брови. — Да. Всё, кроме той белой комнаты с лестницей, Мяусом и глазным пауком. Это было жутко. — Дастин зачёсывает чужую чёлку назад, смотря на удивление, отразившееся в тёмных радужках. — Какую херотень ты вчера увидел? — Эдди нервно усмехается, оттаскивая от себя руки друга. — А ты? — Хендерсон даже в нетрезвом состоянии понимает, что раз они приняли одно и то же вещество, эффект должен быть примерно одинаковым. — Пф. — Мансон фыркает и откидывается на спинку дивана. — Не думаю, что смогу описать, малыш. Утомительно даже думать об этом, не то, что говорить. — Эдди прижимает к себе друга, смакую приятное ощущение его тепла. — Как звучат мои глаза? — Дастин ворочается, пытаясь поудобнее устроится на груди Мансона. — Шум волн, хруст сухих ветвей, кваканье лягушек, клацанье клавиатуры, звон стекла, сыплющийся песок и тонкая мелодия фортепиано. — Эдди говорит ровно и спокойно, словно нет ничего странного в заданном вопросе.       Бессмысленная беседа затихает с каждой репликой и, в конце-концов, сходит на нет. Мансон лениво перебирает спутанные кудряшки, носом ловя слабеющие нотки барбариса. Нужно непременно спросить Хендерсона о месте, где он покупает шампунь со столь дивным ароматом, но язык отказывается шевелиться. Значит в другой раз. Кто-то стучит в дверь и резкий звук взывает к обострению мигрени. Никто не встаёт, даже не двигается, оставаясь в той же, комфортной для них позе. Человек на крыльце ускоренно барабанит, но ответа так и не получает. Скрип несмазанных петель. Да, есть! Он догадался, прекратить бесполезное действо и войти уже внутрь. Стив оказывается в гостинной перед диваном, с которого на него глядит пара мутных глаз наркомана-Мансона. Дастин не утруждает себя поднятием тяжёлой головы, продолжая молча лежать на удобном теле Эдди. — Боже, что здесь вообще произошло? — Харрингтон скрещивает руки на груди, окинув взглядом подозрительно лежащие на стуле близ дивана пакетики и блистеры хрен знает с чем. — Полный релакс. — слова тянутся как карамель, звуча устало, но удовлетворённо. — Блять, Мансон, ты что, чёрт возьми, творишь? — Стив говорит это сквозь зубы, угрожающе сжав кулаки. — Толкай дурь таким же пропащим, как ты, ребёнка в это дерьмо не втягивай. — Он не ребёнок. — Эдди перекладывает руки на спину друга, прижимая его крепче к себе, руководствуясь желанием, вспыхнувшим под остатками наркотика. — Ему пятнадцать. — Больной ублюдок. — Стив преодолевает оставшееся расстояние и скидывает руки Мансона с неподвижного Дастина, с лицом брезгливого пренебрежения, словно коснуться Эдди — уже мерзко. — Больше не приближайся к нему, понял? — Харрингтон подхватывает друга под руки, заставляя того подняться, и делает несколько шагов, волоча за собой не очень-то старающегося ему помочь Хендерсона. — Стой. — Дастин опирается на Стива, но идти отказывается. — Эдди, подойди, пожалуйста. — Нет. — Харрингтон старается утянуть друга в коридор, но из ниоткуда взявшееся упорство Хендерсона берёт верх в этой схватке. — Ладно. Считайте, что это ваше прощанье. Говори, что хотел, а потом, чтоб я тебя с ним больше не видел.       Мансон выполняет просьбу Дастина, по стечению нескольких секунд оказываясь рядом. Хендерсон смотрит на друга, всерьёз обдумывая, что сказать на последок. — Можно я тебя поцелую? — Дастин протягивает руку к лицу, находящемуся слишком высоко для него в нынешнем положении. — Что? Сразу нет! Ты совсем уже? — Стив восклицает чересчур громко, вызывая ещё одну волну головной боли. — Так всё, мы уходим. — Харрингтон делает шаг, но ладонь, увешанная массивными перстнями грубо его останавливает. — Ты обещал дать нам попрощаться. Дай и я скажу. — Эдди не смотрит на Стива, всё его внимание приковано к Хендерсону. — Ты ж потом протрезвеешь и пожалеешь. — Мансон грустно улыбается и взъерошивает полюбившиеся кудряшки. — Не пожалею. — протестует Дастин. — Хм… — Эдди переводит взгляд на Харрингтона, кажется, готового сожрать его живьём, если тот вздумает согласиться. — Если ты так этого хочешь… — да, вот оно — пламя настоящей ненависти, разгорающееся в Короле-Стиве с каждой минутой в этом затхлом трейлере. — Я не против, но только сюда. — Мансон наклоняется и подставляет щёку, для надёжности указывая на неё пальцем, чтобы Хендерсон точно понял, что от него хотят.       Дастин кладёт ладонь на плечо Эдди и, сделав небольшой выпад, касается губами мягкой кожи. Стив снова порывается уйти, разорвав это недоразумение, но Мансон снова препятствует этому. Эдди за подбородок поворачивает голову Хендерсона и запечатлевает на его щеке короткий поцелуй, после чего отступает на пару шагов и вскидывает руки вверх в знак того, что больше никаких неожиданностей с его стороны не будет. Харрингтон, ворча, утаскивает за собой друга, не переставая нудеть и ругаться даже по дороге домой, когда вид за окном сменяется слишком быстро и все мысли Дастина направлены только на то, чтобы сдержаться и не заблевать машину друга.       Кровать никогда не была настолько мягкой и удобной, как сейчас. Хендерсон кутается в пуховом одеяле, стараясь согреться и избавиться от озноба, скорее всего являющимся одним из побочных эффектов наркотика. — Объясняться, я так понимаю, ты не собираешься? — тон Харрингтона возмущённый и требовательный, но всё что удаётся выдать Дастину — это неопределённо мычанию. — Ты чем вообще думал? Нахрена попёрся на эту свалку? Я говорил тебе не общаться с этим уродом, почему ты никогда меня не слушаешь? — Вау, теперь ты делаешь вид, будто тебе на меня не насрать. Круто. — голос Хендерсона приглушён. — Что значит «будто»? Мне не насрать на тебя, откуда такие мысли? — последние слова едва слышно. Он знает, что сам дал повод так думать. — Уходи. — сейчас Дастину кажется, что лучше уж белая комната с мёртвой кошкой, пугающими звуками и паукообразным существом, чем ещё хотя бы минута в компании Стива. — Дас… — Я сказал — уходи. — Хендерсон не хочет слышать этого человека, не хочет, чтобы их что-то связывало и уж тем более не хочет любить его.       Харрингтон не двигается с места ещё долгую минуту, находясь то ли в смятении, то ли в разочаровании, а после покидает комнату неуверенными медленными шагами, останавливается у лестницы, но спустя мгновения раздумий, спускается вниз. Только после этого Дастин позволяет себе заплакать. Это отвратительно — отдалиться до такой степени, что только с натяжкой их можно назвать друзьями, а потом заявиться и диктовать свои условия: с кем разрешено говорить, а с кем — нет. Этому парню явно стоит определиться, кто он Хендерсону, а не ебать ему мозги своими непредсказуемыми выпадами.

______

      После не самого спокойного сна наркотик выветрился, или остался в ничтожной дозировке, не способной оказать прежнего влияния на мозг. Дастин уже скучает по прохладному ощущению эйфории и лёгкому головокружению. Сев на постели, Хендерсон поворачивает голову к окну и устало вздыхает, когда видит на подъездной дорожке БМВ Стива. Скинув одеяло, Дастин направляется на кухню, не желая терзать себя догадками уехал Харрингтон и вернулся или же не уезжал вовсе. Раньше это было бы важно, но сейчас кажется бесполезной деталью, которую можно выкинуть в мусор так же, как их многочисленные пустые традиции, канувшие в небытие и бесповоротно забытые. Бодрый голос Клаудии вгоняет в усталость, потому что говорить в тон ему у Дастина нет сил. Хендерсон молча проходит к столешнице, берёт первую попавшуюся кружку из шкафа над ней, растворимый кофе из другого, откручивает крышку и высыпает в стакан явно больше нормы. Убрав банку на место, Дастин наливает кипяток до самых краёв, прекрасно чувствуя сменившуюся атмосферу позади себя. Взяв кружку с напитком, невозможным к употреблению, мальчишка поворачивает и переводит взгляд с растерянной матери на Стива, виновато поджавшего губы. — Доброе утро. — Хендерсон улыбается и садится за стол. — Сейчас шесть часов. — Клаудия смотрит на руку, где обычно носит наручные часы, но не обнаружив их, ищет глазами настенные. — Дасти, ты хорошо себя чувствуешь? Завтра пойдёшь в школу или ещё денёк дома побудешь? — похоже, Стив наплёл ей что-то про его плохое самочувствие, и это единственное, за что Хендерсон благодарен. — Проспался? — Харрингтон интересуется с самым непринуждённым видом. — Да, я выспался, если ты об этом. — Дастин наклоняет кружку, совсем чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы коричневая жидкость вытекла и обожгла руку. — Дастин! — Стив хватает Хендерсона за руку и, подведя к раковине, подставляет повреждённую ладонь друга под кран, включая холодную воду. — Вот же ж… Сильно обжёгся? У Вас бинты есть? — Харрингтон обращается к ошеломлённой быстротой действий женщине. — А, да, сейчас принесу. — Клаудия убегает в гостинную на поиски аптечки, оставляя парней наедине.       Дастин молчит, потому что почувствовать боль было приятно, а поднятый из-за подобной мелочи шум — раздражающим. Поймав в фокус пролитый на столе кофе, Хендерсон понимает, насколько он тёмный из-за пропорций, в которых он его развёл. Почти чёрная жидкость наводит на мысль о вытекшем зрачке кота в Белой комнате. Воспоминание вызывает неоднозначную эмоцию. Возвращается Клаудия с бинтом и его старательно обматывают вокруг ладони в несколько слоёв. Дастин добирается до успевшего остыть кофе, корчась на последних нескольких глотках из-за чрезмерной горечи. — Температуры точно нет? — Клаудия косится на Стива, ставя под сомнения его слова. — Точно. — Дастин всполаскивает кружку и оставляет её на столешнице. — Мне нужно доделать биологию. — мальчишка оправдывает свой уход с кухни, не зная, нужно ли это.       Слыша шаги позади, Хендерсон молится, чтобы это была его мать, но в комнате накрывает разочарование - это Стив. Дастин садится за стол и вытягивает из стопки нужный учебник, открывает его и вынимает спрятанную меж его страниц распечатку с домашним заданием. - Мы поговорим о том, что случилось? - Харрингтон закрывает дверь, проходит к кровати и опускается на матрац. - А что случилось? - тестовая часть не такая уж и сложная, поэтому Хендерсон быстро расправляется с вопросами, обводя в неровные кружки правильные ответы. - Ты обдолбался, причину узнать можно? - Вау, до тебя, наконец, дошло, что Эдди не виноват и я сам его попросил? - Дастин излишне давит на карандаш и грифель с треском ломается. Пятый раз за неделю. - Я не собираюсь распинаться перед тобой, ты ясно дал понять, что мои проблемы тебя не интересуют. - Это не так. - Стив моментально отвечает, немного несдержанно и громко. - Признай, нас сейчас и друзьями-то сложно назвать, так, знакомые, которые вынуждены здороваться при встрече. Мы не тусуемся чаще, чем раз в две недели, и то, если повезёт, мы теперь чужие люди. Ты занят поиском девушки, я занят клубом. У нас появилась своя, отдельная жизнь, и друг друга мы мало волнуем. Наше общение изначально было случайностью, ошибкой, чудом продлившейся больше года. Стоит смириться и отпустить эту недодружбу. Ни к чему хорошему она изначально привести не могла. Мне жаль, что ты потратил на меня столько времени, прими мои извинения. Больше я тебе мешать не буду и в твою жизнь никогда не приду. Прощай, Стив. - эти слова важны для Дастина, он должен был сказать их себе. - Чувак, ты же не серьёзно? - Харрингтон со скрипом пружин поднимается с кровати. - Серьёзно. Я устал бегать за тобой, как надоедливый щенок. Просто уходи. Так будет лучше для всех.       Стив заключает Хендерсона в объятия, утешающе поглаживая по спине и не обращая внимания на намокшую от чужих слëз футболку. – Жестоко. – Дастин всхлипывает и сильнее прижимается к другу, что противоречит его собственным словам.       Этот день разбивает Харрингтону сердце. Найти своего лучшего друга обдолбанным в компанти Эдди Урода Мансона, быть свидетелем как желанные губы дарят поцелуй кому-то другому, вывести на душещипательный разговор и довести до истерики – для Стива не может быть комбо хуже. Отдалиться от Дастина, чтобы спрятаться от своих чувств было ошибкой, не стоило так поступать с ним, это не его вина, что Харрингтон не может держать себя в узде, что влюбился в грëбанного ребëнка.