в твоем горле ком с юпитер

Мирон

Несколькими днями ранее — Я зашила сосуды, как смогла, и дорастила сердце. Иннервация мышц восстановлена слабо, поэтому пришлось добавить поддерживающее силовое поле в качестве перикарда. Это временная мера и крайне ненадежная. Некоторые твои внутренние органы все ещё работают неправильно. Тебе нужен сильный целитель и как можно скорее. Выметайся. Льдистые глаза столкнулись с беспокойными карими. Она стояла вполоборота у приоткрытого окна своей квартиры. Сигарета подрагивала в тонких пальцах левой руки. Быстро переучилась. Мирон не стал возражать и спустил ноги с кровати на пол. Тело и вправду ощущалось чужеродным. После обычных ее вмешательств такого не происходило, и он задумался, делил ли Сумрак воздействия на светлые и темные, не входила ли изменившаяся природа ее силы в конфликт с его. — Спасибо. Он уже протянул ладонь к дверной ручке, когда она спросила: — Почему ты позволяешь ему делать это с собой? Он опустил ладонь и повернулся. Она не поменяла своего положения, только слегка повернула голову в его сторону. Он вспомнил о шарнирной кукле, которая должна контролировать каждое микродвижение, иначе вот-вот развалится. Он вывалился из портала у нее в квартире полуголый и наполовину парализованный. Больше любопытства, меньше озабоченности в тоне. Возможно, имитация озабоченности входила в стартовый пакет штатных целителей. — Вероятно, мне интересно понаблюдать, как ты позволила ему сделать это с собой. — Он не… — она замялась. Она отсекала фразы паузами, словно строила из них защитную стену. — Ладно, это было жестоко. Но необходимо. Мне. Он всего лишь поставил условия. Я сама изменилась, гораздо раньше. Он всего лишь показал мне. Я не жалею. Я поступила правильно. Не жалеешь, что навсегда осталась с увечьем, лишившим лучшую целительницу Дневного ее дара практически полностью? Бывшую целительницу. Бывшую дневную. Все ещё достаточно наивную для Ночного. — Слишком многословное объяснение для того, кто считает, что поступил правильно, — заметил Мирон. Она покачала головой. — Теперь я помогаю. Я делаю добро. — А раньше ты делала зло? Когда лечила меня и притупляла жажду крови у вампиров, чтобы нам требовалось меньше лицензий. Нет таких категорий: добро, зло. Только перспектива восприятия. — Он чувствовал лёгкое головокружение из-за не до конца восстановленного круга кровообращения. Он не сомневался, что она постаралась над ним. Но теперь она и правда стала бесполезной. — Наши дозоры отличает только взгляд на честность. Там, где она допустима, существует выбор. Там, где она под запретом, существуют линии вероятности. Ночной дозор никогда не принуждает — этого и не требуется. Достаточно повысить вероятности одних событий и понизить — других. Некоторые события имеют кумулятивный эффект. Из любого человека можно вылепить что угодно, нужно лишь умение ждать, — усталая усмешка ползла по губам. Разговор начал его утомлять. — Столкновение с Тигрёнком, твой умерший за несколько дней до этого кот, моя командировка. Маленькие толчки, которые слепили из тебя переметнувшуюся героиню. Здесь нет ничего твоего. Ни морали. Ни самопожертвования. — Все переплетено? Это абсурд, зачем Ночному так нужна калека? — Калека никому не нужна. Нужна информация. — Меня не просили ничего рассказать. — Разумеется. Честность под запретом. Она отвернулась и долго смотрела в окно. Сигарета, которую она забыла подносить к губам, дотлела до середины. — Я не вернусь. — Я бы тебя не взял. По тому, как она вздрогнула и как поникли ее плечи, стало ясно, что эти слова ударили ее больше, чем она предполагала. Благородство было игрой, в которую играли только ночные. Она оставалась жива исключительно потому, что Дневной дозор в лице Мирона допускал, что ее все ещё можно будет использовать. Что он все еще может ее использовать. — Я думала… — Она качнула плечом, обрывая фразу, затушила сигарету в пепельнице и развернулась к нему, скрестив руки на груди. — Зачем ты пришел? — Гнойный тогда дал тебе выбор: изувеченное колено, ладонь или гражданский мальчик. Ты выбрала свою ладонь и спасла мальчика. Мне интересно, ты узнавала, что с ним сейчас? Она на мгновение застыла. Потом ее губы задрожали. Так быстро соображала и при этом оставалась такой идиоткой. Гнойный выписал на пацана лицензию в тот же день, когда ночные оформили на Женю бумаги о переводе. Это в каком-то смысле привлекало его в Гнойном: игра на трёх полях одновременно. Формально он числился в Инквизиции, но на деле никому не принадлежал. Кроме своей фиксации на главе Дневного дозора. Это Мирона устраивало тоже. Мирон подписал лицензию. — Ты была единственной вещью, которая мне нравилась, Женя. С той лишь поправкой, что единственная выходила за рамки овеществленного функционала. На шаг ближе в понимании его, чем остальные. Сообщить Ночному дозору о том, что она его вылечила — и предала теперь уже своих новых друзей — было самым невинным из того, что он мог с ней сделать. Поэтому Мирон не собирался поступать так. Он знал, что она не заговорит с ним. Ели только в этот момент он не окажется на грани смерти и в ее власти будет его спасти. Маркул, Гнойный, Женя — простой расчет. Власть в конечном счёте определялась тем, насколько далеко и точно человек мог просматривать линии вероятностей и режиссировать дальнейшее. Быть на шаг впереди. Поддаваться как часть плана. Он всегда побеждал. Всегда — потому что точно знал момент, когда не сможет проебать. — Через неделю в Мариинке погибнет много людей. Тебя не должно там быть. Он вышел.

***

Мирон слушает словесное болото Гнойного с вялым смирением обладателя ютуб премиум, когда подписка закончилась и изо всех щелей полезла принудительная бесталанная реклама перед роликами. Гнойный приструнивает его нынешний выводок с очаровательным апломбом. Чтобы всерьез отнестись к его сентенциям насчет субординации, нужно быть либо слишком тупым — Мирон со всеми дневными и с половиной ночного на короткой ноге — либо слишком умным. Молодые вампирчики ни то, ни другое. Впрочем, ценно в них не это. Творческий голод. Последняя реплика предназначена уже ему. Очаровательно. Только вена на лбу обрисовывается на мгновение. За противоположным концом длинного стола Мирон не давит тяжкий вздох, Гнойного за шкирку впечатывают в дубовую столешницу. Зафиксированные стяжкой за спиной руки не помогают удержать равновесие. Гнойного, по большому счету, ему не к чему приложить, кроме, вон, физических поверхностей. Бесполезность яичной скорлупки. Прививка от скуки. Даже мерзость уже не задевает распущенных струн его души. Каждый раз нужно больше. Каждый раз приходится сдерживать одно простое желание. — Ты думаешь, так хорошо ебешься, что я тебя потом как домашнее животное оставлю? — ирония не пробивает равнодушие голубых глаз. Он не моргает. Мирон умеет ждать. Как игуана. Он знает, как ломаются люди. Каждого можно сломать. Кумулятивный эффект, рассредоточенное приложение усилий. Множество планов, играющих одновременно. — Все мои четверо друзей очень злы невозвратными, которые ты недавно понавыписывал их братии, — сообщает Мирон, созерцая переливы нарождающегося фиолета у глаза Гнойного. Косплей «жена бандита 90х». — Передушнить инквизицию невозможно. Но Хена, как выяснилось, не против небольшого урока простейшей логической операции «Причина — следствие». Для инквизиторов, регулярно выходящих за рамки своих полномочий. Считай это корпоративным тимбилдингом. Он поднимается с места. Поддаваться как часть плана. Либо же потому что ни черта уже не цепляет. Остается тестирование гипотез. Гнойный любит выставлять себя на показ. Что это будет — разочарование? Страх? Оказаться беспомощным с четырьмя половозрелыми и крайне рассерженными вампирами с карт-бланшем практически на любые воздействия. Удовольствие? Гипотезы, гипотезы. Однообразие утомительно. — Не обращать. Не выпивать полностью, — сухие приказы. Он поправляет идеальные края манжет перед тем, как выйти за дверь. — Амулеты можете оставить. В курсе, что в противном случае выебет их Гнойный. Горсть вопросительных знаков в личном деле. Сила воздействий, не свойственная иному четвертого уровня. Неопределенная переменная в уравнении гипотез. Если бы только его это ебало чуть более, чем нихуя. Вещь, которая всегда отвечает «Да». Пока тебя будут ебать в три смыка, ты — будешь по мне скучать?