Желание

Это всё превращалось в зависимость. Тупую и удушающую боль перед смертью. Вегас предпочёл бы умереть от ножа или пули, чем так долго мучаться. А имя чужого и лишнего ангела звучало всё чаще в их стенах. Макао привык к нему, как привыкает ребёнок к нежной руке, не направляющей его, но уверенно поддерживающей. Теерапаньякун, признаться, не мог понять что ему не нравится больше. Неожиданное безусловное потакание Пита младшему наследнику, надежда в глазах его младшего брата или же мысль о том, что однажды ангел исчезнет из их дома, разрушив не только хозяев и прислугу, но сам фундамент дома, обрекая на мучение и вечные поиски того, что в жизни уже не повториться. Дома по утрам раздвигают шторы, Вегас не перечит, не запрещает, но и не смотрит на гуляющие по вычищенному полу лучи солнца, завтрак теперь и ужин всегда делится на всех, встречая за столом каждого от хозяина до горничной, но у старшего Господина снова нет аппетита. Правила дома меняются, а Макао, ещё такой юный и крепкий, ещё не до конца разломанный и озверевший в их мире, впитывает каждое новое действо, что горит в его темных глазах настоящим чудом. И Вегас благодарит своё проклятье и свою последнюю надежду, целует его пальцы, пока темные глаза не смотрят, отворачиваются от него. И это всё так забавно, словно Вегас попал в дешевый роман о рыцарях и приличных дамах. И вот теперь он, способный получить и отнять, купить и отобрать, вынужден теперь терпеливо умолять и надеяться хотя бы на ответный взгляд. Вегас отдаётся ему полностью. От холодного расчетливого разума до пылающего, горящего надеждой сердца. "Взгляни на меня" И унижение в его положение поднимает внутри что-то жесткое и больное, что впивает окровавленными пальцами в мокрые от крови запястья напротив. "Тянись ко мне" Чужой телохранитель мучительно верно и точно выполняет его приказы, рвет сухожилия и трахеи, отнимает жизни и оружие, бок о бок стоя с его верными людьми. Но Вегасу недостаточно его верности. -Ты спал с ним? - гнев на губах кипит солёной кровью, но зверя внутри уже не остановить, - Братец сам явился проведать свою старую игрушку. Лично. Удивительно. Неужели так дорог ему? Потерял любимую игрушку и теперь собирается отнять обратно? "Не получит" -Ты спал с ним!? - Теерапаньякун не чувствует горящего от крика горла, но глаза напротив меркнут и вспыхивают вновь. Тёмной и мучительной глубиной ада. "Ближе" И Вегас тянется ближе, впервые сам подчиняясь приказу. И руки дьявола в лице его - чистый лёд, что кусает щёки и оставляет за собой мягкие ручьи. По-другому Вегас не способен объяснить этот солёный вкус на губах. Но сможет Пит. Сможет, вытирая его слезы, разрывающие сразу две души; сможет, не прерывая смерть надежды между ними даже в эту секунду; сможет пообещать никогда не покидать его, не оставаясь рядом ни секундой дольше. "Ближеближеближе" Пит тоже уйдёт, уйдёт, потому что у них двоих нет ничего общего и никогда не будет. Даже возможности. Но руки молодого Господина, всю жизнь порождающие лишь смерть и хаос, сейчас едва касаются талии чужой, боясь разрушить. Они мажут кожу и сами же плавятся от смертоносной температуры. И Вегас снова тонет в этой бесконечной бездне, которая ведёт его точно на седьмой круг. К самоубийцам и насильникам над божеством. Он не отрицает вину. И как оказывается легко поднять за талию человека, что кажется внешне из стали. Как оказывается легко смертоносное оружие превращается в фарфоровую куклу. Теерапаньякун жесток. И в приказах, и в убийствах, и в любви. И кукла под его грубыми руками трескается и ломается, исходя шрамами, что пересчитывать приходится пальцами снова и снова. Кукла льнёт к его губам, не отрывая пальцев от лица, словно боится напугать его собственной красотой. Но Вегасу наплевать, рядом с ним он готов остаться слепым. Главное целовать его губы, щеки, шею, плечи, собирая больные стоны и глухие вздохи, пока тонкие пальцы боязливо льнут к плечам и спускаются по рукам и спине. Он так нежен с ним. Дьявол так бережно касается кожи, как Вегас никогда не умел и не думал учиться. Дьявол сияет вечностью в глазах и пожирает его изнутри, хватая в груди что-то мучительно гниющее, чтобы вытянуть на свет и спасти, позволить расцвести. Но Вегас не готов, не способен позволить себе ещё большую слабость. Широкие ладони сжимаю снова талию и тянут ниже, ниже к собственным бедрам, ниже в бездну между их долгом и желанием, пока стоны отражаются от грудной стенки и мешаются вновь воедино с мокром поцелуе. Но Вегас не создан для нежных чувств. Он двигается быстро и резко, грубо и жестоко. Потому что такая его любовь и есть. Но Пит гнётся под ним, опираясь на крепкую хватку на талии, цепляя пальцы в складках спутавшихся простыней, и просит. Умоляет его не останавливаться и быть ближе, как можно ближе. И Вегас поглощает просящий стон, языком утягивая его с горящих искусанных губ, ускоряясь до пошлых мокрых шлепков, которые им, кажется, совсем не подходят. Потому что это не о том чувстве, которое поглотило их сейчас. Это не о тонких царапинах на влажной спине Вегаса, это не о краснеющих следах на шее и талии Пита, это не о трясущихся тонких икрах на накрывшем сверху теле, не о сбивчивом "ещё" и не о дрожи между двух тел. Это о темноте в большой спальне, что сжалась неожиданно до размеров их переплетенных рук. Это о дыхании, спрятанном на шее. Это о коротких выдохах, мешающихся слезами. Это о потерянной надежде и лишь об одном искреннем желании. Пит прячет свои слезы в по смешному дорогой подушке, но Вегас не идиот. И он умеет молчать. Вегас снова видит перед собой стального ангела, но тронуть не смеет. Он достаточно изломал его своей пародией на спасение. Но Пит поднимается, как поднимается раненый и изувеченный зверь, не способный сдаться. Он поднимается и падает безжизненной куклой точно в его руки. "Не отпускай" - читает он в его внутренней борьбе. И сдаётся сам.