Under the Scars

Он смотрел на Дазая, а Дазай ─ на океан, черный, не освещенный маяком. Вода грязная, холодная, каблуки ботинок мягко погружались в смешанный с камнями песок, оставляли глубокие ямки. Вдалеке горел костер: пять, или шесть туристов-серферов грелись после заплыва, пламя освещало их яркие, вылизанные волнами Тихого доски. На холме стоял дом. Одинокий, мрачный, с острыми пиками ворот и безжизненной, гнилой землей, на которой за все годы не взросло ни одно растение: даже сорняки обходили это место. «В пустом саду Огая почва проклята из-за крови, с десяток самураев здесь когда-то совершили харакири», ─ после случайного признания нарезающей спелые груши экономки в самое первое лето рыжего в Нагое, синеглазый исполнитель больше не задавал вопросов про странный особняк, и без того было понятно, почему Мори без особых раздумий так быстро одобрили постройку, ведь не так легко найти клиента, готового купить участок с «мертвой» землей. Весь дом делился на две стороны: одна нравилась Чуе, другая нет. В одной его встречали розовые лучи заката и сочная рыба на углях, а в другой он находил болезнь под старыми обоями, на колючих пледах, в сваленных перьях отсыревших подушек. Однажды, мальчишкой, Накахара сломал ногу, поскользнувшись на мокрых после уборки ступенях лестницы в попытке догнать с легкостью скатившегося с перил Осаму. Рыжий винил в своей травме особняк, нелюдимому Дазаю он открылся, а ему нет. Где-то возле двери спальни еще остались неровные, вырезанные канцелярским ножом зарубки на дереве, так по-детски отмечающие рост. Впервые синеглазый исполнитель увидел своего будущего напарник в двенадцать, но поговорить так, чтобы тот не сжимал в кармане брюк складной нож им удалось спустя год, на этом чертовом побережье, где песок постоянно забивался в колеса инвалидного кресла. Костылей не нашлось, а специально покупать их ради рыжего никто не собирался. Несмотря на то, что воспитанник Огая тогда внешне выглядел как ребенок, но за его острыми плечами осталась явно недетская жизнь, если учесть, что в мафию он пришел из трущоб, где спать с ножом под подушкой, неделями ходить в одном и том же, есть остатки с улицы и вгрызаться в кадыки других ради собственного благополучия считалось привычными условиями выживания. Из дикого он стал опасным. Из страдающего бесчувственным. Из холодного жестоким. Но в комнатах европейского, местами захламленного, напоминающего один большой склад антикварного мусора особняка темноволосый мальчишка видел какое-то успокоение, раз впервые за все время позволил себе выложить из внутреннего кармана брюк заржавленное, со следами не оттирающейся крови лезвие, которое, возможно, всякий раз напоминало исполнителю, благодаря чему он все еще жив. Интересно, если раньше Накахара считал, что его напарник видит только одну сторону дома, то сейчас, задрав голову и смотря на погруженный во мрак декабрьского вечера «склеп» мужчина понял, что Дазай его попросту никогда не делил на две части. Что свет, что тьма ─ все едино, разница лишь в оттенках. Слишком близко подбежавший к воде корги взвизгнул от неожиданно омывшей его лапы волны, поджав вертлявый, некупированный хвост, пес понуро побрел назад, в сторону задумчиво сжавшего ножку фужера адвоката низшего ранга. Приезжие часто оставляли ненужные после курортного сезона вещи в гостевых домах: шляпы, порванные надувные круги, солнечные очки со сломанной душкой, потертые сандалии, пустой тюбик крема… Но иногда в этот список могла попасть и собака, якобы самовольно сорвавшаяся с поводка. ─ Одни выкинули, ты подбираешь, ─ кареглазый юрист с презрением выдернул ладонь из-под ласково лизнувшего его запястье языка корги, ─ он здесь уже давно и ничего, без подачек и куска мяса почти за три тысячи йен как-то справлялся до твоего прихода, ─ не поднимаясь, Осаму отряхнул с джинсовой ткани брюк песок, после чего поправил задравшийся край старого, выцветшего из-за частых стирок одеяла, подвинул чуть ближе к себе плетеную корзину для пикника с оставшейся бутылкой вина. ─ Овощи сыроваты, вчера в теплом салате были мягче, ─ отодвинув вилкой начисто обглоданные, темно-красные из-за соуса бараньи ребрышки в сторону, адвокат высшего ранга наколол на медные зубцы небольшой брусок кабачка. ─ Это овощи «al dente», идиот, ─ раздраженно отмахнулся поднявшийся с покрывала рыжий, ─ их подают полусырыми, ─ белое, наспех выбранное в супермаркете вино излишне кисло ощущалось на языке, от привычного для этого сорта вкуса яблок не было даже намека, ─ это часть дикого пляжа, обычно туристы предпочитали другой берег, ─ по крайней мере, на летний серфинг приезжие всегда собирались на другой стороне, ─ или здесь построили гостиницу? ─ предположил затянувший на шее потуже вязаный, покрытый мокрыми пятнами из-за растаявшего на светло-бежевой шерсти снега шарф адвокат высшего ранга. ─ Лет шесть назад закончили строительство, ─ неохотно отозвался Дазай, одновременно с чем мужчина сдернул пленку с купленного в кондитерской десерта. ─ Мне как-то метрдотель проиграл в карты, и теперь каждое лето я заебался выпроваживать туристов из своего двора, которым эта мразь пообещала подробную экскурсию по местам самоубийства самураев, ─ кончиками пальцев кареглазый юрист лениво провел по украшавшей тирамису клубнике. ─ Даже табличку повесил на воротах, что это частная собственность, а не исторический объект, ─ мелкие, показавшиеся ледяными брызги разбившейся о камни волны неприятно оросили лицо и непокрытые руки Осаму. ─ Так почему Огай тебе передал дом? ─ наклонившись, чтобы поставить бокал на деревянную подставку, вопросил решивший продолжить неоконченный за завтраком разговор Накахара. ─ Потому что я его купил, ─ адвокат высшего ранга слегка приподнял уголки губ в поверхностной улыбке. ─ За четверть стоимости, конечно, но дом так и так уже очень давно пылился на торгах, ─ отложив нетронутый за исключением ягод десерт в сторону, темноволосый мужчина тоже поднялся, с пренебрежением перешагнул через растянувшегося на покрывале корги. ─ Мори не из тех, кто станет отдавать нужные ему вещи в угоду другим, так что не питай иллюзий по поводу наших каких-то особенных отношений, ─ он скрестил руки, вдалеке постепенно затухал разведенный серферами костер. ─ Можешь считать, что он просто избавился от старого хлама за небольшую, по меркам риелтора, цену, ─ обыденно закончил фразу щелкнувший зажигалкой адвокат. ─ У вас всегда все за закрытой дверью, так что посторонним это не понять, ─ возможно, это один из тех скелетов Дазая, который Накахаре бы не хотелось обнаружить за насильно открытыми им дверцами шкафа. ─ Вот и славно, ─ огонь опалил кончик зажатой губами сигареты. Медно-рыжие, раскинувшиеся на плечах, секущиеся к концам от непогоды волосы время от времени трепал навеянный со стороны океана ветер. Осаму, кроша сгорающий пепел с сигареты, повернулся в сторону холма. ─ Оставь ключи, ─ сухо бросил отошедшему напарнику адвокат низшего ранга, ─ я прогуляюсь. ─ Связка нанизанных на потертое кольцо ключей с приглушившимся о песок звоном упала под ноги рыжего. Собака бежала впереди. Ее короткие ноги дрожали от холода, а на светло-коричневой шерсти серебрился снег. Без паспорта и богатой родословной ─ вельш-корги вряд ли продашь за приличную цену, да и по возрасту пес уже не молод, чтобы представлять интерес для заводчиков данной породы, писать объявление о пропаже тоже не имеет смысла, так что либо придется его оставить на мерзлом пляже, либо взять с собой. Хотя бы на первое время, пока не получится пристроить в приют. Можно еще позвонить Ширасэ, он как раз развелся с женой, так что корги вполне скрасит ту малую часть времени, что молодой тренер проводит не в спортзале. К слову, во вторник уже второе слушание по делу о разделе совместно нажитого имущества, так что к этому времени стоит купить новый пиджак для судебных заседаний, раз Накахара является представителем ответчика. Ветер усилился, полы шерстяного, но не тяжелого пальто раздувались, подобно парусу, черные волны полоскали грязь, спутанные волосы закрывали лицо, на потрескавшихся губах чувствовалась сухость прядей. Начинался шторм. Горелые ветки, оставшиеся после костра, раскидало по берегу, в темноте синеглазый мужчина хоть и не видел золу, но был уверен, что каблуки его ботинок испачкались в черни. Чем дальше он уходил от холма, тем сложнее казался обратный путь, а песок ─ тягучей. Гораздо разумнее было вернуться в дом, пока вода не выплеснется за каменистую границу берега, а красные, обожжённые укусами ветра руки не потеряют чувствительность, но невольно с каждым шагом вперед низкорослому юристу хотелось оттянуть этот момент, ведь сценарий на вечер был заранее расписан у обоих мужчин в голове. Вино, кофе, пара фраз о воспоминаниях, съеденных домом, сигареты, снова вино или кофе, может, несколько игр в пасьянс, так как ни интернет, ни даже сотовая связь не ловит на территории особняка, душ с еле теплой, с трудом нагретой в колонке водой, чисто механический секс… Большего не мог предложить подобный отдых, и Накахара это знал, согласившись приехать. При желании можно было завтра перед дорогой назад заглянуть в местный онсэн при постоялом дворе на другой стороне берега, а после выпить сакэ ─ наконец-то, что-то покрепче вина. Да, если бы данная поездка пришлась на отпуск, то Чуя непременно бы так и сделал, однако синеглазый адвокат прекрасно понимал причину своего нахождения в Нагое, отчего по-прежнему не мог освободить голову от мыслей. Ноги утопали в песке. Корги прижался к клетчатой ткани брюк, морща нос и скалясь на летящий в его сторону целлофановый пакет. Идти дальше не имело смысла, во рту не перебивался вкус кислого вина, а желудок сводило от голода ─ за ужином адвокат низшего ранга не притронулся к собственноручно им приготовленной еде. Развернувшись назад, мужчина прикрыл глаза, вспоминая. Вот она спальня четырнадцать лет назад, сложенное за шкафом кресло с потертыми колесами и слоем пыли на ручках, набитые ореховыми скорлупками, жесткие, проминающиеся под тяжестью головы подушки, пахнущий прошлым веком чемодан под скрипучей кроватью, открытое настежь в любое время дня и ночи окно, старая модель наушников наряду с серебристой раскладушкой, треснутые ракушки на дне пустого аквариума вперемешку с пулями, пятно от когда-то теплого пива на матраце и прожжённая сигаретами тюль ─ вот такой запомнил Накахара свою комнату в последнее лето перед Францией. А точнее: такой он ее оставил. Сейчас, поднявшись на второй этаж, он не обнаружил даже кедровых подушек. Абсолютно все, включая мебель, было переделано в отличие от некоторых других комнат, сохранившихся почти в том же виде, как в юности. То, что Мори сделал более модернизированный ремонт перед продажей никак не вызывало удивления, но вот почему он решил настолько кардинально переделать именно эту маленькую комнатушку с окном, выходящим даже не на океан, как у Дазая, рыжему хотелось бы прояснить. Все-таки неприятно возвращаться в дом прошлого, а видеть в нем одни «руины». Хотя, может, это тоже входило в план Осаму ─ показать, что больше ничего нет. Словно трагичное возвращение в Брайдсхед. Через силу, но всё-таки он дошел до моста до того, как шторм стал сильнее. Руки, обожженные холодом, болели, прикосновение к мокрому бетону колонны оцарапало кожу. Должно быть, в слившемся с ночным небом особняке свет горел только в гостиной, от мыслей о камине, или горячей ванне на долю секунды в груди разлилось тепло. ─ Пришел, ─ хриплый, разрывающий ветер и треск сваленных на тряпье веток в бочке голос сидящей напротив Накахары женщины в грязно-розовом, облезлом и покрытым яркими пятнами от различных то ли специй, то ли трав кресле заставил адвоката низшего ранга, получше запахнув пальто, пройти вглубь. ─ А я предупреждала его, что ты придешь, ─ обтертым каблуком явно видавшего лучшие дни сапога говорящая упиралась в голую, покрытую красными пятнами от холода спину согнувшегося, налысо выбритого и напоминающего скорее сфинкса, чем человека, мужчину. ─ Но он так грубо назвал меня полоумной шлюхой и даже не заплатил за сигареты, ─ говорящая провела тощей рукой с заостренными, напоминающими кошачьи когти ногтями по седым, собранным в небрежную косу волосам, после чего вновь затянулась медленно тлеющей в съеденных желтизной пальцах сигаретой. ─ Говорит, что у меня все равно нет лицензии ими торговать, ─ усмехнувшись, женщина переставила ноги так, что теперь уже правая ступня с силой надавила на торчащий, напоминающий костную флейту позвоночник прислужника. ─ Весь твой товар ─ один сплошной контрафакт, ─ без тени любезности отозвался синеглазый юрист, ─ решила прописаться в Японии, или, по-прежнему, всегда «на чемоданах»? ─ подле скрытых откровенно измятой юбкой светло-песочного цвета ног громоздилось несколько таких же потрепанных, как и сама их хозяйка, дорожных сумок, очевидно набитых все теми же нелегальными сигаретами, обилием различных пузырьков, баночек; небольшими склянками с самодельными бальзамами, купленными в разных странах травами и пряностями вперемешку с выцветшими картами таро из разных колод и яркими, с блошинных рынков перьями. ─ Уже не хочешь знать за что меня твой друг так осторожно царапнул ножом? ─ с колким, как иссушенные шипы японского барбариса по осени, смехом вопросила собеседница, одновременно с чем обеими руками в разные стороны оттянула края изломанной, затертой до залысин кожаной куртки, обнажив морщинистую, видную сквозь разрез линялой кофты грудь, посередине кою уродливо перекрещивал посветлевший с годами шрам. ─ Бьюсь об заклад, что ты тогда деру дал на коляске из-за страха моих «новоорлеанских проклятий», ─ безвкусно накрашенные красной помадой губы растянулись в еще большей насмешке, углубив старческие морщины на загорелом лице. ─ Современная молодежь даже не представляет различий между вуду и худу, ведьмой и добросердечной предсказательницей, исколесившей десятки стран и продавшей, ─ говорящая театрально выдержала несколько секундную паузу, ─ тонну контрафактных, по твоим словам, сигарет, ─ испачканный в ярко-брусничной краске стержень прижался к краю металлической пепельницы. ─ Уж ты-то, старая крыса, какая угодно, но только не добросердечная, ─ от жара пламени болели замерзшие, покрытые коркой кровоточащих трещин руки, ─ ответишь на другой вопрос, ─ оставить без внимания режущее слух слово «друг» в контексте Осаму с натяжным скрипом далось рыжему, закатав рукав пальто вместе с рубашкой на правой руке, низкорослый мужчина швырнул прямо на горсть пепла несколько вынутых из бумажника купюр. По левой, лживой руке можно счесть только фальшь. Она ─ как бродячий цирк, сдуваемый ветром после каждого представления. Женщина, напоминающая бездомную, единственная возможная обитель которой ─ пара чемодан с сигаретами и изредка арендуемый после прибытия в ту или иную страну фургон. Ее пальцы кривые, рыже-красные от молотого шафрана и, должно быть, пропахшие табаком до самых костей всегда неспешно переворачивали карты в раскладе, пока желающие в лице всей женской половины слуг Огая выстраивались в очередь узнать свою судьбу, или же прикупить тот, или иной вкусно пахнущий коробок с пряностями на удачу. Она гадала всем, без исключения, у кого были на это деньги в размере стоимости одной пачки сигарет. Вырезанный и будто бы насильственно втесненный в солнечную Нагою готический, во многом впитавший в себя мрачную романтику замка Нойшванштайн кусок Германии в виде резиденции Мори привлек предсказательницу еще в самое первое лето, когда Чуя впервые увидел океан, сломал ногу и узнал в какой руке под подушкой Дазай прячет нож. Собственно, этот местами заржавленный, но все еще способный нанести увечье обломок лезвия, принесенный темноволосым мальчишкой из трущоб, стал причиной знакомства с полоумной гадалкой, как привыкли за глаза называть ее не услышавшие ожидаемых предсказаний слуги. Накахара помнил тот вечер фрагментарно: слабые, вытесненные более саднящими воспоминания с годами стерлись, но перед глазами все ещё отчетливо всплывала картина схватившегося за ребра Дазая. Упав на колени, кареглазый напарник закрыл ладонью нос. Судя по выражению лица Осаму в тот момент, что-то в самом деле сломало ему кости: из-за потоком залившей губы, подбородок, одежду крови дышать становилось труднее, открыв потемневший от все той же крови рот, мальчишка принялся судорожно ловить горячий июльский воздух, чувствуя, как от пронзившей стрелой все лицо боли начинает темнеть в глазах. Повторный хруст раздался в груди, резкий, незамедлительно собравший слуг крик темноволосого исполнителя сорвался ─ из-за ощущения сломанных ребер он мог лишь хрипеть и давиться воздухом. Какое-то время пребывая в оцепенении от увиденного, Накахара не услышал произнесенную, казалось бы, одними только губами фразу предсказательницы, на что Осаму, пошатываясь и из последних сил терпя то ли фантомную, то ли реальную боль, поднялся, в следующее же мгновение профессионально полоснув ржавым лезвием женщине по груди, чуть ниже торчащей ключицы. Забитые песком колеса инвалидного кресла с трудом проехали пару сантиметров, после чего застряли на ковре, а, сильно дернувшись, рыжий и вовсе опрокинул коляску, ударившись плечом о паркет. Тогда он был уверен, что новоорлеанская ведьма действительно способна навредить, однако, как выяснилось позже, на теле Дазая не осталось ни единого следа ударов ─ абсолютно все кости были целы, носовая перегородка не деформирована, а на футболке, еще недавно обильно залитой кровью, никто не смог разглядеть даже светло-красного пятнышка. Да, помимо дешевых гаданий эта женщина причиняла боль. Но. Только ту, что уже когда-то пережил человек. Собственно, подобное распространялось на любые ощущения в зависимости от того, страдание или радость переполняли кверента*. К тому же гадалка могла счесть практически любой «остаток» другого человека, как например по мужскому волосу на плече служанки она дала почувствовать женщине измену ее избранника: сначала сладко-душистую, как сочное яблоко, а после ─ гниющую, переспелую, съеденную червями изнутри. Кончиками пальцев синеглазый юрист коснулся перекрывающего посветлевшие царапины от когтей ястреба синяка, провел выше по коже, где все еще багровел след укуса партнера. Он хотел узнать оттенок боли закрывшегося от него на тройной замок Дазая, раз все равно подвернулся такой шанс. ___________________________________________________________________________ *Кверент ─ в терминологии таролога лицо, для которого делается предсказание.