Under the Scars

На следующий день двум откровенно ненавидящим друг друга конкурентам снова пришлось встретиться, но, к счастью, уже не около скульптуры, а в более оживленном и приближенном к мирскому досугу месте, полуночном суши-баре, за огромными окнами которого можно было увидеть практически всю центральную улицу Токио. Осаму аккуратно ударил стеклом своего бокала с налитым до самых краев шампанским о край коньячного фужера Накахары. Темноволосый мужчина сидел напротив рыжего и невольно изучал его уставшее после очередного судебного разбирательства лицо. Он знал, что синеглазый Чуя согласился на этот ужин исключительно из-за того, что его пригласил не он, а один из приближенных к Председателю адвокатской коллегии судья, который в данный момент доедал салат. Звук скрежета вилки о керамическую поверхность блюда неприятно резал уши кареглазого юриста всякий раз, когда его собеседник пытался выудить из небольшой горки узколистной капусты спрятанные в тени колец лука кусочки мелко нарезанного, но все же в этот раз не натертого до состояния стружки «Пармезана». Миниатюрная, обычно скрытая под материей бархатной и имеющей незначительную потертость тканью перчатки ладонь Чуи показалась Осаму особенно бледной, а его длинные и по-женски нежные пальцы дрожали, несмотря на то, что в помещении не было холодно. Удивительно, но рыжий никогда не снимал перчатки ни в зале в суда, ни при встречах с доверителем. То ли брезговал случайно коснуться до нанявшего его преступника, то ли просто не хотел. Дазай вздохнул, переведя свой взгляд со скучающего адвоката на концы клетчатого и явно неподходящему ему по фигуре пиджака. За весь вечер мужчина не произнес ни слова, а лишь тихо наблюдал за поведением своего соперника, высчитывал что-то для себя, изредка улыбаясь при этом. Осаму напоминал затаившегося в кустах тигра, что только и ждал удобного для нападения момента. Собственно, ровно так же он поступал и, находясь перед лицом правосудия. На протяжении всего судебного разбирательства кареглазый юрист мог отвлеченно смотреть в окно, гладить собственную коленку, тыкаться в блокнот, рисуя на клетчатых полях виселицу, и производить тем самым всеобщее впечатление недалекого, явно не разбирающегося в юриспруденции человека, однако когда его вызывал для ответа к кафедре судья, то все становилось иначе. Играющий роль паяца становился профессиональным актером на сцене суда, и каждое свое выступление принимал как личную битву. Концы случайно размотавшегося с руки бинта проезжались по деревянной поверхности трибуны, в руках не было ничего, а сам адвокат предпочитал смотреть куда-то вдаль, пропуская мимо глаз взволнованные лица слушателей. Еще минута, пойманная в комнате перед его речью тишина, звук бешено колотящегося о клетку ребер сердца сидящего рядом доверителя, и приглушенный стук его собственного… Все. Теперь можно и начать вторую часть «марлезонского балета». Он должен вывернуться, но во что бы то ни стало защитить применившего запрещенную законом эвтаназию хирурга-онколога. Врач не имеет никакого права отключить аппарат искусственного жизнеобеспечения или ввести под кожу чрезмерную дозу обезболивающих, чтобы спровоцировать смерть. Подобная процедура считается убийством. Даже по согласию самого больного. Заведомо проигрышное практически для любого представителя стороны защиты дело. За исключением Осаму Дазая, сущего дьявола с маской самого добропорядочного ангела при исполнении. В его глазах цвета каштана от рождения тогда мелькнули золотистые блики пробивающихся сквозь жалюзи солнечных лучей, сделав их чуть краснее, дабы соответствовать своей роли побеждающего всегда и везде, но прогибающего под себя рамку закона лицемерного адвоката. Не продажного, в отличие от Чуи, но и не честного, а скорее умеющего затачивать свои мысли так, чтобы их невидимыми шашками протыкать все аргументы обвинителя, обезоруживать его, ведь для Дазая ─ это все ничего более чем театр, развернувшийся на золотистом дне чаши весов Фемиды. «Оправдан», ─ натянуто сорвалось с пересушенных губ судьи, и темноволосого мужчину ненавидят полряда зрителей. Как банально, обычное самоубийство доведенного до грани и издерганного неизлечимой болезнью пациента. Да только серые, мышиные глаза все прятал ответчик, оттягивая удавку галстука с пульсирующей шеи. Как однажды Кевин Ломакс, литературный персонаж американского писателя Эндрю Найдермана, произнес следующую фразу: «Будучи твоим адвокатом, я советую тебе держаться от меня подальше», так и Осаму в тот день грубо оттолкнул протягивающего ему руку в знак благодарности доверителя. Игра окончена, нет смысла встречаться в закулисье. Накахара вяло ковырялся в ролле, так как особого желания есть при судье не было. С конкурентом он даже не пытался завести разговор, по крайней мере до тех пор, пока мешающий им обоим своим чавканьем собеседник не оставил их наедине. ─ Тебе не подходит коньяк, ─ неожиданно подал голос откинувшийся на кожаную спинку дивана соперник, ─ его пьют успешные адвокаты, а не те благодаря которым у подсудимого не убавляется, а прирастает срок, ─ медицинские ленты достаточного крепко сдавливали горло Осаму, овивая его шею, подобно змее, ─ хочешь, я закажу тебе что-то попроще, Чуя? Воду или ромашковый чай… ─ За ворот рубашки налей себе чай, ─ огрызнулся рыжеволосый юрист, ─ да и вообще, какого черта ты увязался с нами?! Я не рассчитывал столько времени созерцать твою кислую физиономию напротив, ─ тонкие пальцы сжали салфетку, ─ все боишься, что я обманным путем займу место в коллегии, не так ли? ─ В семнадцать лет в твоих словах было гораздо больше уверенности, что ты хоть в чем-то превзойдешь меня, ─ Дазай специально разворошил в памяти собеседника не самые приятные воспоминания их совместного юношества, ─ не позорь себя хотя бы сейчас, ─ убрав упавшую на переносицу прядь волос, мужчина пригубил светлый напиток. Шумная атмосфера в баре сильно давила на виски. ─ В семнадцать лет ты разбивал челюсть ботинком, заставляя кусать предателя край поребрика, ─ сквозь расстегнутую рубашку оппонента виднелась еле заметная россыпь веснушек, ─ а сейчас грызешься со мной ради рядовой должности, ─ покачивая в ладонях коньячный фужер, холодно ответил Накахара, ─ поэтому это очень даже спорный вопрос, Дазай, кто из нас двоих снизил планку. Оба мужчин сильно изменились за четырнадцать лет, стали совершенно чужими. Тот, чьи руки красила своим цветом кровь, гордо теперь зовет себя мечом Фемиды, а тот, что закрывал глаза при виде мешков с трупами ─ готов оказать любую жополизательную услугу судье, но только чтобы не проиграть дело. Черной и заостряющейся к концу туфлей темноволосый мужчина медленно провел по оголившейся щиколотке собеседника, оставив после себя темный след обувного крема на выпирающей косточке. Накахара среагировал практически мгновенно ─ удар пришелся чуть ниже мужского достоинства конкурента. Дазай зажмурился от боли, рефлекторно коснувшись ширинки. Синеглазый адвокат не терпел подобного обращения к себе. Осаму воспользовался тем, что его оппонент отвлекся, и перехватил его кукольное запястье, бегло прошелся по дорожке вен, нажал ногтем на похожий на маленькую виллу отросток, а после отшвырнул костлявую руку, словно кинул кусок мясо собаке. Красивые, но не знающие боли ладони не могут на долго цеплять внимание, как покрытая ожогами, трещинами и прочими швами кожа, где каждая царапина напоминает ее владельцу о том, что он живой, настоящий. Кареглазый конкурент искренне пожалел о том, что сегодня уделил рукам Накахары чересчур много внимания. ─ Шестьдесят девять, ─ неожиданно огласил довольно интересную цифру Дазай, ─ что приходит тебе на ум, когда слышишь эту комбинацию? ─ соперник явно ожидал какой-нибудь не совсем приличной ассоциации у рыжего. ─ Ничего, кроме твоего веса, ─ собеседник, как оказалось, мог тоже предвидеть глупые намеки конкурента, ─ или же предельный возраст пребывания на должности судьи, хотя тебе им никогда не стать, не в этой жизни. Шестьдесят девять выигранных дел. Еще одно, и будет круглое число. Гул машин перекрывала музыка, играющая в зале. Но Накахара будто погрузился в самого себя, отодвинул тарелку, после чего, не прощаясь, вышел из-за стола. Осаму предложил еще в машине оплатить ужин, как ему, так и судье, поэтому Чуя уже не задумывался об этом. Он находился на двенадцатом этаже небоскреба. Смотреть сверху вниз сквозь панорамные окна ресторана было необычно. Все казалось таким маленьким и неприметным, а люди, движущиеся точки, сравнялись с муравьями. Снежинки, что облепили собой с двух сторон раму, походили на крошечные произведения искусства. Неожиданно он почувствовал чужую руку на своей спине. В искаженном отражении замерзшего стекла рыжий заметил черный силуэт подошедшего соперника. Его пальцы прошлись по шву серой жилетки, остановившись где-то на уровне квадратной застежки ремешка. Дазай ждал реакции молодого адвоката на свое нахальное действие, но тот лишь молча смотрел на утопающий в вечерних огнях город. Тогда мужчина проник под ткань жилета, небрежно скомкав рубашку. Конкуренты не должны отходить от своего статуса даже после работы. Это прекрасно знали оба юриста. Оступишься, позволишь оппоненту овладеть своим телом лишь единожды, и уже никогда не сможешь выйти из под тени своего врага. Накахара прикрыл глаза, мысленно представив то, что шершавые, но знающие толк в ласках пальцы Осаму могли бы доставить ему гораздо больше удовольствия, чем сейчас, оглаживая худую поясницу. Безусловно, хотелось испытать на себе все умения своего соперника в суде, будучи вжатым в кресло лица правосудия, под пустым взглядом статуэтки незрячей богини. Интересно, а если они займутся порочащими их вещами прямо во время оглашения приговора, то, как скоро оба адвоката лишатся своей лицензии? Рыжий, собравшись с мыслями, увернулся от ладоней Дазая. Лучше не переходить черту, по крайней мере сейчас, когда они находились на более менее равных условиях кандидатов на получение членства в коллегии. Синеглазый мужчина предпочел сразу обозначить дистанцию. Однако у его соперника было совершенно другое мнение на этот счет. Он не раз в грубой форме намекал Чуе, что просто так не оставит ни амбиции, ни его тело. С одной стороны молодой юрист не проявлял явного протеста вступить в интимные отношения со своим врагом, ведь лучше способа не придумаешь выявить его слабости, но с другой ─ он не хотел подминать себя под конкурента, что в его понимании значило непременно расписаться в своей слабости. Так или иначе, но все равно придется кому-то уступить, если оба мужчин хотят перейти к соперничеству в горизонтальном положении. ─ На первом этаже есть бильярд, ─ стряхнув пыль с пиджака, безэмоционально произнес Осаму, ─ один только проигрыш, Чуя, и ты забираешь свои документы, ─ его собеседник постукивал костяшками пальцев о стеклянную поверхность окна. ─ Один только проигрыш, и ты катишься к черту со своими домогательствами, ─ он поправил ремень. ─ По рукам. Внизу было прохладнее, чем в надышенном человеческой болтовней ресторане. В полумраке едва различались столы для бильярда и начищенные до блеска кии. Наклонившись как можно ближе к ворсистой поверхности, юристы, по правилам американского пула, одновременно совершили раскат, синхронно коснувшись битком нижнего борта, но достаточно быстро подкатить шар к верхнему борту стола удалось только Дазаю. За ним оставалось право выбора либо самому начать игру, либо предоставить эту возможность сопернику. Так как они состязались без рефери, поэтому темноволосый адвокат предложил заново ударить по шару, увидев, как рыжий уже открыл рот, чтобы начать истерить по поводу нарушения правил его раската. Осаму, честно говоря, плевал на это. Убедившись, что и во второй раз белый шар его конкурента оказался ближе к указанной линии, Чуя наконец-то уступил, но не прекратил злиться. Они не обуславливались о том, что будут давать друг другу заказные удары, это получилось как-то само по себе, когда кареглазый конкурент просто назвал номер прицельного шара и лузу, в которую он должен быть сыгран. Накахара не стал упрямиться, а послушно исполнил указание своего оппонента. Из-за невысокого роста мужчине было не совсем удобно держать кий в руке, но тот все равно не сдавался, не выходил из игры. Пальцы Дазая провели по отполированному битку соперника, постепенно поднявшись по всей длине трости. Юрист специально наклонился настолько низко, чтобы его промежность невольно натиралась о зад Чуи всякий раз, когда рыжий прицеливался для удара. Одной рукой он придерживал локоть синеглазого адвоката, а другой ─ сминал ткань его атласной рубашки. Накахара прекрасно знал, чего именно хотел от него Осаму. Но он еще не был внутренне готов разделить с врагом постель, выявить его прореху, поэтому решил сегодня ограничиться простыми ласками тела, прямо поверх одежды. Отложив треугольник с цветными шарами, Чуя слегка толкнулся назад, тем самым проехавшись швом темных брюк по ширинке противника. Это действие не могло остаться без ответа, и молодой адвокат развернул лицом к себе столь ненавистного, но обладающего не самым плохим телом конкурента. По глазам рыжего он прочел, что при сильном желании может дотронуться до его живота, опуститься чуть ниже и даже подрочить, но при этом не расстегнуть ни одну пуговицу на сером жилете. Чуя явно пробовал взять на слабо Дазая. Кареглазый юрист не был согласен на рваные касания друг друга в затемненном помещении, поэтому лишь усмехнулся, перетянув на свою сторону кий. Все-таки полноценный секс ничто не может заменить, а его суррогатные ответвления только разжигают, но никак не удовлетворяют аппетит. Темноволосый игрок привык себя чувствовать победителем, как в ходе судебного разбирательства, так и в постели. Что-то в его крови было явно от дьявола, раз сама Фортуна уже шестьдесят девять раз раздвинула перед ним ноги. Он отчетливо помнил, как каблуки его туфель стучали о кафельные ступени Дворца правосудия в Америке, и как эти же каблуки в шестнадцать лет разламывали зубцы позвоночника шпионов портовой мафии во время особо жестоких и излюбленных им пыток. Яркая вспышка фар проехавшей мимо машины на минуту осветила бильярдный стол. Игра окончилась вничью.