Мое жасминовое бесстрашие

Paul Mauriat and His Orchestra – I Love Paris

Утро добрым не бывает. По крайней мере, когда вы просыпаетесь ни свет ни заря после концерта и плететесь в первом попавшемся под руку к черному ходу, пугая немногочисленный персонал выглядывающими даже из-под очков опухшими веками и даже не выпив спасительный американо со льдом. Это Мин Юнги понял на собственной шкуре. У входа его уже ждет до зависти бодрая и улыбчивая Джеин, которая с молчаливого разрешения ловко берет своего единственного (и до умиления сонного) экскурсанта за руку и ведет за собой вдоль улицы. – Начнем с традиционного французского завтрака, – объявляет девушка и, с жалостью взглянув на Мина, добавляет. – Обязательно с кофе. Хотя бы за это Юнги ей благодарен. Идут они недолго. Минут через десять Джеин сажает его за угловой столик под навесом какого-то кафе и начинает по-французски болтать с подошедшим официантом. Юнги только поглубже натягивает на лоб капюшон толстовки, скрываясь от взглядов прохожих и от безжалостного утреннего солнца. Он не замечает, как снова начинает дремать, но минут через десять чуткий нос улавливает поблизости аромат свежего кофе и еще чего-то вкусного. Хрустящего. Глаза автоматически приоткрываются, а рука тянется к соблазнительно дымящейся чашке, но не дотягивается – кофе отодвигает Джеин. – Погоди, оппа, погоди. Сначала нужно насладиться видом и прочувствовать атмосферу, – Джеин прикрывает веки, тянет носом воздух и с наслаждением выдыхает. – Ммм, свежая выпечка, свежий кофе и цветы – аромат идеального французского утра. – Предпочитаю кофе пить, а не нюхать, – бурчит Мин и, все-таки дотянувшись до чашки, делает глоток. Горло обдает приятным горьким теплом. В теле как будто сразу становится больше жизни. – Это, – Юджени берет тонкими пальцами какую-то булку в форме полумесяца и кивает на точно такую же, лежащую на тарелке напротив Юнги. – Называется сroissant. Круассан. Классическая французская выпечка. Говорят, ее назвали в честь турков, которые неудачно сделали подкоп. – Почему неудачно? Их увековечили в булке, – философски рассуждает еще не до конца проснувшийся парень. – Как это есть? Круассан кажется аппетитным, но просто огромным. – Легко, – Джеин, улыбаясь, ломает свою булочку пополам и кусает одну половинку. По всей веранде разносится ужасно мелодичный – и соблазнительный – хруст. Следуя примеру экскурсовода, Юнги ломает свой полумесяц и пробует. На вкус круассан оказывается нежно-сладким, воздушным, с гармоничным сливочным послевкусием. Булка тает на языке и исчезает быстро. – Ну, и? Как вам, месье Мин? – спрашивает слегка румяная и еще более довольная Джеин. – Вкусно, – признается Юнги, пропуская шутливое обращение. После кофе он тоже слегка подобрел. – Но одной булкой с кофе Парижу меня не купить. Юджени смеется и встает, оставляя на круглом столике под блюдцем несколько купюр. – Разумеется, оппа. Это только начало. После завтрака девушка сажает его на метро (это специально! чтобы прочувствовать атмосферу!) и привозит в центр. Время близится к полудню, но людей на улице все еще не так много. Воскресенье. Все спят. Юнги этим людям искренне завидует. Экскурсовод отвлекаться на мысли о сне ему не дает и тащит в сторону какой-то огромной арки. – Это Триумфальная арка. Ее построили в честь побед армии императора Наполеона, – объясняет девушка. – Наполеон… Это который торт? – искренне недоумевает Юнги. Про что-то такое связанное с Францией он слышал. И, кажется, это что-то было съедобным. – Почти, – Джеин снова смеется, и парень невольно залипает на ее пухлых улыбающихся губах. – Торт назвали в честь императора, – и, не давая опомниться, добавляет. – Сейчас мы поднимемся наверх. Будет красиво. Спустя двадцать минут они стоят на смотровой площадке, а у их ног шумит просыпающийся Париж. Ровные улицы с деревьями по обе стороны, как лучи солнца, расходятся во все стороны. Над головой висят белые пушистые облака. Юнги признается себе, что и правда красиво. Стоять наверху, будто бы над всем миром, и чувствовать этот мир на своей ладони. Но Юджени он в этом точно не признается. – Ну, и? – Мин как можно скептичнее выгибает бровь. – Дома как дома, улицы, машины. Это все, чем может похвастаться город любви? – Не все, – от улыбки у Джеин скоро лопнут щеки, но наблюдать за внутренней борьбой грозного Мин Юнги откровенно весело. Она успела заметить блеск, промелькнувший в карих глазах. – Считай это зарядкой. В следующие несколько часов Юнги посещает похожий на вывернутую наизнанку фабрику труб Центр Помпиду, смотрит издалека на стеклянные треугольники Лувра (и на обвившую их змеей бесконечную очередь), задумчиво рассматривает потолки Оперы Гарнье, прикидывая в уме, какая там, должно быть, божественная акустика. За стойкость Юджени покупает ему лимонад и какой-то «господский» сэндвич, а себе берет «дамский». Крок-мясье? Маман? Кажется, что-то такое. – В чем разница? – Юнги переводит заинтересованный взгляд с своего кулечка на кулечек Джеин. – В яйцах, – невозмутимо отвечает девушка, откусывая бутерброд. – Мой с глазуньей. Похоже на шляпку, поэтому мадам. Женщина. – А мужчинам в Париже что, яйца не положены? – Мин кусает свой сэндвич и невольно жмурится от удовольствия. Хрустящий, с тягучим сыром, ветчиной и в меру острым соусом. То, что нужно после забега по театрам и музеям. Интересно, Намджун поэтому в поездках такой голодный? Пока Юнги задумчиво жует свой сэндвич, Джеин украдкой наблюдает. Честно говоря, она думала, будет сложнее. Мин только с виду кажется хладнокровной язвой, а внутри – умный, открытый, чувствительный парень. Чем-то похож на кота, которого так и хочется приласкать. Юджени видела, как горели его глаза в Опере, как внимательно изучали происходящее вокруг. И как он, озираясь, гладил бездомную кошку, и совал последние евро бездомной женщине с малышом – тоже. – Хочешь попробовать мой? Кусай, – Джеин протягивает ему свой кулечек целой стороной. – Тебе понравится. В первую секунду Юнги смущается, но, быстро возвращая себе самоуверенный вид, наклоняется и кусает. При этом неотрывно, с вызовом смотрит в глаза Джеин. Думала, меня легко смутить? Как бы не так, хулиганка. Юджени хитро улыбается, забирает свой сэндвич и, так же не разрывая зрительный контакт, кусает с его стороны. Мин усмехается и едва заметно сглатывает. Один-один. О том, что это можно расценивать как косвенный поцелуй, никто предпочитает не думать. Юджени в спешке доедает и комкает обертку, ловким трехочковым отправляя ее в урну. – Вперед! Солнце еще высоко! После обеда они гуляют по Елисейским полям, слушают уличных музыкантов. Юджени дает парню насладиться любимым – музыкой, пусть и не привычной. Юнги внимательно слушает джаз, инди и "Металлику" в исполнении бородатого гитариста, снова задумывается и пару раз даже достает телефон, что-то пишет в заметках. Они успевают дойти по мосту до острова Сите, одним глазом взглянуть на Нотр-Дам, все еще не полностью отстроенный после пожара. Юнги говорит, что собор похож на феникса. – Колокольни – это крылья, витражи – глаза, порталы – перья, – показывает ладонью. – А когда отстроят, он возродится и будет еще красивее. Юджени, не ожидавшая таких глубоких мыслей, удивленно кивает и соглашается. Уставшие и насквозь пропитавшиеся Парижем, они оседают на мягкой траве в парке Бельвиль. С холма открывается вид на весь город. Вдалеке справа торчит, подпирая небо, Эйфелева башня. Юнги блаженно вытягивает ноги и падает спиной на траву, но свет ему тут же закрывает шевелюристая макушка: – Ну, как вам, оппа-экскурсант? Париж днем, оказывается, не такой уж и страшный, правда? – Не такой. Еще страшнее. Отвечает Юнги одно, но по интонации и расслабленному лицу понятно, что он шутит. День действительно прошел хорошо. Не сказать, что в Париж он прямо влюбился, но город действительно оказался лучше, чем он себе представлял. Красивые виды, вкусная еда, искусство на каждом шагу в разных формах, вполне доброжелательные люди… Взять хотя бы одного незнакомого человека, который потратил свой выходной на то, чтобы его переубедить. Джеин все это время старалась его развлечь, улыбалась, молча ждала, когда он насмотрится или наслушается и переварит эмоции. Делала все, чтобы хмурый Юнги чувствовал себя комфортно. Возможно, насчет ужасности всех жителей Франции он погорячился. Прохладный ветер приятно остужает усталые мышцы, приносит с собой запахи застоявшейся воды в пруду, свежей зелени и густо-сладкий аромат каких-то цветов… – Чем так пахнет? – тянет носом воздух Мин, открывая один глаз и вопросительно рассматривая о чем-то задумавшуюся Джеин. Когда она думает, так мило поджимает губы. – Это жасмин, – с уверенностью отвечает девушка, даже не отвлекаясь. – Откуда ты знаешь? – не отстает Мин. Она молча показывает на усыпанный белыми цветами куст в паре метров от них и добавляет: – Сорт De Grasse. Я все лето такой собираю. – Собираешь? Зачем? Обычно Юнги не интересуется такими вещами, но сегодня его отчего-то распирает любопытство. Юджени отвечает почти сразу. – Я работаю на жасминовой плантации в Грассе. Мы собираем цветы, чтобы известные бренды потом сделали из них духи. – Ясно, – Юнги открывает второй глаз и смотрит в голубое небо. – Наверное, это сложно – делать духи. Я бы лучше написал десять песен, чем сунулся в парфюмерию. – На самом деле, у духов с музыкой общего больше, чем ты думаешь, оппа, – Юджени снова улыбается. Улыбка не сходит с ее лица весь день. – В парфюмерии тоже есть ноты, аккорды, композиции. Духи – почти как песня, которую пишет парфюмер, – повисает пауза. – Я бы очень хотела такие песни писать, но… – зачем-то добавляет девушка, закусив губу от нахлынувшей грусти. – Не получается пока. Ну, вот. Теперь она готова расплакаться перед парнем (и каким). События последних месяцев резко нахлынули, собираясь едкими каплями в уголках глаз. И зачем она только вспомнила это глупое сравнение? У Юнги талант к музыке, он уже несколько лет знаменит. А она? Придумала себе звезду и топчется где-то даже не на земле, а на дне океана. Ему ее не понять. Юнги, будто чувствуя перемену в голосе, садится на траве и спокойно, без тени сарказма спрашивает. – Что тебе мешает? Юджени быстро стирает слезы тыльной стороной ладони и смотрит на горизонт. Только бы не в его глаза. – Чтобы стать парфюмером и создавать духи, нужно учиться в институте. Я бросила все в Корее и приехала сюда за мечтой, но за два года так и не смогла туда поступить, – коротко всхлипнув, на одном дыхании говорит девушка. Признаваться в собственном бессилии неприятно, но Юнги открываться легко. Он не смотрит с жалостью, не сыплет упреками или советами взяться за голову и задуматься, наконец, о ценах на пентхаусы. Он молча слушает, ждет, когда она выговорится. Потому что по себе знает – держать все внутри тяжко. И если у него есть музыка, то у Джеин, похоже, нет ничего и никого. Никакой отдушины. – Почему ты думаешь, что ничего не добьешься без этого дурацкого института? – в лоб спрашивает Мин. Его вопрос на секунду вгоняет Юджени в ступор. – Ну… Это лучший институт, без обучения в нем меня не возьмут на работу в крупную фирму… – пытается логически объяснить свое мнение. – Глупости, – отмахивается от ее слов Юнги. – Когда я впервые увидел пианино, оно было ростом выше меня. И я просто подставил к нему свой стул и начал нажимать на клавиши, – парень хмыкает. – Сначала ни черта не получалось. Я просто мучал бедный инструмент, почти как те мужики прошлой ночью. Юджени удивленно поворачивается к нему. Как же так? Великий Мин Юнги стал великим не только благодаря таланту? Он тоже испытывал трудности, терпел неудачи, бился головой в закрытые двери? Мин тем временем продолжает: – Но если бы я не пробовал, если бы просто ждал, когда на меня с неба свалится какой-нибудь суперизвестный учитель, контракт, миллиард вон, я бы так и не научился играть. Чувствовать. Скорее всего, я бы просто бросил эту затею. Или проебал всю жизнь в ожидании и умер глубоко несчастным, – он впервые за день улыбается, снова падая в мягкую траву на локти. – Так что мой тебе совет, Джеин-ян, забей на снобов, которые не пускают тебя в институт, и начинай делать свои духи сейчас. Как сама чувствуешь, – он поднимает голову и, выгибая бровь, подмигивает ей. – Они еще пожалеют, что такой талант просмотрели. Юджени теперь тоже улыбается во весь рот. Плакать больше не хочется. Потому что Юнги прав. Чего она ждет, почему сидит и страдает из-за какого-то института? Свет на нем не сошелся клином. Все, что у нее есть, – сейчас. А ее любовь и желание создавать ароматы сейчас сильны как никогда. – Спасибо, оппа, – искренне говорит она. – Ты прав. Я начну уже сегодня. – Конечно, начнешь, – Юнги щурится, глядя в экран своего телефона. – Но сначала поможешь мне вернуться в отель. Я вылез через окно и надеюсь, что стул с лестницы еще никто не спер. – Ладно-ладно, – смеется Джеин. – Если признаешься, что тебе понравился Париж, я, так уж и быть, тебя подсажу. Юнги закатывает глаза. – Сам как-нибудь залезу. На обратном пути через парк он срывает веточку жасмина и незаметно вставляет ее идущей впереди Джеин за ухо.

***

Patrick Watson – Je te laisserai des mots

Они стоят у станции метро Пирене. Джеин ждет внутренний аэропорт и перелет в Грасс, Юнги – очередное проникновение в отель и перелет в Корею. Уходить никто не спешит. Юджени не уходит, потому что расставаться с человеком, которому она впервые показала сияющий в ее глазах Париж, который вселил в нее надежду и подбодрил в момент слабости, совсем не хочется. Юнги не уходит, потому что опять лезть в окно и шарахаться по коридорам ему откровенно влом. И еще почему-то, в чем ему не хочется себе признаваться. Париж, кажется, начинает его вдохновлять. Не без помощи одной француженки-кореянки. Он бы, может, прогулялся еще раз по этим полям, и залез на арку, и пожевал сэндвич – особенно, если из чьих-то теплых рук... Только время не ждет. Его больше не остается. – Пора прощаться, – как можно ровнее говорит Мин, глядя на снижающееся над горизонтом солнце. – Меня и так уже, скорее всего, четвертуют за то, что "проспал" целый день в таком городе. Хотелось бы вернуться в Корею целым, а не по кусочкам, – он шутит, едва заметно улыбаясь, чтобы разрядить атмосферу. Юджени тоже улыбается слегка дрожащими губами и часто моргает. – Да, пора. А то я тоже пропущу свой самолет и завтра на плантации буду собирать жасмин до посинения. И пить вчерашнее молоко, – она картинно прикладывает ладонь тыльной стороной ко лбу, изображая смертельную рану. Юнги хмыкает, бросая на нее взгляд со снисходительной ухмылкой. Шумят машины вокруг. Небо наверху равномерно темнеет, становясь темно-синим, вечерним, и вдруг начинает падать. Джеин кажется, что небо ее раздавит. Потому что она понимает: скорее всего, эти секунды рядом с Юнги в ее жизни последние. Их и так чудом не узнали во время прогулки по Парижу, а Мин, вообще-то знаменитость. У него планы на год вперед, и музыка, и дел по горло. Он и так до нее, считай, снизошел. Вряд ли ему захочется еще раз тратить время на странную и никому не известную девушку, которых вокруг него тысячи, миллионы. И каждая готова не только Париж показать – весь мир на ладони. Эмоции ускоряют мыслительный процесс до секунды, и Юджени, повернувшись, порывисто обнимает стоящего рядом парня. Он выше почти на голову, и девушка, метившая положить подбородок на его плечо, случайно мажет губами по щеке. Мгновенно зажмуривается и замирает. Ей страшно увидеть его реакцию. Юнги тоже замирает, потому что пухлые губы, на которые он неожиданно для себя залипал весь день, мимолетно, но нежно касаются скулы, посылая по всему телу разряд приятного тепла. Он чувствует, как девушка испуганно жмется к нему, как бы извиняясь за свой промах. Но извиняться не за что. В эту минуту прохожих на узкой улочке нет, и свидетелями их молчаливых объятий остаются лишь тени и Эйфелева башня вдали. Юнги осторожно гладит девушку по спине и шепчет: – Люди всегда будут осуждать тебя, так что… Забей на них. И ничего не бойся. – Я больше не боюсь, – слышится в ответ тихое. Затем они синхронно выдыхают, отстраняются и, слегка поклонившись, расходятся в разные стороны. С каждым шагом внутри Джеин что-то перестраивается, растет, крепнет, наполняется силой. Заставляя себя не оборачиваться, она с силой тянет носом воздух, чувствуя аромат жасмина и июньского вечера – еще одного из приятных парижских воспоминаний. На ладонь вдруг падает незаметно заткнутая за ухо веточка жасмина. Юджени легко сжимает ее, бросает взгляд на вечерний Париж. И принимает решение.

***

– Ты чего это такая веселая, лачинько? – обирая свой куст, Мала щурится и несильно пихает девушку локтем в бок. – Глянулся, что ли, парижанин какой на выходных? – Нет, Мала, – отвечает девушка, а сама отворачивается, румянец скрывая. Потому что не парижанин, а кореец. – Просто я для себя решение приняла. Прямо сейчас начну духи создавать. Не буду ждать обучения в институте. Вчера вечером Джеин успела купить в городе набор юного парфюмера: нужную посуду, блоттеры, растворители, часть эфирных масел. Дома уже обустроила в углу собственную мини-лабораторию. Пока она состоит только из одного столика и пары коробок, но дальше – больше. – Ты молодец, чай, – Мала улыбается ласково, хотя глаза ее все еще озорно блестят. – Но я-то знаю, что без парижанина... или НЕпарижанина, – цыганка подмигивает удивленной девушке. – Тут не обошлось. Так что ты совмещай полезное с приятным. – Мала! – Юджени чувствует, как едва остывшие щеки вновь начинают алеть, а женщина, ловко уворачиваясь от возмущенного взгляда и взмахнув красно-белой юбкой, уплывает к следующему кусту.