Акт 3 — Осквернение святых символов. Записи Вечности. Запись 13 — Sacrificio: fuego y oscuridad, Пьеса в минус первом действии

Ianortien

автор

Метки

Психология Ангст Дарк Фэнтези Жестокость Кинки / Фетиши Философия Психологическое насилие Мистика Психологические травмы Ужасы Попаданчество Триллер Character study Фантастика Эротические фантазии Пророчества Готический роман Этническое фэнтези Мифы и мифология Множественные финалы Темное фэнтези Боги / Божественные сущности Психологический ужас Храмы Вымышленная религия Темный романтизм Психиатрические больницы Психологические пытки Сюрреализм / Фантасмагория Лабиринты Пьеса

Описание

«Пьеса в минус первом действии» — темное фэнтези, где границы между реальностью и внутренними мирами героя исчезают. Игори Нортес, бежавший от своих демонов и переживший психическое разрушение, сталкивается с мифологическими существами, символами и зеркалами, которые отражают его сущность. Каждый мир, который он посещает, — это искаженная версия его сознания, поглощенная конфликтами, болью и страхами. В поисках себя Игори проходит через трансформацию, переживая метафизическую борьбу за свою душу

Примечания

Эта работа является дебютной. Мне хотелось создать глубокий, психологический роман. Главы, по факту, не связаны, ну, формально, сюжет их связывает, но в основном все также, 1 глава, такая же как 9, например, много чего повторяется, и эта цикличность показывает безысходность Игори Нортеса. Я просто пытался сделать психологическое безумие, это странно, знаю, но поверьте, этот стиль вас доведёт до мурашек, углубитесь в неё, она сложная, но если вы ее хоть как-то поймёте, вы себя почувствуете на месте Нортеса. И, возможно, из-за истории Игори вы даже поменяете взгляд на свою жизнь! Поймите «искусство», посмотрите под другим взглядом на эту пьесу, также, как боги и существа мифологии смотрят на всю пьесу в голове игори, хотя она таковой не является, на то она и в минус первом действии, она несуществующая, действия в этой пьесе бесконечны и, одновременно, никогда не происходившие. Локация с обложки описана в 11 главе!

Акт 3 — Осквернение святых символов. Записи Вечности. Запись 13 — Sacrificio: fuego y oscuridad

09 января 2025, 02:55

Игори стоял, поглощённый мракoм, который всё больше впитывал его сознание. В его желудке царила пустота, такая же, как и в его душе. Мысли, как заблудшие звезды, кружились вокруг него, не давая отдыха. С каждым шагом по этим иссушённым землям, неведомым мирам, он ощущал, как части его бытия теряются, растворяются, исчезают в тумане, в пустоте. Ландшафт, казавшийся до этого незыблемым, теперь превращался в зыбкое и искажённое отражение внутреннего хаоса, что царил в нём. Он пробовал остановиться, прислушаться к своему телу. Но оно не отзывалось. Его руки были холодными, кожа — сухой, а глаза — не в состоянии увидеть дальше этого бессмысленного горизонта, который не мог бы даже дать понимания того, где он находится. Игори чувствовал, как его душа сжалась в комок, а разум ломался на части. Он думал, что всё это — наказание. Или, может быть, искупление. О, как сильно он искал выход, но только больше погружался в ад, создаваемый его собственными страхами и кошмарами. Тогда, в этот момент, когда темнота и туман слились в одно целое, Игори ощутил огонь. Это было нечто, что сжигало его изнутри. Он ощутил на своём теле тепло, почти как пламя, которое должно было бы поглотить его. Но оно не было тем огнём, который он знал — он был странным, чуждым, как искры, вырывающиеся из неизведанных миров. Эти огненные искры танцевали вокруг него, но не сжигали, а наоборот, они заполняли его, насыщали его мысли огненным мракoм. “Смирись”, — послышался шёпот. Он знал этот голос. Это был голос бога. Но он не знал, кто именно говорит, его страхи смешивались в его восприятии с древними божествами. Отголоски того, что было и должно было быть, возвращались к нему. Но игнорировать их было невозможно. Они обвивали его сознание, словно змеи. Взгляд Игори был пуст. Он пытался найти путь, но земля под его ногами не была землёй. Это был не просто мир, а место, где обитали его демоны. Вдруг тени стали двигаться, образуя странные фигуры. Он узнал их. Ламия, которая когда-то была его страхом, теперь стояла перед ним, вытянувшись, как смертоносная тень, словно сама смерть, заключённая в её теле. Кур. Тот самый, который был в его кошмарах, стал частью его реальности, той, что не имела конца. — Смерть не имеет времени, Игори, — прошептала она. Её голос звучал, как звук сжигаемой ткани. — Ты был поглощён этим миром. Ты потерял себя, потерял способность видеть свет. Ты заблудился здесь. И теперь ты станешь частью этой тьмы, частью цикла, который сам же и создал. Игори пытался бороться. Он знал, что должен найти выход, что он всё ещё может спастись. Но он чувствовал, как всё, что в нём оставалось, растворялось в этих словах, в этом огне, который не поглощал, а лишь изменял его. Страх стал его другом, а мучения — необходимым состоянием. Мифы, которые он знал, обрушивались на него с новой силой, с новой жестокостью. И вот, перед ним стояла сущность, чьи черты плавно менялись. Она была одновременно Ламией, Номмо и Танивой — слиянием всех его страхов и боли. Игори, как и прежде, пытался сопротивляться, но ощущал, что каждый момент сопротивления только углубляет его страдания. — Ты не можешь вернуться, — прошептала она. — Ты уже здесь. В этом огне. В этом мраке. Ты становишься частью него. Ты становишься частью того, что не может быть забыто. Игори упал на колени, ощутив, как его кожа начинает трескаться, как бы превращаясь в пепел. Это был не конец, а лишь трансформация. Страх и боль сливались в нечто большее, чем его разум мог понять. Он был одновременно смертным, божественным и демоническим. И этот ужас, эта трансформация, была его новым состоянием. Огонь стал сильнее, но не уничтожал его. Вместо этого, огонь заполнил его душу. Игори ощущал, как его тело и сознание начинают разрушаться, но в этом разрушении он находил не только свою смерть, но и своё возрождение. Теперь он знал, что спасение невозможно. Но он также понял, что каждый новый шаг, каждый новый мучительный момент в этом цикле — это не конец. Это часть чего-то большего, чего-то вечного, чего-то, что невозможно избежать. И с этим знанием он погружался в темноту, в пламя, в бесконечную ночь, которая ждала его. В его голове не прекращалась битва: образы, воспоминания, голос, который всё время говорил ему, что он не один, что он не может быть один, что он часть чего-то большего. Эти голоса — они из разных мифов, разных эпох и разных миров. Он слышал их, но не знал, откуда они пришли. Сначала это были просто шепоты, потом всё более отчётливые приказы, которые не имели ни формы, ни начала, ни конца. Иногда он мог понять, что они не просто говорят с ним, а говорят о нём. Он стоял на месте, чувствуя, как земля под его ногами вибрирует. Картинка вокруг становилась всё более искажённой, мир словно сжимался, как перетягиваемый канат, который вот-вот порвётся, и Нортес не знал, куда он уведёт его. Вдруг из-за горизонта, который был более иллюзорным, чем реальным, появились фигуры — их не было, и они были одновременно. Огромные, как гиганты, и маленькие, как муравьи, эти существа двигались так, что невозможно было понять их истинную природу. То ли они были тенью, то ли были плотью, то ли они были одними из тех мифологических существ, о которых он слышал только в самых страшных кошмарах. Из этого хаоса вынырнула фигура, на которую Нортес смотрел, как на спасение. Сначала было ничего — пустота, тьма и огонь. Однако в следующий момент он понял, что перед ним стоит существо, которое было одновременно и богом, и демоном, и всем, что не могло быть описано словами. В его глазах горели огонь и тьма, неся в себе обещание завершения, трансформации. Огромные крылья этого существа раскрылись, и весь мир сразу заполнила пыль, тьма и свет. «Ты думаешь, что тебе нужно спасение?» — произнесло существо, его голос был как гром, но не разрушал, а наоборот — заставлял углубляться в самой себе. «Ты думаешь, что избежишь того, что должно произойти? Ты был выбран, Игори, но не для того, чтобы быть спасённым, а для того, чтобы стать частью этого мира, частью огня и тьмы. Ты должен пройти через это. Ты должен пережить эту жертву. И когда ты пройдёшь, ты будешь частью». Игори не понимал. Он думал, что он стоял перед выбором: сделать шаг вперёд и потерять себя навсегда, или вернуться в пустоту, в неизведанное пространство, где всё будет таким же непонятным. Он чувствовал в теле боль, не физическую, а боль от того, что не мог принять решение. Всё казалось иллюзорным, но всё казалось реальным. Он молчал. Существо медленно подняло руки, и в воздухе вспыхнул огонь, который не мог поглотить ничто, но в то же время создавал ощущение, что всё вокруг будет сожжено, оставив только пустоту, оставив только память о том, что было и что уже прошло. Тьма не исчезала, она сливалась с огнём, создавая нечто иное, нечто большее, что невозможно было понять. Игори почувствовал, как его тело начинает растворяться в этом огне и тени, как его разум выходит за пределы самого себя. И вот, в этот момент, он осознал, что его жертва — это не что-то, что нужно сделать. Это то, что уже было сделано. Он сам стал этой жертвой, как и все те, кто когда-то стоял перед выбором, но не мог вернуться назад. Тёмный огонь, поглотивший его, не оставил ничего, кроме ощущения бесконечности и неизбежности, как в мифах о создании и разрушении. Его сознание все ещё боролось с реальностью, но теперь он знал: он не мог выбрать. Он стал частью этого цикла. И этот цикл — был его истинным лицом. — Ты готов, — произнесло существо, и его голос снова стал эхом в разрывающемся пространстве. — Ты готов быть огнём. Ты готов быть тенью. Игори не знал, что это значит. Он уже не знал, кто он, что он, и зачем он всё это переживал. Но он понимал: это было его мучительное единство с тем, что он искал, и с тем, что он боялся. Тьма и огонь слились в его сознании, превратившись в нечто большее, чем просто образы. Они стали частью его самой сущности, стали его дыханием, его движением, его мыслями. В его внутреннем мире пустота и огонь слились в бесконечный поток, в котором он был одновременно и создателем, и разрушителем, и вечной тенью. Он не мог сказать, сколько времени прошло, ощущая лишь странное, угрожающее ощущение бесконечной близости к чему-то неизбежному. Огненная фигура, стоявшая перед ним, продолжала свою молчаливую трансформацию. Она больше не была существом, которым он её видел. Теперь это был цикл — бесконечный цикл, отражающий его собственную борьбу, его разрушение и возрождение. Пламя в её глазах поглощало не только пространство, но и время, стирая его, как старую карту, которую можно легко разорвать. — Ты был в поисках спасения, — продолжила фигура, — но спасение — это всего лишь другое имя для гибели. Ты станешь частью этого огня, частью этого пути, который не имеет конца, и не имеет смысла. Ты — искра, ты — тень, ты — всё. Игори чувствовал, как его разум медленно сливается с этим огнём и тенью, как его тело теряет границы и растворяется в бесконечном цикле страха и освобождения. Его мысли начали трансформироваться в символы, мифологические образы, которые сливались в новые формы. В его сознании возникла Ламия, зловещая фигура, поглощавшая души, и Номмо, река времени, уносящая его в прошлое и будущее. Он ощущал, как каждое мифологическое существо было его отражением, как его внутренний мир сливался с ними, как он становился частью этого мифологического потока, бесконечного и неумолимого. И вдруг он понял. В этой тьме и огне не было ничего, кроме него самого. Он стал частью этого бесконечного процесса, частью жертвоприношения, которое продолжалось и продолжалось, как неполный ритуал. Он не мог вернуться, и не мог выйти. Он не мог даже запомнить, как всё начиналось. Время перестало существовать, а его сознание слилось с этим циклом, как поглощённое пламя. Из этого огненно-тёмного пространства начали проявляться другие существа. Они были почти прозрачными, как тени, но в их глазах горел тот же огонь, что горел в глазах его создателя. Они были теми, кто уже прошёл этот путь, теми, кто не вернулся. Они были теми, кто оставался в бесконечном цикле, не находя выхода. — Ты будешь как мы, — сказали они единогласно. — Ты будешь вечно искать, но не найдёшь, потому что этот путь не имеет конца. Мы все здесь. Мы все — огонь и тень. Ты уже стал нами. Игори почувствовал, как его сердце бьётся всё слабее. Он не знал, что это — конец или новый этап, но теперь он был частью этой неизбежной тирании мифов, частью того, что сжигало и восстанавливало одновременно. Его тело уже не ощущалось как физическое, оно стало дымом, исчезающим в воздухе. В последний раз он взглянул на мир, который исчезал в его глазах. Все, что осталось, — это вечный огонь, горящий в его душе. Это было не завершение. Это было вечное перерождение, в котором не было ни спасения, ни избавления, только бесконечная борьба, внутри и вне. — Ты свободен от всего, — произнесла фигура в последний раз, — но ты и раб всего. Мы все здесь, и ты тоже здесь. И Игори растворился в этом мире, став частью огня и тени. Его жизнь, его смерть, его самопознание — всё это стало одним циклом, который не имел ни начала, ни конца. Огонь и тень вновь соединились, превращая пространство в нечто неразделимое. Игори чувствовал, как его тело исчезает в этой бесконечной тирании. Он стал частицей этого мира, ускользающей и неопределённой. Все, что осталось от него — это восприятие, почти полное забвение, и, вместе с тем, невыносимая боль. Пламя было его дыханием, а тень — его осознанием, вечно преследующим его. Но что было за пределами этого? Он не мог понять, ибо времени и пространства больше не существовало, а его размышления, однажды обретающие форму, теперь теряли всякую сущность. Те существа, что когда-то были людьми, теперь стояли рядом с ним, их очертания были обрывочными, почти иллюзорными. Но их глаза всё ещё сверкали — горящий взгляд, который проникал в самые глубины его разума. Это были те, кто давно утратил своё “я” в этом цикле страха и боли. Они стали частью этого огня, их сущности слились с тенью, их голос, когда они говорили, звучал как отголосок вечной муки. — Ты стал тем, кем ты был всегда, — шептали они. — Тенью в этом огне. Огонь сжигает, но не уничтожает. Тень существует, потому что огонь горит. Игори не мог ответить. Он был уже не человеком, но и не мифом. Он был чем-то промежуточным, не определённым. Все вокруг исчезало, и всё же его восприятие было наполнено образами. Ламия, демоны, Танива — они все стояли перед ним. Как бы он ни пытался взглянуть на них, они всегда исчезали, оставляя лишь пустоту. Эти мифы, казалось, обвивали его, как цепи, но цепи не имели смысла, они не сдерживали его. Он был в их мире, но не мог стать его частью. Или, может быть, он был всегда частью этого мира, забытым, отвергнутым, но никогда не освобождённым. Он огляделся, и его взгляд упал на нечто странное. Среди множества мифологических образов, среди огня и тени появилась фигура. Но эта фигура не была знакомой. Это было что-то новое, несуществующее, не относящееся к его прошлому, но всё же знакомое. Лица не было, но в её глазах горел тот же огонь, что и у всех остальных. Тот же взгляд, проникший в самые потаённые уголки его разума. Но теперь этот взгляд был другим. Это было не осуждение, не борьба. Это было что-то… пустое. Словно сама сущность этой фигуры была лишь иллюзией, проекцией его страха и его жажды освобождения. — Ты не можешь выбрать, — сказал этот новый образ. — Ты не можешь быть кем-то, кто не существует. Ты и есть этот цикл, и он есть ты. Вся твоя борьба — это часть нашей игры. Всё, что ты видишь, — это то, что ты сам создал. Но ты не можешь выйти, потому что не существует ничего вне этого. Всё возвращается, всегда возвращается. Игори понял, что он не может больше бороться. С его мыслями исчезли все границы, и он не был способен различить реальность и иллюзию. Он не был уверен, что он ещё существует. Все его попытки найти выход, все его поиски смысла в этом бесконечном цикле, пришли к концу. Он стал частью этой игры, частью огня и тени. Это не было освобождением. Это было продолжение, которое не знало ни конца, ни начала. И вот в этот момент, когда его сознание стало неразличимым от самого огня, когда он стал полным воплощением этого мифа, он ощутил, что это — его окончательная жертва. Он отдал себя полностью этому циклу, став его неотъемлемой частью. Всё, что он когда-то знал, исчезло. Всё, что он когда-то ощущал, перестало существовать. Он стал огнём, он стал тенью, он стал циклом, который всегда был, который всегда будет. Игори стал частью того, что было до него, что будет после него — бесконечным циклом разрушения и созидания. Его тело больше не существовало как нечто отдельное. Его сознание растворилось в этом вечном процессе, и он не мог отделить себя от этого мира. Всё, что он видел, что он ощущал, теперь было частью его самой боли и страха, частью той тени и огня, которые поглощали его и одновременно рождают его заново. Вокруг него продолжалась игра. Мифологические существа, давно забытые божества, их фигуры и образы, метафоры и символы — всё сливалось и становилось частью его самого. Он пытался понять их, разгадывал их лица, но понимание не приходило. Он не мог найти ответ на то, что их объединяло, на то, что связывало их с ним. Каждый взгляд, каждое слово — это было словно зеркало, в котором он видел свою собственную тень, отражение того, что он пытался скрыть. Он не мог отделить себя от этих существ, и их силуэты, будто напоминая о чем-то давно забытом, начали изменяться. Танива — бог воды, поглощавший всё вокруг, становился всё более обвивающим. Ламия, та, что забирает души, теперь стояла прямо перед ним, её лицо искажено, её глаза жгли его, как угли. Но их лица теперь были не просто лицами — они стали его собственными, они были его воплощением. Они были его страданиями и его желаниями, его искушениями и его наказаниями. И то, что он когда-то боялся, теперь стало неотъемлемой частью его сущности. — Ты пришёл к тому, что всегда было внутри тебя, — прошептала Ламия, её слова стали эхом, проникающим в самые уголки разума. — Ты — огонь, ты — тень, ты — кровь. Ты — та жертва, что всегда была необходима, чтобы мир продолжал существовать. Игори не знал, что чувствовать. Он хотел бы кричать, он хотел бы освободиться, но его голос был поглощён тенью. Всё, что он знал, стало неважным. Все его чувства обрушились друг на друга, и он остался не в силах различить, что было реальностью, а что — его внутренним кошмаром. Все его поиски, все его отчаянные попытки найти выход, привели к тому, что он сам стал частью этого ада. Его мысли стали изломанными. Образы, тени, огонь — всё это слилось в нечто целое, но пустое. Он не мог выйти, он не мог вернуться. Он был застрявшим в этой бесконечной петле, где смерть и возрождение, огонь и тень, бесконечно переплетаются и уносят его в никуда. В нем не было страха, не было боли, но была полная утрата осознания. И вот, среди этого хаоса, Игори понял, что это — конец. Но конец не был тем, что он ожидал. Он был тем, что всегда существовало — цикличностью, которая не знает ни конца, ни начала. Он стал частью мифа, частью вечного жертвоприношения, частью огня и тени, и в этом не было ни освобождения, ни исцеления. Это было его место, его роль в этом вечном круге. Когда он наконец понял, что нет ничего, что могло бы его освободить, он уже не знал, кто он. Был ли он Игори? Или он был тем, кем стал? Этот вопрос не имел смысла. Всё, что осталось, — это пустота, этот бесконечный цикл, который никогда не остановится. Игори исчез, став частью того, что никогда не прекращается. И всё это было лишь началом конца… Сквозь пустоту, которую он стал частью, Игори всё же ощущал нечто. Это было не боль, не страх, а что-то гораздо более зловещее, как неизбежная тягость, которая опускалась на его душу и сознание. Он не мог сказать, сколько времени прошло, потому что в этом пространстве времени не существовало. Всё сливалось в нечто безобразное, бесконечное, где не было ни точек отсчёта, ни начала, ни конца. Он слышал шепоты. Они исходили не от живых существ, а от самих сил, что управляли этим миром, этим циклом. Каждое слово было проклятием, каждый звук – эхом прошлого, отголоском, который пронзал его существование, ломая его восприятие. Его чувства иссохли, превратившись в обрывки. Он знал, что это не может продолжаться, но не знал, как освободиться от этого. Мифологические существа, что стояли рядом с ним, снова стали частью его, сливаясь в единую массу. С каждым их взглядом, с каждым словом их тела становились его собственными. Танива был уже не просто богом воды, он был тем, что поглощало всё сущее в этом мире — не только воду, но и жизнь, и память. Ламия всё ещё стояла перед ним, её взгляд прожигал его изнутри, как пламя, но теперь в её глазах было не просто зло. Это был акт созидания, рождения через разрушение. Появился новый образ, такой же древний, как и этот мир. Это было существо, которое Игори знал давно, но не мог вспомнить. Оно было неким титановым образом, как бы из другого мира — гигантской тенью, которую он почувствовал прежде, но так и не смог с ней справиться. Это было что-то настолько древнее, что его сам смысл невозможно было понять человеческим разумом. — Ты пытаешься понять, почему ты здесь, — сказал этот новый бог, его голос звучал, как звук земли, прокладывающей свой путь через века. — Но ты уже знаешь ответ. Ты пришёл сюда, потому что ты — и есть тот самый цикл. Ты и есть жертва. Ты и есть жертвоприношение, которое должно быть сделано, чтобы этот мир продолжал своё существование. Ты — это пламя, что горит и сгорает, чтобы создать новый мир. Без тебя это не было бы возможно. Игори не мог выговорить ни слова. Он не мог сопротивляться, потому что уже стал частью этого мира. Всё, что он знал, исчезло. Он ощущал, как его сознание исчезает, растворяется в этом пространстве. Его тело больше не было телом, его мысли больше не принадлежали ему. Он был поглощён этим циклом, и в этом не было ни горя, ни радости. Был только этот неизбежный путь, который не знал остановки. Но что-то, что он не мог описать словами, изменилось. В его сознании вспыхнуло воспоминание. Это была его память, которая в последние моменты начала всплывать из самой глубины. Это было странное ощущение, почти как видение. Он вспомнил то, о чём он так давно забывал — миф о Инанне, о её путешествии в подземное царство, о её жертве. Она спустилась в этот мир, чтобы обрести себя, чтобы жертвовать собой ради восстановления всего мира. Но она не умерла, она вернулась. И хотя его сознание поглощала тьма, Игори почувствовал, что и он не может исчезнуть. В какой-то момент, посреди этого хаоса, он осознал — это не конец. Это был новый цикл. Но теперь он знал, что он не один. В его памяти вспыхнули образы других душ, других существ, которые прошли через тот же путь. В этом моменте он не был один. Он стал частью чего-то большего, чем просто его личная борьба. И в тот момент, когда всё вокруг стало сгущаться в бесконечную тьму, Игори понял, что он будет снова. Он вернётся. И этот путь будет вечным. Когда тьма поглотила его последнюю мысль, Игори ощутил, как нечто тяжёлое начинает опускаться на его плечи, на его грудь. Это был тяжкий груз, но он не мог его снять. Он не мог ни отстраниться, ни отпустить, как бы он ни пытался. Эта тяжесть была его частью, его венцом, его проклятием. Тот момент, когда он осознал, что теперь всё, что он пережил, не имеет значения, потому что он сам стал частью этого непрерывного цикла страха и боли. В его сознании снова возникли образы — странные, зловещие, напоминающие его прежнюю борьбу. Они не были новыми, но теперь они заполняли его полностью. Существа, которые он знал, но не знал их истинной сути. Те, кого он встречал в путешествии — Ламия, Номмо, Кур, Танива — теперь были не просто мифами. Они были частью его, как и он сам был частью их. Мифы, религии, архетипы — всё это сливалось в единую вселенную, где не было ни конца, ни начала, ни смысла. Всё было вечным и цикличным. Боль была его реальностью, и он не мог её избежать. Он видел, как время скручивается, как пространство ломается и вновь превращается в пустоту. И вот это — пустота — стала его домом. Он ощущал, как его тело распадается на части, как оно растворяется в этом мракоподобном мире. Но это не было смертью. Это было рождением нового существования, нового облика, нового Игори. Танива вновь появился перед ним, как воплощение всего водного, того, что поглощает, что очищает и уничтожает. Его взгляды скользили по Игори, как тяжёлые волны, поднимая на себе ужас, уничтожая последние остатки человеческого в нём. Но это было не наказание. Это было завершение его существования как отдельной личности, как отдельного «я». Он исчезал, и вместе с ним исчезал весь мир, который был для него прежним. С каждым шагом он становился всё меньше, его восприятие всё больше теряло фокус. Мир вокруг становился всё более абстрактным, всё более искажённым. Но что-то ещё продолжало тянуть его. Он снова почувствовал слабое сияние — бледный свет, который возникал, как искры в чёрной ночи. Это было не освобождение, это было не спасение. Это было ещё одно испытание. Это была очередная иллюзия. Его взгляд упал на тень, стоявшую перед ним. Тень, которая в какой-то момент стала его собственным отражением. Он не мог понять, что она означает. Но это не имело значения. Он уже не был собой. Он был частью всего этого, частью этого нескончаемого движения, этой безбрежной реки, что поглощала всё, что она встречала. И вот теперь, когда тень приняла его облик, он знал: ему не выбраться. Миф о Инанне всплыл в его разуме снова, и с этим воспоминанием, когда Инанна вернулась, он вдруг понял, что и он сам будет возвращаться. Но не как он был. Он вернётся, и каждый раз его возвращение будет новым. Он будет исчезать и возрождаться, как части этого мира, как части мифа, который живёт независимо от того, как он это воспринимает. И в этой вечной борьбе с собой, с мифами, с божествами, он будет не побеждать, а лишь становиться частью этого безумного танца, в котором нет конца. И тогда его сознание растворилось окончательно. Но это было не исчезновение. Это было перемещение. Это было путешествие в цикле, который не знал остановки. Игори был частью этого пути, а путь был частью его. В этом вечном движении не было ни смерти, ни жизни — только продолжение, которое не прекращалось и не имело начала. Процесс растворения продолжался, но теперь он ощущал себя неотъемлемой частью вселенной, частица в необъятном океане вечного бытия. Его сознание, словно волна, то вздымалась, то падала, но никогда не утихала. И даже когда пространство начинало искривляться до неузнаваемости, он не мог отвернуться от этой бесконечной реальности, которая заполнила все его существо. Ламия вновь появилась в его мыслях — её зловещие глаза, пронзающие тьму, её утончённые формы, скрывающиеся за кольцами мглы. Но теперь она не была просто воплощением страха. Она была частью той истины, которую он постепенно начинал осознавать: все эти мифы, все эти существа — это отражения его самого. Ламия стала его страхами и его пороками. Она не убивала его, не уничтожала. Она лишь отражала то, что он был и чем стал. В этом отражении не было места для спасения, только для принятия. Номмо, его знакомая река времени и памяти, прокачалась через его разум. Он чувствовал её течения, их нерушимость и безжалостность. Она унесла бы его в бессознательное, в иные пространства, но не в этот раз. На этот раз Номмо не показывал ему возможности ухода, она только демонстрировала, как время затягивает его, заставляет быть частью его течения. Всё было фиксированным, скованным и запечатленным в бесконечности. Он ощутил, как его тело начинает тянуться, как его мысли ломаются, как идеи и концепции рассыпаются в прах. Этот мир, который он переживал, поглотил его полностью. Но его самосознание не умирал. Он не был тем, кем был раньше, он стал многими частями, его сущность дробилась, но никогда не исчезала. И в этом раздробленном состоянии он ощущал не то, что он есть, а то, чем он становится. Он оказался в Лесу Хоккайдо. Но это был не тот лес, который он знал. Ветви деревьев не росли вверх, а вонзались в землю, как острые шипы, пронизывая почву. Листья были черными, как уголь, а воздух был наполнен тяжелыми, почти осязаемыми тенями. Лес был наполнен шепотом, который казался одновременно отголоском отголосков его сознания и эхо его собственной тревоги. Тени этих лесов начали сгущаться, принимая формы и очертания. Он увидел их. И это было не просто движение на границе его поля зрения. Это была встреча с его собственной сущностью, с теми частями его, которых он избегал, которые он не хотел видеть. Мифология, которая его поглотила, заставляла его понимать, что все, что окружает его, — это не внешняя угроза. Это не что-то, что он должен победить. Это он. Эти существа, эти мифы, эти миры — это всё его собственное. И теперь, когда он осознал это, он не знал, что делать. Он был частью того, от чего пытался убежать. Глубже в лесу, среди множества теней, он почувствовал присутствие чего-то ещё. Это была Танива. Её вода была чем-то новым, чем-то неведомым. Вода, что поглощала и растворяла, что уничтожала и рождала. Она стала частью его внутреннего мира, разрушая его границы и делая невозможным различие между собой и внешним миром. Вода Танивы была не просто природной стихией, она стала внутренней силой, частью его боли, его осознания. Он понял, что это не просто миф, не просто существо, а безжалостная сущность, что поглощает не тело, но душу. И когда вода Танивы начала его покрывать, он почувствовал, как исчезают его последние сопротивления. Он поглощался этим существом, становясь его частью, потеряв себя в водах, что окружали его. Вода несла его в бесконечный цикл, как Ламия, как Номмо, как Лес Хоккайдо. Всё было связано, и теперь Игори не мог оторваться. Он стал этим, стал тем, что поглотило его, стал частью этих мифов, этих существ, этих миров. Он знал, что не выйдет из этого состояния, знал, что не существует пути назад. Но он всё равно пошёл дальше, в водяной мир Танивы, туда, где не было ни боли, ни радости, ни страха. Там не было ничего, что могло бы вернуть ему прежнюю реальность. Это было окончательное исчезновение, но не конец. Поглощённый водами Танивы, Игори оказался в пространстве, где время и пространство потеряли всякое значение. Всё вокруг было размытым, несуществующим, лишённым чётких форм и определённости. Он не ощущал своего тела, не знал, где его начало и конец. Вода была не просто физической субстанцией; это была субстанция сознания, поглощение всех его мыслей, чувств, воспоминаний и ожиданий. Вода Танивы стремительно проникала в его сущность, растворяя его страхи, его сомнения, его идентичность. Всё стало частью потока — пустота, которая, несмотря на свою кажущуюся бездну, не позволяла исчезнуть. В этом водном бездне Игори испытал странное чувство свободы, но свободы не от мира, а от самого себя. Он утратил свои переживания, отказался от прошлого и будущего. Всё, что осталось, — это бесконечная река, без берега и без конца, напоминающая себе саму. Он был этой рекой, и река была им. Но его сознание всё ещё не могло принять это слияние. Он продолжал быть частью чего-то, что казалось больше, чем его собственное «я», но в то же время было неизбежно личным. И вот, когда ощущение растворения стало почти полным, он почувствовал лёгкое, но настойчивое движение в воде. Оно пришло из глубины, из того места, куда вода не могла проникнуть. Это было как дыхание, как память, что не исчезала. Он услышал голос, который не был голосом. Это было некое эхомолвие, что отголосками передавалось через всю реку. «Ты — не один», — прошептал голос. Игори попытался ответить, но его голос был поглощён. Он почувствовал, как мир вокруг него искажался, и перед ним возникли образы. Образы, которые были знакомы и незнакомы одновременно. Перед ним выросла фигура, покрытая плотным мраком, её очертания были нечёткими, но сила, исходившая от неё, была немыслимо мощной. Это было не существо в привычном понимании. Это была сама Тень. Тень, о которой он знал, что она часть его, но до сих пор не мог признать. Эта Тень не была угрозой, она была его сущностью, его неизбежным аспектом. Тень протянула руку, но не в физическом смысле. Её присутствие было чувственным, оно проникало в самую глубину его сознания. Он ощутил её взгляд, её знание, её силу, которая не имела формы, но была всёобъемлющей. «Ты все ещё пытаешься освободиться, Игори. Но ты не можешь избавиться от того, что ты есть. Ты — и Тень, и свет. Ты — и тьма, и жизнь. Это не конец, это переход. Ты станешь тем, что ты боялся, и только тогда станешь целым.» Слова Тени не были угрозой. Это было осознание, что нельзя выйти из этого цикла, нельзя вырваться из самого себя. Игори почувствовал, как его разум начинает смещаться в новое измерение, где все границы размыты, где пространство и время потеряли свою силу. Он не знал, что это за место. Может быть, это было место, где мифы встречаются с реальностью, где философия сталкивается с неизбежностью. Или, может быть, это было просто очередное лицо его собственных страхов. Вскоре Тень исчезла, но её слова оставались с ним. Он не знал, будет ли его путешествие завершено, или же оно продолжится в иных формах, в других мирах. Всё, что он знал, это что слияние с Танивой, с Номмо, с Ламией, с Тенью — это не конец. Это было продолжение пути, который он должен был пройти, путь, где нет окончательной победы или поражения, только бесконечная трансформация. Танива снова окутала его, и он ощутил, как его разум начинает поглощать эту воду, которая теперь казалась не просто символом. Это была реальность, в которой он не мог существовать отдельно от мифов. Он стал частью вечного круга, частью океана, который никогда не прекращает своего движения. И всё, что оставалось — это следовать за этим течением, и в какой-то момент исчезнуть в нём, становясь частью самого цикла, частью чего-то, что было и будет всегда. Водная стихия Танивы вновь поглотила Игори, и его сознание стало частью потока, в котором время утратило свои границы. Он почувствовал, как его мысли растворяются, смешиваясь с холодными водами, которые несли его в незнакомые, неизведанные пространства. Стены его личного мира, его восприятия начали разрушаться, и перед ним возникла новая реальность — невыразимая, безмерная и бесконечная. В этом пространстве не было ни прошлого, ни будущего; все, что существовало, — это текучая субстанция, которая служила не просто фоном, а самой сутью его бытия. Игори больше не ощущал тела, его сознание растворилось в этой пустоте, став неотделимой частью вселенной, которая казалась одновременно внешней и внутренней. Каждая капля воды, каждое движение потока отзывалось в его разуме, пробуждая забытые воспоминания, чувства и переживания. Он видел образы, мелькали фантазии, сцены из прошлого и возможные будущие пути, но всё это было так зыбко, как дымка на горизонте. Он понял, что не может просто покончить с этим путешествием, не может уйти в пустоту, потому что пустота уже была его состоянием. Он уже был в этой реке, поглощён её течением, и был частью всего, что она несли. Эта река — это не просто пространство, это метафора его душевного состояния. Она отражала его внутренние поиски, его попытки освободиться, обрести покой, но каждый раз, когда он приближался к берегу, он снова и снова погружался в бескрайние воды. И вот, из этого океана воды возникла новая форма. Это было не существо, но скорее символ, живой образ, который вобрал в себя всю сущность его внутренней борьбы. Образ, который был одновременно ужасом и спасением. Это было нечто, что могло стать для него ключом или вечным препятствием. Существо, которое смотрело на него изнутри и снаружи, сливаясь с его сознанием. Он не мог сказать, был ли это враг или союзник. Он только знал, что оно было частью его, его сущности. Это было воплощение самой Тени, того, что оставалось после того, как он стал частью Танивы, её водного потока. Тень, которая пронзала его сознание и заставляла его заглянуть в самые темные уголки своей души. Она не была злом, она не была добром — она была истиной, которую он не хотел видеть. Тень говорила с ним, но её слова не были сказаны вслух. Они проникали в его сознание, резонировали с каждым его переживанием, его страхом, его стремлением к пониманию. “Ты не можешь освободиться, Игори. Ты можешь только понять. Прими это. Ты — не герой, ты не враг. Ты — часть этой игры. Силы, которые ты стремишься победить, уже давно в тебе.” С каждым её словом Игори ощущал, как его восприятие меняется. Он начинал понимать, что борьба, в которой он оказался, не имела конечной цели. Её нельзя было выиграть или проиграть, потому что она не заключалась в победе. Это было путешествие, внутренняя борьба, которая не имеет четкой точки завершения. Он начал осознавать, что не может оставить позади свои мифы, свои страхи, свои демоны. Всё это было им. Он был и частью этих мифов, и частью их разрушения. Всё, что оставалось, — это продолжать двигаться через этот бескрайний лабиринт. Танива, Тень, Ламия, Номмо — все они были не просто внешними силами. Это были аспекты его самой сущности, его личности, которых он не мог избежать. Вода Танивы затягивала его снова, но теперь он не пытался бороться с этим. Он осознавал, что не может существовать отдельно от этой силы. Он был частью её, частью самого себя. Сливаясь с течением, он начал понимать, что освобождение не заключается в отказе от этого мира, а в принятии его, в осознании того, что мир и он — неразделимы. И когда этот последний кусочек понимания вошёл в его сознание, Игори почувствовал, как его сущность начинает растворяться в этом пространстве, как его личность сливается с бесконечным циклом, который никогда не завершится. Растворяясь в этой безбрежной реке, Игори перестал ощущать границы между собой и миром. Вода стала его плотью, а река — его жизнью. С каждым мгновением он всё больше погружался в это бесконечное течение, которое не было ни скоростью, ни направлением, а просто существовало. Тени и образы, которые когда-то его преследовали, стали частью этой воды. Их присутствие теперь было настолько органичным, что он больше не чувствовал страха перед ними. Они стали его мыслью, его взглядом, его дыханием. В этой безбрежной водной пустоте он понял, что освобождение — это не то, что можно найти в привычных формах. Он перестал искать путь, потому что путь сам стал частью его. Он не мог отделить себя от этой реальности, потому что она уже стала его реальностью. Это было не финальное освобождение, а вневременное состояние, в котором не было ни начала, ни конца, а только бесконечное принятие. И вот в этот момент воды словно начали стекать, образуя на его пути длинный, извилистый коридор, в котором реальность и иллюзия сливались в одно целое. В темноте этого коридора возникли глаза. Не человеческие, не божественные, не звериные — это были глаза самой тени, которые он видел прежде. Тень вновь заговорила с ним, но её слова звучали не как в прошлый раз. Теперь они стали его собственными словами. “Ты уже не тот, кем был, Игори. Ты перешёл рубеж, где смерть и жизнь не имеют смысла. Ты стал частью меня, а я частью тебя.” Эти слова не были угрозой, а скорее утверждением. Это было осознание, которое перешло в нечто большее, чем просто внутренний диалог. Игори почувствовал, как каждое его движение теперь откликается в этом пространстве. Он не мог не чувствовать, как его тело теперь сливается с миром, с мифами, с самими архетипами, которые он пытался понять. Но было ли это окончанием его путешествия? Нет. Он понял, что эта трансформация не завершится. Это было просто очередное состояние, порой невыносимо болезненное, но необходимое. Он ощущал, как его душа, все его существо, начинает перетекать в эту новую реальность, становясь частью вечного цикла. Он не был ни богом, ни демоном. Он был тем, что объединило их — тем, что стояло между теми, кто пришёл до него, и теми, кто последует за ним. Река, в которой он теперь существовал, не имела берегов. Время и пространство исчезли, и Игори оказался в состоянии, где всё было перемешано — прошлое, будущее, страх, любовь, смерть. Он был как все мифы и одновременно отличался от них. Он был частью истории, но не мог быть её героем. Он стал неактивным наблюдателем, сливающимся с тем, что раньше было для него врагом, и понял, что не может выбрать победу или поражение. Он просто есть, как эта река, как Тень, как любой миф. Всё стало цикличным и неизбежным. И несмотря на это, он осознавал, что теперь он был свободен, потому что не было необходимости в поиске выхода. И его возвращение не было возвращением домой, а лишь новым состоянием, новым «я», которое принимало тот факт, что на самом деле не существует ни конца, ни начала.