Акт 3 — Осквернение святых символов. Записи Вечности. Запись 14 — Тринадцать пророчеств о конце света, Пьеса в минус первом действии

Ianortien

автор

Метки

Психология Ангст Дарк Фэнтези Жестокость Кинки / Фетиши Философия Психологическое насилие Мистика Психологические травмы Ужасы Попаданчество Триллер Character study Фантастика Эротические фантазии Пророчества Готический роман Этническое фэнтези Мифы и мифология Множественные финалы Темное фэнтези Боги / Божественные сущности Психологический ужас Храмы Вымышленная религия Темный романтизм Психиатрические больницы Психологические пытки Сюрреализм / Фантасмагория Лабиринты Пьеса

Описание

«Пьеса в минус первом действии» — темное фэнтези, где границы между реальностью и внутренними мирами героя исчезают. Игори Нортес, бежавший от своих демонов и переживший психическое разрушение, сталкивается с мифологическими существами, символами и зеркалами, которые отражают его сущность. Каждый мир, который он посещает, — это искаженная версия его сознания, поглощенная конфликтами, болью и страхами. В поисках себя Игори проходит через трансформацию, переживая метафизическую борьбу за свою душу

Примечания

Эта работа является дебютной. Мне хотелось создать глубокий, психологический роман. Главы, по факту, не связаны, ну, формально, сюжет их связывает, но в основном все также, 1 глава, такая же как 9, например, много чего повторяется, и эта цикличность показывает безысходность Игори Нортеса. Я просто пытался сделать психологическое безумие, это странно, знаю, но поверьте, этот стиль вас доведёт до мурашек, углубитесь в неё, она сложная, но если вы ее хоть как-то поймёте, вы себя почувствуете на месте Нортеса. И, возможно, из-за истории Игори вы даже поменяете взгляд на свою жизнь! Поймите «искусство», посмотрите под другим взглядом на эту пьесу, также, как боги и существа мифологии смотрят на всю пьесу в голове игори, хотя она таковой не является, на то она и в минус первом действии, она несуществующая, действия в этой пьесе бесконечны и, одновременно, никогда не происходившие. Локация с обложки описана в 11 главе!

Акт 3 — Осквернение святых символов. Записи Вечности. Запись 14 — Тринадцать пророчеств о конце света

10 января 2025, 04:52

Прошла как будто секунда, но для Игори прошла вечность, он оказался в каком-то знакомом месте. Он принялся бродить по руинам забытых храмов, в которых время будто застыло, а воздух пропитался запахом пота и древней крови. Здесь не было ничего живого, лишь костные останки и обломки, отражающие его собственную раздробленную душу. В этом месте не было ничего, что могло бы унять его боль, не было ничего, что могло бы вернуть мир в его голову. Лишь темные стены, покрытые древними знаками, обещали разгадку того, что скрывалось в его жаждущем сердце. Мифы, которые он знал, давно стали частью его самого. Архаичные боги и существа, все они стали его воплощениями, его страхами и желаниями. Он был как река времени, поглощая все вокруг, и при этом не чувствуя, как разрушаются его пределы, его идентичность. В его руках были древние книги, ритуалы, которые никогда не должны были быть раскрыты. Откровения, что шептали эти пророчества, пронзали его, разрушая его облик и форму. И каждый проклятый стих добавлял новое понимание того, что он был, что он становился — все глубже, все мракнее, и все более откровенно. Перед ним, как на ритуальном жертвенном столе, раскрылся поток информации. Не боги, а сущности, которые он сам создал, начали рассказывать ему о том, что он был всегда — предметом похоти и наслаждения. И теперь, в этом искажении реальности, он видел перед собой их образы, воспоминания, фантомы. Они не были осуждением, но радостью, нестыдным блаженством, растущим в его теле и разуме. Каждое пророчество было другим. Иногда оно заставляло его треморить от возбуждения, иногда оно было страшным и мракобесным, но все они были безжалостно правдивыми. Один за одним они вскрывали перед ним самые темные уголки его души: его желания, страхи, его грязные мечты и фантазии. С каждым откровением его тело пульсировало, его сознание теряло форму, словно жидкость, разливающаяся по старинным камням. Тринадцать пророчеств, и каждый из них был как нож, вонзающийся в его плоть. Эти пророчества не сдерживали его, они возбуждали. Он начинал понимать, что на самом деле вся его жизнь была превращением в этот момент — момент страха, удовольствия и боли. Тени, которые следили за ним, теперь вступали с ним в бесконечный танец, создавая невидимую связь между ним и его потребностями. Каждое пророчество касалось того, что он больше всего боялся признать. Но оно было не оскорблением, а освобождением. Освобождением, которое давало ему неизмеримое наслаждение и в то же время поглощало его целиком. Тени танцевали вокруг него, их формы искажались в воздухе, поглощая свет и превращаясь в нечто более густое, вязкое, чем мрак. Эти существа, как архетипы его желаний, пришли из самых темных уголков его сознания, их взгляд был жгучим, будто бы они видели его насквозь, знали все его тайны, все его скелеты в шкафу. Эти сущности не были чуждыми. Они были частью него самого, не просто мифологическими существами, но воплощениями того, что он пытался скрыть от самого себя. Погружаясь в эти пророчества, Игори все больше ощущал их физическое воздействие. Его тело откликалось на каждое слово, на каждое пророчество, как на прикосновение, как на нарастающий прилив. Он испытывал шокирующее возбуждение от их откровенности, но в то же время, с каждым пророчеством, ощущал боль, ибо каждое слово было как открытие новой раны на его душе. Они называли его сексуальными предпочтениями, его фетишами, его странными, порой отвратительными желаниями. Но все эти слова, эти истина, казались ему не оскорблением. Это были просто отражения его внутреннего мира, его истинной сущности. Он был не просто человеком, он был совокупностью этих скрытых желаний, невидимых, порой грязных мыслей, которые всегда были с ним, но которых он боялся признать. Его пальцы, как старые книги, перелистывали страницы пророчеств. Он мог почувствовать, как его собственное тело разрывается под их тяжестью.Эти пророчества не только говорили о его желании, но и о его страха перед этими желаниями. Страх перед тем, чтобы быть собой. Страх перед тем, чтобы признать свою истинную природу. И вот, теперь, в этом древнем храме, который был одновременно и святыней, и местом жертвоприношения, он стоял перед собой полностью. Каждое пророчество было более чем просто откровением — оно было искушением. Оно приглашало его войти в самую темную часть его психики, место, где его желания и страхи сливались в одну плоть. Он мог чувствовать, как его тело наполняется этим возбуждением, как оно разрывается на части от боли и наслаждения одновременно. И несмотря на это, он не мог остановиться. Он жаждал этого, он искал этого в самых темных уголках своего разума. Пророчества рассказывали о его сексуальности, о его самых глубоких, самых неприглядных желаниях. И с каждым новым откровением его тело отозвалось новым витком удовольствия, новым приливом боли, потому что он знал: он больше не может быть таким, как раньше. Он не мог оставаться невинным, не мог скрывать эти темные стороны своего естества. Он был уже в процессе разрушения себя, но эти пророчества, как наркоз, лишали его страха, заставляя наслаждаться каждым его шагом в этом искаженном мире. Постепенно пророчества становились всё более откровенными, их слова пронизывали его разум, словно острые иглы, проникали в самую глубину его сущности. Игори ощущал, как его тело и разум сливаются с этими откровениями, превращаясь в один нескончаемый поток страха и наслаждения. Он уже не знал, где заканчивается его тело, а где начинается реальность этих пророчеств. Они были его, но и не были его — они заживо поглощали его, как неведомые силы, которые он не мог контролировать. Каждое пророчество представляло собой зеркальное отражение его самых интимных, порой болезненных желаний. Они не были просто словами, а живыми существами, которые бесконечно перетекали из одного в другое, разрушая любую грань между его сознанием и телом. Он знал, что, как бы он ни сопротивлялся, этот процесс нельзя остановить — он был частью него, частью его внутренней эволюции, его трансформации в нечто большее, чем человек. В их жестоких и откровенных пророчествах была не только пустота и страсть, но и жестокая правдивость, жесткое зеркало, показывающее ему его уязвимость. Игори испытывал странное, невыносимое удовольствие от осознания того, что он больше не контролирует этот процесс. Он просто следовал за словами, за ощущениями, которые они вызывали в его теле, как животный инстинкт, затмевший разум. Но с каждым новым пророчеством, с каждым откровением, которое разрывает его душу, он чувствовал, как всё больше погружается в тьму. Эти пророчества, наполненные его самыми грязными фантазиями, не оставляли места для света. Они превращали его в нечто большее, чем просто человека. Он становился частью этих желаний, частью этих откровений, и, чем больше он в это погружался, тем меньше оставалось от его былой личности. В этом мракоподобном пространстве, где пророчества становились его единственной реальностью, Игори уже не мог точно сказать, где заканчивается его тело и где начинается безумие. Каждое его дыхание было охвачено этой жгучей болью и нескончаемым наслаждением, как если бы само существование превратилось в орудие его разрушения и перерождения. Его сознание переплетается с этими пророчествами, они становятся не просто его частью, а самой сутью его бытия. Он ощущал, как его внутренний мир, все его страхи и желания, сливаются в одно целое, создавая невообразимый хаос. Но этот хаос был одновременно и освобождением. Игори осознавал, что, возможно, он никогда больше не будет прежним. Но, может быть, это и есть его настоящий путь. Эти пророчества не были просто предсказаниями. Они стали его судьбой, его цепью, его новым состоянием бытия. Игори был уже не тем, кто пришел сюда, он стал частью этих самых темных уголков, в которых он когда-то боялся признаться себе. И теперь, когда он оказался на грани между мирами, он не мог остановить себя — и, возможно, и не хотел. Игори погрузился в это странное и болезненное путешествие, его тело теперь не принадлежало ему. Он был лишь сосудом, наполненным порочными истинами, которых он не хотел, но которые не могли его покинуть. Словно тень, пророчества следовали за ним везде, незаметно, но невыносимо. Он ощущал их на своей коже, в каждом вдохе, в каждом ударе сердца. Они становились неотделимы от его существования. Тени пророчеств играли с его сознанием, искривляя его восприятие. Каждое новое откровение наполняло его телесной горячкой, жестокими волнами, которые не оставляли места для отчаяния. Эти слова становились для него формой освобождения, но они также были его клеткой. Игори пытался сопротивляться, но ощущал, как его желание быть освобожденным от этой тяжести превращается в бессмысленную борьбу. Вдруг он заметил, как туман, похожий на густую пелену, накрыл пространство вокруг. Это был не просто туман — это был сам хаос, ставший его окружающей средой. Он не видел, не знал, куда идет, но ощущал, что не может остановиться. Эти пророчества как хищники неумолимо двигались через его сознание, исчезая в мгновение ока и оставляя лишь пустоту, обжигающую его изнутри. Он шел по коридору, который казался бесконечным. Стены, словно живые, двигались, изменяя форму, вытягиваясь и сжимающимися, создавая новый ландшафт боли и наслаждения. Игори чувствовал, как его мысли утопают в этой реальности, словно он навсегда застрял в этом лабиринте, где каждое его движение могло быть последнее, а каждый шаг приближался к откровению, которое разорвёт его душу. Там, в тени этих пророчеств, он встретил их — другие существа, обличенные в полупрозрачные силуэты, которые были частью его самого. Эти существа — его страхи, его самые скрытые фантазии — были неотделимы от него. Они шептали, смеялись, кричали, не давая ему ни одного свободного вздоха. Игори пытался бороться с этим, но в этом месте, в этом состоянии, даже его сопротивление стало частью пророчеств. Здесь не было больше различий между тем, что он когда-то знал, и тем, чем он стал. Он был сломлен, а затем построен заново в каждом пророчестве, в каждой темной фантазии. Его тело и душа стали неразделимы, связаны с этим нескончаемым потоком образов, которые заставляли его чувствовать больше, чем когда-либо, но при этом оставляли его опустошенным. В этом месте не было выхода, но также не было и смысла искать его. Игори осознал, что пророчества не могут быть разгаданы, потому что они не требуют разгадки. Они были живыми тенями, которые никогда не покинут его. Его существование стало вечной борьбой, вечным самопознанием, не дающим ни покоя, ни избавления. Пророчества не оставляют места для облегчения. Они были частью его, они всегда были им. И всё же, среди этих страданий и наслаждений, среди этих глубоких метафизических волн, Игори не мог избавиться от ощущения, что, возможно, это и есть его конечная цель — быть полностью поглощенным, полностью переваренным этими темными откровениями. Он оказался в пустом пространстве, где не было ни тени, ни света, только плотный, обвивающий воздух, как разметанное на мгновение сознание. Это место не поддавалось привычным определениям. Здесь было всё, что могло существовать, и одновременно ничего. Игори почувствовал, как пророчества снова охватывают его, как сетка, замкнувшая его в этом зыбком пространстве, словно он теперь был частью их, неотделимым. Каждое пророчество звучало как песня, на языке, который он знал, и в то же время не мог понять. Эти фразы поглощали его, создавая в его уме новые слои, искажая не только восприятие реальности, но и его самого. Игори чувствовал, как его тело реагирует на это, как оно становится все более чуждым и в то же время безупречно осознанным. Он был одновременно и жертвой, и исполнителем. Каждое пророчество становилось все более интимным, впитываясь в его сущность, растекаясь по венам, каждым ощущением, каждым порывом дыхания. Все эти предсказания обнажали его темные желания и страха перед ними. Он пытался понять, как они появились, что они значат. Но было ясно, что они всегда были частью него, всегда жили в его глубинах. Из глубины пространства, как эхом, вырисовывались новые образы. Они выходили из тумана, растворяясь в его зрении — мужские и женские фигуры, все они искривлялись, как тени. Образы этих существ не имели четких очертаний, они были как метафоры, как кошмары, как желания, что никогда не исполнились, а может быть, и не должны были. Они шептали ему что-то на языке, который он не мог запомнить, но это было не важно — он и так ощущал их каждый момент. Их присутствие было неизбежно, как и его собственное. Он начинал понимать, что это не просто пророчества, а само его существование, его неизбежность, его сокрытые части. Он оказался перед лицом не просто самих себе откровений, но и своих самых тайных фантазий, сокрытых в глубинах подсознания. Это было не просто больно, это было мучительно, потому что каждая фантазия была правдой, но не той правдой, к которой он привык. Это была правда, которую он пытался спрятать, от которой он так часто бегал, но которая теперь проявлялась в нем, превращая его в поле битвы его самых сокровенных желаний. Здесь, в этой пустоте, он понял, что пророчества не дают выхода. Они не обещают освобождения или спасения, а лишь указывают на пути, которые он выбрал, даже если не осознавал этого. Они показывают все, что он избегал, показывают то, что он боялся принять. И в этом понимании было какое-то освободительное отчаяние, потому что больше не было смысла бороться — все уже было сказано, все уже было предсказано. Игори остановился. Все исчезло в одну секунду, как порыв ветра, оставив его стоять в пустоте, окруженного лишь отголосками своих самых темных желаний. Он был в ловушке этих пророчеств, не способный выбраться, но и не нуждаясь в этом. Он чувствовал, как они переполняют его, эти пророчества, с каждым его движением, с каждым его дыханием. Они становились частью его тела, его мыслей, его самых интимных желаний и страхов. И вот, в этот момент, когда он стоял среди них, Игори понял, что нет выхода. Эти пророчества не дают ему выбора, они — его путь, его цель. И в этом осознании было что-то ужасающе болезненное, но и освобождающее. Все это было частью его, частью того, кем он был всегда. Игори почувствовал, как его сознание стало растворяться в этой темной бездне. Пророчества продолжали оглушать его, каждое из них становилось как полотно, растягивающее его душу до предела. Он не знал, что из этого было реальным, а что — лишь плодом его разума. Казалось, что каждый шаг вперед только углублял его в этот лабиринт, который не был ни пространством, ни временем, а скорее чем-то бесконечным и вечным. Он не мог отделить себя от того, что происходило. Все пророчества слились в одно, их потоки переплетались, превращая его тело в поле битвы между его внутренними демонами и теми тайнами, которые он сам пытался скрыть. И чем сильнее он пытался вырваться, тем глубже он погружался в этот мир — мир его самых грязных, самых сокровенных желаний, его самых темных фантазий. “Ты не можешь этого избежать”, — шептали они, голоса пророчеств. Эти слова не звучали как обычное пророчество. Это было что-то более интимное, нечто, что касалось его самого, его сущности. Его ориентация, его желания, его кинки — все было выставлено напоказ, как нечто неизбежное. Он чувствовал, как это стало частью его существования, как это проникало в его тело, в его душу. Это не было ни стыдом, ни чувством вины. Это было признанием, что эти желания всегда были им, они жили в нем, и он больше не мог это игнорировать. Игори ощутил, как его тело отреагировало. Это не был просто физический отклик — это было нечто большее. Он почувствовал, как его внутреннее «я» раздвоилось, и теперь его существование зависело от того, насколько он может принять эти желания. В этот момент он осознал, что это пророчество не было наказанием — это было признанием его самой сущности, его неотделимой части. Быть в этом мире, в этой тьме, означало полное принятие себя, с всеми его страстями и страхами, со всеми его грязными мечтами. Тем временем, в этой пустоте, пророчества продолжали звучать, их слова постепенно становились острее, резче, напоминая о каждой неосуществленной фантазии, о каждом скрытом желании. Но это не было наказанием, не было боли в том, чтобы быть таким. Это было освобождение, которое не обещало облегчения, а только углубление в себя. Игори начал осознавать, что он не просто слышит пророчества — он сам становится частью их, их голосом. Он не был отдельным существом, а стал тем, что пророчества хотели сказать ему. Он закрывал глаза, но видел только их — эти тени, эти образы. Они не исчезали, они поглощали его, но не в болезненном смысле. Это было принятие, понимание того, что он есть. Но чем больше он погружался в эти мысли, тем сильнее становился эффект. Его тело реагировало, он был не просто зрителем. Он стал частью того, что с ним происходило. С каждым дыханием он погружался всё глубже в эту темную реальность, в этот лабиринт, где каждый коридор был не просто физическим, но и психологическим, где каждый шаг вел его всё ближе к тому моменту, когда он должен был столкнуться с собой во всей своей многослойности — его желаниями, его страхами, его тайнами. “Ты есть то, что ты боишься”, — прошептали тени. Слова, прозвучавшие в его разуме, эхом откликнулись в пустоте. Они не имели четкой формы, не были связаны с реальностью, но Игори почувствовал их в каждой клетке своего тела. Они не просто наблюдали за ним — они стали его. Искаженные, мрачные, вырванные из темных глубин его сознания, эти слова были неотделимы от него. Он был обречен стать тем, что он скрывал. Вокруг него пространство стало растворяться, растекаться, превращаясь в непонятное бескрайнее поле. Это была не просто тьма, это было зеркало его страха. Мир вокруг него терял контуры, становился не более чем абстракцией, отражающей его внутренний хаос. Каждый его шаг вызывал боль, но одновременно это была и сладкая мука. Он чувствовал, как огонь желания растекается по его телу, сжигая все сомнения и ограничения, которые он пытался наложить на себя. “Ты не можешь скрыться от себя”, — этот голос уже не был пророчеством. Он был частью Игори, его неотъемлемой тенью, частью той силы, которая выросла из самых темных уголков его разума. Игори знал, что он не сможет остановиться, не сможет повернуть назад. Каждое пророчество становилось его частью, частью его самых неприличных, самых укрытых желаний. И вот он снова встал перед лицом той самой пропасти. Но теперь она была не пугающей, а манящей. Он видел перед собой темные фигуры, фигуры, которых раньше боялся, фигуры, которых не мог себе позволить. Они были как отражения его самых грязных, самых сокровенных фантазий. Их очертания были нечеткими, но он чувствовал их присутствие, их дыхание, которое завораживало и приводило в состояние трепета. Тени начали двигаться, приближаться. Они не были врагами, не были чудовищами. Они были его желаниями, его страхами, его истинами, которые он скрывал. Каждое их движение было как откровение. Каждое их прикосновение было как откровение. Игори чувствовал, как его тело откликается, как оно превращается в нечто иное, нечто, что не поддается объяснению. Его взгляд стал размытым, все вокруг стало иллюзорным, как если бы мир не имел определенной формы. Он был не просто наблюдателем. Он был частью этого потока, частью этих пророчеств, частью самого себя. “Ты есть то, что ты боишься”, — вновь прошептали тени. Но теперь эти слова не пугали его. Напротив, они придавали ему силы, освобождали его от всех ограничений, которые он сам себе наложил. Он больше не хотел скрывать свои желания. Он не хотел прятать свои тайны. Игори был уже не просто человеком. Он стал частью этих темных образов, частью своего самого глубокого, самого искреннего страха. Он принял то, что есть, без попыток изменить это. И чем больше он погружался в эти ощущения, тем более реальными они становились. Его сознание продолжало поглощать их, но он уже не боролся. В этом мире, где не было ни времени, ни пространства, он стал самим собой, приняв каждое пророчество, каждое слово. Он стал тем, кого боялся, тем, кто был в нем всю жизнь. И теперь, когда пророчества слились с ним, он понял, что он не может освободиться. Он не хотел освобождаться. Это было его истинное я, его тень, его судьба. В этот момент Игори почувствовал, как его тело наполнено огнем, как его желания и фантазии перерастают в нечто большее. Это было не просто физическое возбуждение. Это было слияние с самим собой, с тем, что он скрывал от мира. Он был поглощен этим состоянием, и оно уже не вызывало у него страха, а наоборот — было его неотъемлемой частью. Тени окутывали его, их дыхание было его дыханием, их страх был его страхом. Игори осознал, что в этот момент он стал тем, что всегда боялся стать. И это было не освобождением — это было принятие. Темные фигуры начали сгущаться вокруг Игори, их очертания становились все более четкими, но одновременно все более абстрактными, как если бы они были нечто большее, чем просто тени. Они превращались в архетипы, в образы, что отражали его самые скрытые части души. Их формы менялись с каждым его дыханием, и каждый взгляд, брошенный в их сторону, углублял его понимание того, что они были не чем-то внешним, а частью его самого. Тени, которые были и его страхами, и его желаниями, окружили его, но они не наступали. Они лишь наблюдали, их молчание было тяжелым, как сама вселенная. В их молчании заключалась вся правда, вся горечь его существования. Игори ощутил, как его собственная душа раскрывается перед ними, как будто он больше не мог скрывать свои темные стороны. “Ты пытался избежать нас,” — прошептали тени с мягким, но властным звучанием. “Ты думал, что можешь от нас скрыться, но ты не смог. Ты всегда был частью нас.” Игори не мог ответить. Он не знал, что сказать. Все его внутренние разговоры теперь сливались в одну единую симфонию страха и принятия. Он знал, что это было неизбежно — он был рожден, чтобы встретиться с этим моментом. Это был не конец, а начало. Начало того, что он всегда скрывал, что боялся узнать. Внезапно пространство вокруг него начало изменяться. Тени расступались, и на их месте возникали новые формы — руины, разрушенные храмы, обгорелые деревья. Эти образы были знакомыми, но искажёнными, как если бы они были вырваны из его самых страшных снов. Он видел фрагменты древних мифов, неясные лица богов, чьи имена он пытался забыть, чей след он пытался стереть. Среди этих образов возникла фигура. Женщина, чье лицо было едва различимо. Она была покрыта тенью, но в её глазах Игори узнал нечто, что когда-то было частью его. Это было отражение его же собственной тени, его бессознательного “я”, которое он всегда пытался отвергать. “Ты не можешь избежать своей тени,” — сказала она. “Ты не можешь убежать от того, что есть.” Её голос был словно звук водопада, падение которого было неизбежным и продолжительным. Игори ощутил, как его тело начало сжиматься, как будто оно растворялось в пустоте, в этом моменте полного принятия. Он стоял на краю пропасти, но больше не испытывал страха. Он не мог. Он знал, что он был частью всего этого — этих тёмных образов, этих божеств, этих теней. “Ты уже давно был частью нас,” — повторила фигура, и её глаза наполнились светом. Светом, который исходил не от внешнего источника, а изнутри его самого. Этот свет был не злом и не добром — это было просто существование. Игори понял, что не существует пути назад. Он уже был в этом мире. Он уже был этим миром. Он был неотделим от того, что боялся. И теперь, когда он принял свою тень, он почувствовал освобождение. Оно не было легким, не было радостным. Это было освобождение от всех барьеров, от всех иллюзий, от всего, что он когда-то думал о себе. Он подошел ближе к фигуре, и она протянула руку. Рука была холодной, как сама вечность. Но она не пугала его. Он взял её, и с этим жестом почувствовал, как мир вокруг него начинает расплываться. В этом едином мгновении он стал частью вечности, частью этих мифов, этих теней. В этом моменте он больше не был Игори Нортесом. Он стал чем-то большим — чем-то вечным, чем-то бесконечным. И, когда тени поглотили его, он понял: это было не уничтожение. Это было слияние.