Акт 2 — Скрижали разрушений. Записи Вечности. Запись 8 — Susurro desde los templos destruidos, Пьеса в минус первом действии

Ianortien

автор

Метки

Психология Ангст Дарк Фэнтези Жестокость Кинки / Фетиши Философия Психологическое насилие Мистика Психологические травмы Ужасы Попаданчество Триллер Character study Фантастика Эротические фантазии Пророчества Готический роман Этническое фэнтези Мифы и мифология Множественные финалы Темное фэнтези Боги / Божественные сущности Психологический ужас Храмы Вымышленная религия Темный романтизм Психиатрические больницы Психологические пытки Сюрреализм / Фантасмагория Лабиринты Пьеса

Описание

«Пьеса в минус первом действии» — темное фэнтези, где границы между реальностью и внутренними мирами героя исчезают. Игори Нортес, бежавший от своих демонов и переживший психическое разрушение, сталкивается с мифологическими существами, символами и зеркалами, которые отражают его сущность. Каждый мир, который он посещает, — это искаженная версия его сознания, поглощенная конфликтами, болью и страхами. В поисках себя Игори проходит через трансформацию, переживая метафизическую борьбу за свою душу

Примечания

Эта работа является дебютной. Мне хотелось создать глубокий, психологический роман. Главы, по факту, не связаны, ну, формально, сюжет их связывает, но в основном все также, 1 глава, такая же как 9, например, много чего повторяется, и эта цикличность показывает безысходность Игори Нортеса. Я просто пытался сделать психологическое безумие, это странно, знаю, но поверьте, этот стиль вас доведёт до мурашек, углубитесь в неё, она сложная, но если вы ее хоть как-то поймёте, вы себя почувствуете на месте Нортеса. И, возможно, из-за истории Игори вы даже поменяете взгляд на свою жизнь! Поймите «искусство», посмотрите под другим взглядом на эту пьесу, также, как боги и существа мифологии смотрят на всю пьесу в голове игори, хотя она таковой не является, на то она и в минус первом действии, она несуществующая, действия в этой пьесе бесконечны и, одновременно, никогда не происходившие. Локация с обложки описана в 11 главе!

Акт 2 — Скрижали разрушений. Записи Вечности. Запись 8 — Susurro desde los templos destruidos

06 января 2025, 10:51

Игори сидел, поглощенный внутренним миром, ощущая, как холодный ветер, проникший сквозь щели разрушенных стен, касается его тела. Он был на грани открытия чего-то великого — моменты, когда мозг вспыхивал, а мысли становились ясными, как никогда. Он сидел на обломках храма, между обрушившимися колоннами, в которых еще слышались эхом древние голоса. Эти голоса не были неясными, не были шумом. Это был шепот, похожий на тонкие нити, переплетающиеся с его сознанием. Он мог различить каждое слово, хотя не мог сказать, откуда оно пришло. Точно так же, как и не мог сказать, где он — в мире разрушенных храмов или в собственной голове. Впервые за долгое время он ощутил спокойствие. Но оно было странным — не таким, как у обычных людей. Это было спокойствие, полное боли и осознания своей пустоты. Его дыхание стало равномерным, а мысли — медленными, как шаги по туманной тропе. Он все еще чувствовал тяжесть потери. Потеря веры, потеря настоящего. Но с этим приходило и понимание: может быть, ему не нужно больше искать ответы. Может, ответы сами найдутся, когда он перестанет искать их там, где они уже исчезли. Но из тени разрушенных храмов его прервали голоса. Голоса божеств. Ласковые, словно обволакивающие туман, но наполненные мощью, которая заставила его душу ощутить внутренний вызов. “Ты думаешь, что нашел свой путь, но ты лишь заблудился в собственной темноте.” “Твое понимание — это лишь отражение твоих страхов. Ты не видишь истину, ты видишь лишь иллюзию.” Игори не мог более выносить этих слов. С каждым звуком шепота его тело начинало сотрясаться от ярости. Он знал, что это были не просто божества — это были голоса его прошлого, его собственных демонов, вытравленных глубокой болью и разочарованием. С каждым их словом, его гнев нарастал, как шторм. И этот шторм был настолько мощным, что угрожал поглотить его самого. Руки его сжались в кулаки. Он видел перед собой нож. Он знал, что этот нож — его единственный путь к освобождению. Он был готов воткнуть его прямо в виски, пройти через мозг, разорвать связь с этими голосами, уничтожить то, что они создали в его голове. Страх и гнев переплелись, превратившись в единую смертоносную силу. “Ты не освобождаешься, Игори”, — снова послышался голос, как будто он был внутри его разума, — “Ты сам создаешь свои темные лабиринты.” Игори посмотрел на нож. Все вокруг него исчезало, не было ни храмов, ни разрушенных колонн. Оставались только стены его сознания, которые закрывались. Он уже был готов совершить этот последний акт. Но перед ним все же возникла неотвратимая мысль: что если его гнев и убийство — это лишь то, чего они хотят от него? Игори замер, не решаясь действовать. Слишком много времени он провел, пытаясь понять, кто или что стоит за этими голосами, чем они являются — божествами, демонами или его собственными заблуждениями. И всё это время они тянули его, толкали к насилию, побуждали к последнему шагу, как если бы они поджидали, когда он падет в этот бездну отчаяния. Он знал, что этот нож мог быть последним его выбором, но он боялся. Боялся, что именно этот выбор сделает его частью той самой игры, которая не имеет ни начала, ни конца. Молчанье на мгновение заполнило пространство вокруг него, как будто он оказался в самом центре космоса, и все звезды, божественные силы, мифы и легенды молчали, словно наблюдая за его страданием. Но, несмотря на тишину, он чувствовал, как тьма нарастает, как бесконечный поток разрушений собирается в его разуме, не давая ему передышки. “Ты хочешь умереть?” — спросил голос, теперь более четкий, проникнувший прямо в его сознание, как яд. Игори не ответил. Его тело стало каменным, но сердце все еще било тревожно. Он видел перед собой разрушенные святилища — эти величественные храмы, когда-то наполненные светом, знанием, религиозной силой, и теперь они превращены в обломки. Обломки были теми самыми структурами, которые его учили верить в высшую истину, а теперь они были лишь пустыми оболочками, замороженными в вечности, их символика потеряла всякий смысл. “Ты ищешь смысла в их разрушении, но разрушение — это твоя суть. Ты не знаешь, кто ты на самом деле. Ты — ничто. Ты — пустота, которая стремится заполниться. Ты хочешь стать частью этой вечной пустоты, или ты готов встретиться с тем, кто ты есть?” Каждое слово проникало внутрь его, как болезненный укол. Игори не мог больше игнорировать этот зов. Он почувствовал, как его разум начинает искажаться, как его страхи принимают форму этих разрушенных храмов. В каждой трещине, в каждом обломке он видел себя, свое внутреннее “я”, свое больное восприятие мира. И все эти формы вызывали в нем гнев. Гнев на себя, на мир, на все, что когда-либо существовало. “Ты хотел найти смысл. Ты хотел найти истину. Но истина — это боль, Игори. Истина — это смерть.” И с этим словом Игори почувствовал, как его тело и разум теряют контроль. Злой, холодный смех прорезал его сознание, и в этот момент он понял, что в его руках не нож, а символ его разрушения. Этот нож был частью его собственной тени, которая никогда не покидала его, а теперь начала поглощать его самого. Он стоял перед последним выбором. Смерть или жизнь, вечность или исчезновение — и, возможно, ни одна из этих опций не приносила освобождения. Игори почувствовал, как страх, который еще недавно был скрытым, вырвался наружу. Но страх был теперь не единственным его спутником. Вместо него пришла темная уверенность, которую он ощущал в самых глубинах своей души. Это была уверенность в том, что он не найдет выхода из этого лабиринта, как бы он ни пытался. Все его попытки понять, что происходит вокруг, были тщетны. Храмы, разрушенные святилища, божественные образы — всё это не имело значения. Оно было всего лишь фоном для его личной трагедии, которая разыгрывалась прямо внутри его разума. Время и пространство начинали исчезать, но все его чувства — гнев, отчаяние, боль — становились только более острыми. Он стоял в центре разрушенного мира, но не мог понять, что это за мир. Это была не просто пустота, это было пространство, наполненное всеми его неразрешёнными конфликтами и страданиями. Он не мог избавиться от них, как не мог оторваться от своей собственной тени. “Твои боги ничего не значат,” — голос звучал всё яростнее. — “Ты — творение своей боли, своего гнева, и ты сам становишься богом этой тени. Боги здесь только отражение твоих страхов. Ты — сам себе бог и проклятие.” Игори был потрясён. Он всегда искал веру, искал символы, ищущие ответы, пытаясь найти смысл в том, что его окружают, но теперь понял — всё это было лишь миражом. Всё, чему он когда-то верил, теперь рушилось, и вместо света он встречал тьму, которая вбирала в себя каждый уголок его души. Он мог чувствовать, как его нервы сжимаются, как каждый нерв, каждый мускул внутри его тела словно становятся частью той тени, с которой он пытался бороться. Нож в его руках теперь стал просто утратой — попыткой остановить ту пустоту, которая пыталась поглотить его. Но в этот момент, когда его рука с ножом дрожала от слабости, раздался новый, неясный звук. Это был не просто шепот, а звуки из глубин этого разрушенного пространства. Голоса, которые теперь начинали пересекаться, сливаясь в единое эхо, как молитвы давно ушедших божеств, чей свет давно поглотила тьма. Их сила и таинственность снова отразились в сознании Игори, вырывая его из состояния внутреннего хаоса. “Что ты сделал? Ты отверг их, но их голоса всегда будут с тобой. Они — не только твои страхи, но и твои предки. Это их жертва, их кровавое наследие, которое ты не можешь стереть.” Злость и отчаяние смешались в одной точке, и Игори осознал, что он не может отречься от этих голосов. Он не может избавиться от этой бездны, которая все глубже поглощает его. Его путь, этот путь разрушений, теперь стал его собственной судьбой. И хотя его тело почти не могло двигаться, его душа ощущала это чудовищное переплетение — момент, когда жизнь и смерть соединяются в одно мгновение боли и вечности. Он был частью этого мира, частью разрушающегося мифа, и теперь знал — его больше нет. Его пальцы сжались на рукояти ножа, и всё, что было вокруг, исчезло. Это не был страх, не было сомнений, было лишь одиночество. Он снова чувствовал, как храмы, те разрушенные святилища, стонут в недрах его сознания. Но теперь их стоны звучали не как жалобы, а как зов, зов темных существ, что все еще тянули свои руки к его телу и душе. Игори ощутил, как они тянутся к нему, будто они уже поглотили его, а он остался лишь оболочкой для этих демонов, его собственных внутренних сущностей, которые теперь жили в каждом его вздохе. Он смотрел на свой нож. Лезвие было отменно острым, и в его глазах отражалась не просто угроза смерти, но и всё, что он знал о боли. Мгновение — и его разум, уже на грани иссушения, вновь поглотила темнота. “Ты готов ли?” — вопрос, который эхом прозвучал в его голове, он был знакомым, как и всегда. Но теперь ответ был предельно ясен. Он был готов, потому что не было уже больше другого пути. Вдруг по стенам разрушенных храмов потекла кровь. Она была черной, как сама ночь, и с каждым её потоком Игори видел, как её ручьи меняют форму, становятся фигурами, неуловимыми, хрупкими и одновременно жестокими. Это были тени тех, кто когда-то жил в этих храмах, те, чьи молитвы стали лишь эхом. Эхо ушедших, ставших мифом. “Ты не можешь выбрать смерть, ты её уже выбрал.” Голос был знаком — он звучал как приглушённый шепот из глубины времени, как воспоминания, давно затмённые страхом. Игори почувствовал, как его внутренний мир сжимается. Он не был готов, не был способен на такую неизбежность. Он хотел выбрать смерть как способ свободы, как способ закончить всё, что тянуло его вниз, но вместо этого он понимал, что с каждым шагом его собственная боль становится всё более реальной. Он стал частью этих храмов, частью тех богов, которых когда-то отвергал. Смерть была всего лишь очередной ложью, созданной для того, чтобы утешить разума. Но в этот момент тьма изменилась. Она не поглотила его — она всколыхнула его сознание и вывела наружу всё, что оставалось скрытым. На мгновение Игори увидел свет. Слабый, почти неощутимый, но он был. Он был заключен в этих тенях, в этих мифах, в этих разрушениях. И это было то, что он должен был понять. Он медленно опустил нож, не зная, что дальше, но зная, что его путь теперь будет другим. Он не мог вернуться. Это было очевидно. Но он больше не был пленником. Он был частью мифа, и, возможно, сам становился его создателем. И вот в тени этих разрушений, в окружении древних голосов, его последний шаг, шаг к знанию и пониманию, стал частью его судьбы, судьбы, которая больше не зависела от прошлого. Он был частью этого вечного цикла разрушения и перерождения, и никакая смерть не могла ему помочь. Его сознание ушло в тьму, но теперь это была не тьма страха, а тьма понимания, того, что его путешествие только начиналось. Игори стоял в окружении этих божественных теней, их шепот все еще звучал в его голове, но теперь он воспринимал его по-другому. Он больше не был просто слушателем, не был жертвой этого зова. Он осознавал, что эти голоса — это не проклятие, а продолжение его пути. И не было больше места для страха. Он вошел в этот мир разрушений не как раб, а как его наследник, несущий на себе печать этих древних божеств. Его шаги были уверенными, хотя в глубине души, скрытой от самого себя, ещё теплится тень сомнений. Но всё больше и больше он понимал — путь, который он выбрал, не знал возврата. Это не было просто путешествием через разрушенные храмы, это было путешествием в самую суть мифа, в тот момент, когда боги становятся теми, кто их верит. Игори был на грани обретения силы, силы, которая требовала от него не просто мужества, но и полной отдачи. И когда он проходил мимо обломков разрушенных колонн, его взгляд остановился на образах, выгравированных на камнях — истлевших, но всё еще отчетливых, как заклинания. Каждый символ был вратами, ведущими к одному и тому же ответу: этот мир был их миром. Храмы, которые когда-то были символом истины, теперь стали просто оболочкой, пустым сосудом, в котором жила их темная сущность. Всё это уже не существовало, и, возможно, оно не существовало никогда. Тогда Игори понял, что разрушение храмов — это не конец, а начало. Он должен был разрушить не только внешний мир, но и тот, который был скрыт внутри. Мифы были не просто историей, они были его собственным сознанием, его памятью и его судьбой. В его сознании возникла новая идея. Он больше не хотел быть спасённым. Он не хотел найти ответы, потому что они давно уже были внутри него. Он хотел утвердиться в своём праве быть, в своём праве разрушать, в праве забывать, а потом вновь воскрешать всё, что он мог создать. Он не осознавал, что этим шагом он разрывает последнюю связь с теми божествами, что до сих пор тянули его в сторону безумия. Но теперь он был готов. Он чувствовал, как из его тела выплетаются новые, ещё невидимые формы, как каждый шаг разрушает и одновременно восстанавливает его душу. Он был сталкиваться с вечным циклом рождения и смерти, и был готов стать не просто его частью, а его истинным воплощением. С каждым шагом в пустоте разрушенных храмов, он чувствовал всё большее напряжение внутри себя. Это было нечто большее, чем просто физическое испытание. Его тело и душа становились переплетением этих разрушений и жертвоприношений. Игори был уже не человеком, но и не божеством. Он был чем-то большее, и, возможно, именно в этом заключалась его трагедия — он был тем, кто больше не мог вернуться в мир, который знал прежде. Когда Игори сделал еще шаг, его пальцы коснулись древних стен разрушенных храмов, и с этим прикосновением, как будто через ткани времени, к нему вернулось странное ощущение — ощущение несвободы. Божественные тени окружали его, но теперь они не были светлыми и благостными. Их образы расплывались, становились нечеткими, превращаясь в нечто, что не имело ни формы, ни смысла. Шепот звучал всё громче, как будто сам звук разрывал его сознание на части. И в этом хаосе он осознал: они всегда были частью него, как те самые забытые боги, что сидят внутри, заставляя человека переживать свой разрушительный путь. Его глаза, потемневшие от бесконечных сомнений, медленно фокусировались. Он понял, что не смог вырваться из этого круга. То, что он ощущал, было не только его собственной болью — это была боль всего мира, всех времён и эпох. Мир, который он разрушал, в какой-то момент начал разрушать его самого. Словно мир откликался на его жертву и становился частью его самого. Это было искажённое зеркало, где реальность и миф переплетались в бесконечном танце. Боги, что были так близки, что шептали его имя, теперь вызывали в нём только гнев. Он чувствовал, как злость кипит внутри, бурлит и разрушает всё на своём пути. Он, по сути, стал своим собственным богом, и это ужасало его. Он был тем, кто разрывает свои цепи, тем, кто разрушает в себе последний оплот человечности. И вот, в этом моменте, он не хотел быть спасённым. Он хотел просто уничтожить всё, что могло напомнить ему о том, кем он был до этого. Звук шепота становился невыносимым. Игори поднял руку и вгляделся в трещины на древних стенах, словно в этих трещинах был его путь, его выбор. Он бросил взгляд на свой кинжал, что висел у него на поясе, и почувствовал, как его душа и тело переплетаются в одном порыве. Он больше не мог оставить все эти образы и эти голоса в своем сознании. Они могли лишь уничтожить его. В этот момент, чувствуя, как ярость захватывает его разум, он решает — раз и навсегда уничтожить этот мир. Он хочет положить конец своей связи с этим миром и тем самым избавить себя от их шепота. Он хочет вырваться, он хочет стереть все свои страхи, все свои сомнения. И, наконец, в порыве отчаяния и гнева он выводит нож из ножен, чувствуя холодное лезвие, которое, казалось, могло сдержать все демоны внутри. Но перед тем как нож коснется его висков, в его голове что-то меняется. И тут же, в этот момент, когда он ощущает, как его рука замерла, он понимает, что этот нож — лишь символ, образ, зеркало его собственной силы и слабости. Это был не конец, а просто новый этап. Застыв в этом моменте, Игори почувствовал, как мир вокруг него снова начал терять форму. В его груди вновь началось это удушающее чувство, словно сам воздух пытался ему противостоять. Он не мог понять, что именно происходило с ним, но в этот момент его сознание было будто на грани какого-то страшного прорыва. И в то же время, все его мысли, все его намерения стали размытыми, словно растворялись в тумане. Множество теней — божественных и не только — окружали его, и каждый шепот, исходящий от них, вонзался в его разум, разрывая его на части. Они не оставляли ему выбора, они были частью его страха, его сомнений, его самого. Словно он был в плену не только этих разрушенных храмов, но и в плену собственной души, которая, как неумолимая тень, преследовала его, превращая каждое его движение в заточение. Игори дернул руку, бросив нож на землю, и с усилием повернулся к развалинам. Он понял, что его гнев и желание разорвать связь с этим миром были бесполезными. В его сознании зазвучал еще один шепот, который заставил его замереть. Этот голос был другим. Не гневным и не обвиняющим, а мягким, почти жалобным. Он не знал, чей это был голос, но он чувствовал, как он как будто проник в самые темные уголки его сознания. “Ты не сможешь избежать этого,” — прошептал голос. — “Ты не сможешь вырваться, потому что ты сам — эта тень.” Игори почувствовал, как его сердце сжалось. Он ощутил невыносимую боль, пронизывающую его, как нож, но на этот раз это была не боль физическая, а психологическая. Он понимал, что боги, что разрушенные храмы — это не просто его переживания и страхи. Они были частью его самого. Все эти мифы, образы и существа были не теми, кого он мог бы победить. Они были внутри него. С каждой секундой эта боль становилась всё глубже, а сознание все более размытым. И все, что оставалось, — это принести в жертву последнюю иллюзию своей человечности. Он опустил голову, смотря на землю, где его нож всё ещё лежал. И вместо того, чтобы продолжить свой путь, Игори почувствовал, как стены разрушенных храмов начинают как бы сжигать его душу. Он сам стал тем, кого разрушал. Он понял, что, несмотря на все его усилия, он не может уйти. Все, что он делает, — это пытается сдерживать разрушение. И в какой-то момент, между мракобесием и прозорливостью, Игори осознал, что это место, этот шепот и эта тень — это не враги, а его собственные демоны, и победить их нельзя. Они станут частью его вечности. Игори стоял на коленях среди развалин, его тело было, словно забытое, а разум — захвачен хаосом. Его дыхание стало тяжелым и прерывистым, сердце пульсировало не в такт времени. Огонь был внутри, но он не мог его потушить. Все вокруг него становилось чуждым и одновременно родным — как если бы он заблудился в собственной темнице. И тогда, словно пробуждаясь от долгого сна, он почувствовал, как неведомая сила начала вытаскивать его из этой бездны. Внезапно, как будто по воле безличных божеств, перед ним появился тот самый храм, который он знал, но не знал его. Его стены были покрыты черным мхом, а крыша разорвана в каких-то беспокойных формах, где в пустоте зияли глаза разрушенных божеств. Это было место его происхождения, точка, где все началось, и где, казалось, всё заканчивалось. И вот, перед этим храмом, Игори стоял как призрак. Он был полон отчаяния, но не мог двигаться. Его мысли метались, но их было трудно поймать. Он начал понимать, что не смог бы вернуть ничего, что потерял. Все боги, все мифы и все разрушенные храмы были не чем-то внешним, а лишь отражениями его собственного страха, его же мечт, его внутренних метаморфоз. Шепоты стали громче, они сливались в такой оглушающий рой, что игнорировать их стало невозможно. Громкие звуки, одновременно зловещие и обжигающие, разрывали его сознание. Он ощутил, как это переполнение мыслей начинает его удушать, и с каждым словом шепота он терял надежду. Его глаза закрылись, и он понял, что больше не может их открыть. Но, вопреки всем этим голосам, голос в его голове, который говорил, что всё было бесполезно, не мог затмить боли, которая начала его переполнять. Он вспомнил одну истину: это не было концом. Нет конца для тех, кто обречен на вечную борьбу. Каждое новое разрушение, каждый шаг в пустоту — это не конец, а лишь промежуточная стадия. И в этом процессе Игори почувствовал себя не более чем куклой, чей путь навсегда привязан к этим мифологическим символам, к этому храму и его разрушению. И когда его тело снова было поглощено внутренним огнем, когда боль стала его единственным существованием, Игори понял, что, возможно, единственная правда, которую он обрел — это то, что на самом деле не существует ни выхода, ни пути, ни освобождения. Всё было фальшью, и только тени, оставшиеся в развалинах, были тем, что действительно существовало. Игори замер, его душа была на грани разрушения, но этот момент стал для него не точкой отсчета, а новым состоянием. Его призвание теперь было не в борьбе с богами или разрушении, а в принятии собственной бессмысленности в этом мракобесном мире. Его жизнь уже не имела смысла, как и его смерть. Этот момент длился вечно, и Игори оказался поглощен пустотой, его сознание растворялось в бесконечном эхо тех шепотов, которые вели его к самому себе.