Акт 2 — Скрижали разрушений. Записи Вечности. Запись 7 — Лабиринт, поглощающий разум, Пьеса в минус первом действии

Ianortien

автор

Метки

Психология Ангст Дарк Фэнтези Жестокость Кинки / Фетиши Философия Психологическое насилие Мистика Психологические травмы Ужасы Попаданчество Триллер Character study Фантастика Эротические фантазии Пророчества Готический роман Этническое фэнтези Мифы и мифология Множественные финалы Темное фэнтези Боги / Божественные сущности Психологический ужас Храмы Вымышленная религия Темный романтизм Психиатрические больницы Психологические пытки Сюрреализм / Фантасмагория Лабиринты Пьеса

Описание

«Пьеса в минус первом действии» — темное фэнтези, где границы между реальностью и внутренними мирами героя исчезают. Игори Нортес, бежавший от своих демонов и переживший психическое разрушение, сталкивается с мифологическими существами, символами и зеркалами, которые отражают его сущность. Каждый мир, который он посещает, — это искаженная версия его сознания, поглощенная конфликтами, болью и страхами. В поисках себя Игори проходит через трансформацию, переживая метафизическую борьбу за свою душу

Примечания

Эта работа является дебютной. Мне хотелось создать глубокий, психологический роман. Главы, по факту, не связаны, ну, формально, сюжет их связывает, но в основном все также, 1 глава, такая же как 9, например, много чего повторяется, и эта цикличность показывает безысходность Игори Нортеса. Я просто пытался сделать психологическое безумие, это странно, знаю, но поверьте, этот стиль вас доведёт до мурашек, углубитесь в неё, она сложная, но если вы ее хоть как-то поймёте, вы себя почувствуете на месте Нортеса. И, возможно, из-за истории Игори вы даже поменяете взгляд на свою жизнь! Поймите «искусство», посмотрите под другим взглядом на эту пьесу, также, как боги и существа мифологии смотрят на всю пьесу в голове игори, хотя она таковой не является, на то она и в минус первом действии, она несуществующая, действия в этой пьесе бесконечны и, одновременно, никогда не происходившие. Локация с обложки описана в 11 главе!

Акт 2 — Скрижали разрушений. Записи Вечности. Запись 7 — Лабиринт, поглощающий разум

06 января 2025, 05:17

Тишина окружала Игори, когда он шагал по разрушающимся каменным плитам. Это место не походило ни на одну из предыдущих локаций. Потолок здесь был утерян во тьме, стены сжимались, как будто дышали, а каждое эхо его шагов разлеталось тысячами голосов. Он чувствовал, что не один. Вокруг раздавались приглушённые шёпоты, словно старые богословы обсуждали его грехи, но их языки были сломаны, а фразы смешаны из обрывков молитв, проклятий и забытых заклинаний. Игори терял связь с реальностью. Каждый коридор был похож на предыдущий, но одновременно непохож. Лабиринт менялся — сдвигался, исчезал, а затем возрождался в новых формах. Его стены были покрыты барельефами мифологических сцен, вырезанных с ужасающей точностью: боги в ярости, люди в молитвах, безликие фигуры в страдании. В каждой сцене отражалась боль, от которой Игори невозможно было отвести взгляд. Он вспомнил слова, прозвучавшие в последней локации, где прах матерей осыпал его руки. Те слова — о невозможности выхода из замкнутого круга — теперь обретали новую форму. Лабиринт словно говорил с ним, заставляя снова и снова переживать ту самую истину: его разум был ловушкой. Игори натолкнулся на статую, которая раньше не была здесь. Она изображала Кур — древнего шумерского дракона из подземного мира. Его глаза из обсидиана горели слабым светом, а из пасти, казалось, вырывались стоны заблудших душ. Взглянув на статую, Игори услышал голос, принадлежащий самому себе, но изменённый, чужой: — Ты всегда был здесь. Ты — это лабиринт. От этих слов у него закружилась голова. Он пытался сделать шаг назад, но земля под ним начала дрожать. Статуя ожила, её тело извивалось, словно подчиняясь неведомым законам. Существо заговорило голосами всех богов, которых Игори когда-либо встречал: — Ты познал нас, но не познал себя. Каждое слово существа било, словно кнут. Игори ощутил, как нечто вторгается в его разум, наполняя его чужими воспоминаниями, мифами, сказаниями, которые он никогда не слышал, но которые теперь становились его собственными. Он начал понимать: лабиринт не просто окружал его. Лабиринт становился его сознанием. Каждое новое слово статуи как обруч сжимало его грудь. Игори схватился за голову, ощущая, как его сознание теряет форму. Внутри его разума проносились образы, смешиваясь в хаосе: Ламия, изгоняющая детей с кровавыми руками, Номмо, водящий его через пустые пространства времени, Кур, растерзавший все живое. Все эти существа переплетались с его собственными страхами и болью. Мир вокруг становился зыбким и расплывчатым. Игори споткнулся и упал на колени. Воздух становился всё гуще, поглощая его, и каждая молекула воздуха казалась тяжёлой, наполненной эхом давно забытых молитв и проклятий. В его ушах звучал голос — не бога, не демона, а самого лабиринта. Этот голос был древним, иссохшим, но мощным, словно призрак, несущий в себе всю тьму человеческой души. Он шептал: — Понимаешь ли ты, кто ты есть? Или ты всё ещё думаешь, что ты свободен? С каждым словом игори всё сильнее ощущал, как его собственные мысли растворяются в этом голосе. Он пытался отбросить этот лабиринт, вырваться из его властных цепей, но каждый шаг, который он делал, только углублял его в темноту. Всё вокруг начинало кричать. Мифологические существа, древние боги, забытые демоны — они все скопились в этом пространстве, требуя от него не просто физического падения, но разрушения самого себя. Он пытался вспомнить, как сюда попал. Вспомнил руины города, пустые просторы, огненные разрушения. Это место было зеркалом всех его болезней, всего того, что он пытался скрыть. И теперь он стоял перед ним лицом к лицу. Он был как камень, скрывающий внутри себя яд, и чем больше он пытался вырваться, тем сильнее яд заполнял его. Игори вскочил на ноги, и его взгляд снова упал на статую Кур. Он начал повторять слова, которые однажды услышал в кошмарах, когда был маленьким: — “В темноте, в хаосе, я встречаю себя.” С каждым повторением этого заклинания голос вокруг него менялся. Он уже не звучал враждебно, а становился глубже, роднее, как внутренний диалог. Игори вдруг понял, что лабиринт был частью его самого. Он сам построил его, сам сотворил этот кошмар из своих страхов и слабостей. И вот теперь, в этом обширном пространстве, что было не просто физической тюрьмой, а ментальной ловушкой, Игори стоял перед решением. Он мог продолжать блуждать в бесконечных коридорах, и лабиринт поглотит его. Или он мог осознать, что это место — всего лишь зеркало, отразившее его собственную душу. Сделав шаг вперёд, Игори почувствовал, как стены лабиринта начинают рушиться. Тьма отступала, но это было лишь иллюзией. Перед ним снова возникли мифологические фигуры, но они уже не были врагами. Ламия, Номмо, Кур — все они стояли перед ним как свидетели, а не как противники. Игори закрыл глаза, и в тот момент, когда его мысли почти стерлись, он понял. Лабиринт был не в пространстве, а в нём самом. Это была не просто борьба с внешними демонами, но и с его внутренними страхами, пороками, с его болью, скрытой в тени. Он открыл глаза, и лабиринт исчез. Он не ушёл, но теперь Игори знал, что он всегда был рядом. С каждым шагом в мире реальном он носил его внутри себя, и не было выхода, кроме как принять его. Свет, пробившийся сквозь трещины тени, осветил его лицо. Но было ли это светом? Он почувствовал жар, который не мог исходить от источника тепла. Это был свет боли — холодный, нечеловеческий, как свет, исходящий от звезд мертвых миров. Игори начал осознавать, что, возможно, это был вовсе не свет, а его собственное сознание, разрывающееся изнутри, пытаясь найти способ сбежать. Он сделал несколько шагов, но его ноги были тяжелыми, как каменные блоки, каждый шаг вырывал из него куски разума, словно они сжигались в пламени забвения. Мир вокруг всё изменялся: стены из черного мрамора начали трещать, и из этих трещин вырывались когтистые руки, тянущиеся к нему, как забытые боги, пытающиеся снова воплотиться в физической форме. Он слышал их шепоты — то ли угрозы, то ли молитвы, как крик затмённого мира, который не может пробудиться. На миг его взгляд остановился на центральной фигуре, стоящей посреди лабиринта. Это была Ламия. Но теперь она выглядела не как безумное чудовище, которое когда-то пугало его в детских кошмарах. Нет, она была чем-то гораздо более зловещим — не просто мифом, а воплощением самой тьмы, всей боли и страха, которые Игори прятал в своем сердце. Ламия стояла перед ним, не двигаясь, но её глаза были полны того самого отчаяния, которое он сам чувствовал. В её взгляде было не что-то внешнее, а отражение всего, что он скрывал от мира и себя. — Ты хочешь понять? — прошептала Ламия, и её слова проникали в него, как вирус, растущий внутри его тела. Игори попытался отступить, но лабиринт сжался, не давая пути назад. Он ощутил, как его душа становится частью этого пространства, его сознание сливается с этими тенями, эти образы начинают говорить с ним не через слова, а через ощущения — через самые глубокие и невыразимые страхи. Он вспомнил Кур. Огромная, черная тень, поглотившая все светлые мечты человечества, разрушившая представление о том, что может быть священным. Но Кур, как и Ламия, не был врагом. Он был частью этого лабиринта, частью самого Игори. — Ты боишься меня, как боишься себя, — голос Номмо, туманно напоминающий о потерянной связи с миром живых, прозвучал прямо у него в ушах. Игори ощутил, как его разум начинает разламываться. Он стоял в центре этой ужасной тирании, пытаясь найти хоть один уголок мира, который бы остался неизменным. Но в нем самом не было стабильности. Все эти боги, эти мифы, эти существа, которых он встречал, были лишь частью его внутренней борьбы. Игори был тем, кто создавал лабиринт, тем, кто сам оказался в его ловушке. Он был и охотником, и жертвой. Все его переживания, его внутренние битвы — это и были стены этого лабиринта. С каждым шагом ему становилось всё труднее сохранять себя. Стены ломались, а с ними разламывался и его рассудок. Все, что когда-то казалось реальностью, теперь обрушивалось на него. Огромные, искаженные лица, мифологические чудовища, боги и демоны, которые когда-то давали ему силу, теперь стали его самой главной тенью. Они закручивались вокруг его разума, принуждая его быть одновременно жертвой и палачом. Он вспомнил о скрижали, которую держал в руках в самом начале, когда этот путь только начинался. Помнил о разрушении, о мучениях, о том, как не мог найти выхода из того, что называл своей жизнью. Всё это было одним и тем же — одной и той же вечной борьбой. Он не мог больше отвернуться. Игори закрыл глаза и почувствовал, как его руки бессильно опускаются. Он был частью этого хаоса, частью этого вечного лабиринта, и его мысли растворялись в этом бесконечном туманном круге. Он был обречен. Или освобожден? Нет, все это было лишь частью того же самого пути, который не имел конца. И в этом моменте, между смертью и освобождением, он почувствовал полное бессилие. Лабиринт был не только внешним пространством, но и его внутренним состоянием. Он всегда был внутри него. Звуки стали тише. Игори открыл глаза. Лабиринт исчез. Он оказался в центре пустоты — не было ни стен, ни света, ни тени. Вокруг него царила глубокая, почти материальная тишина, как если бы сама реальность сжалась до невидимого масштаба. Это было место, где не существовало ни времени, ни пространства, ни живых существ. В этой бездне он чувствовал лишь свой собственный страх, который теперь овеивал его, как холодный ветер. Внезапно перед ним возникла фигура. Это был он сам, но в другом обличье — старый, измученный, с лицом, изможденным страданиями и одиночеством. Он встретился взглядом с этим отражением и, хоть и знал, что это всего лишь часть его разума, не смог отвернуться. — Ты не знаешь, что ищешь, — произнес его двойник, его голос был едва слышен, но он резонировал в глубинах души. Игори шагнул вперед, но его тело не двигалось. Он все еще стоял на месте, как будто его душа была поглощена этим пространством, как и весь его мир. Страх сковал его, и его внутренний хаос сжался до такой степени, что каждый вдох казался болезненным. Он не мог понять, был ли это ад, или же он оказался на самом дне своего сознания, потеряв всякую связь с реальностью. Внезапно перед ним возникли фигуры, знакомые ему по мифологии. На его правой стороне появился Кур — сгусток тьмы, как черная вуаль, скрывающая лицо, из которого исходили только звуки разрушений. Он был велик и величественен, его движения беззвучны, как сама смерть. Игори почувствовал, как его сила растекается по воздуху, наполняя пространство злом и темным величием. Кур был не просто мифом, он был воплощением всего темного и неизведанного в нем самом. На левой стороне появился Номмо, существо, которое когда-то было лишь отголоском старой мифологии, но теперь оно стало его личным демоном, тянущимся за ним из глубин его подсознания. Он ощущал его влияние, его присутствие, как холод, пронизывающий его внутренности. Номмо, несмотря на свое молчание, был слишком говорящим для Игори — он олицетворял все то, чего он боялся, и все то, от чего пытался убежать. И затем, посреди этой мракобесной сцены, появилась Ламия. Она была не такой, как раньше. Ее глаза были глубокими, как сам abyss, и её лицо отражало не только тьму, но и утрату чего-то великого, чего-то утратившего свое предназначение. Она не была его врагом. Нет. Она была его темной стороной, которая теперь проявилась в полной мере. Она была метафорой того, как мучения и страдания поглощают душу. Игори не мог двигаться. Он был зажат в своем собственном мире, полном мифологических фигур, которые были ему знакомы, но теперь они стали его собственными внутренними существами. Он пытался осознать, что происходит, но разума не хватало, чтобы выстроить какие-то связи между этим, между тем, что он когда-то знал, и тем, что видел. Все слилось в одно: свет, тень, существа — они все были частью его самого. И нет никакой надежды на спасение. Это был конец. Он почувствовал, как его разум начинает разрушаться. Стены лабиринта, которые всегда были рядом с ним, больше не существовали. Он сам был этим лабиринтом, поглощая себя, разрушая себя, шаг за шагом приближаясь к финальной точке. Он прошептал одно слово, и это слово отозвалось эхом в пустоте: — Почему? Это было не обращение к богам, не просьба о спасении. Это был просто вопрос. Вопрос, на который никогда не было ответа. Как только он произнес это слово, лабиринт начал растворяться, но его сознание, его душа, его самоощущение больше не было способно существовать в обычной реальности. Он исчез, растворился в пустоте, и только его последний крик эхом разнесся в бездне. Он открыл глаза. Но это были не те глаза, которые он знал. Эти глаза смотрели в пустоту, не видя ничего, и не в силах воспринимать свет. Игори лежал на земле, не ощущая своего тела, не имея никакого представления о том, где он был. Воздух вокруг него был тяжёлым, как свинец, и его сердце билось всё быстрее, как барабан смерти. Ни души, ни звука. Всё было замкнуто, как в вакууме, где не существует ничего, кроме самой боли. Он пытался подняться, но каждая попытка напоминала тяжёлый, невыносимый труд, как будто его собственная сущность была обременена. Страх снова овладел им. Он осознал, что не может уйти, не может сбежать. Его разум был поглощён лабиринтом, и каждый шаг становился всё более мучительным. Он ощущал, как тьма внутренняя и внешняя стискивает его, как это было всегда, начиная с его падения. Всё, что он любил, что знал, исчезало в этом аду, который стал частью его самого. — Ты обречён, — раздался голос. Не чей-то внешний, а внутренний. Голос был стар, задыхавшийся, как если бы он был частью этого места. Игори не мог понять, откуда он исходит, но слово за словом оно проникало в его мозг, выкопало новые ямы страха и отчаяния. Голос говорил от имени его собственных демонов. — Ты не способен освободиться. Ты был обречён с самого начала. Ты лишь иллюзия, тень в этом лабиринте. Ты заблудился среди своих страхов, и теперь они стали твоими единственными спутниками. Эти слова звучали, как мрак, от которого не было спасения. Он понимал, что не может сражаться с этим, что каждый его шаг ведёт его всё глубже в разложение. Но он не мог остановиться. Он знал, что каждая его мысль, каждый его шаг — это был шаг, приближающий его к смерти. Но смерть была лишь частью пути, частью этой страшной метафоры, которая была его жизнью. Вдруг перед ним появилось нечто новое. Не фигуры мифологических существ, а нечто ещё более зловещее. Туман, который приобрёл форму, стал движущейся массой. Он был огромным, как сама тьма, но имел лицо, которое было одно с его собственным отражением — те же глаза, тот же взгляд, но искажённый страхом и болью. — Ты и есть мой наказ, — проговорил этот образ, и его голос звучал как тысячи громов, каждый из которых разрушал сознание Игори. — Ты в ловушке собственного разума. В ловушке своих страхов. Мысли твои — это моя цепь, которая держит тебя. И ты обречён быть этим навсегда. Игори не мог ответить. Его слова поглощались этой тенью, как если бы они никогда не существовали. Он был просто частью этого ужаса, частью лабиринта, поглотившего всё живое, даже его собственное существование. И вот перед ним появился последний символ. Лабиринт стал светлым, но этот свет был не спасением. Это был свет, который всё поглощал, свет, который показывал истину, но не даёт покоя. Свет, который был финалом. Игори понял, что не существует пути наружу. Он был частью этого пути. Его ум и тело были поглощены этим неизбежным циклом страха и боли. Лабиринт был не просто местом. Он был метафорой разума, его глубины, где нет выхода и нет возвращения. Его сознание стало размываться. Свет становился всё ярче, пока не поглотил его полностью. — Я… не могу… — прошептал он, но это не было обращением. Это был конец, который не мог быть остановлен. Тот же свет продолжал гореть, но Игори, казалось, утратил способность различать его суть. Он не мог сказать, был ли это реальный свет или же просто отражение его страха, умирающего в бескрайних залах его собственного разума. Он двигался, но не знал, куда. Он слышал тягучие звуки, скрипящий металл, неведомые шепоты, слова которых не принадлежали ни живым, ни мёртвым. И каждый из этих шёпотов был знаком. Это были его собственные мысли, его собственные страхи, чьи-то слова, которые он не в силах был распознать. Лабиринт был бесконечным. Кажется, он видел одни и те же стены, одни и те же повороты, которые ещё недавно прятали для него новые образы. Всё теряло свои очертания. Лики богов и демонов, что до этого время от времени появлялись, исчезли, как призраки. Теперь не было никаких образов, не было сущностей, было лишь бездушное пространство. Это пространство поглощало все его чувства, все его переживания. Он ощущал себя не человеком, а какой-то абстракцией — немым звуком, утерянной душой. Свет стал тускнеть, и на его месте появился туман — сгусток неведомого ужаса. Кажется, он был знаком. Он не знал, почему, но всё в этом тумане ощущалось как предвестие. Он ощутил, как темная фигура начала приближаться к нему. Страх, который наполнил его сердце, был не просто страхом — это была встреча с чем-то гораздо более древним и страшным. Он знал, что это не было существо, не было физического воплощения. Это был не что иное, как отражение его собственных демонов, его собственной боли, его вечного поиска смысла в мире, где смысла не было. Это было древнее, даже не божество, а тень божества. Игори чувствовал её тяжесть, её проникновение в каждую клеточку его тела. — Ты не сможешь покинуть этот мир, — прозвучал снова тот же старый голос. — Ты не сможешь вырваться из лабиринта. Ты — это лабиринт. И в этот момент всё вдруг осветилось. Не так, как было раньше, не так, как он знал свет. Это был момент не просветления, а его потери. Кажется, он был поглощён этой светящейся пустотой. Он видел, как его собственные руки начинают исчезать. И не было боли, не было страха. Было лишь бездушное растворение. Это был конец, но не такой, как он его представлял. Это не была смерть в физическом смысле, это было исчезновение всего, что он знал. Лабиринт был частью его сущности, и он не мог вырваться. Каждый шаг, который он делал, был его решением, каждым изгибом его собственной душевной боли. Он был как существо, не имеющее физического тела, как абстракция страха, которую не осуждают и не спасают. Игори потерял счёт времени, как и чувства. В какой-то момент он осознал, что сам стал частью этого пути. Он был безвозвратно поглощён тем, что начиналось как поиски спасения, но превратилось в невообразимый цикл боли. Его мысли расползались, исчезали в бездне, которая отождествляла его с самим собой. Он был лабиринтом, и лабиринт был им. Он больше не знал, где начинается он и где заканчивается. Тьма обвивала его со всех сторон, а одиночество стало его единственным спутником. Он был проклят не просто лабиринтом, но и своим собственным существованием, которое обрело форму в этом кошмаре. И вот, когда он думал, что не может пройти дальше, когда лабиринт поглотил все его силы, его тело вдруг наполнилось странным, болезненным сознанием. Он был не один. Он чувствовал, как чуждые сущности врываются в его разум, как он становится частью чего-то большего, чуждого, враждебного. Страх, боль, одиночество — это всё было частью чего-то, что он не мог понять. Лабиринт поглотил его разум, но он не стал пустым. Он стал полным чего-то иного. И он знал — не было выхода. Он был частью этой бесконечной петли. Игори стоял, поглощённый этой пустотой. Его сознание, разорённое и растерзанное, всё же отчаянно цеплялось за остатки осознания. Он пытался вспомнить, как он оказался здесь, что привело его к этим коридорам, к этим стенам. Но память, как и сам лабиринт, была нечёткой, размыта. Он чувствовал, что его не существование стало частью всего, что он когда-то знал — как тень, лишённая света, как рука, не знающая своего тела. Тени вокруг него начали принимать форму. Сначала это были лишь размытые силуэты, очертания, но чем дольше он стоял, тем более чёткими становились эти образы. Он почувствовал, как тёмные, бесформенные сущности начинают окружать его, как густая, жёлтая пыль, словно ожившая, наполнила его дыхание. Он не мог дышать — не мог двигаться, не мог даже думать в привычном смысле этого слова. Но он ощущал присутствие чего-то, что было выше его собственного понимания. Это было не божество. Это была сама тьма. Тьма, которая питалась его страхами, его сомнениями, его болью. И тогда в тумане начали появляться голоса. Голоса были не человеческими. Это были отголоски демонов, существ, чьи имена не были произнесены, чьи лица не были видны. Но их присутствие было явным. Игори знал, что эти голоса были частью его, частью его боли, частью его самой глубокой сущности. «Ты не найдёшь выхода», — прошептал один из голосов, голос с металлическим звучанием, будто сама реальность скрипела под тяжестью его слов. «Ты не можешь уйти от себя. Ты стал частью этой тьмы, частью этого лабиринта.» Он почувствовал, как холодный поток боли прошёл через его тело, как сама тьма проникала в его душу, забирая остатки разума. Игори не знал, что ему делать. Он пытался понять, можно ли вырваться, можно ли забыть этот лабиринт, но его мысли всё чаще начинали запутываться, становясь частью этой странной, вечной игры. «Мы все с тобой», — сказал другой голос, теперь более тёмный, более давящий. «Все твои страхи. Всё, что ты боялся, все твои демоны. Ты стал одним из нас. Ты не сможешь избежать нас, потому что ты — это мы.» Звуки становились всё громче, всё зловещей, и Игори не мог их остановить. Он понял, что каждый шаг, который он сделал в этом лабиринте, был шагом в его собственную душу. Он стал её частью, не только заблудившись, но и потеряв своё «я», растворившись в её тенях. В этот момент, когда он уже не знал, что реальность, а что иллюзия, когда его сознание утратило всякую форму, он почувствовал, как его тело начинает исчезать. Это не была смерть. Это было нечто иное. Он не умирал — он становился частью этого вечного пространства, вечного ужаса. Лабиринт поглотил его, но сам он стал лабиринтом, его стенами, его коридорами, его духом. Игори утратил всю свою суть. Он был нигде и всем. Тьма стала его родиной, и, возможно, он был всегда её частью. Игори снова ощутил туман, и снова стены лабиринта сомкнулись вокруг него. Он знал, что в этот момент не будет ни конца, ни начала. Лабиринт стал его судьбой. Его собственные демоны теперь держали его в этом бескрайние пространстве, и он стал одним из них. И теперь, в этой тьме, он был не более чем одним из миллиардов теней, что всё время блуждают по этим бескрайним и запутанным путям. И, возможно, эта была его настоящая сущность. Это был лабиринт, поглотивший его разум, и, может быть, его уже никогда не будет.