Пьеса в минус первом действии

Мир вокруг был серым, словно весь свет разом покинул это пространство. Игори снова лежал на кафельном полу душевой кабины, он не мог вспомнить ничего. Как он тут оказался. Почему он именно здесь. Холод воды смешивался с тёплой вязкостью крови, струящейся с его шеи. Он чувствовал боль, но не знал, откуда она взялась. Его руки дрожали, когда он нащупал узор на коже - что-то выцарапанное, глубоко врезанное в плоть. Он поднялся с трудом, хватаясь за стены, и замер перед зеркалом. Тусклый отблеск лампы размывал очертания его лица, превращая его в чужую маску. На шее алели странные буквы - Hola soy Igor Rudin, aunque Igori Nortes. - Что это значит? - шёпотом произнёс он, словно обращаясь к безликой тени, отразившейся рядом с ним. Мир казался зыбким, как сон, который ускользает с каждым мгновением. В его голове раздавались голоса, шепот множества языков: испанский, латынь, шумерский. Их мелодии сплетались в единый хор, настойчиво нашёптывая ему слова, значение которых он не мог понять. Свет в комнате начал мерцать. Вдруг зеркало перед ним треснуло, расколовшись на сотни мелких осколков. Каждый из них отражал лицо не его, но кого-то другого - похожего, но иного. Чужие глаза смотрели прямо на него. - Ты забыл, кто ты, - сказал один из голосов. - И мы напомним тебе. Игори почувствовал, как холодный воздух заполняет его лёгкие, и в следующий миг мир рухнул. Кабина душа исчезла, а он сам оказался в бесконечной пустоте. Пространство вокруг стало ломаться, словно зыбкое стекло. Игори оказался в месте, которое казалось воплощением его самых глубинных страхов и воспоминаний. Перед ним простиралась безбрежная равнина, застеленная пеплом. Небо было низким, серым, и оно будто давило на него, словно пытаясь сломить его волю. Вдали, за пределами его видимости, раздавался гул – низкий, похожий на звук древнего рога. Его ноги вязли в рыхлом пепле, но он продолжал идти. Каждый шаг отзывался болью в теле, будто земля сопротивлялась его движению. На горизонте возникла фигура – высокая, измождённая, с плащом из порванной ткани, которая развевалась, несмотря на полное отсутствие ветра. Фигура стояла неподвижно, её лицо скрывала тень, а в руках она держала светящийся предмет – диск из чёрного золота с выгравированными символами. – Игори Нортес, ты пришёл за ответами? – раздался глубокий, гулкий голос, словно звучащий сразу из его разума и извне. – Кто ты? – Игори выдавил слова, чувствуя, как его горло пересыхает. – Я тот, кто знает, кем ты был, и кем станешь. Фигура подняла диск, и символы на нём вспыхнули кроваво-красным светом. На мгновение Игори охватила волна осознания: он вспомнил себя в других жизнях, в других телах. Он видел себя то солдатом, погибшим на поле боя, то монахом, что молился у пустого алтаря, то предателем, что губил близких ради выживания. В каждом из этих видений он не был цельным, как будто его душа всегда находилась в разломе. – Ты всегда был разрозненным, Игори. Твоя природа – метафора хаоса. Эти слова словно ударили его в грудь. Он вспомнил странные буквы на своей коже, странные образы из своих снов. Всё это было не просто набором случайных событий – это был узор, вырисовывающий его судьбу. Но фигура не двигалась, ожидая его ответа. Игори ощутил, что ему нужно что-то сказать, но слова не приходили. Вместо этого он опустил голову, пытаясь собрать в себе остатки храбрости. – И что мне делать? – наконец произнёс он. Фигура шагнула ближе, и теперь Игори мог различить её лицо: оно было покрыто шрамами, а глаза светились белым огнём. Это лицо было его собственным, но старым, обезображенным временем и страданием. – Прими свою тень, или исчезни в ней, – прошептал двойник. – Иди за мной. Там, за краем этой равнины, тебя ждёт ответ. Но помни, цена может быть выше, чем ты готов заплатить. Игори хотел ответить, но слова застряли в горле. Вместо этого он просто кивнул и шагнул вперёд, следуя за двойником. С каждым шагом пейзаж вокруг менялся: из равнины они перешли в лес, но деревья здесь были изогнутыми, похожими на руки, тянущиеся к нему. Шёпот, который он слышал ранее, стал громче. Внезапно его нога зацепилась за что-то, и он упал. Земля под ним оказалась не твёрдой, а мягкой, как плоть. Он посмотрел вниз и увидел, что его руки увязли в чёрной, вязкой субстанции. Субстанция пульсировала, будто была живой, и голоса из неё звучали всё отчётливее. – Игори… вернись к нам… Он пытался вырваться, но вязкая масса затягивала его всё глубже. А над ним стоял двойник, глядя с безразличием. – Это то, что ждёт тебя, если ты отвергнешь свой путь, – сказал он. – Ты станешь частью этого хаоса, если не сможешь принять его. Игори закричал, чувствуя, как его тело поглощает тьма. Голоса смешивались в единый вопль, мир вокруг терял форму, но вдруг яркая вспышка света разорвала мглу, и он вновь оказался на твёрдой земле. Фигура исчезла, но на месте, где она стояла, остался диск. Игори подошёл ближе и, протянув руку, коснулся его. Когда пальцы Игори коснулись диска, реальность вокруг сжалась. Он почувствовал, как что-то пронзило его сознание, будто раскрывало скрытые тайны и загоняло в глубины, о которых он не подозревал. Вокруг него разверзлась бездна, похожая на огромный глаз, бесконечный и всевидящий. Каждый луч света, исходящий от диска, превращался в образы, которые бушевали в его разуме. Перед ним предстали сцены чужих судеб: люди, обретавшие силу, но терявшие себя; существа, что пытались обрести человечность, но становились чудовищами. Среди этих образов мелькало лицо женщины — её черты были неуловимы, но её взгляд прожигал Игори насквозь. Она не говорила, но он знал её имя: Мейнара, хранительница древнего знания и разрушительница тех, кто не способен принять истину. – Ты избрал путь хаоса, – произнёс её голос, словно исходящий изнутри его черепа. – Ты часть узора, Игори. Но хочешь ли ты быть тем, кто его завершит, или тем, кто будет разорван? Он попытался отвернуться, но взгляд женщины преследовал его, и вокруг начали проявляться формы. Пространство преобразилось: он стоял в огромном зале, выстроенном из зеркал. Они не отражали его, а показывали бесконечные версии его самого — изувеченного, сломленного, злого, иногда даже сияющего, но чуждого. – Кто я? Что это за место? — голос Игори эхом отразился от стеклянных стен, но никто не ответил. Тогда он почувствовал, как его отражения начали двигаться независимо от него. Они стучали в стекло, будто пытаясь прорваться наружу. Одно из них, более яростное, чем остальные, заговорило: – Ты боишься истины. Ты всегда был беглецом, не так ли? Ты оставляешь за собой обломки жизней, ломаешь то, чего не понимаешь. Ты ищешь ответы, но боишься вопросов. Разве я не прав? Игори шагнул назад, стараясь не смотреть на своё отражение, но оно шагнуло вперёд, пробив стекло, и застыв прямо перед ним. Это был он сам, но с глазами, полными огня, и следами когтей, уродовавшими лицо. – Ты думаешь, что это испытание, – произнесло оно. – Но это расплата. Ты – тень самого себя, и пока ты не примешь это, ты будешь гореть в этом зале до тех пор, пока не останется только пепел. И вдруг зал исчез. Игори снова оказался на равнине, но теперь она была освещена кроваво-красным светом, исходящим от горизонтального солнца. Вокруг него вырастали колонны – они напоминали тела, застывшие в бесконечной агонии. Игори подошёл к одной из них, проведя рукой по её поверхности. На мгновение он почувствовал тепло, как будто колонна жила. Вдруг её “лицо” открыло глаза, и из них хлынули чёрные слёзы. – Остановись, – шепнула колонна. – Ты идёшь не туда. Ты думаешь, что это твоя дорога, но это всего лишь иллюзия. Обернись! Но Игори не обернулся. Он знал, что за ним – лишь пустота. Вместо этого он сделал ещё один шаг вперёд, и его нога снова погрузилась в пепел, который начинал гореть под его шагами. Каждый его шаг теперь был не просто тяжёлым – он был мучительным, будто он не только двигался, но и отказывался от чего-то. Ему казалось, что его тело теряет вес, но не от облегчения, а от того, что оно распадается на части. Но впереди был силуэт – та самая женщина, Мейнара. Её лицо теперь стало чётким, а её руки были скрещены, словно она ждала его последнего решения. Игори шёл к ней, чувствуя, как каждое его движение обнажает скрытые слои боли. Каждый шаг сжигал его воспоминания, превращая их в туман, что густел за спиной. Он пытался вспомнить, зачем он здесь, кто эта женщина, но её фигура поглощала всё. Она стояла неподвижно, но её присутствие было нестерпимым — как молчаливая буря, разрывающая его изнутри. – Ты наконец-то пришёл, – произнесла Мейнара. Её голос был хрустальным и разрывающим. – Но знаешь ли ты, зачем? Игори хотел ответить, но его слова застряли где-то между мыслями и реальностью. Всё, что он мог сделать, это поднять взгляд. – Твоя боль – это твоё наследие, – продолжала она. – Ты пришёл сюда, потому что носишь на себе отпечаток тех, кто жил до тебя. Они шепчут тебе на ухо, они держат тебя за руку, когда ты падаешь. Ты чувствуешь их, но не видишь. Она вытянула руку, и пространство перед ней рассыпалось, как зеркало, ударенное молотом. В разломах возникли силуэты – полупрозрачные, тянущиеся к Игори. Это были люди, лица которых он не мог разобрать, но их голоса наполняли его голову хором. – Это твои призраки, – сказала Мейнара. – Они – часть твоей души, которую ты отверг. Они хотят быть услышанными. Игори замер, охваченный их шёпотом. Голоса звучали как единый поток, но постепенно он начал различать отдельные слова: “зачем ты нас забыл?”, “почему ты отвернулся?”, “ты разрушил нас, но мы всё ещё здесь”. Он попытался отступить, но призраки вытянули руки, обвивая его холодными пальцами. Их прикосновения были одновременно реальными и иллюзорными. – Я не… – начал Игори, но его голос растворился. – Ты не можешь отрицать их, – прервала его Мейнара. – Если ты отвернёшься от них, ты отвернёшься от себя. Она подняла руку, и из её ладони полился свет, который пронзил пространство, освещая каждый угол. Призраки начали гореть, но не кричали. Они лишь смотрели на Игори, пока их образы не исчезли, оставив пустоту. – Они не умерли, – сказала она, будто читая его мысли. – Они стали частью узора. Как и ты. – Какого узора? – наконец спросил Игори, его голос дрожал от напряжения. Мейнара улыбнулась, но её улыбка была лишена тепла. Она казалась чем-то древним, чем-то, что помнит время, которого больше не существует. – Узор – это всё, что связывает нас. Жизнь, смерть, боль, надежда. Ты хотел разорвать его, но теперь ты сам стал его частью. Она сделала шаг вперёд, и её глаза заполнились огнём. Игори почувствовал, как земля под его ногами исчезает, и он падает в пустоту, захваченный вихрем света и тьмы. Игори шёл к ней, чувствуя, как каждое его движение обнажает скрытые слои боли. Каждый шаг сжигал его воспоминания, превращая их в туман, что густел за спиной. Он пытался вспомнить, зачем он здесь, кто эта женщина, но её фигура поглощала всё. Она стояла неподвижно, но её присутствие было нестерпимым — как молчаливая буря, разрывающая его изнутри. – Ты наконец-то пришёл, – произнесла Мейнара. Её голос был хрустальным и разрывающим. – Но знаешь ли ты, зачем? Игори хотел ответить, но его слова застряли где-то между мыслями и реальностью. Всё, что он мог сделать, это поднять взгляд. – Твоя боль – это твоё наследие, – продолжала она. – Ты пришёл сюда, потому что носишь на себе отпечаток тех, кто жил до тебя. Они шепчут тебе на ухо, они держат тебя за руку, когда ты падаешь. Ты чувствуешь их, но не видишь. Она вытянула руку, и пространство перед ней рассыпалось, как зеркало, ударенное молотом. В разломах возникли силуэты – полупрозрачные, тянущиеся к Игори. Это были люди, лица которых он не мог разобрать, но их голоса наполняли его голову хором. – Это твои призраки, – сказала Мейнара. – Они – часть твоей души, которую ты отверг. Они хотят быть услышанными. Игори замер, охваченный их шёпотом. Голоса звучали как единый поток, но постепенно он начал различать отдельные слова: “зачем ты нас забыл?”, “почему ты отвернулся?”, “ты разрушил нас, но мы всё ещё здесь”. Он попытался отступить, но призраки вытянули руки, обвивая его холодными пальцами. Их прикосновения были одновременно реальными и иллюзорными. – Я не… – начал Игори, но его голос растворился. – Ты не можешь отрицать их, – прервала его Мейнара. – Если ты отвернёшься от них, ты отвернёшься от себя. Она подняла руку, и из её ладони полился свет, который пронзил пространство, освещая каждый угол. Призраки начали гореть, но не кричали. Они лишь смотрели на Игори, пока их образы не исчезли, оставив пустоту. – Они не умерли, – сказала она, будто читая его мысли. – Они стали частью узора. Как и ты. – Какого узора? – наконец спросил Игори, его голос дрожал от напряжения. Мейнара улыбнулась, но её улыбка была лишена тепла. Она казалась чем-то древним, чем-то, что помнит время, которого больше не существует. – Узор – это всё, что связывает нас. Жизнь, смерть, боль, надежда. Ты хотел разорвать его, но теперь ты сам стал его частью. Она сделала шаг вперёд, и её глаза заполнились огнём. Игори почувствовал, как земля под его ногами исчезает, и он падает в пустоту, захваченный вихрем света и тьмы. Игори падал, но падение было не похоже на любое другое. Он не ощущал тяжести, лишь волнение пустоты, которая не давала ему опоры, как если бы время и пространство были привязаны к его телу. Вокруг него темные линии и искры, как отблески далеких звёзд, метались в хаосе. Он знал, что в этом падении нет конца — это было падение не в физическом смысле, а в глубины его собственного сознания. Тени вокруг него начали сливать и размывать формы, как сгущающийся туман. Вдруг перед ним появилась фигура — человек, но и не человек. Её облик был нечётким, как если бы он был одновременно и в его разуме, и в реальности. Лица, которые он не мог различить, но ощущал их присутствие, были частью этой фигуры, и эта сущность как бы смотрела на него, разрывая его внутреннюю реальность. “Ты всё ещё не понимаешь?” — раздался голос, полный тяжести и боли, который, казалось, исходил из всех углов его сознания. Игори попытался кричать, но звук его голоса был поглощён в пустоте. Он закрыл глаза, но перед ним всё равно стояла эта фигура. Она была сама тьмой, сама пустота, всё, что он боялся увидеть, но чего не мог избежать. “Ты не можешь уйти от этого”, — снова раздался голос, как прорезанный железным ножом. — “Ты принял решение. Ты всё уже сделал.” Игори открыл глаза и увидел, как фигура начинает обретать очертания, превращаясь в Ламию, мифологическое существо, которого он когда-то видел в своих кошмарах. Это существо было не просто образом — оно было частью его страха, его боли, его заблуждений. Ламия, в своей бесплотной, искривлённой форме, смотрела на него с улыбкой, наполненной безжалостной истиной. “Ты всё разрушаешь, потому что ты боишься. Ты боишься своего отражения, своей тени. И теперь ты стал её частью”, — Ламия подошла ближе, её глаза пылали темным огнём, отражая в себе все страхи Игори. Он знал, что это не просто существо — это его тень, его собственное внутреннее отчаяние, которое с каждым шагом поглощало его. Но его разум был парализован страхом. Он чувствовал, как его собственные эмоции, его страхи и внутренние демоны начинают принимать форму, превращаясь в материю, в осязаемые образы. Ламия уже не была просто страшным существом — она была его частью, его тёмной стороной, которую он отвергал. “Ты не можешь отделить себя от этого”, — Ламия продолжала, её голос становился всё более мрачным, и вместе с каждым её словом Игори ощущал, как часть его самого растворяется в этом кошмаре. Игори чувствовал, как его тело начинает терять форму, растворяясь в пустоте. Каждое движение приносило ему боль, но теперь эта боль была не физической — это была боль, которая разрывала его душу, каждый раз сильнее и сильнее. Он пытался бороться, но каждый его усилие лишь заставляло его погружаться всё глубже в эту тьму. “Ты уже не знаешь, где ты, Игори. Ты стал частью бесконечного цикла боли, который не даёт тебе забвения”, — Ламия произнесла эти слова, и мир перед Игори начал исчезать, заменяясь сплошной тенью, без границ, без пространства, без времени. Игори больше не чувствовал тела, не чувствовал ничего, кроме этой неизбежной тёмной боли. Его разум всё ещё сопротивлялся, но это было бесполезно. Он понимал, что теперь он стал частью этой тени, частью цикла, от которого не может освободиться. “Ты — это тень”, — прозвучал последний, хриплый голос Ламии, и пространство вокруг Игори окончательно исчезло. Он остался в пустоте, забыв обо всём. Он был ничем. Молчание заполнило его сознание, пустота стала его домом, его реальностью, его жизнью. Время как будто прекратило существовать. Всё, что было, исчезло, растворилось в холодной тишине, в которой он не мог почувствовать ни боли, ни страха, ни надежды. В этой пустоте не было ни души, ни тела, ни света. Он стал тенью. Но вдруг в этом абсолютном вакууме появился звук — сначала едва различимый, как шёпот. Искажённый, идущий откуда-то далеко, из-за предела его восприятия. Это был голос, но не человеческий. Он был переполнен отчаянием, как будто сам воздух вопил о невыносимой боли. “Ты… не один”, — звучало это слово, неясное, смутное, как пульсация во вселенной. Игори почувствовал, как это слово вонзается в его разум, заставляя его дрожать. Он пытался ответить, но голос не был его. Он был всего лишь эхом того, что стало его существованием. “Ты… забываешь”, — продолжал голос, — “Забываешь, кто ты, забываешь, где ты. Ты стал частью этой тени, но не исчез.” Игори вдруг осознал, что, возможно, он не совсем исчез. Он был здесь, в этом безвременном пространстве, и, несмотря на то, что не мог почувствовать себя, он не был полностью разрушен. Он был частью чего-то. Это не было смертью, это было нечто хуже — забытием. “Забудь, и ты будешь свободен”, — повторил голос, и в его словах таилась угроза. Он понял, что это не просто тень, а нечто, что манипулирует его сознанием. Но что это было? Его страх возвращался, обвивая его, как цепи, но в этот раз он не знал, откуда они исходят. Тени начали складываться вокруг него в нечеткие образы — на мгновение он увидел фигуру, знакомую и чуждую одновременно. Это было лицо, похожее на его собственное, но изменённое, искажённое тёмной энергией. Игори не мог понять, что это было, но чувствовал, как всё в нём сопротивляется, как его существо старается оттолкнуть эту тень. “Ты не уйдёшь, пока не примешь меня”, — шептала фигура, и её глаза сверкали холодным светом. Игори закрыл глаза, но перед ним снова появилось лицо — теперь оно было не его, а Ламии. Тень её смеялась, и смех этот был полон осуждения. Он не знал, сколько времени прошло, но ощущения боли продолжали быть с ним. Это была не физическая боль, это была боль сознания. С каждым мгновением он всё глубже погружался в мир мифов, но теперь не как наблюдатель, а как часть их. Ламия снова появилась, её лицо было не выражением гнева, а безразличия. Игори осознал, что она стала его тенью, его зеркалом, а он — её частью. Они были слились, как свет и тьма, и он был не способен отделить себя от неё. “Тебя нет. Ты здесь. Ты здесь, потому что хочешь быть здесь. Ты принял решение, Игори”, — сказала Ламия. И этот голос был не её, а его собственным, как отголосок его внутренней борьбы, его стремления выйти из этого лабиринта. Но как он мог выйти? Если реальность искажалась, если сам он был частью этой пустоты, частью этого бесконечного пути, ведущего только в темноту. И тогда, словно откровение, перед ним возникли символы. Мифологические образы, к которым он уже привык, пришли в его сознание, чтобы напомнить, что он не один. Но их фигуры не были знакомыми, они менялись, смешивались, превращались в архетипы, отражающие его собственные терзания. Тень Номмо — бога времени из мифов догонов, который тянул его в поток, а одновременно возвращал его к моменту перед падением. Эти символы не могли его спасти, но они не давали ему исчезнуть окончательно. Игори ощущал, как он теряет форму, растворяется в этом цикле, но в то же время он знал, что тень не может поглотить его полностью. Это было мучительное осознание — он не мог стать ни живым, ни мёртвым. И он чувствовал, как пустота, которую он переживал, становилась его единственным домом. “Ты исчезнешь, но останешься. И это — твоя участь”, — сказал голос. Пустота вокруг него сдавливала его сознание, и всё, что он знал о себе, распадалось на части. Он ощущал, как его внутренний мир начинает рушиться, как слепые усилия вырваться из этой бездны лишь порождают новые слои боли и страха. Игори пытался найти ориентиры, но каждый раз, когда он тянулся за чем-то знакомым, это исчезало, растворялось в туманном воздухе. Он был обнажен перед всем, что он когда-то был, и тем, чем он стал. Ламия стояла перед ним, её глаза были тёмны, как сама пустота, в которой он оказался. Её смех звучал теперь не как насмешка, а как пророчество. Она была как сама смерть, но не в том смысле, как он её понимал. Это была смерть, не физическая, а ментальная, психологическая. Смерть, от которой невозможно убежать, потому что она — часть тебя. “Ты убил себя, Игори. Это твой путь”, — говорила Ламия, её слова были как ядовитые стрелы, пронизывающие его сердце. “Ты уничтожил всё, что имел. Твои воспоминания, твои мечты, твои надежды. Ты здесь, потому что ты сам себя осудил.” Она протянула к нему руку, но это не была рука, а тень. Тень, которая поглощала всё. Игори попытался отойти, но ноги словно прилипли к земле, а взгляд не мог оторваться от Ламии, от её холодных, безжизненных глаз. Он был внутри этой тени, как муха в паутине. И, несмотря на все его усилия, он не мог вырваться, не мог вернуться. Это не было место для спасения. Это был цикл, из которого не было выхода. В этот момент, в этой вечной тени, Игори увидел нечто. Точно так же, как видят сны в моменты кризиса, когда сознание теряет форму. Это было нечто более страшное, чем его собственная тень, — некая сущность, чуждая, но в то же время знакомая. Это было божество, но не божество, как он его знал. Это было нечто древнее и искривлённое. Нечто, что слилось с тьмой и стало её частью. “Ты знал, что ты станешь частью этого”, — шептала эта сущность. Голос был мягким, как шорох пустых звёзд, и в нём скрывалась боль, отчаяние и жажда существования. Игори попытался двигаться, но его тело не поддавалось ему. Он пытался закричать, но его голос не выходил. В этом месте, в этой пустоте, он стал как сам звук — немым, но присутствующим. Его отчаяние было его жизнью, и его жизнь была его смертью. “Ты боишься исчезнуть, потому что ты боишься быть ничем”, — сказал голос. Игори понял, что его страх был не страхом смерти, а страхом того, что он никогда не был живым, что он был всегда частью этого цикла, и этот цикл — был частью его. Боль, страдание, мучение — всё это было неотъемлемо от его существования. Он был связан с этой тенью, с этой пустотой, как тень с телом. “Тебе нужно освободиться от себя”, — повторила сущность. Но как? Как освободиться от того, что ты сам собой? Как стать чем-то иным, если ты никогда не был ничем? Игори почувствовал, как его внутренний мир разрывается на части. Каждый фрагмент его сущности становился частью этого космоса, этого космического мрака, который был внутри и вокруг него. Он перестал различать, где кончается его сознание и где начинается пустота. В его голове начали всплывать образы — образы, которые были когда-то реальными, а теперь казались лишь миражами. Он увидел себя снова — на том самом месте, где всё началось. Но это уже не был он. Это была тень, форма, которую он принял. И эта тень с каждым мгновением становилась всё более явной, всё более реальной, а Игори исчезал. “Ты станешь мной”, — сказала сущность, и её слова, как яд, проникли в его разум. Тень поглощала его, и Игори понял, что он был только тем, что его осуждало. Игори больше не ощущал своего тела. Он был как пепел, рассеянный в бескрайние пустоты. В этом пространстве, где не было ни начала, ни конца, он стал лишь частью вечного цикла разрушения и возрождения. Он не мог сказать, сколько времени прошло, но каждое мгновение было пыткой. Он уже не знал, что такое быть живым. Все, что было его “я”, стало растворяться в хаосе. Он видел Ламию, она стояла перед ним, но теперь она была лишь тенью. Лицо её исчезло, заменив его неким безликим оскалом, как будто сама смерть смеялась над его страданиями. Она не говорила, но её присутствие было пугающе явным, будто её тень была частью его разума, её взгляд был взглядом, который поглощал всё, что он был. “Ты думал, что можешь выбрать, как быть?” — прогремел голос, но он исходил не от Ламии. Это был звук вселенной, звук времени, который не поддавался разуму. Он был везде, внутри и снаружи. “Ты не выбираешь. Ты никогда не выбираешь.” Игори закрыл глаза, но его сознание не могло уйти в темноту. Он почувствовал, как его собственное “я” разрушает его изнутри. Эмоции, которые он когда-то знал — страх, боль, тоска, пустота — все они стали единым хаосом, который не имел формы. Он был этим хаосом. Он был пустотой, которая не могла быть наполнена, потому что она была им. Потом, как вспышка света в ночи, перед ним возникла другая фигура. Он не мог понять, была ли она реальной, или это просто очередное видение, порождение его разума. Но эта фигура была знакомой. Её силуэт был едва различим в темноте, но в её глазах горел свет, такой яркий, что казался почти живым. “Ты потерял себя, Игори. Ты растворился в этом мире. Но это не конец. Это только начало”, — голос был тихим, но каким-то невероятно сильным, как река, которая неспешно, но неумолимо течёт в море. Игори почувствовал, как его душа расползается на части, как если бы всё, что он знал о себе, распадалось на куски, как сломанные осколки зеркала. И всё, что осталось — это этот странный свет, который снова и снова его манил. Этот свет не был спасением. Это был путь, но путь в бесконечность, в неизвестность. Он хотел повернуться, бежать, скрыться, но его движения были замедлены, словно в замедленной съёмке. Он чувствовал, как его сознание теряет форму, а его душа поглощает эту тень, становясь частью её. Но когда он пытался уйти, свет перед ним становился ярче, и его сознание снова тянуло к нему, невидимая сила заставляла его стоять перед этим источником. “Ты не можешь уйти. Ты уже здесь. Ты уже в этом мире,” — звучал голос. Но кто это был? Его внутренний голос? Или это был просто призрак того, что он когда-то знал? Игори понял, что ответ на этот вопрос не имеет значения. Он был здесь. И здесь — не было ни прошлого, ни будущего. Здесь не было ни его боли, ни его страха. Здесь была только тень и свет. И он был их частью. Этот мир был безумным, неведомым, но он стал его частью. Игори знал, что не сможет вернуться, не сможет вернуться к тому, что был раньше. Он был больше не человеком. Он был не чем-то, а ни чем-то. Он был как миф, как архетип, который потерял свою сущность. Он был как вся мифология, разрушенная и воскресшая в новом виде. И в этом разрушении, в этом абсолютном разрыве с реальностью, Игори понял, что его существование было не чем-то, что он мог контролировать. Он был частью этого процесса. Он был частью вечного цикла. И в этом понимании не было ни покоя, ни отчаяния. Только холодная, немая тишина, которая была самой реальностью. Вечная тень поглотила его.