Акт 1 — Проклятие начала. Записи Вечности. Запись 2 — Святилище обрушившихся звезд, Пьеса в минус первом действии

Ianortien

автор

Метки

Психология Ангст Дарк Фэнтези Жестокость Кинки / Фетиши Философия Психологическое насилие Мистика Психологические травмы Ужасы Попаданчество Триллер Character study Фантастика Эротические фантазии Пророчества Готический роман Этническое фэнтези Мифы и мифология Множественные финалы Темное фэнтези Боги / Божественные сущности Психологический ужас Храмы Вымышленная религия Темный романтизм Психиатрические больницы Психологические пытки Сюрреализм / Фантасмагория Лабиринты Пьеса

Описание

«Пьеса в минус первом действии» — темное фэнтези, где границы между реальностью и внутренними мирами героя исчезают. Игори Нортес, бежавший от своих демонов и переживший психическое разрушение, сталкивается с мифологическими существами, символами и зеркалами, которые отражают его сущность. Каждый мир, который он посещает, — это искаженная версия его сознания, поглощенная конфликтами, болью и страхами. В поисках себя Игори проходит через трансформацию, переживая метафизическую борьбу за свою душу

Примечания

Эта работа является дебютной. Мне хотелось создать глубокий, психологический роман. Главы, по факту, не связаны, ну, формально, сюжет их связывает, но в основном все также, 1 глава, такая же как 9, например, много чего повторяется, и эта цикличность показывает безысходность Игори Нортеса. Я просто пытался сделать психологическое безумие, это странно, знаю, но поверьте, этот стиль вас доведёт до мурашек, углубитесь в неё, она сложная, но если вы ее хоть как-то поймёте, вы себя почувствуете на месте Нортеса. И, возможно, из-за истории Игори вы даже поменяете взгляд на свою жизнь! Поймите «искусство», посмотрите под другим взглядом на эту пьесу, также, как боги и существа мифологии смотрят на всю пьесу в голове игори, хотя она таковой не является, на то она и в минус первом действии, она несуществующая, действия в этой пьесе бесконечны и, одновременно, никогда не происходившие. Локация с обложки описана в 11 главе!

Акт 1 — Проклятие начала. Записи Вечности. Запись 2 — Святилище обрушившихся звезд

04 января 2025, 04:15

Игори сидел на грязном полу душевой, глаза его были закатаны, но они не видели ничего, что могло бы успокоить его. Он лежал там, голый и мокрый, каждый мускул сжался в болезненной корке. Он ударился головой об кафель, и теперь его мир наполнился чем-то нечеловеческим, чем-то старым и изломанным. Эхо его страха растворялось в пустоте, как капля воды, поглощаемая бездной. Мысленно он пытался отделить реальность от кошмара, но у него не получалось. Тени в углах комнаты стали танцевать, формы менялись, и перед глазами возникли образы — мифологические чудовища, древние боги и боги забытых религий. Его разум пытался вырваться из этого кошмара, но те силы, что терзали его душу, были не так просты. Он не знал, где он оказался. Это было место, лишённое времени и пространства, где темные сущности из разных мифов и религий сливались в одно, невидимое, но осязаемое. Он слышал звуки, похожие на старинные песнопения, и голоса, что перекликались на непонимаемых языках. Одновременно ему казалось, что это не просто воображение, а переживание настоящей встречи с чем-то древним и злым. Все эти боги, демоны и мифологические существа как будто принимали форму его страхов, его боли. Мелькнувшее воспоминание о том, как он когда-то любил и ненавидел одновременно, как то чувство затмевало его разум и поглощало его душу, вернуло его в реальность. Но здесь не было ни боли, ни любви, только ощущение чего-то намного большего — божественного разочарования. Лица тех, кого он когда-то знал, сейчас выглядели исковерканными, как зеркала, что искажали его отражение. Сколько раз он пытался найти смысл в этом лабиринте, но каждый раз он возвращался к тому же — к пустоте, к забвению. Как и всегда, пространство вокруг него начало изменяться, став тем, что его воображение должно было бы преодолеть. Он не знал, где находился, и что это за место. Мифы, о которых он слышал в детстве, теперь оживали перед ним, и не было никакого различия между тем, что он видел, и тем, что было скрыто в туманах его подсознания. Стены кабинетов, где когда-то он сидел в психиатрической больнице, здесь сливались с лабиринтами, полными древних богов и демонов. С каждым шагом Игори ощущал, как его разум сужается, превращаясь в крошечное зерно в этом пространстве, а его тело стало тенью, отражающей эту бездну. Он хотел двигаться дальше, но что-то внутри него сдерживало его, не давая шагнуть вперед. И вот, по мере того как он оборачивался, он замечал, как стены вокруг него начали дрожать, и как темные силуэты богов, от которых он когда-то бежал, теперь окружали его. Эти сущности были частью его самого, его страха, его боли. Они не были чуждыми ему. И, наверное, это было самое страшное. Время и пространство стали всё более странными. Он увидел образы мифических существ, идущих навстречу ему — страшных, зловещих, но от этого не менее притягательных. Он попытался избавиться от этого, но с каждым их взглядом он понимал, что он стал частью этого мира. Голоса становились всё громче, все эти древние религии сливались в одно, и Игори почувствовал, как его тело сжимается под грузом их власти. Что же происходит? Почему мир вокруг него тает в этих беспокойных потоках мифов? Игори, как и прежде, был в ловушке. Но теперь он начал понимать, что нет выхода, нет спасения. Всё это — он сам, его собственное сознание. Он был тем, кто создал эту реальность, и в то же время он был её пленником. В этом мире не было больше чужих богов, не было больше мифов. Осталась только пустота, в которой он был обречён блуждать. Он почувствовал, как из его тела выходят слова, не его собственные. Слова богов, слов языков, которые он не понимал. Странные молитвы, заклинания. Он был пленником своих мыслей, своего прошлого, своих страхов. И всё, что оставалось, это застывшее понимание: когда-то, давно, он был человеком, но теперь он стал частью этого мифического мира. Игори стоял, поглощённый этой новой реальностью, и чувства, что переполняли его, становились всё более чуждыми. Он пытался воссоздать образы, но каждый раз они растворялись, как дым в темном, бесплодном небесном пространстве, где не было ни времени, ни человеческой логики. Всё вокруг него скользило, как размытые картины на изогнутых зеркалах, в которых он искал хоть какое-то отражение себя, но лишь видел пустоту. Всё его восприятие исказилось — искаженные формы древних богов, невообразимые существа, сплетающиеся в один огромный, несвязанный поток. В какой-то момент он ощутил холод, который проникал в самое его существо. Словно оно, его сознание, стало частью мира, где существовало нечто более древнее, чем всё, что он когда-либо знал. Этот холод не был материальным. Это был не просто внешний фактор, а нечто, что проникало в него, нарушая все его границы. Он понял, что он не просто наблюдатель в этом мире — он был его частью. С каждым дыханием мир вокруг него становился всё менее человеческим, всё более чуждым. В этих странных пространственных перекрёстках он встретил силуэты, которые казались ему одновременно знакомыми и чуждыми. Лица забытых богов, их культовые символы и ритуалы, переплетённые с его личной травмой. Всё это перекликалось с его внутренними болезнями, но в них было что-то гораздо более страшное, что не поддавалось разумному объяснению. Он ощущал не только их взгляд, но и как они касаются его души, вытягивая из него последнее остаточное сопротивление. Эти сущности не нуждались в словах. Они проникали в него через воспоминания, через страхи. Они знали его до последнего вздоха, и их молчаливое присутствие поглощало его остаточную человечность. Игори осознал, что каждое их прикосновение отзывалось в его глубинах, в местах, где лежат скрытые части его подсознания. Забытые молитвы, образы, священные символы, все они были связаны с его личными демонами. Они не пытались его уничтожить, они пытались поглотить его, стать его частью. Этим существам было всё равно, что он чувствует — их цель была не в разрушении, а в поглощении. Из этого лабиринта не было выхода, но в его отчаянии Игори не чувствовал даже сопротивления. Он принял эту пустоту как данность, как часть своего существования. Каждое движение в пространстве и времени теперь казалось символом его падения. Зеркала, что окружали его, искажали и поглощали его реальность, погружая его в череду необъяснимых состояний. И вот, в этом мире, где всё существовало в многомерном переплетении мифов и жутких религиозных тайн, Игори понял свою роль. Он был тем, кто порождал эти формы, но в то же время и тем, кто оказался в ловушке, созданной им самим. Внезапно в воздухе начали появляться символы, древние знаки, которые он видел в забытых книгах и древних рукописях. Это были знаки древних религий, боги, которых он давно забыл или отверг. Их руки тянулись к нему, но их прикосновения не причиняли боли. Это было нечто более странное — ощущение, что он становился частью их мифов. Он был соединён с ними. Он был живым воплощением этой древней тирании. Все эти символы сливались в одно, и Игори вдруг понял, что сам был отражением этих существ, их культов, их бессмертных сил. Он начал шагать, медленно, будто против своей воли. Каждое его движение было выстрадано, как последнее сопротивление. Каждая ступенька, каждый взгляд в эти зеркала, всё это было частью его путешествия в неизведанное. Он был не просто свидетелем, он был тем, кто двигался вперёд в этот мир. Мир, где мифы и религии переплетались, где его собственные страхи и боли становились реальностью, а сам Игори был просто фигурой на шахматной доске. Но что было его целью? Что было на самом деле скрыто за этим лабиринтом символов и мифов? Игори не знал. Но его шаги всё шли, его тело двигалось, как неуправляемая кукла, и его сознание, всё более и более растворяясь, только чувствовало одно — этот мир был частью него. Игори продолжал идти, и с каждым шагом его тело становилось всё легче. В какой-то момент он понял, что уже не контролирует свои движения, они стали автоматическими, как у теней, у которых нет собственного сознания. Зеркала теперь отражали не его физическое существование, а его внутренние процессы — всё, что было скрыто в глубинах его разума, под тонким слоем его оболочки. И вот в одном из зеркал он увидел не отражение, а нечто иное. Тёмный силуэт, стоящий на краю его восприятия, сливающийся с темнотой. Существа, подобные этому, были теми самыми демонами, с которыми он сталкивался в своих кошмарах, но теперь они не были злыми. Нет, они были частью него, частью его страха, боли и самого существования. Они не пытались его уничтожить — они стремились быть понятыми, и он осознал это слишком поздно. Он был не врагом, а собратом, не чуждой тенью, а тем, кто живёт внутри него. Тот силуэт в зеркале, этот зловещий образ, становился всё более ясным. Это было его собственное отражение, но не то, которое он знал. Оно не было человеческим. Оно было не существом, а метафизическим образованием, воплощением того, что он всегда пытался скрыть от себя. Он видел свои старые воспоминания — моменты, когда он чувствовал себя беспомощным, разрушенным, заблудившимся в собственных демонах. Эти моменты стали настоящими. И теперь, когда он видел их перед собой, он понял, что не существует разграничений между тем, что он пережил, и тем, что он стал. Это было одно и то же. Мифологические образы, с которыми он сталкивался, сливались с его личной историей. Древние боги, которые казались ему настолько чуждыми, теперь были его внутренними архетипами. Они не могли существовать отдельно от него, потому что в каждом мифе, в каждой религии была часть его самой сущности. И Игори начал понимать — он сам был мифом. Его существование было создано через его собственные страхи и верования, его представления о себе и о мире. Его жизнь была иллюзией, в которой он сам был и создателем, и жертвой. Зеркала, теперь казавшиеся не просто отражениями, а порталами в миры, где каждое его воспоминание оживало, врывались в его сознание. Он видел руины, которые были и реальными, и символическими, образы богов, воздвигнутых в пустых залах, и храмы, наполненные тенями. Эти изображения не говорили ему ничего нового, но каждое из них было древним знаком, меткой, отражающей его душевное состояние. И чем больше он видел, тем более он осознавал — его страдания были частью этого мира. Он был как древний жрец, который не мог отречься от своей веры, несмотря на то, что она приводила его к разочарованию и боли. Один из образов вдруг стал ярким и четким. Это была древняя статуя, разрушенная временем, но всё же стоящая. Статуя какого-то забытого бога. И, несмотря на её разрушение, в её глазах было что-то живое. Игори подошёл к ней, и его сердце замерло. В этих глазах он увидел себя. Это был его взгляд, его страхи, его самые сокровенные желания и отчаяние. Бог, стоящий в этих руинах, был частью него. Это было то, что он отвергал, но не мог избежать. Он пытался отойти, но что-то удерживало его. Это было не физическое препятствие. Это было, как будто его собственная душа цеплялась за этот момент. Он не мог уйти. Он должен был признать то, что он стал частью этого мира, частью мифа, частью боли и страха, который всегда был с ним. Вокруг него начали появляться другие фигуры, более определённые и настоящие, чем те, что возникали раньше. Это были существа, которые были воплощением его самых глубоких тревог. И теперь, когда он стоял среди них, он осознал, что они не были врагами. Это были части его, те аспекты его сущности, которые он всегда боялся признать. И теперь, когда они смотрели на него, он не мог больше скрыться. Он должен был взглянуть на них — на свои страхи, на свои демоны — в лицо. Игори сделал шаг вперёд, и в этот момент пространство вокруг него начало исчезать. Зеркала, символы, статуи — всё начало таять, растворяться в пустоте, как будто этот мир сам себя поглощал. Но перед тем, как всё исчезло, он понял — это было не разрушение, а возвращение в исходную точку. В этот момент Игори почувствовал не страх, а покой. Он не знал, как долго будет длиться этот момент, но ему не нужно было знать. Всё, что он должен был понять, было уже здесь. Затем пустота начала поглощать и его самого. Игори ощутил, как его тело растворяется в этом мрак. Это было похоже на смерть, но не на ту, о которой он всегда думал. Это не было кончиной, это было избавлением от иллюзий, освобождением от самой тяжести его существования. Он не ощущал боли, только пустоту, которая, однако, не пугала его. Напротив, она была лёгкой и просторной, как безбрежное пространство, в котором исчезали все переживания, все страхи. И в этой пустоте Игори почувствовал нечто большее, чем он когда-либо испытывал в жизни. Он оказался в месте, которое не имело формы. Здесь не было ни света, ни тени, ни звуков, ни запахов. Это было пространство, лишённое всех ориентиров, но в нём было что-то знакомое. Он не мог описать это, но ощущал, что здесь ему не нужно ничего искать. Всё уже было вокруг него, и, возможно, он сам был этим всем. Мифы и религии, все эти боги и демоны, все эти архетипы, с которыми он столкнулся, были не чем иным, как частями его самого. Он осознавал, что они не существуют отдельно от него, что они — не более чем метафоры, выражения его внутренних переживаний и конфликтов. И вот, в этом пространстве, когда всё было растворено, когда не было ни времени, ни места, он снова услышал тот голос — тот, что звучал в зеркалах. Голос теперь был не страшным, а ясным, наполненным покоем, который Игори никогда не знал. — Ты пришёл, — прошептал голос. — Ты вернулся домой. Игори закрыл глаза, и в этот момент всё, что он знал о себе, распалось. Он больше не был человеком, не был заключённым, не был тем, кто пытался сбежать от своих воспоминаний. Он был тем, кто осознал свою природу, кто принял свою тень. Он понял, что вся его жизнь, вся его боль, все эти вечные поиски смысла были частью его пути, частью его преображения. Как и все мифологические герои, он прошёл через смерть и воскресение, но теперь, когда он стоял в этом пространстве, он осознал, что его путешествие не имело конца. Это не было цикличным процессом, где каждая смерть была только предвестником следующего возвращения. Это было цикличным, но и бесконечным, потому что истинное понимание невозможно достичь. Всё, что он пережил, было не завершением, а переходом. И этот переход был тем, что вело его вперёд. Свет, который не был светом, и темнота, которая не была тенью, начали сливать его сознание с пространством, в котором он находился. Он почувствовал, как его сущность растекается, как его индивидуальность исчезает. Он был не больше чем поток мысли и чувства, божественной субстанцией, без начала и конца. Вдруг он снова увидел небо — только теперь оно не было ни тёмным, ни светлым. Оно было абстрактным, неподвластным земным категориям. И в этом небе, в бескрайности, он услышал голоса. Они не были словами, но их смысл был ясен. Эти голоса не требовали ответа. Они не задавали вопросы. Они были всего лишь звуками, из которых складывалась сама суть бытия. «Ты понял?» — прозвучал один из голосов. Это был вопрос, который он слышал снова и снова в разных формах, в разных мирах, в разных эпохах. Но сейчас, когда его тело растворилось, когда его личность уже не существовала в привычных категориях, он смог ответить. — Я понял, — произнёс он тихо. Но это был не ответ. Это была лишь форма того, что было непониманием, что было признанием бесконечной правды. Суть его существования заключалась в том, чтобы быть частью этого цикла, чтобы становиться тем, что он есть, и тем, что он может быть. Небо начало колебаться. Светлые и тёмные волны начали слипаться, образуя новые образы, новые мифы, которые не принадлежали ни ему, ни кому-либо ещё. Это были образы, которые не имели формы. И в этом хаосе, который он теперь понимал как порядок, Игори наконец почувствовал не разрыв, а единство всего, что было, есть и будет. Он продолжал быть, но его существование стало неважным. Важно было лишь то, что это существование было частью великой, вечной силы. С каждым мигом пространство вокруг Игори становилось все более изменчивым. Оно было не статичным, а живым, как бы пульсировало, реагируя на его мысли, чувства и воспоминания. Он ощущал, как его разум плавно сливается с этим миром, как его сознание становится частью этой бескрайности. В его восприятии начались возникать образы: неведомые существа, архетипы, мифологические символы, которые медленно раскручивались, принимая форму и значение, отражая его внутренний мир. Это не были простые иллюзии. Эти существа не были абстракциями. Они были его страхами, его желаниями, его внутренними конфликтами. Игори наблюдал, как древние боги и демоны, существа из разных мифов, начинают сходиться и взаимодействовать. Они не были ни злыми, ни добрыми. Они были беспристрастными, как сама жизнь, не оценивающими, не судящими. Эти мифологические фигуры отражали все оттенки человеческой души, её светлые и тёмные стороны. Он видел не только греческих богов, но и египетских, шумерских, индуистских — все эти образы переплетались, создавая невообразимую картину, в которой Игори был частью, но одновременно оставался внешним наблюдателем. Какой-то древний шумный бог, похожий на Ямара, владыку смерти, склонился к нему, его глаза сверкали огнём. Голос этого существа был громким и многоголосым, как будто исходил из самой земли, из всех её расщелин. — Ты прошёл путь, — проговорил он. — Но понимаешь ли ты, что путь этот не заканчивается? Ты вернёшься вновь, ибо нет конца, лишь возвращение и преображение. Ты — одна из форм нашей бесконечной игры. Игори не мог найти слов. Но он знал. Он знал, что это не просто слова. Это была вечная истина, символическая реальность, в которой пребывал. Он ощутил, как эти слова становятся частью его сущности, частью той неизбежной цикличности, что наполняет мир, где смерть и жизнь — не противоположности, а одна сущность. Его сознание продолжало расширяться. Он видел множество миров, множественные существования, которые существовали одновременно, без четких границ. Игори понял, что все эти миры были в нём самом. Он был одновременно и их создателем, и их уничтожителем. В его душе было место для всего — и для тирании, и для милосердия, для света и тени. Он осознал, что ни одно существо не существует отдельно от другого, что вся эта реальность была лишь проекцией внутреннего мира каждого. Эти мифологические миры были его психикой, его духом, его вечным поиском. И тогда неведомая сущность, столь древняя, что её форма была немыслимой, протянула к Игори свою руку. Она была частью мира, частью того, что он теперь воспринимал как вечность. Эта сущность была одновременно знакомой и незнакомой, её силы переплетались с теми архетипами, что ему были знакомы, и теми, что он никогда не мог бы понять. — Прими это как часть себя, — сказала она. — Ты всегда был этим. Вся твоя боль, вся твоя борьба с собой, с миром — всё это было нужно для того, чтобы осознать, что ты — это все. Ты — бессмертен, как эти миры. Ты вечен. Игори протянул руку, и почувствовал, как холод этого существа проникает в его сущность, как его мысли сливаются с этим вечным, бесформенным существом. Он не знал, что произошло с его телом, но он ощущал, как его душа и сознание сливаются с чем-то бесконечным. Всё, что он знал до этого, исчезло. Он стал частью этой бескрайности, частью тех мифов и богов, с которыми он столкнулся. И все они были частью него. Поглощенный этой туманной бесконечностью, Игори ощущал, как его тело, если оно еще можно было назвать телом, растворяется в самой ткани мира. Он больше не был существом, стоящим на границе этих реальностей. Он стал всем и ничем одновременно. Каждое движение, каждый взгляд, каждое дыхание — теперь они не были привязаны к его человеческой форме. Он стал потоком, который тек через эпохи, народы и мифы, переживая моменты времени, как если бы они были одной непрерывной сутью. В его разуме возникла новая форма существования — не просто наблюдатель, а нечто большее, что охватывает всё, что было и что будет. Он стал архитектором этих миров, самовлюбленной тенью своего разума. Его разрыв между “я” и “мир” исчез, как туман, поглощаемый восходом солнца. Он теперь жил в каждом моменте, в каждом событии, в каждой мысли других существ. Игори понял, что никогда не будет снова тем, кем был. Но чем больше он проникал в эту бездну, тем сильнее была боль. Она не была физической. Это была боль осознания — непреодолимая и бесконечная, как сама смерть. Он видел, как его старые чувства, воспоминания, искаженные страхи, вдруг стали реальностью. Игори ощущал, как будто каждая его тревога стала олицетворенной силой, воплощенной в мифологических существ, бесчисленных божествах, коварных демонах, образах его самого и его страхов. Но самые страшные из них были не внешними существами, а теми, что прятались внутри него. Ведь они были его собственными проекциями, его отражениями, его личными истинами. Он увидел в темных водах реки Леты, где отражались множества богов и демонов, — каждого из них, с их силами и слабостями, с их собственными путями к саморазрушению. Этот мир был не просто проекцией мира мифов. Это был его мир. Его страхи и желания, его подвиги и провалы. — Ты вернулся, — раздался голос, который эхом отозвался в его разуме. Он узнал этот голос, хотя и не мог бы сказать, откуда он ему знаком. Это был тот же древний сущий, что пришел к нему раньше, в начале пути. Но теперь его голос звучал не как предупреждение, а как неизбежный факт, как просто часть его собственного существа. — Ты, как и мы все, пришел к точке без возврата. Все, что ты когда-то знал, все, что ты когда-то чувствовал, теперь стало частью тебя, частью этого мира. Ты — не более чем шаг, который нужно было сделать, чтобы стать всем. Но не бойся этого, Игори. Это то, что ты искал. Это то, что ты всегда был. Его мысли снова начали разрушаться, поглощенные этой абсолютной истиной. Его сознание не могло сопротивляться этому потоку, как если бы его разум оказался на грани разрушения. В мире, где мифология, религия, искусство и психология переплетались в неразделимую субстанцию, Игори чувствовал, как его личность распадается, уступая место более глобальному, неопределенному “я”, в котором не существовало различия между творцом и творением. Он увидел, как пространство вокруг него начинает менять свою форму. Существа, которые появились перед ним, словно растворялись и превращались в одно целое. И те, кто были его врагами, и те, кто были его союзниками, и те, кто были его отражением — все они сливались в одно неведомое существо, не имеющее имени и формы. Они были его страхами, его желаниями, его надеждами и его мучениями. Игори, как и все эти существа, был частью бесконечной игры, которая не имела ни начала, ни конца. Как темные воды поглощают свет, так и Игори растворялся в бескрайности своего разума, а его тело — последнее прибежище его самости — исчезало, не оставляя ни звука, ни воспоминаний. Это было не просто исчезновение — это было превращение. Он не был ни живым, ни мертвым. Он был как нечто между, как тень, что растворяется на границе света и темноты, не имея начала и конца. Но в этой бескрайности было нечто — нечто твердое и древнее, что вырывалось из этой вечной тьмы, как древний миф, забытая религия, о которой уже никто не помнил. Это не было ничем материальным, а все же это ощущалось настолько сильно, что становилось плотным. И, как все мифы, оно имело смысл, но его нельзя было выразить словами. В этом странном мире, где сознание Игори было обнажено до самого своего ядра, он встретил древние архетипы, старые божества, забытые существа, которые скользили в его сознание, оставляя за собой шлейф своих сил. Это было пространство, где мифологии переплетались, где боги и демоны сливались, образуя новые формы. Но каждый из этих образов был частью его самого, частью его внутреннего мира. Существа, что он встречал, не были страшными. Они были частью его боли, его пустоты, его противоречий. Одно из них, существо, покрытое черными перьями, как тень, стояло перед ним, его глаза мерцали, как свет от звезды, и Игори почувствовал, как его сознание мгновенно сжалось в эту форму. “Ты здесь, потому что не хочешь понять, кто ты есть, — сказал голос, будто исходящий от самого существа, и каждый его звук отзывался в самых темных уголках сознания Игори. — Но ты уже знаешь. Ты уже знаешь, что ты — не только этот мир и не только эти боги. Ты есть все, и все есть ты.” Игори молчал. Он пытался ответить, но его голос был как эхо в пустоте, не имеющее формы. Он не знал, что сказать, потому что не знал, что думать. Мир вокруг него продолжал крушиться, его образ изменялся, превращаясь в нечто невообразимое. Но каждый шаг был шагом к истине. К той истине, которую он так долго избегал. “Ты должен признать свою природу, Игори, — голос звучал все громче, все более властно. — Только тогда ты сможешь обрести мир. Но для этого тебе нужно пройти через тьму.” Он закрыл глаза, и перед ним снова возникли образы — древние, забытые. Образы богов, которых он встречал в своем путешествии по мифологиям. Они были одни, но все они были связаны друг с другом, переплетались в пространстве. Игори чувствовал, как их силы тянутся к нему, как они пытаются овладеть им. Но теперь он знал, что это не их силы, а его собственные. Он был одним с ними. И он принял это. Он принял, что вся эта боль, все эти страхи, все эти мифы, все эти боги — это его части. Он был и божеством, и демоном. Он был и живым, и мертвым. И только через это принятие он мог освободиться. Только в этом осознании он мог найти путь. Путь к самому себе. В этот момент его сознание словно распахнулось, и Игори почувствовал, как он отрывается от всего, что было до этого. Он уже не был только человеком, он был бесконечностью, он был всем. И в этом бескрайности не было места для страха, не было места для боли. Только пустота. Но эта пустота была полной. Взгляд его устремился в темный космос, в этот мир, который он сам создал, и который был частью его. В этом мире не было ни начала, ни конца. И это было освобождением.