Сердцепреклонённые

*** Табло «Вернитесь на свое место» несколько раз мигнуло и погасло. Девушка отдёрнула шторку, посмотрела в иллюминатор. Вместо земли под ними проплывали зелёные и серые пятна, покрытые клочьями тумана. Сидевший рядом мужчина с желчным лицом кэгэбшника успокаивающе накрыл ее ладонь своей. — Скоро посадка. Если хочешь, можем заказать ещё тоника. Она не ответила, но и руку не отдернула. Откинулась на спинку сидения и закрыла глаза. Ей до сих пор не верилось, что она, пусть и ненадолго, возвращается в Россию. В страну с новым названием, переписанную накрасно перестройкой и путчем. Они вышли из салона самыми первыми. Мужчина галантно держал её под локоть и улыбался во весь рот в ответ на улыбки бортпроводниц, выстроившихся у трапа. На его спутнице были чулки со швом и узкая юбка выше колена. В аэропорту на неё косились так, словно она была одета крайне вызывающе. Девушка усмехнулась: кое-что в этой стране оставалось неизменным. — До Тулы доедем на автомобиле. Там нас встретят. — Дай сигарету, — попросила она хрипло. — Ты же знаешь, я не курю, — слегка раздраженно ответил он и отпустил её локоть. — Я получу наш багаж, а ты постой тут, хорошо? Она отвернулась. Мимо суетливо текла толпа — все были одеты как попало, никакого шика. Впрочем, в Лос-Анджелесе люди тоже одевались просто и зачастую безвкусно — шорты, кеды, ковбойские шляпы. Но девушка ещё помнила остатки советской элегантности, с которой были одеты её соотечественницы, когда она была в этом аэропорту в последний раз. Она остановила какого-то длинноволосого парня в тёртых джинсах просьбой закурить. Тот с готовностью достал пачку «Кэмэл». — Спасибо, бэби, — лучезарно улыбнулась девушка, вытягивая сигарету из помятой пачки. — Девушка… а может, телефончик дашь? — спросил он, пялясь на её коленки. — Я замужем, — она повернула руку с сигаретой так, чтобы ему стал виден тонкий золотой ободок на безымянном пальце. Парень понимающе хмыкнул, бросил прощальный взгляд на её ноги и ретировался, не забыв забрать свою пачку с оставшейся сигаретой. «Факин сакер бастард», сквозь зубы процедила она. Выйдя из здания аэропорта, девушка закурила. Накрапывал редкий весенний дождик, но было тепло и пахло озоном. Рядом со стоянкой автомобилей вытянулся ряд телефонов-автоматов в прозрачных стеклянных пузырях. Она подошла к одному такому телефону и сняла трубку. Гудка предсказуемо не было, как и у неё с собой не оказалось российских денег. — Чёрт возьми! Я ищу тебя по всему аэропорту! — её спутник подлетел, как рассерженный шмель, и схватил её под руку. — Отпусти, — процедила она. — Как мне надоели твои выкрутасы. — Ну так брось меня, — с вызовом произнесла девушка. — Я тебе это ещё в Лос-Хамовске предлагала сделать. — Нам пора, мы и так потеряли кучу времени с этой задержкой рейса, — игнорируя её слова, он упрямо тащил свою спутницу за собой. — Да отпусти ты меня! — заорала она на весь аэропорт, и на них начали оглядываться. — Сама пойду, — сказала она уже спокойнее, жалея, что сорвалась. В России у неё всегда было плохо с выдержкой. Мужчина арендовал тёмно-зелёную «Дэу», в багажнике которой уже устроились два их чемодана. Оба предпочитали путешествовать налегке. Девушка демонстративно села на переднее сидение, хотя он галантно раскрыл перед ней заднюю дверь. Тут же покрутила колки магнитолы, выбирая музыку в дорогу. Играло какое-то занудное советское старьё, и девушка уже отчаялась найти что-то под свой вкус. Пока сквозь треск помех радиоэфира не прорвалось задорное «Помоги, помоги, я солдат твоей любви». Это так напоминало дурацкие песенки из американских телешоу, что она оставила эту волну и, скинув туфли, устроилась на сидении с ногами. — Пристегнись, — бросил её спутник. Розовый утренний свет преобразил серые панельки. Теперь они выглядели словно пряники, облитые глазурью. Дождь кончился, и выглянуло робкое солнце. Девушка спрятала глаза за тёмными очками и продолжила смотреть в окно. Всё те же красно-белые трамваи, обветшалые маковки церквей, тополя. «Дэу» пронеслась мимо школы, где оканчивала десятилетку, мимо детской киностудии, куда она ходила от скуки. Да, после Москвы и Ленинграда Тула казалась ей скучной. Впрочем, скучала она и в Париже, и в Лос-Анджелесе. И в Ленинабаде, откуда была родом. Она не заметила, как доехали до гостиницы. В номере, отвечающем лучшим стандартам советского обслуживания, она плюхнулась на кровать и устало вытянула ноги. Мужчина сел на краешек и несмело погладил её по ноге. — Не забудь, что в семь ты должна быть в ресторане. Пожалуйста, надень то платье, которое я купил тебе специально для этого вечера. — Отстань. Она достала из сумки старый номер «Транс Юроп Экспресс» и сделала вид, что погружена в чтение. Он коротко ругнулся сквозь зубы и вышел из номера, громко хлопнув дверью. Девушка рассмеялась, но очень скоро её смех стал истерическим, и она резко оборвала саму себя. Вышла на балкон, посмотрела вниз. Внизу просыпался город, давно забытый, так не похожий на разноцветные, горящие неоном улицы Лос-Анджелеса. Последний год они жили в дуплексе на углу Вайн и Мелроуз-авеню, недалеко от знаменитых ворот студии «Парамаунт», где кипела жизнь, а знаменитых киноактёров можно было увидеть на расстоянии вытянутой руки. Они всегда улыбались, хоть и прятались за тёмными очками. А вот она так и не приобрела привычку улыбаться без повода. «Ты настоящая русская», говорил ей Бен, один из немногих приятелей, одобренных мужем. «Я наполовину турчанка», смеялась она, и он недоверчиво цокал языком, с восхищением рассматривая её лицо с белоснежной, точно фарфоровой кожей, которую она тщательно оберегала от загара — ещё одна не приобретённая привычка. Мимо гостиницы проходили люди. Серые лица, серые плащи. Она вдруг громко рассмеялась, и парочка прохожих недоумённо посмотрели вверх. — Хэллоучик! — жизнерадостно крикнула девушка. — И идите нахуй! — русский мат обжёг язык, но стало хорошо. Спокойно. Словно она действительно вернулась домой. — Сумасшедшая какая-то, — покачала головой женщина в косынке. «Это точно», подумала девушка и, подтянувшись, уселась на перила. *** Алик сошёл с выщербленных ступеней дрянного окраинного клуба, прикурил первую утреннюю сигарету. Разбитые губы саднили, но за пазухой грела сердце толстая пачка российских рублей. Майское утро было похоже на обезжиренный кефир. Туман оседал на крышах домов, и из-за него поблёскивающие капли дождя на козырьках казались брильянтами в молоке. Ещё не выключенные фонари отражались в мокром асфальте. Окраина хоть и была одета в сиротливо-бедняцкое рубище советской эпохи, но её всегда можно преодолеть своими шагами. Встать на сторону сияющих полярным сиянием витринных окон, обещающих роскошную жизнь, кованых жалюзи и белых, как кусок сахара, новостроек. Но всё это — фальшивые декорации такой же фальшивой жизни. В которой из настоящего осталась только кровь. Он улыбнулся новому дню разбитым ртом. Боль окружала его, как щит, не позволяющий подступиться беспамятству. Каждый пропущенный удар — напоминание о собственной слабости, о собственном страхе. Он ненавидел свой страх, который отравлял душу ещё со времён Афгана. Именно страх был самым опасным и изобретательным врагом. Сорняком, душащим цветок души. Когда ты видел смерть на расстоянии вытянутой руки, когда ты дотрагивался до мёртвого, ощущая между пальцами мягкое мозговое вещество, этот сорняк начинал оплетать твою волю ещё быстрее. Там, в Кабуле, никто не хотел умирать. Даже за иллюзорную Родину. Главным желанием было дожить до смены, до пересылки, до дома. Просто дожить, не вернувшись домой останками, собранными с жирной, чёрной земли у подножия мраморных гор. Существует тысячи способов убить себя. Но Алик предпочёл умирать медленно. От него осталось лишь тело, а душу давно выжег Афган. Подпольные бои — развлечение в духе эпохи, шоу ручных обезьянок, запертых в капкане ринга. Пять раундов по четыре минуты на передовой линии борьбы. Не только с противником или смертью, но и с самим собой. Там, за канатами, жаждали крови те, у кого хватит денег, чтобы купить целую вселенную. Не говоря уже о десятке боевых петрушек, каждую ночь потехи ради добровольно превращающих себя в вывернутую упаковку для сырого мяса. Те, кто замазывает чужой кровью трещины своего мира. В глазах крутобёдрых шлюх, которых они таскали за собой, яркие звёзды восторга взрывались, как салют. Наблюдать за тем, как крепкое молодое мясо калечит друг друга — кайф, который не сравнится с вялыми подёргиваниями членов одышливых толстосумов внутри их упругих вагин. Алик с усмешкой замечал про себя, что каждая из них была бы не прочь войти с победившим бойцом в жёсткий контакт. Ярость в глазах убийцы может быть большим фетишем, чем баксы и кокаин. Звук гонга был похож на лязг косы. Суетливый рефери, полосатый, как чёрно-белая оса, метался по рингу. От рук прикормленного врача пахло камфарным спиртом и чужой кровью. Он крепкий боец, и на ринге выглядел победителем. Несмотря на то, что короткие волосы его слиплись от пота, а осколочный шрам над губой, подсвеченный безжалостным софитным солнцем, уродовал лицо. Он смотрелся воином, когда стрелял в душманов, он смотрелся им и сейчас, когда кружил рядом с противником, стараясь не подпускать его слишком близко. — Прикрывай голову! Не подходи к нему! — Прикончи его, давай! — Береги голову, блять! Не подставляйся! Эти реплики сливались в сплошной красный шум. На долю секунды в распалённых выкриках из зала ему почудился голос отца. Но это всего лишь адреналиновая галлюцинация: его отец никогда не встал бы рядом с этими жлобами, набитыми валютой и кокаином. Грубые руки врача обрабатывали его лицо. Бой закончился, но война внутри него не имела конца и края. Вбивая своего противника лицом в пол, он думал не об очередной победе, а о том, что в его бесконечной цепи саморазрушения нет ни одного неразомкнутого звена. Он выходил на ринг с целью подставиться и хорошенько искалечить своё тело, выкованное в горниле войны и смерти, но натренированная, звериная натура каждый раз брала своё. Кулаки тряслись от напряжения, а в голове пульсировала только одна мысль: «Ну, давай, скот, дёрни меня, дай только повод тебе въебать». И повод всегда находился. Стратегия любой войны — игра по правилам, и побеждал всегда тот, кто их не нарушает. Стратегия нового мира — игра по своим правилам, и побеждает всегда тот, кто их устанавливает. Алик нарушил правила войны в тот момент, когда принял предложение Зураба работать на него. Но всё равно вышел победителем из схватки с совестью. Потому что для него установили другие правила. И выходит до сих пор, оставляя себе увечья и раны, как искупительную жертву. Эльза ещё спала спокойным утренним сном. Тень от длинных ресниц падала ей на щёки, а лицо было омыто бледным светом, точно на засвеченной фотоплёнке. Весёлая, красивая не столько лицом, сколько своим неунывающим жизнелюбием. Добрый, солнечный зверёк. Алик был благодарен ей за то, что всегда его принимала и не тянула жилы, когда видела, что ещё немного — и у него сорвёт башню. Идеальная спутница, его ремень безопасности, который должен накрепко пристегнуть к жизни. Но чувство вины неизменно оказывалось сильнее. Он не любил её. Именно поэтому задаривал цветами и цацками, стараясь не то откупиться, не то выразить благодарность за то, что та вытащила его из дерьма. Увела с обрыва. Обогрела своей заботой и нежностью. — Просыпайся, детка, — он лёг рядом и поцеловал её в висок, не боясь испачкать подсохшей кровью. — Смотри, что у меня для тебя есть. Эльза открыла сонные глаза и не сразу смогла сфокусировать взгляд на разноцветных банкнотах в руках у Алика. Но затем, разглядев, радостно взвизгнула и обняла его за шею, словно не замечая синяков и ссадин, покрывающих его радостное, но в то же время измученное лицо. — Ну, что ты хочешь? Колечко, платьице? — он чувствовал себя Дедом Морозом, который раз за разом дарил сказку своей милой маленькой девочке. И радостные искры в её глазах в такие моменты были ему дороже всего на свете. — Всё хочу! И колечко, и платьице. И ещё фату, настоящую, чтобы со шлейфом. — Ты будешь самой красивой невестой, — искренне сказал Алик, любуясь её щенячьими играми с этими кровавыми бумажками, — может, чёрт с ней, с пышной свадьбой? Тихо распишемся и уедем к морю. Хочешь в Геленджик или в Ялту? — Мы же договаривались уехать в Америку. Ты слово дал! — глаза девушки потемнели. — И как это чёрт со свадьбой? Я девкам своим праздник обещала, они все на подарок уже скинулись. — Ну праздник, так праздник, — покладисто ответил Алик. — Ты главное не пожалей потом, что замуж за меня выскочила. — Алик, ну что ты вновь начинаешь? — её руки ласково провели по избитому лицу, очерчивая контуры гематом. — Ты у меня самый лучший, самый честный, — умелые пальцы скользнули вниз по животу, забрались под ремень, — самый сильный… Алик резко отстранился, но тут же смягчил свою грубость тем, что поцеловал её в ладонь. Эльза порывалась что-то сказать, но он вдруг выпалил отчаянно: — Как человек, я вместилище дерьма, Эль. Тебе-то я могу честно в этом признаться. Она вновь обняла его, положила голову на плечо. — Хватит наказывать себя прошлое. Ты ни в чём не виноват. Ты защищал Родину. Милая, наивная Эля. Если бы она только знала… Алик стиснул зубы, чтобы не сорваться. Отчаянная злоба красной волной прошла сквозь сердце и замерла в горле, натолкнувшись на невысказанное. — Ладно, детка, не засоряй свою хорошенькую головку всяким дерьмом. Беги, перемерь там все шмотки, какие понравятся. *** Зал ресторана был помпезным, с псевдоантичными колоннами и мозаикой в советском стиле. Тут и там стояли напольные вазы с сухими цветами. Варварская эклектика. Девушка вздохнула. Она, в своём чёрном платье и сложной причёской кинозвезды выглядела здесь несколько инородно. Платье, купленное в бутике «Шанель», было безукоризненно элегантным, но знание о том, кто купил его для неё, делало эту вещь ненавистной. «Надо выбросить его после этого вечера», пронеслась внезапная мысль. Девушка постаралась придать лицу слегка растерянное выражение и огляделась, выискивая нужного ей человека. — У вас заказано? — к ней подлетела хорошенькая официантка в белом накрахмаленном переднике, с тяжёлой кожаной папкой в руках. — Нет, я… — Лиана, проводи девушку за наш столик. Она со мной. Девушка обернулась, и сердце её пропустило удар. Голос принадлежал пожилому кавказцу в дымчатых очках. Он тонко улыбался, но глаза оставались холодными, с интересом оглядывая девушку. Она невольно поёжилась. Тёмные глаза мужчины, казалось, просвечивали её, как рентгеном. «Кажется, это будет непросто», промелькнула тревожная мысль, но девушка тут же взяла себя в руки. Выдержка у неё была железной. — Ещё с утра я была сама по себе, — сказала она чуть свысока. — А я исправил это недоразумение, — он легко поклонился ей. — Я не буду досаждать вам, просто провожу за столик. Видите ли, все остальные столики заняты, а вы одеты явно не для того, чтобы провести этот вечер в менее престижном месте. — Вы проницательны, как дьявол, — съязвила она. Мужчина рассмеялся неприятным сухим смехом. — Идёмте, вы ещё успеете поупражняться в сарказме. Как вас зовут? — Алика. — Красивое имя. Не русское. — Это было сказано с подтекстом? — Ничуть. Просто констатация факта. Он взял её под локоть и повёл к своему столику в дальнем углу. Алика посчитала, что вырывать руку на глазах у присутствующих будет ниже её достоинства, поэтому стерпела это прикосновение. Когда они подошли, он отодвинул её стул, а сам сел напротив. За столом уже сидели двое кавказцев, одетых в чёрное. Один был высоким и худым, с длинным лицом и тёмными волосами, другой же, наоборот, оказался приземист и полноват. Перед ними стояло большое блюдо с шашлыком, утопающим в свежей зелени, а в корзинке лежал лаваш, пахнущий свежевыпеченным хлебом. — Позвольте представить вам моих племянников. Это Тимур, — он кивнул в сторону высокого, — а это Бесо. — Очень приятно, — осклабился Тимур. Его глаза маслянисто заблестели. Бесо молча кивнул и вернулся к шашлыку. — А мою прелестную спутницу зовут Алика. Девушка кивнула и наметила скупую улыбку. Сам мужчина не представился, но она и так знала его имя. Краем глаза она отметила мужчин в чёрных кожаных куртках, сидевших за пустым столом в самом конце зала. Они неотрывно следили за ними. «Телохранители», догадалась Алика. К ним подошла официантка. — Что будете заказывать? — спросила та с дежурной улыбкой. — Я буду коньяк, — сказал мужчина, — а даме шампанское. Официантка сделала пометку в блокноте и отошла. — Вы всегда решаете за других, что им пить? — спросила Алика. — Нет, не всегда. Просто шампанское вам подходит больше. Марочное «Вдова Клико» для девушки со статью королевы. Алика не нашлась, что ответить. Он говорил тихо, казалось, неэмоционально, но от этого комплимента, брошенного вскользь, стало не по себе. Да и в целом ей было неуютно за чужим столиком, в окружении незнакомых мужчин. Но уходить было нельзя. Чёртов Осокин, сраный кэгэбэшник, будь он проклят. Алика понимала, что такова цена красивой жизни в Америке. Но каждый раз ей было противно лгать и притворяться. Несмотря на то, что на неё налипло уже слишком много грязи. Она подняла взгляд. Было в глазах пожилого кавказца что-то гипнотическое, парализующее. Как во взгляде змеи, пригвождающем к месту мелкую добычу. Он улыбнулся одними губами, и она вернула ему улыбку. Официантка вернулась, грациозно держа поднос с бокалами и двумя бутылками. Он налил Алике чуть-чуть шампанского и плеснул себе на самое донышко коньяка. Погрел бокал в ладонях, прежде, чем сказать тост. — За прекрасную Алику, озарившую своей красотой это место, — он легко прикоснулся своим бокалом к её. Племянники присоединились к тосту, чокнувшись своими рюмками с грузинской водкой. Алика сделала крошечный глоток. Шампанское было прохладным и вкусным. И пахло летом. — Да, я не представился, — спохватился или сделал вид он. — Но вы имеете право знать, с кем выпиваете. Меня зовут Зураб Нотарович, я владелец этого скромного заведения, — он протянул руку к карману пиджака, словно хотел подать ей визитку, но опомнился и взял девушку за руку, слегка пожав её дрогнувшие пальцы. — По-моему, здесь очень красиво, — вежливо сказала Алика. Лгать у неё получалось виртуозно. — Ну что вы, ваша красота не идёт ни в какое сравнение со здешней обстановкой, — он вновь улыбнулся своей холодной улыбкой и подлил девушке ещё шампанского. Затем попробовал мясо, похвалил его, добавив что-то на незнакомом языке. Племянники Зураба молча ели, даже не пытаясь заговорить с Аликой. Впрочем, её это устраивало. Он очень остроумно пошутил пару раз. Девушка ответила ему парой колкостей, не забывая держать на лице вежливую улыбку. Ей было некомфортно в обществе разговорчивого кавказца и его молчаливых племянников. Но она понимала, что ей повезло добиться его расположения с первого раза. Может, и впрямь всё дело в её природном магнетизме? — Вы выглядите немного потерянной, — сказал Зураб, когда им принесли десерт. — Я первый раз в этом городе. Весь день скучала в номере, а вечером решила поискать приличное заведение с хорошей музыкой, — она махнула рукой в сторону лабухов на эстраде. — Люблю ужинать под музыку и в приятном окружении. — Видимо, у вас отличное чутьё. Мой ресторан — единственное приличное место в этом городишке. Не сочтите за хвастовство. — Поверю вам на слово. — Простите мне моё любопытство, Алика, но откуда вы? У вас восточный акцент, но выглядите вы западной женщиной. — Я человек мира, — рассмеялась Алика. — Родилась в Таджикистане, город Ленинабад, знаете? — Зураб кивнул. — А когда мне исполнилось пятнадцать, отца перевели на другую должность, и мы принялись переезжать с места на место. За два года я успела пожить в Москве, Ленинграде, Самаре и даже в Мариуполе. Сейчас осела в крохотном городке на юге Франции. — А что же вас привело в Тулу? — Русская хандра — уклончиво ответила она. — Соскучилась по России, купила автобусный тур по Золотому кольцу. Но потом решила, что путешествовать самой интереснее, — она со значением посмотрела на Зураба, но тут же опустила глаза. Он верно понял её намёк. — Если хотите, я могу показать вам город. Хоть я и сам приезжий, но живу в Туле уже пятнадцать лет. И семья моя здесь, сестра, племянники. Алика мило улыбнулась. — Если вас не затруднит. — Для красивой женщины у меня всегда найдётся время, — он взял её дрогнувшую ладонь и поднёс к губам. Его племянники переглянулись, а затем Алика поймала на себе заинтересованный взгляд Бесо. — Мне, наверное, уже пора. Спасибо за угощение. — Вас подвезти? — предложил Зураб. — Я могу вызвать вам такси, если вы опасаетесь садиться в машину с незнакомцем. — Не стоит, я пройдусь пешком. — На шпильках? — Зураб недоумённо поднял брови. — Вы удивитесь, когда узнаете, сколько может пройти женщина на шпильках. Я привыкла. — Возьмите визитку. Здесь мой личный телефон, — он вынул из кармана пиджака золотой «Паркер» и быстро черкнул несколько цифр на обороте. Алика спрятала картонный прямоугольник в сумочку и поднялась. Мужчины, как по команде, поднялись тоже. — Очень рад знакомству с вами. Вы женщина удивительной красоты, — на этот раз Зураб сердечно улыбнулся ей. — Я тоже рада, Зураб Нотарович. Бесо, Тимур, — она кивнула племянникам Зураба. Зураб проводил её до выхода, галантно поцеловав руку на прощание. Выйдя из ресторана, она вытерла ладонь о платье и нервно закурила. Ей совсем не хотелось сближаться с этим кавказцем. Он не был похож на тех лохов, которых она дурила по приказу Осокина ранее. Те сразу попадали под влияние её магнетических женских чар, ей даже не нужно было прилагать ни единого усилия. Достаточно было просто улыбаться и позволять им очаровываться. А этот мужчина был другим. Умным, хитрым, жестоким. Ей казалось, что от него пахло кровью, и этот запах не мог скрыть дорогой одеколон «Фаренгейт». Двое мужчин в чёрных кожаных куртках вышли вслед за нею. У одного был нехороший взгляд убийцы и лицо, испещрённое шрамами. Алика быстро навесила на лицо скучающее выражение и отшвырнула сигарету на тротуар. Взбила волосы лёгким движением руки и, перекинув сумочку на другое плечо, быстро зашагала по проспекту.