Контрапост

Себастьян сидел на краю кровати, с трудом пытаясь застегнуть запонку. Маленькая серебряная кнопка в тысячный раз выскользнула из его пальцев, и он выругался при выдохе. Если он не наденет эту чертову штуку как можно скорее, то опоздает. Он посмотрел на часы на комоде. Десять минут до ужина. Он удвоил усилия с суровой решимостью. Но его пальцы не слушались, а пластыри все время за что-то цеплялись. Прошла почти неделя, и хоть раны и зажили, а синяки исчезли, его мышцы по-прежнему дрожали от усилий, которые требовались для работы за мольбертом. Как и обещал его отец, Себастьяну представляли все возможности работать над своим произведением — даже когда он едва мог держать кисть после побоев. Но сегодня ему наконец-то удалось завершить упражнение: идеальный ряд кругов на холсте, выполненный тушью суми. Никакие мольбы не могли заслужить ему прощения за то, что он предал отца в прошлую пятницу. Его слова не были услышаны. Его страдания — проигнорированы. В очередной раз его творчество говорило за него, и лишь благодаря ему отец наконец-то был удовлетворен. Он мог дышать немного легче, зная, что избавлен от дальнейших мучений. А ведь все, что для этого потребовалось — это кровь, пот и немало слез. Крики, линейка, ремень и мучительный путь в студию: Себастьян до сих пор с содроганием вспоминал ту ночь, проведенную на коленях перед камином, пока отец проклинал его за грехи. Он оставался на месте, сцепляя руки в молитве, пока у него не заболела спина и не онемели ноги. Лишь когда тирада Отца была полностью исчерпана, как и содержимое его стакана, Себастьян наконец-то был отпущен, и он каким-то образом нашел в себе силы доползти до своей комнаты. Обратно в безопасную кровать. Там он томился все выходные и большую часть недели. Консерваторию уведомили о его внезапной «болезни» — в конце концов, даже великий Густав Швагенвагенс знал, что не мог допустить, чтобы его вундеркинд появился с таким видом, будто только что вылез из автокатастрофы — и ничего больше по этому поводу не обсуждалось. Он не будет посещать занятия, пока не получит разрешения отца. Из-за травм он был лишен возможности двигаться, поэтому Ровд приносил ему еду в комнату, относясь к нему как к прокаженному, пока он восстанавливался. Сегодня, однако, отец сообщил ему, что ужинать он будет внизу. Это было не столько приглашение вернуться в семью, сколько повод выставить его на показ, как преступника у позорного столба. Несомненно, его присутствие должно было послужить предупреждением для всех, кто еще осмелится перечить главе семьи. Он вытянул руку перед лицом, раздвинув пальцы. Под лоскутами пластырей все еще ощущалась дрожь, но они выглядели уже значительно лучше, чем в самом начале. Если он закроет глаза, погрузится в покой, даруемый медитацией, и глубоко вздохнет — вот так. Так он почти мог заставить их полностью перестать дрожать. Еще немного, и он переживет это. Его тело и раньше было вынуждено нести на себе бремя его промахов, но так плохо ему еще никогда не было. Отец хотел заставить Себастьяна дорого заплатить за свои ошибки, и именно это он и сделал: начертал это шрамами и подписал кровью. Ошибки? Бросив запонку, он встал с кровати, где все еще лежал его свежевыглаженный пиджак, и направился к окну. У него было достаточно времени, чтобы обдумать все события, которые привели его сюда, но он не мог заставить себя пожалеть ни об одном моменте. Он снял замок на большом окне и открыл его. Приятный вечерний ветерок взъерошил его волосы, дергая за рукава рубашки. Солнце уже зашло за горизонт и его расходящиеся лучи окрашивали небо в сине-пурпурный градиент, а нижние части облаков светились, как стая золотых рыбок. Нет. После всего, что он увидел, узнал, ощутил — сделанное им не могло быть ошибкой. Опираясь локтями на подоконник, он оглядел крыши жилого квартала, парк на холме, и чуть дальше — заводской район. Уже в сотый раз за сегодняшний день он подумал о Чесе. Запертый в своей высокой башне и без возможности связаться с ним, Себастьян был вынужден гадать, чем занимается его лучший друг и как он поживает с тех пор, как они виделись в последний раз. Они распрощались на... менее чем позитивной ноте; магия того вечера была разрушена инцидентом в доме Чеса — нищета промелькнула как снаружи дома, так и внутри — и дела между ними казались незавершенными. С той ночи случилось так много всего, между ней и сегодняшним днем лежала целая жизнь. Он уже не тот человек, каким был еще неделю назад, и в этом он был обязан Чесу. Вынужденный долго и пристально рассматривать себя и свое мировоззрение, он в корне изменился благодаря этому опыту. Стал более стойким. Уже сейчас он мог чувствовать разницу. Получаемые им от отца побои больше не терзали его, как раньше. Избитая, но не изломленная, какая-то часть него теперь была освобождена от созданного им порочного круга беспомощности. Ты этого не заслуживаешь. Слова Чеса все еще горели в нем как маяк, вселяя надежду в пустой фантом его существования. Теперь, когда его сердце находится в надежной защите другого, его отец больше никогда не будет иметь над ним прежней власти. Но это не означало, что боль была менее слабой, менее глубокой. Теперь его грудь охватывала острая тоска, желание быть рядом с тем человеком, которого он хотел видеть больше всех на свете. Он крепко стиснул руки и вздохнул. — Чес… — Ты звал? Себастьян вскрикнул. — Чес?! — он поднял голову вверх и осмотрелся. — Теплее. Затем он посмотрел вниз. Чес сгорбился под ним, пальцы обхватывали подоконник, а ноги упирались в стену дома. — Не поможешь? — одна нога немного соскользнула вниз, и его самоуверенная ухмылка дрогнула. — Как там было? «Рапунцель, Рапунцель, спусти мне свои косы»? Не имея времени на раздумья, Себастьян бросился вперед, хватая Чеса за косуху и изо всех сил потянул на себя. Чес брыкался в поисках опоры, кроссовки шаркали по кирпичу, пока наконец с последним рывком им не удалось подтянуть его вверх и в окно. Они ввалились обратно в комнату, Себастьян упал на задницу, а сверху на него навалился Чес. Чес издал высокий, легкий смешок. — Ну, так тоже можно. — Чес, как… — прежде чем он успел закончить, Чес обхватил его руками. — Слава богу, ты жив! Себастьян поморщился, сдавленный в его объятиях. — Спокойнее, Чес! Спокойнее! Конечно, я жив, — наконец ему удалось освободиться, и он держал Чеса на расстоянии вытянутой руки, глядя на него в недоумении. — Но ч-что ты здесь делаешь? — он посмотрел мимо Чеса на открытое окно — и на обрыв высотой в два этажа, находившийся за ним. — Я волновался за тебя! — Чес поднялся на ноги, потянув за собой Себастьяна и стряхнув с него пыль. Он поправил рюкзак на плече. — После того, как ты не пришел на занятия, я подумал, что что-то случилось, — его брови сжались от беспокойства, и он издал сочувственное шипение сквозь щель между зубов, рассматривая перевязанные пальцы Себастьяна. — Иногда так отстойно быть правым, — его большой палец провел по чувствительным костяшкам, где все еще красовались наиболее яркие синяки. — Наверное он был очень зол, да? — тихо закончил он. Себастьян уставился в изумлении. Прохлада прикосновений Чеса помогла снять немного зудящего жара с его кожи — бальзам, в котором он не подозревал, что нуждался — и ему пришлось бороться с желанием переплести их пальцы. Притянуть его ближе. Но нет, сейчас было не время. Вместо этого он отступил к окну и выглянул наружу. — Как ты вообще сюда забрался? Выглянув в окно вместе с ним, Чес ответил: — Руками. Я тебе так скажу: если б в центре города были хоть наполовину такие же прочные водостоки, моя жизнь была бы гораздо легче, — он бросил Себастьяну наглую ухмылку. — А дальше до твоего окна оставался один лишь прыг-скок, — его рука затанцевала в воздухе на двух пальцах, как и положено маленькому акробату. Водосток? Себастьян прищурился на водосточный желоб, прикрепленный к западному крылу дома. Чтобы преодолеть такое расстояние, должно было потребоваться немало ловкости. Себастьян покачал головой, впечатленный. Смертоносные трюки? Серенады у оконного карниза? Это могло бы быть романтичным, если бы не было совершенно безумным. Кто в здравом уме влезает через окна? Внизу как раз загорелись фонари, прочертив желтую дорожку по тротуару. — Погоди-ка, я не говорил тебе, где живу. — Говорил, разве не помнишь? Я просто последовал по тротуару от консерватории и… оказался здесь. Себастьян бросил на него недоверчивый взгляд. — Ладно, ладно. Допустим я одолжил твой файл из кабинета директора. — Одолжил? Чес замахал руками, отвергая намеки. — Я положил его на место. Никто не заметил, клянусь. Честно говоря, я подумал, что ошибся адресом, когда твой дедушка открыл дверь. Прости за мой французский, но у него будто шило в жопе. Хлопнул дверью прям мне перед носом, я и слова сказать не успел. Но потом я увидел тебя в этом окне и... ну, вот я и здесь. Дедушка? Должно быть, он имел в виду Ровда. Себастьян хлопнул себя по лицу, простонав: — Это был всего лишь дворецкий, — представив, как Чес так непринужденно подходит к поместью Швагенвагенcов, у него свело живот. Он знал, что Ровд не особо радовался появлению «бродяг». Чес приподнял бровь. — Всего лишь дворецкий? Сколько же у тебя денег? Впрочем, можешь не отвечать, — он издал низкий свист, оглядываясь вокруг, более чем немного потрясенный комнатой Себастьяна. — Думаю, у меня есть предположение. Величественная, но скудно обставленная, Себастьян не мог понять, что в ней может вызывать такой восторг. Это была просто его спальня, ничего больше: комод, шкаф, двуспальная кровать, паркетный пол. Все было выдержано в одном и том же унылом сером цвете. Кроме коллекции книг по искусству и его трофеев, ни малейшего намека на индивидуальность не было в его комнате. В его комнате. Чес был в его комнате. Его кожа покраснела от осознания этого факта, и он заерзал на месте, потирая предплечье. Он, может, и мечтал о том, чтобы Чес являлся ему ночь за ночью, но это было не совсем так, как он себе представлял. — Т-ты не можешь быть здесь, — он разинул рот, глядя, как Чес снимает рюкзак и прислоняет его к комоду. — И все же я здесь, — Чес повернулся к нему, его улыбка была мягкой, с намеком на озорство. Себастьян уже собирался что-то добавить, когда его взгляд упал на часы, стоявшие позади него. Стрелки показывали 7:02. Реальность хлестнула его по лицу, как плеск холодной воды. Ужин! Он опаздывал! — Да нет же! Ты и правда не можешь быть здесь! — он схватил Чеса за руку и уже сделал шаг к двери. Но остановился. О чем он думал? Он не мог просто вывести Чеса через входную дверь. Кто-нибудь мог увидеть! Он бросил безнадежный взгляд на окно. — Ээ, почему ты так странно себя ведешь? Ну, то есть, страннее, чем обычно. У тебя что, намечается важное свидание или еще что-то, о чем я должен знать? Себастьян ущипнул себя за переносицу, пытаясь думать. Может, он мог бы смастерить лестницу из простыни и... Нет, это глупо. Это была реальная жизнь, а не какой-то там мультфильм! — У меня ужин с семьей. Они ждут меня внизу. Прямо сейчас. Если они найдут тебя… — он не хотел думать о том, что могло бы произойти. — Слушай, ты должен идти! — Ты шутишь? — возразил Чес, выглядя искренне обиженным. — Но я ведь только пришел, чувак! Ты серьезно собираешься выгнать меня? Себастьян поскреб руками по волосам и раздраженно фыркнул. Почему Чес не воспринимал это всерьез? — Ладно, хорошо, можешь остаться! — он уже проходил мимо него, чтобы взять с кровати свой пиджак. — Но ты должен вести себя тихо, ладно? Я вернусь, как только смогу, и тогда мы все обсудим. Если кто-нибудь появится, просто… спрячься в шкаф! — Не буду я прятаться в шкафу. — Чес, пожалуйста! — его локоть зацепился за дыру рукава, пока он пытался натянуть пиджак и одновременно пригладить волосы, и он выругавшись закрутился на месте. — Так. Давай я, — Чес подошел к нему сзади и поправил пиджак на его плечах. Повернув его, он быстрыми, эффективными рывками расправил лацканы. — С-спасибо, — румянец пробежал от шеи до ушей, и он сглотнул, пока Чес молча возился с запонкой. — И... готово. Теперь ты выглядишь соответствующе, — переведя взгляд на Себастьяна, он встал на цыпочки и быстро чмокнул его в губы. — Только не задерживайся. Себастьян заикнулся о чем-то в ответ и, спотыкаясь, вышел из комнаты. Он не шел, а парил по коридору, едва касаясь ногами ступенек, пока спускался по мраморной лестнице. Он слегка провел пальцами по губам, уверенный, что все еще чувствует тепло Чеса. Невинный, как и любой другой, поцелуй все равно перехватил его дыхание и заставил сердце трепетать в груди. Он почти и забыл о том, как Чес влияет на него. Все переживания, связанные с приближающимся ужином, были вытеснены силой того единственного поцелуя, а внезапный бумеранг от шока до острого влечения довел его до бреда. Наверное, вот что люди подразумевали под «пьянящей любовью». Бодрый и легкий, он впервые за несколько дней почувствовал, что, возможно, только возможно, все будет хорошо. Его радость, однако, улетучилась, как только он открыл двери столовой и вспомнил, где находится. Мать сидела на дальнем конце стола, сжав руки и читая вечернюю молитву, Лидия — слева от нее, осматривала свои кутикулы и как всегда выглядела раздраженной. Пара кухонных работников в ливреях стояла у стены, чинно сложив руки перед фартуками. А потом был Ровд. Угрюмый дворецкий почти не скрывал своего презрения, глядя вниз мимо своего ястребиного носа, чтобы объявить пораженным, гнусавым голосом: — Молодой господин Себастьян, как хорошо, что вы наконец-то к нам присоединились. Стул отца стоял во главе стола прямо перед ним. Внушительный силуэт, скрытый за еще более внушительной высокой спинкой, Себастьян мог видеть только его пальцы, нетерпеливо барабанящие рядом с начищенными столовыми приборами. Он сморщился. Прошла почти неделя с тех пор, как он в последний раз сидел за обеденным столом, и это было не то первое впечатление, которое он надеялся произвести. Опоздать в обычный вечер уже было достаточно плохо. Опоздать сегодня — значит играть с огнем. Он изобразил быстрый поклон, скованно проходя мимо, и почувствовал, как его сверлят глаза отца. Лидия демонстративно отклонилась в сторону, когда он занял свое место, словно боясь, что схватит неодобрение отца одной лишь близостью. Себастьян опустил взгляд на свой ужин. В центре фарфора с золотой рамкой лежало изящно сервированное каре ягненка, и от аромата розмарина и чеснока у него аж потекли слюнки, а желудок свернулся в кулак. Ему уже было жаль, что роскошное блюдо пропадет зря после всех усилий и внимания, затраченных на его приготовление. Извините — молча извинился он перед персоналом. Какое-то время единственным звуком было тиканье секундной стрелки на напольных часах. Кто-то вежливо кашлянул. По традиции никто не двигался, пока Густав наконец-то не поднял свою вилку, сигнализируя о начале ужина, и вскоре звон столовых приборов наполнил воздух, когда остальные члены семьи последовали его примеру. Разговоров было по минимуму, отец излагал свой обычный перечень претензий, начиная с либеральных идей экспертов-леваков и заканчивая канцелярской ошибкой, из-за которой задерживается его выставка в Берлине. Как всегда, 90% людей в этом мире — дураки, а остальные находятся в большой опасности заражения. Мать время от времени вставляла свои банальности, а персонал послушно ждал рядом, с бутылкой вина или графином воды. Себастьян уже почти набрался смелости, чтобы откусить первый кусок баранины, как вдруг Лидия негромко прошептала возле него: — Долго же ты собирался, дорогой брат. Он мельком глянул на нее, но она смотрела прямо перед собой, не удостоив его взглядом и поднося к губам бокал с белым вином. С тех пор как она перешла на третий курс университета, мама разрешила ей пить алкоголь за ужином. Хотя Себастьян подозревал, что она делала это лишь для того, чтобы похвастаться этим особым уровнем привилегий, которого он сам еще не достиг, а не для того, чтобы получить какое-то реальное удовольствие от вкуса. Она ни разу не допивала содержимое до конца. — Еще минута, и отец был готов снова достать линейку. Он нахмурился — ну конечно, Лидия не стала бы терять ни минуты, чтобы высмеять его — и неуверенно поковырял в еде. Его аппетит почти пропал, а взгляд то и дело устремлялся ко входу в столовую и парадной лестнице за ним. Чес все еще был наверху. Ему не нравилось, что он заставляет его ждать, пока играет роль послушного сыночка в этом маленьком спектакле. Но если бы он только смог пережить этот ужин целым и невредимым, то смог бы вернуться наверх и… И что потом? Он сделал глоток из стакана с водой, и его щеки потеплели. Его комната находилась в дальнем конце западного крыла, далеко от спальни родителей и Лидии, и после вечернего душа он обычно оставался один. Дом, может, и был старым, но он был прочно построен. Толстые стены, толстые полы. Никто не придет. Никто не услышит. Они с Чесом будут вместе, одни, без прерываний. Его сердце заколотилось в груди, чувство собственничества вспыхнуло яркими красками. В его голове уже вырисовывался целый ряд сценариев, смутных от неопытности, но богатых ожиданиями. Ясно было лишь одно — это давно назрело, и это заставило улыбку промелькнуть на его губах. — Не понимаю, чему ты так радуешься, — резкий упрек Лидии оборвал его мысли. Белое вино отбрасывало желтушную тень на его стакан с водой, стоящий рядом. — После того трюка, что ты провернул, думаю, мне не стоит напоминать тебе, что ты и так уже ходишь по очень тонкому льду. Он заставил свое выражение лица вернуться к каменному безразличию. — Я ценю твою заботу, дорогая сестра, — парировал он с сарказмом. — Но не припомню, чтобы ты раньше так интересовалась моим благополучием. Она фыркнула. — Пожалуйста. Ты не хуже меня понимаешь, что твое поведение влияет не только на тебя. Мне не сдалось, чтобы твоя бунтарская жилка портила мне жизнь. Если выяснится, что у тебя есть еще скелеты в шкафу, и об этом узнает отец, ты не один, кто от этого пострадает. Уголок его рта дернулся. То, как Лидия это сформулировала, звучало так, будто она уже точно знала, что именно он прячет в своем шкафу. Он молился, чтобы чувство вины, написанное на его лице, не было слишком легко читаемым. — Себастьян, — вклинился его отец, и Себастьян выпрямился на стуле. — Твой сегодняшний урок за мольбертом… — медленно начал он, делая паузу, чтобы прожевать порцию мяса, пока Себастьян ждал продолжения. Он запил баранину полным ртом вина. Себастьян сделал еще один робкий глоток. — ... был удовлетворительным. — Спасибо, отец, — он произнес свой ответ с минимальным чувством, решив не поддаваться обольщению. Отец вел себя с такой утонченностью, что почти легко было забыть, что это тот самый мужчина, который безжалостно избил его, а потом тащил, задыхающегося и брыкающегося, по коридору за ремень на шее. — Я полагаю, это означает, что очень скоро ты вернешься к занятиям, — он повернул свой бокал на скатерти, и Себастьян подсознательно повторил этот жест. — Ты адекватно раскаялся в своих действиях, и профессор Ганс сказал, что твоего присутствия в студии не хватает. Тем не менее, его уверенность в твоей итоговой работе так же сильна, как и прежде. Она, очевидно, произвела на него большое впечатление. Кажется, он назвал ее «захватывающей», — он посмотрел на него недоверчивым взглядом — Это правда, сынок? — Да, отец, — обычно от такой редкой похвалы его сердце радовалось, но он был слишком озабочен другими вещами. Например тем, что тема его захватывающего итогового произведения была спрятана в его комнате прямо над ними. Какая ирония. Это должно было быть уморительно, но вместо этого лишь нагоняло на него ужас. — Профессор Ганс сказал... И тут сверху раздался громкий хлопок двери. За обеденным столом все замерли, каждая пара глаз устремилась к потолку. — Кажется, это было из комнаты Себастьяна, — прошептала мама, поднеся к губам свою изящную руку. Черт возьми, Чес! Себастьян покрылся потом, судорожно дергая себя за воротник. — Извините! Я-я, кажется, оставил окно открытым! Наверное, дверь захлопнулась от ветра, — по крайней мере, это была лишь полуложь. — Окно? Дорогой, ты же знаешь, нам не нравится, когда ты открываешь ту старую штуку, — укоряла она своим немощным голосом. — А вдруг к нам проберутся вредители? — Ровд, — отец отослал его взмахом руки. — Проверь, что там. — Да, сэр, — Ровд бодро вышагнул из комнаты, развевая за собой фалды. — Так, на чем я остановился? Ах, да, — отец спокойно вернулся к разговору, довольный тем, что вопрос решен. — Профессор Ганс с нетерпением ждет ее завершения. Он всегда признавал, что талант передается по наследству, — он самодовольно усмехнулся про себя. — У тебя близится конец семестра, но если ты проявишь немного сосредоточенности и усердия, я уверен, что ты сможешь наверстать упущенное время... Его слова расплылись в ноющий гул в глубине сознания Себастьяна. Ему сейчас будет плохо. В эту минуту Ровд маршировал в его комнату. Он ворвется внутрь, найдет Чеса, и тогда разверзнется настоящий ад. То, что он поднимет тревогу, было лишь вопросом времени. И когда он это сделает, его семья, несомненно, отправит Чеса под арест за вторжение, прежде чем они успеют что-либо объяснить. Не то чтобы от объяснений была бы какая-то польза. Это просто обречет их обоих на еще худшую участь. Его лучшего друга уведут в наручниках и они больше никогда не увидятся, в то время как его самого бросят в учреждение, предназначенное для исправления его «дефектов». Персонал подошел, чтобы долить ему воды, и он жадно отпил. — … ты согласен, Себастьян? Он чуть не выплюнул воду. Отец наблюдал за ним, ожидая ответа. О чем он спрашивал? Что бы там ни было, Себастьян давно научился давать наиболее подходящие ответы, когда дело касалось отца. — Э... да? Возможно, это не было правильным ответом, потому что отец сжал губы в тонкую линию и рассматривал его в течение тревожно долгого времени. Затем он прервал напряженную паузу: — Так я и думал. Что ж, полагаю, это можно учесть. До следующей недели еще есть время, чтобы сделать необходимые приготовления. — Приготовления? — пискнул Себастьян, сидя прямо, как натянутая тетива. Между его лопаток потекла струйка пота. — Дорогой, ты хорошо себя чувствуешь? — глаза матери пробежались по его лицу. Себастьян промокнул лоб тканевой салфеткой. — Н-ничего. То есть, да! Да, я в порядке, мама, — он одарил ее шаткой улыбкой, слепо протянул руку и снова взял стакан. — Эй! — предупреждающе прорычала Лидия возле него. Его отец все еще говорил. — Экскурсия может пойти тебе на пользу. Послужит тебе напоминанием о том, к чему должен стремиться настоящий художник, и как много тебе еще предстоит сделать. В этот самый момент Ровд распахнул двери и влетел обратно в комнату. Он стремительно направился к Густаву. — Сэр, — начал он. — Есть кое-что, что вы должны знать. — О? — отец возмутился, что его прервали, но с любопытством поднял бровь. — В чем дело? У Себастьяна застыла кровь в жилах, а зрение сузилось до предела. Стакан дрожал в его хватке. Лидия что-то говорила — она звучала сердито — но он проигнорировал это, поднеся его к своим губам. — Я закрывал окно в спальне молодого господина, и тут обнаружил... Он не мог слышать больше ни слова! Откинув стакан, он залпом осушил его и резко опустил обратно на стол. С лязгом. — Дорогой! — Да что с тобой такое?! — Себастьян? В комнате повисла тишина. Когда Себастьян наконец огляделся, все взгляды были устремлены на него. Что он сейчас сделал? Затем он опустил глаза на стакан в своих руках. Ох… Лидия выхватила обратно свой бокал вина — теперь уже пустой бокал вина — с возмущенным шипением, бурча себе под нос о непочтительных братьях и неуклюжих недоумках. Прочистив горло, Ровд начал сначала. — Так вот, сэр, я обнаружил на полу листья и мусор, занесенные с улицы. Представляете, мусор, — последнее слово он произнес с усмешкой, направленной на Себастьяна. — Молодому господину следовало бы чуть больше заботиться о чистоте своей комнаты. И это все? Значит, Ровд не нашел Чеса? Возможно, Бог действительно существует. Себастьян выпустил затаенное дыхание и обмяк на стуле, чувствуя вялость. Но подождите, где же был Чес? Если ему удалось остаться незамеченным, то он, должно быть, нашел очень хорошее место, чтобы спрятаться. Или, может… Из пустого желудка накатила тошнота, а от тройного удара удивления, облегчения и тревоги закружилась голова. Ему сейчас действительно будет плохо. Он вскочил на ноги, упершись руками в стол для равновесия. — Боюсь, я не... не очень хорошо себя чувствую, отец, мама, — он с трудом слышал собственный голос из-за нарастающего в ушах гула. — Можно я, пожалуйста… — но он уже ковылял со своего места в сторону дверей. Отдаленно он мог разобрать беспокойство мамы — что-то о необходимости заглянуть к нему позже, чтобы проверить — наряду с ехидными замечаниями Лидии, но их слова были невнятны. Лишь голос отца донесся до него, острый, как лезвие. — Одну минуту, Себастьян. Приказ заставил его замереть, и он покачнулся на месте, взвешивая свои возможности: сбежать или подчиниться. Он развернулся на каблуках, состроив самое невинное лицо. — Тогда, полагаю, решено. — Решено? — Насчет школьной экскурсии, — он вскинул одну бровь. — В музей искусств Ковалевой, на которую ты только что согласился? Как я уже сказал, на этой неделе ты вел себя очень хорошо. Я знал, что тебе лишь требовалась небольшая дисциплина. Поэтому я подумал... — он прочистил горло, встретившись взглядом с женой. — Мы подумали, что ты заслужил небольшое вознаграждение. Разумеется, при условии, что ты больше не будешь попадать в неприятности. — Да, отец, — он натянул улыбку. — Я тебя не подведу. Если бы только отец знал, в какие неприятности он попал. Он успел преодолеть половину лестницы, прежде чем его охватило головокружение, и ему пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть. На лбу выступили капельки пота. Почему ему было так жарко? Все было из-за этого проклятого костюма, вот почему. Ослабив галстук, он направился по коридору в сторону своей комнаты. Но кого он обманывал? Это было из-за вина. Его сладкий, сухой вкус все еще ощущался на языке. Он никогда раньше не пил больше одного глотка, и мог чувствовать, как оно бурлит по кровеносной системе, сжигая драгоценные клетки мозга и делая его каким-то воздушным, каким-то отстраненным. Скользким. И ему постоянно приходилось моргать, чтобы перефокусировать зрение, которое имело дурную привычку двоиться и троиться. Он вошел в свою спальню так же, как и вышел из нее: спотыкаясь и в оцепенении. — Чес! Комната была пуста. — Ты здесь? — он щелкнул выключателем, наполовину ожидая, что Чес в любую минуту выскочит из своего укрытия. Не то чтобы здесь было много мест, где можно спрятаться. Распахнув шкаф, он порылся в одежде, прежде чем сорвать ее с вешалок. Не здесь. Затем он проверил под кроватью, откинул одеяло и покопался под простынями. Нет. Наконец он проверил окно. Ничего. Он на мгновение замер посреди своей комнаты, позволяя реальности ситуации дойти до его сознания: Чес ушел. Он действительно ушел от него. В уголках его глаз горели слезы. Прекрати. Он вел себя глупо. Он потер глаза кулаками, пытаясь успокоить свои бушующие мысли здравой логикой. Так было к лучшему, напомнил он себе. Ведь он сам вначале умолял Чеса уйти, разве нет? Теперь он получил то, о чем просил. Если Чес нашел способ выбраться из его комнаты целым и невредимым, тем лучше. Теперь, когда он убедился, что с Себастьяном все в порядке, что еще оставалось обсуждать? У него не было причин задерживаться. Так почему же ему все равно хотелось плакать? — Это не совсем то, что я имел в виду под чистотой, сэр Себастьян, — раздался строгий голос позади него. Ровд стоял в дверном проеме и с явным недовольством смотрел на новый беспорядок, созданный Себастьяном. — Если конечно вам просто не нравится усложнять мне жизнь? — он поднял тонкую руку, прервав извинения Себастьяна. — Я здесь не для того, чтобы слушать оправдания. Я лишь пришел сообщить вам, что настало время для вашей ночной ванны. Надеюсь, в этот раз вы достаточно взрослый, чтобы самостоятельно убрать за собой? — удовлетворившись скромным кивком Себастьяна, он удалился с раздраженным вздохом. Измотанный и истощенный, Себастьян снял с себя костюм и бросил его на пол вместе с остальной одеждой. Сейчас ему было не до этого, да и не до чего вообще, и он дал себе пустое обещание, что утром все уберет. Накинув халат, он надел тапочки и поплелся по коридору в свою личную ванную. Может быть, душ был как раз тем, что ему было нужно. Он не чувствовал себя самим собой, его штормило от эмоций, как лист в ураган. Все воспринималось тяжелее обычного: малейшие переживания вызывали у него язву, а легкое разочарование казалось концом света. Лишь сейчас на передний план всплыли последние слова отца. Экскурсия? Голубые кафельные стены ванной освежали от летнего зноя, и он пошевелил пальцами ног на паркете. В музей искусств Ковалевой? Он позволил халату бесцеремонно упасть куда попало. Он протер лицо шаткой рукой. Было ли это частью учебного плана? Наверное, он не заметил. Не то чтобы это имело значение. Их семья уже много лет владела годовым абонементом, учитывая, что произведения Густава Швагенвагенса составляли большую часть их постоянной коллекции. Он потянулся за закрытую душевую занавеску и повернул ручки на полную мощность. Изнутри раздался испуганный вопль. Себастьян ответил на него собственным. — Чес?! — он распахнул занавеску. Внутри он обнаружил очень неожиданного, очень жалко выглядящего и очень мокрого Чеса, сгорбившегося посреди ванны. Его косуха была на два тона темнее, а волосы свисали на лицо слипшимися клочьями. Себастьян быстро перекрыл воду, пока Чес взбирался на ноги. Но было уже поздно: он выглядел как утонувшая крыса. — Ну, пожалуй, мне итак давно пора было принять душ, — пробормотал он, поднимая руки и стряхивая с них лишнюю воду. — Но в следующий раз хоть предупре... мммрф? — он не смог вымолвить ни слова больше, так как его щеки были смяты пальцами Себастьяна. — Ты... ты и правда здесь, — он сминал и разминал лицо Чеса, как пластилин, пытаясь придать ему форму чего-то узнаваемого. Он не мог поверить своим глазам. — Я думал… я думал, ты ушел! — если легкое разочарование было похоже на конец света, то радость — радость заставила его сердце порхать. Спуская руку Себастьяна, Чес убрал волосы со своих глаз. — С чего бы мне уходить? Мы же договорились, что я подожду, пока ты вернешься с ужина. — Но дверь... — А, это. Виноват, надо было раньше окно закрыть. Она хлопнула от ветра. Я подумал, что кто-нибудь придет проверить, поэтому убежал. Проверить? — Но у меня не было времени думать, куда. А ванная выглядела как нельзя более подходящим местом для пряток. Наверное, мне повезло, что именно ты нашел меня первым, — Чес одарил его нелепой ухмылкой. Пока его взгляд не переместился на юг, и его брови не приподнялись в довольной дуге. — Оу. Проверить? Себастьян медленно моргнул, его разум все еще был зациклен на том, что сказал Чес. Часть его сознания пыталась отмахнуться от этого без лишних мыслей, больше интересуясь тем, что было прямо перед ним: щеки Чеса были на редкость красными, футболка прилипла к груди, на мокрой ткани виднелся темный сосок. Он облизал губы. Но фраза не отступала, как назойливая мошка, пытаясь привлечь его внимание. Легче сказать, чем сделать. Сначала она должна была пробиться сквозь фейерверк восторга и опьянения, который в данный момент гудел в его мозгу, стремясь предупредить его. О чем именно, он не мог сообразить. Но это было как-то связано с проверкой — с проверкой чего-то. Или, скорее, кого-то. И тут он вспомнил. Чес как раз вылезал из ванны, как вдруг Себастьян толкнул его обратно, шагнул внутрь и одним плавным движением снова повернул обе ручки. — Эй! — возмущенно вскрикнул Чес, звук рикошетом разнесся по маленькой комнате. — Что ты… — но его заставили замолчать, зажав рот рукой. Сквозь брызги послышался стук. — Себастьян? — голос его матери доносился с другой стороны двери, тонкий и хрупкий, как и вся она. — У тебя там все в порядке? Приложив палец к губам, Себастьян прошелся взглядом по комнате, указывая на кафельные стены. Здесь разносился звук. Когда Чес кивнул в знак понимания, тот опустил руку. — Да, мама, — ответил он, не сводя глаз с Чеса. Он с трудом мог разобрать выражение его лица сквозь поднимающийся пар. Но Чес выглядел... озадаченным. Плечи напряглись, позволяя воде окатывать его, грудь вздрагивала, пока он выдерживал взгляд Себастьяна так долго, как только мог. Затем его глаза медленно опустились ниже, ниже. — Хорошо. А то я уже начала волноваться, что ты опять там ноешь. — Нет, мама, — выдавил из себя Себастьян, стараясь говорить ровным голосом, несмотря на то, что его била дрожь. Он слегка отошел назад под поток воды, не обращая внимания на то, что его повязки намокают. Это было не очень-то значительное отступление, но больше деваться было некуда. Чес сделал шаг вперед. — Ты только не задерживайся. После твоей маленькой путаницы за ужином я хочу, чтобы ты сразу же отправился в постель, как только закончишь… Все остальное растворилось в белом шуме под барабанным боем воды и стуком его сердца. Глаза Чеса блуждали по его телу, голова склонилась в тихом раздумье. Стоя так близко, Себастьян был во власти его пристального взора, и его пальцы подергивались от желания спрятаться. Но Чес лишь смотрел на него с интересом, словно любуясь произведением высокого искусства, которое заслуживает восхищенных глаз и глубокого внимания. От интенсивности этого взгляда по его груди разлилось тепло, прежде чем опуститься ниже живота. Туда, где пульсировало. Нет! Его руки сомкнулись вместе, чтобы прикрыть пах. Не сейчас, не сейчас! Он сгорбился и начал отворачиваться. Но Чес схватил его за запястье, качая головой. На его лице появилась умоляющая улыбка. Он хотел увидеть. Себастьян бросил отчаянный взгляд на дверь. Ни звука движения. Его мать ушла. Но они не могли рисковать, чтобы их снова услышали. Поколебавшись, Себастьян свесил руки по бокам. Лишенный голоса, он вынужден был переносить свое смущение молча. Покраснев от стыда и жара, он смотрел, как Чес продолжает визуальный осмотр его тела, наблюдая, оценивая, вбирая его в себя — его всего — с тем же интересом, что и тогда, в уголке для моделей. Сейчас, как и тогда, Себастьян чувствовал себя до боли обнаженным, его дыхание было сбивчивым. Сейчас, как и тогда, Чес поднял руку к лицу Себастьяна. Сейчас, как и тогда, он рефлекторно прикрылся. Но его встретила лишь нежная ладонь, коснувшаяся его щеки. Он посмотрел на Чеса сквозь падающую воду — липкая, потрясенная привязанность кровоточила по всей внутренней поверхности его ребер. Неужели было время, когда он боялся его прикосновений? Пальцы Чеса по-прежнему обхватывали его правое запястье, где бинты отяжелели от воды и начали спадать, пока полностью не размотались. Следующий резкий вдох Себастьян сделал не от жжения воды, попавшей на его раны, а от прикосновения губ Чеса к своим, когда тот присоединился к нему под душем. Вода каскадом стекала по их лицам, омывая волосы и охлаждая жар Себастьяна. Пар покрывал мир, и Себастьян позволил своим глазам закрыться, с радостью пожертвовав зрением, чтобы насладиться ощущением поцелуя. Сколько времени прошло с тех пор, как он чувствовал эти губы? Как долго он тосковал, представлял, искал это убежище в присутствии Чеса, где его сердце переполняла страсть? Долго, прозвучал готовый ответ. Слишком долго. Он прошептал свою благодарность в губы Чеса, пока они прижимались, надувались... разошлись. Внезапно его рта коснулось что-то влажное. Что-то влажное и горячее. Горячее, чем вода, и... извивающееся. Он нахмурил брови и резко отпрянул назад, обнаружив, что Чес стоит с разжатыми губами, и розовый язычок скрылся за зубами. Он смотрел на Себастьяна полуприкрытыми глазами, его дыхание смешивалось с паром. В ожидании. Робко, осторожно, Себастьян снова подался вперед, желая испытать новые ощущения. На этот раз он прочувствовал момент, когда рот Чеса открылся и язык высунулся, чтобы приласкать его губы. Его колени подкосились от прикосновения, а мурашки пробежали вверх и вниз по телу, как пинбол, оживляя целую гамму эмоций: возбуждение, восторг, восхищение. Но прежде всего — влечение. Подгоняемый внезапным, необузданным голодом, он полностью прижался к Чесу, забыв о существовании такого понятия, как «стыд». Все, что имело значение, это то, что он здесь, с Чесом, разделяет это, его тело впервые стало сосудом для удовольствия, а не для одной лишь боли. Он обвил руками шею Чеса, притягивая его к себе и смыкая их рты, пока его язык высунулся наружу, отчаянно желая больше этого контакта, этого вкуса, этого трепета от такой тесной связи с кем-то другим. С Чесом. Суетливые и суматошные, неаккуратные и неуклюжие, непорочность их первых поцелуев испарилась под пылом всего этого. Чем дольше они целовались, тем больше внутри Себастьяна что-то разгоралось, знакомый узел напряжения затягивался внизу живота. Он прыгал и искрился, как огонек, пытающийся разгореться, свет, направляющий его растущее возбуждение. Себастьян извивался, пытаясь унять зуд, но добился лишь того, что подтолкнул Чеса своей эрекцией. Чес, однако, не выглядел против. В конце концов, его собственная подталкивала Себастьяна в ответ. От этого факта у него помутилось в голове. Его кровь, и так уже разбавленная алкоголем и доведенная до кипения вожделением, отхлынула от головы, внезапно вскружив ему голову. Он сейчас сгорит. Вопреки всем своим инстинктам, он наконец-то прервал поцелуй и, застонав, склонился, чтобы уткнуться лбом в косуху Чеса. Вслепую потянувшись за спину, он нащупал ручку крана и повернул ее до упора в положение «ВЫКЛ». Тут же сквозь пар прорвался поток холодной воды, разгоняя удушающий туман и возвращая температуру в комнате к более приемлемой. Дрожа, Себастьян жадно глотал воздух. Чес повернул другую ручку, и они оба на мгновение замерли, окруженные ровным журчанием капающей воды, которое смешивалось с чередой их прерывистых вздохов. Наконец, в горле Чеса раздался негромкий смешок. Он приложил ладони к рукам Себастьяна, пробормотав: — Если мы и дальше так будем стоять, ты простудишься. Как Чес мог говорить так спокойно, даже когда его сердце так бешено стучало? Себастьян вздохнул, глядя на бинт, скрученный у его ног. — Тогда согрей меня.