Контрапост

Ну почему он не уходит? Себастьян выдохнул и снова выглянул в коридор, чтобы проверить, на месте ли тот студент. И конечно, он все еще был там, шатаясь у двери студии. Себастьян нетерпеливо постучал пальцами по нижней части своего подноса. Обед начался 20 минут назад, так что же тот парень все еще там делал? Не знай Себастьян ничего лучше, то подумал бы, что тот кого-то ждет. И если это так, то в этом они сходятся. В этот момент парень посмотрел в его сторону, и Себастьян снова спрятался за угол с бешено колотящимся сердцем. Он знал, что рискует, просто находясь здесь, тем более без хорошего алиби, объясняющего, почему он не был в столовой вместе с остальными. Попасться сейчас было последним, что ему было нужно. И уж тем более попасться ему. Высокий, с комплекцией теннисиста, и с воротником рубашки-поло Лакост, поднятым по последней моде, Себастьян сопоставил его голос с более взрослым учеником, что сидел прямо за ним в классе. Именно Лакост на днях был самым громким из парней, тот, кто распускал непристойные слухи, из-за которых он и начал отчаиваться. К счастью, с тех пор непрошеные зрители воздержались от дальнейших комментариев, и Себастьяну не пришлось больше слышать ничего о стрип-клубах и черных ходах. Но от этого не становилось спокойнее, что он находится здесь, где ему явно не место. И тут до его ушей донесся звук удаляющихся по коридору шагов. Себастьян нерешительно вышел из своего укрытия и на цыпочках подошел к двери студии. Лакоста нет. Горизонт был чист. Оказавшись внутри, он направился прямиком к уголку для моделей, размышляя, не выиграл ли он ненароком войну на истощение с Лакостом. Но он так же быстро прогнал все мысли о другом парне и о том, что могло означать его присутствие. Сейчас у него были другие дела. Он замер перед занавешенным входом, собирая всю свою храбрость. Учитывая, как неудачно прошел его вчерашний визит, было трудно оправдать его появление. Но в то же время, он не мог отступить, не когда он наконец-то достиг прорыва, которого искал. И все благодаря его новой музе. — Чес, — поправил он себя шепотом, пробуя слово на вкус. Себастьян был вынужден признать, что это было подходящее прозвище, учитывая озорную ухмылку Чес-ширского кота, которая будто застыла на лице парня. Лишь произнеся это имя вслух его губы сами собой расплылись в улыбке, а живот затрепетал в предвкушении. То, что вначале грозило стать его искоренением, теперь сулило стать его искуплением. Те несколько минут, проведенные с Чесом, принесли с собой вспышку вдохновения, достаточно сильную, чтобы пробить пелену, нависшую над фокусом Себастьяна. Сквозь каждую новую дыру просвечивал солнечный луч ясности. Впервые за долгое время он взялся за мольберт с энтузиазмом, и каждый мазок был наполнен искренней страстью. Лишь непрошеное вмешательство преподавателя грубо выдернуло его обратно в реальность. Он отвечал на лесть принужденной улыбкой, кивал, будто желая внимания, хотя на самом деле ему хотелось лишь снова погрузиться в свою работу... и в оазис глаз Чеса. Он мог вспомнить только слабые образы королей и рыцарей, томительные взгляды и тихое понимание. Чего именно, он не мог сказать точно. Но что бы ни произошло между ними, оно обрушилось на него, как приливная волна, смыв все его прежние опасения. На ее месте образовался кристаллический водоем, манящий Себастьяна заглянуть за поверхность в поисках большего, если только он присмотрится. Поэтому вчера вечером он принял решение: ему нужно снова увидеть Чеса. Одному. Разумеется, это только ради его творчества, быстро добавил он. Холодная логика сдерживала его волнение, гарантируя, что его намерения не выходят за рамки ремесла. В конце концов, знание своего предмета — ключ к любому успешному произведению. Смахивая скандальные слухи, что кусали его внимание за пятки, он уверял себя, что все, что происходит за пределами студии, его не касается. Важно было лишь то, что он был художником, а Чес — моделью. Ничто не должно было это изменить. Наконец, он поднял руку и постучал по одному из металлических столбов, обрамлявших вход. — Да? — лирический голос Чеса донесся сквозь ткань, нарастая и убывая, как манящая волна. Себастьян вежливо кашлянул. — Это, эм, я. Последовала короткая пауза, после чего Чес позвал его внутрь. Как только он прошел за занавеску, Чес поприветствовал его с поклоном. Или не совсем «поклоном». Его руки и ноги были на полу, бедра высоко в воздухе, а тело образовывало перевернутую букву «V». По крайней мере, на этот раз он был одет в халат, и Себастьян предположил, что тот каким-то образом предвидел его приход. Находясь в перевернутом положении, Чес обратился к полу. — С возвращением, — его атласный халат угрожающе сполз вверх по бедру, когда он поднял ногу за спину. Затем, скользнув вперед в планку, он подтянул ногу к груди, после чего поставил ее между руками на коврик, напоминая бегуна на стартовой линии. — Значит, художник-вундеркинд умеет стучать. — Д-да. Я больше не совершу такой ошибки, — неловко переминаясь на месте, Себастьян пытался придумать, что сказать дальше. Он готовился к этому всю прошлую ночь и сегодняшнее утро, прокручивая разговор в голове. Но было ясно, что никакая подготовка ему не поможет, ведь когда он находился перед Чесом, он совершенно терял дар речи в его присутствии. Все еще сохраняя широкую стойку с согнутым коленом, Чес приподнялся, вытягивая руки вперед и назад, как — ну, единственное сравнение, которое мог придумать Себастьян — это серфингист на невидимой доске. Он посмотрел на Себастьяна и на поднос в его руках. — Разве ты не должен быть внизу, в столовой? — обратив лицо к небу, он поднял переднюю руку прямо над головой, а другой скользнул по заднему бедру, изгибая позвоночник в виде изящной буквы «С». — Ага, — тупо ответил Себастьян, завороженный этим необычным процессом. В некотором роде это было даже элегантно. Почти как танец. Должно быть, Чес занимался какой-то хореографией. Затем он вспомнил о том, зачем пришел. — Да. Точно. Я тут подумал… — он замялся. Отец всегда говорил ему, что признавать свою вину — все равно, что признавать свою слабость, и ему пришлось выталкивать из себя слова. — Слушай, я хотел извиниться за то, что... — Что был таким дурачком? Оскорбление было на удивление детским, даже милым. Но его гордость все еще инстинктивно ощетинилась в порыве защититься, не желая оставить без ответа даже такой незначительный выпад. Он отодвинул гордость в сторону, однако, зная, что острый язык ни к чему не приведет. Закрыв глаза, он издал вздох, который умерил его самолюбие, и слегка опустил плечи. — Да, и это тоже. Я не должен был говорить такие вещи вчера. Извини. Какое-то время ответа не было, но когда Себастьян поднял взгляд, Чес смотрел на него с любопытством, и довольная ухмылка скривила уголок его рта. — Ладно. Извинения приняты. Он моргнул. Это было быстро. Прощение было чем-то крайне редким в его жизни, но готовность Чеса проявить доброту пришла без колебаний, помогая сгладить грубые, рваные края его переживаний. Себастьян кивнул и посмотрел на поднос в своих руках, на его губах тоже появилась улыбка. — И я подумал, что мог бы, эм, загладить свою вину. Обедом. Чес, сложенный вперед над прямой ногой, снова поднялся. При одном только упоминании о еде он резко прервал свое занятие, приблизившись с закрытыми глазами и раздутыми ноздрями. — Да ладно? — Если, конечно, у тебя уже нет своей еды. — Мм, такой нет, — практически промурлыкал Чес, танцуя пальцами над подносом. Он сделал достаточно длинную паузу, чтобы наклонить голову к Себастьяну, и на его лице читался вопрос. Себастьян протянул ему поднос. — Пожалуйста! Это тебе. — Что ж, не откажусь, герр Себастьян, — Чес взял яблоко из предложенного ассортимента, подбросил его в воздух и надкусил, удовлетворенно кивнув. — Прошу, давай просто «Себастьян», — он указал подбородком на свободный складной стул. — Можно? — когда Чес одобрительно хмыкнул, он уселся, балансируя подносом на коленях. Каким-то образом на нем было еще неудобнее, чем на табурете у мольберта, и в конце концов он решил неловко устроиться на краю сиденья. — Итак, — Чес плюхнулся напротив него, скрестив ноги. — В чем подвох? Что-то я сомневаюсь, что ты пришел сюда просто извиниться и подать милостыню, — это было не столько обвинение, сколько простая констатация факта. — Опять верно, — Себастьян смочил губы, устремив взгляд в угол коврика. Он не ожидал, что тот окажется таким проницательным, и с досадой задумался, неужели его действительно так легко было прочитать. — Вообще-то я надеялся, что… как бы… Несмотря на его очевидные трудности, Чес терпеливо ждал, довольно хрустя яблоком, пока Себастьян подбирал слова. Он чувствовал на себе взгляд Чеса, но это не был требовательный или обвиняющий взгляд авторитетной фигуры, и это напоминание помогло ослабить замок на его языке. — У меня не было возможности нарисовать тебя в тот первый день. Меня... отвлекли, — пробормотал Себастьян, не решаясь назвать конкретное имя его отвлечения. — Поэтому, если ты не против, я хотел бы сделать еще несколько жестовых набросков. Тебя. Во время обеденных перерывов, — он заерзал на стуле. Сказав это вслух, он боялся, что это звучало так же неуместно, как он и чувствовал. Если Чес и чувствовал то же самое, то не подавал виду. Напротив, он выглядел позабавленным. — Так, давай-ка уточним, — сказал он с полным ртом мякоти. — Ты хочешь мне заплатить, чтобы я был твоей приватной моделью? То, как он это сказал, заставило Себастьяна вздрогнуть. Он не хотел, чтобы это звучало так непристойно. — Ну, не то, чтобы заплатить, — он пнул себя; а это звучало еще хуже. — У меня вообще-то нет денег. Чес выгнул бровь. — Чувак, я знаю, сколько здесь платят за семестр. Такой богатенький парень, а не можешь даже позволить себе меня? Себастьян старался не вчитываться в двойной смысл, хотя его воображение само прекрасно справлялось с заполнением пробелов. Поборов румянец, он пожал плечами в знак поражения. Это была правда. Его родители может и имели миллионы, насколько он знал, но это не означало, что ему дозволено было тратить хоть одну копейку. Он поднял руки в свою защиту. — Но я все равно тебе все возмещу! В стоимость моего обучения входило питание. Так что… — Так что? — Так что считай, что ты обеспечен обедами до конца семестра. — Хочешь сказать, что все это… — Чес покрутил пальцем над подносом с целым ассортиментом еды. — … может повторяться регулярно? Столовая художественной консерватории предлагала студентам все самое лучшее, отличаясь выбором и качеством, которые даже Себастьян с его утонченным вкусом считал первоклассными. Он лишь надеялся, что этого будет достаточно, чтобы привлечь и Чеса. — До конца семестра, — снова пообещал Себастьян. Чес на мгновение задумался. Наконец, он пожал плечами, откусил последний кусочек яблока и поднялся на ноги. — Ну окей. Договорились. Вселенная сегодня действительно была на стороне Себастьяна. — Отлично! — просиял он, вытаскивая из-под подноса альбом для рисования и кладя еду на пол, как подношение. — Просто дай мне знать, что ты хочешь из столовой. Я не знал, что тебе нравится, поэтому просто взял все, что было, — он указал на изобилие блюд в изысканных тарелках и мисках. — У них есть плов, салатный бар, супы, выпечка, фрукты... — При одном условии, — плавно вмешался Чес. Себастьян напряг плечи, выпрямив их в прямую линию, и снова насторожился. Он должен был догадаться, что это не будет так просто. — Д-да? Каком именно? — Я хочу узнать тебя получше. Этого Себастьян ожидал меньше всего, и у него перехватило дыхание, а щеки внезапно запылали. Это он пришел сюда с целью побольше узнать о своем предмете. А получается совсем наоборот. Пока он сидел, лишенный дара речи, Чес продолжал, расхаживая туда-сюда, пока его руки формировали фигуры в воздухе. — Ну, то есть, ты должен говорить со мной, завязывать разговор. Обычное дело. Технически мы делаем это в мое свободное время, так что нет причин для формальностей, понимаешь? — он одарил его улыбкой, которая граничила с извиняющейся, будто зная, что просит многого. — Слушай, я знаю, знакомство у нас не заладилось, но мы можем попробовать сойтись, — он протянул руку Себастьяну. — Что скажешь? Себастьян замер, с сомнением глядя на руку Чеса, словно тот держал кинжал в раскрытой ладони. Он никогда раньше не встречал столь бесцеремонного человека и не знал, как реагировать. Нормальные взаимодействия с людьми его возраста были редкостью. Дружба — еще реже. Подозрение прокралось из теней его сознания, отягощенное толстым слоем недоверия, накопившегося за долгие годы. Это противоречило всему, что знал Себастьян, и всему, что он только что себе сказал. Чес должен был быть его музой, чем-то, что вдохновляет его на творчество, и не более того. Но Чес выражал желание сблизиться, просто и ясно, и хотя маленький голосок предупреждал его, что не стоит вестись на обаяние Чеса, он был быстро заглушен его собственным скрытым желанием, ответившим взаимностью. Он бессознательно качнулся вперед, одна рука медленно разжалась с места, где была прижата к груди. Возьми ее, сладко прошептало оно, обращаясь к нему из-за его защитных стен. В последнюю секунду, однако, он остановился. Он не мог этого сделать. Чувствуя нерешительность Себастьяна, Чес убрал руку, бросив: — Ну или обойдемся без рукопожатия. Не проблема. — Х-хорошо, — согласился Себастьян. — Что ж, договорились, — сцепив пальцы, Чес вытянул обе руки над головой и стал вертеться из стороны в сторону. — Тебе какие позы нужны? Благодарный за возвращение к теме, которая была ему более близка, Себастьян внутренне вздохнул и положил альбом на колени, высунув карандаш из спирального переплета. — Какие хочешь. Только ничего слишком сложного. Ты все еще заслуживаешь реального отдыха, ведь у тебя наверняка все ноет. — Я не ною. Вчерашнее уже прошло, как вода под мостом, — его рука горизонтально извивалась по воздуху, показывая, куда именно утекла вода. Себастьян заставил себя усмехнуться, удивляясь, как Чес вообще мог его не понять. — Эм, я имел в виду ту позу. Тяжело, наверное, так долго ее держать, все опухает. Чес косо посмотрел на него, приложив руку к груди, притворяясь оскорбленным. — Да ты чего. Я ж не настолько извращенец. — Что? — затем этот не такой уж тонкий намек обрушился на него, как грузовой поезд, и он запнулся. — Н-нет, нет! Я не это… — он остановил себя, понимая, что Чес сделал это специально. — Ха-ха. Очень смешно, — ему действительно придется следить за тем, что он говорит в присутствии этого парня. Чес встретил его хмурый взгляд дразнящим языком сквозь щель между зубами. — Но да, некоторые позы тяжелее других. Они реально изматывают, — повертев плечами и встряхнув ногами, он добавил: — Но ничего страшного, немного виньяса — и как новенький. — Ванесса? — Себастьян чуть не уронил карандаш. Неужели они знакомы? — А-а она тут причем? — Да не Ванесса, а виньяса. Ви-нья-са, — это слово звучало как какой-то экзотический морской курорт. — Приветствие солнцу, если быть точным. Я как раз выполнял одно из них, когда ты вошел. Себастьян вспомнил сползающий халат, узкие бедра, устремленные в воздух. Он постучал по бумаге кончиком карандаша. — Оу. Ты про тот... танец, или типа того. Чес отвел взгляд в сторону, поджав губы. — Мм, это не танец, а... блин, давай я тебе покажу. Ты же не против? — прежде чем Себастьян успел ответить, он сбросил халат с плеч, как дикое животное, стряхивающее надоедливый ошейник. Себастьян уже должен был привыкнуть к этому, но при виде обнаженного тела Чеса так близко к себе, в его животе вспыхнуло то же щекочущее чувство. Он быстро перевел взгляд на пол, как вдруг ему на голову был сброшен халат. — Эй! — Смотри сюда, — пропел Чес, и к тому времени, как Себастьян стащил с себя халат, тот уже выполнял ряд движений. Следуя лишь естественному ритму своего дыхания, Чес поднимался и опускался на коврики, как волна. Погружаясь, скользя, растягиваясь, выгибаясь. Виньяса напоминала интерпретативный танец, нечто одновременно чуждое и древнее в своей серии движений, плавно переходящих из одного в другое. Вверх и вниз, вперед и назад, эта закономерность зависела от врожденного чувства симметрии и баланса, дарения и принятия, выражаясь в форме поклонения божеству, которого Себастьян не мог видеть, но чье присутствие все равно чувствовал. Дань уважения самому древнему богу, как тот и говорил. Чес закончил там же, где и начал: ноги вместе, руки подняты над головой, как у гимнаста после прыжка, и он опустил их перед грудью в молитве. С закрытыми глазами, он протяжно выдохнул. Затем он посмотрел на Себастьяна и ухмыльнулся. — Вот и все. — Очень… мило, — вымолвил Себастьян, изумленно глядя на серию набросков, что теперь заполняли его лист. Фигуры танцевали по странице в плавной иллюзии движения. Перейдя к следующему листу, он вспомнил условия их договора. — Насчет той Ванессы… эм, приветствия солнца. Зачем ты его делаешь? — О, есть много причин, — Чес низко присел, свернувшись в клубок и поставив руки на коврик между раздвинутыми ляжками. — Гибкость, расслабление, фокус. Баланс, — как бы иллюстрируя свои слова, он наклонился вперед, пока его колени не уперлись в предплечья рук. — Ага, — вздохнул Себастьян, наблюдая, как Чес коснулся коврика макушкой головы и начал грациозно выпрямлять ноги над собой. — Это точно, — его рука двигалась по собственной воле, воссоздавая странную позу, которая удерживала тело в перевернутом, подвешенном, вытянутом и наклоненном положении, пока Себастьян покорно игнорировал волну мышц на упругом прессе. — Что ж, моя очередь, — сказал Чес, опускаясь обратно к полу с силой и координацией, свойственными его компактной фигуре. — Сколько ты уже ходишь в консерваторию? Вопрос был достаточно простым, и Себастьян почувствовал, что Чес старается не наседать. Но он все равно замешкался, не привыкший говорить о себе. — Эм, всего один семестр. — А уже такой талантливый. По крайней мере, так здесь принято считать, — стоя на коленях, Чес откинулся назад до такой степени, что его спина полностью лежала на полу, а руки были вытянуты за головой. Едва уловимый хруст позвоночника, когда он поворачивался из стороны в сторону, заставил поясницу Себастьяна вздрогнуть от зависти. — Как тебе это удалось? — Мой отец, — машинально ответил он, чувствуя, как его слова обвивает усик стыда. Обычно он без колебаний ссылался на отца как на источник своего успеха, но здесь, при Чесе, говорить о нем казалось неправильным, вспоминая, как Чес мельком разглядел издевательства того самого человека, которому он сейчас приписывал свои достижения. Желая поскорее сменить тему, он быстро спросил: — А тебе? Где ты научился всему этому? — Мм, да так, подобрал оттуда-отсюда, — Чес приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть на него. — Ты знаешь общественный дом в центре города? Себастьян кивнул, хотя не совсем понимал, что вообще такое «общественный дом». Ему нечасто разрешалось бывать где-либо за пределами поместья Швагенвагенсов, загородного клуба, а с недавних пор и консерватории, поэтому многое в родном городе оставалось для него загадкой. Но он не собирался признаваться в этом Чесу. — По вечерам там проводятся занятия йогой. А еще там большие окна, — он пожал плечами, словно это все объясняло. Йога? Так вот что все это было? Насколько Себастьяну было известно, йога — это всего лишь халтурный мистицизм, пережиток 60-х годов, забава хиппи, увлекающихся травкой. Он переместился на стуле, делая вид, что внимательно изучает позу Чеса, хотя его карандаш снова и снова пробегал по одному и тому же изгибу его поясницы. — И эта йога... помогает? — Еще как. Тебе бы тоже не помешало, кстати, — встав на локти и выгнув спину, Чес откинул голову назад, чтобы посмотреть на Себастьяна вверх тормашками. — Поможет взглянуть под новым углом. Себастьян вскинул бровь, мысленно представив себя мечущимся в чем мать родила, что было слишком нелепо даже для него. — Спасибо, но нет, — фыркнул он, покачав головой. Однако спустя какое-то мгновение любопытство взяло верх, и он рискнул спросить: — С чего ты вообще взял, что мне это нужно? На этот раз Чес выгнулся вперед, его лоб касался пола, а руки были вытянуты вперед в удлиненном поклоне. — Правая нижняя поясничная область, — он поднял палец и указал на место на своей спине. — Ты все время упираешься о левую сторону, значит, у тебя там не все в порядке. Себастьян ошеломленно сидел, в то время, как его поясница выстукивала свое согласие. — К-как ты узнал? — Когда сидишь на одном месте несколько часов подряд, начинаешь многое замечать. Ничего не остается, кроме как смотреть. Все часы, проведенные в классе, вдруг приобрели другую окраску после признания Чеса. Позируя, Чес, может, и был неподвижен, как статуя, но это не означало, что его мозг не был занят. Мысль о том, что Чес уделял больше всего внимания именно Себастьяну, посылала волну восторга по его нервам. Хоть раз быть объектом чьего-то внимания было столь же тревожно, сколь и заманчиво, и он покраснел, вспоминая, как пристально Чес наблюдал за ним накануне. Однако, не желая подавать виду, он продолжал прикидываться, что поглощен созданием набросков, несмотря на то, что разговор все больше захватывал его. Прочистив горло, он спросил, стараясь звучать бесстрастно: — А что ты вообще там делаешь? Ну, в смысле, в своей голове, во время длительных поз. Это, должно быть, довольно скучно. — Ну да, бывает. Но на самом деле это отличный повод помедитировать. Тупо отключаешься от всего на некоторое время и позволяешь разуму блуждать, — теперь он сидел на полу, вытянувшись на одной ноге. — Я погружаюсь в собственную маленькую нирвану. Себастьян молча кивал, гадая, что же находится в нирване, пока не заметил, что стало тихо. Взглянув вверх, он понял, что Чес ждет его собственного ответа. — Эм, а я… я сосредотачиваюсь на рисовании, — смутно начал он, не зная, что такого интересного может сказать. — Я просто... рисую. — Серьезно? И это все? А ты думал, что это у меня все скучно. — Ладно, ладно, — он порылся в поисках чего-то еще. — Обычно я думаю о том, как все собрать, чтобы выглядело хорошо. Слежу, чтобы пропорции были точными. Или подбираю правильный тон. Но иногда… — он прервался, вспомнив вчерашний день и то, с какой легкостью сложилась композиция. — Мне не нужно ни о чем думать. Все само вырисовывается. Будто… будто все уже там, внутри холста, а я просто вывожу все на поверхность, — он никогда не думал, что искусство может быть таким — чем-то легким и спонтанным, не требующим академического взгляда. — Это… Прекрасно, подумал он про себя. Однако смутившись от того, как это может прозвучать, он пробормотал: — Это глупо. Забудь. — Не глупо. Я знаю, что ты имеешь в виду. Быть «в зоне», где не важно, что ты делаешь, потому что все равно все получается хорошо. И нет никого, кто мог бы сказать тебе обратное. — Ага, — шаткая улыбка Себастьяна расцвела в ухмылку, поражаясь тому, как идеально Чес понял, что он имел в виду, когда он сам даже не был уверен. — Хотя когда я только начал работать моделью… — он переместился на левую ногу. — … я тупо кричал. — К-кричал? — Тихо, естественно. В своей голове, — увидев шокированную реакцию Себастьяна, Чес пояснил. — Блин, раньше я выкладывался просто по полной. Помню, в одной позе я так сильно нерв защемил, что у меня вся левая сторона онемела! И никакая нирвана не могла меня спасти. Себастьян прикусил внутреннюю сторону щеки. Он знал, что не должен смеяться, но образ крутого и сдержанного Чеса, визжащего как сумасшедший за своей безмятежной улыбкой, никак не покидал его. — Да ну, уверен, ты бы мог сдвинуться. Студенты бы поняли. — И испортить позу? Ну уж нет! На меня же рассчитывают художники, — с неожиданной гордостью сказал Чес, снова плюхаясь на коврики в позе, в которой, заметил Себастьян, находился вчера. — Но так было только тогда, когда все было совсем плохо. С тех пор я усвоил урок. Не нужно себя заставлять, нужно просто делать то, что дается естественно. И должен сказать, — произнес он, зевая, — … это довольно прекрасно. После этого он затих, и Себастьян задумался, не уснул ли тот прямо там, на месте. В прошлый раз он подумал, что тот был мертв, лежа в таком положении, но теперь он отметил, как из конечностей Чеса ушло напряжение, позволив им свободно раскинуться по бокам. Он был воплощением расслабленности, и на короткий миг Себастьян представил, как присоединяется к нему. Прошло несколько минут в комфортной тишине. Себастьян набрасывал лицо Чеса в профиль, пока его мысли блуждали. Удивительно, что с каждым днем он видел позу совершенно по-разному — и тем более парня, который ее принимал. Он ошибался, сокращая Чеса до единой грани, основанной на предположениях и слухах, что доходили лишь до поверхности. Личность Чеса не крутилась вокруг платформы; в нем было гораздо больше того, что Себастьяну еще предстояло узнать. Несмотря на то, что они были почти ровесниками, Чес казался намного старше, мудрее и увереннее в себе. Самоуверенный, но не высокомерный. Непринужденный, но не оскорбительный. Рядом с ним было легко находиться, и Себастьян чувствовал, как его стены медленно опускаются, убаюканные этим интимным пространством, где не было ни осуждения, ни насмешек. В их отсутствие он мог расслабить плотно намотанную пружину, и его карандаш скользил ниже по фигуре Чеса, очерчивая впадинку под пупком, задерживаясь на резком выступе бедренной кости. В нижней части его живота разлилось тепло, а на губах заиграла небольшая улыбка, и он мельком подумал о выданном в классе учебнике. Должно быть, именно это автор имел в виду под «радостями анатомии». Резкий выговор прервал его. — Мне нужен отдых, — пробормотал он под нос, ругая себя за то, что позволил своему разуму плескаться в сточной канаве. И тут с пола раздался голос Чеса: — Кстати об отдыхе, чувак, думаю, перерыв уже почти закончился. Как по команде, прозвенел звонок, возвещая об окончании обеда. — Ох! — воскликнул Себастьян, вскакивая на ноги. — Мне нужно идти. Чес хмыкнул: — Да, знаю, — и медленно поднялся с пола, как лист папоротника, распускающийся на солнце, пока Себастьян собирал свои вещи. — Мог бы и раньше сказать, — укорил он полушутя, удивляясь тому, как незаметно пролетело время. Но, судя по наброскам, которые теперь заполняли его альбом, это время было потрачено с пользой. Он одобрительно оглядел свою работу, довольная ухмылка скривила уголки его рта. — Но спасибо за сегодня. Чес уже натянул халат и прислонился к краю занавески. — Значит, завтра в то же время? — Да. Дай мне знать, если захочешь что-то на обед, — Себастьян был уже на полпути к выходу из маленькой комнаты, но остановился и обернулся, ухватившись свободной рукой за занавеску. Он посмотрел вниз на Чеса. — Я думал о том, что ты сказал ранее. — А? — заинтригованно ответил Чес. — Я думаю… — он сделал паузу, пытаясь отвести взгляд от распахнутого халата Чеса, обнажающего его грудь, подол которого скользил по бедру. Смочив губы, он продолжил: — Я думаю, лучше испортить позу, чем, ну, знаешь... испортить свое тело. Искреннее удивление выгнуло бровь Чеса, и он проморгал. — Ого, — наконец сказал он. — Ты и правда не такой, как остальные. Себастьян не был уверен, стоит ли воспринимать это как комплимент, но от одной мысли о том, что он как-то выделился из толпы, в его груди вспыхнуло радостное чувство, словно пузырьки шампанского. Он внезапно почувствовал себя пьяным, отчетливо осознавая, как близко находится Чес. Скрестив руки, Чес игриво посмотрел на него, пристроившись под его рукой. — Тайное рандеву, частная беседа, ужин на двоих? — он дернул бровями. — Это свидание. — Это обед, — поправил его Себастьян, закатив глаза и безуспешно пытаясь звучать сердито. Он задернул занавеску перед лицом Чеса, чтобы скрыть его глупую ухмылку. И свою тоже. Сквозь занавеску донесся приглушенный голос Чеса: — В следующий раз принеси персики.