Мы живем благодаря нашим воспоминаниям

После того, как был сделан первый телефонный звонок, между ними прорвалась плотина. С каждым «привет» они начинали наверстывать упущенное. С каждым прощанием они становились все ближе и ближе к тому, чтобы снова найти друг друга. Они игнорировали разделявшие их мили, игнорировали годы, прошедшие с тех пор, как они по-настоящему видели друг друга, и наслаждались расцветом дремлющих отношений. Трескучий звон в ухе Натаниэля стал чем-то вроде утешения, жужжание телефона Эндрю неожиданно стало знакомым. И, о, как у них скрутило животы при первых же произнесенных словах. Румянец приливает к их щекам с каждым «Я хочу, чтобы ты был здесь» и «я скучаю по тому, что ты рядом со мной.» Дни сливались воедино, часы отсчитывались до наступления темноты, пока не набирались номера и не раздавались голоса. Благословенный вдох после утопления, лунный свет после самых мрачных дней, тепло улыбки после многих лет хмурости. С каждым звонком они подходили все ближе к краю, наблюдая, как машины проезжают по городским улицам внизу. За каждую свободно продаваемую истину неизбежное падение становилось все ближе и ближе. Это был только вопрос времени, когда они будут смотреть на звезды над собой, чувствуя, как ветер хлещет их по спине, когда они падают на ожидающую их прохладную землю. Только это падение не закончится болью и страданиями. Не закончится кровью и смертью. Нет. Они не падали на скалистые берега апатии и депрессии. Они падали в теплые объятия внизу, в безопасную подушку объятий друг друга. Они влюблялись друг в друга. × × × — Ты продолжишь играть после окончания школы? — спрашивает Абрам с неподдельным любопытством в голосе. — Наркоман. — фыркает Эндрю. Он думает о том, как стадион вибрирует от радостных криков болельщиков, как скрипят полы корта под его ногами. Он думает о том, как колотится его сердце при каждом заблокированном выстреле, о тошноте в животе при каждом отказе. В какой-то момент игра в экси стала ассоциироваться со свободой. Перерыв от реального мира, перерыв от вымученной улыбки на его губах и тишины его гудящего разума. Но он также думает о детях в таких домах, как у Спирс, Тильды, Лютера и всех остальных. Он думает о своей ученой степени и своем опыте в трагедиях разрушенных семей. — Я не думаю, что я это сделаю. Глубокий вдох, и если Эндрю закроет глаза, он почти может представить Абрама рядом с собой, тепло его тела и щекотку его выдоха. — Что ты будешь делать вместо этого? — Приемная работа. — Он прислушивается к задумчивому гудению, которое издает Абрам, практически слышит, как воспоминания захлестывают его разум, словно приливные волны, обрушивающиеся на здания. Эндрю ждет, ждет неизбежных вопросов и опасений, и как ты думаешь, ты смог бы? с таким прошлым, как у тебя? — Куда бы ты пошел? — спрашивает Абрам, оставляя Эндрю ошарашенным. — Я имею в виду, на работу. Ты бы вернулся в Калифорнию?" — Да. — Эндрю не нужно думать, чтобы ответить. Он уже все продумал раньше. Идея помочь таким детям, как он, в месте, где он так сильно пострадал, не вызывает никаких сомнений. К черту его сделки и его апатию, он сделает все, чтобы защитить детей от тех домов, через которые ему пришлось пройти. — Я думаю, хотя и должен.. — начинает Абрам, отвлекая Эндрю от его мыслей. — Я бы все равно предпочел быть игроком экси. — Эндрю фыркает на это, думая о телосложении бегуна и длинных лекциях о работе ног и позициях. Абрам был рожден, чтобы играть, рожден, чтобы бегать, махать и забивать. — Конечно, ты бы так и сделал. — Эндрю ворчит, закатывая глаза на последовавший за этим смех Абрама. — Наркоман. × × × — Привет, Дрю, — шепчет Абрам, и на его лице расплывается улыбка. Теперь это знакомое чувство — улыбаться. Он думал, что потерял свою улыбку, мягкую, излучающую тепло и привязанность. Он так привык к тому, что у него было полно зубов, к тому, кого он использовал, чтобы запугивать и провоцировать. — Привет, Абрам, — его грудь слегка трепещет при звуке голоса Эндрю, который теперь врезался в его мозг. — Что ты делал сегодня? — Это странное чувство для Абрама — любопытство к чему-то столь незначительному. Он знает, что Эндрю был на занятиях и тренировках, что он, вероятно, будет готовиться к завтрашнему поступлению в Колумбийский университет, как он делает каждый четверг. Но он все равно хочет знать, хочет услышать это от самого Эндрю, услышать жалобы и стоны по поводу его профессоров и школьных занятий. Услышь, как он ворчит о Кевине с оттенком нежности. Он хочет всего этого. — Профессор Литман чуть не взорвал свой стол, показывая нам сегодня научный эксперимент. — Задумчиво отвечает он. — ... Ваш профессор психологии? — спрашивает Абрам, прикусывая щеку, чтобы остановить смех, угрожающий вырваться наружу. — Да. × × × Кевин В его комнате пахнет, как свеча «карамельное яблоко», которую Кевин зажег, отвечая на поступающий звонок. Кевин сидит рядом с ним, покачивая ногой и нервно перебирая пальцами. Ему еще предстоит поговорить с Абрамом, несмотря на ночные звонки Эндрю. По словам Кевина, он просто не хотел вмешиваться. Эндрю назвал это чушью собачьей и сказал, что он трус. Три часа споров спустя, и вот они сидят, слушая потрескивание соединяющейся линии и звук напевания Абрама. Кевин прерывисто выдыхает в такт мелодии. — Натаниэль? — Гудение прекращается. — Кев? — Голос Абрама звучит на октаву выше, чем обычно, в его тоне сквозит удивление. Кевин перестает двигаться, уставившись на телефон подозрительно водянистыми глазами. — Кев, ты здесь? — Да, — его голос грубый, слеза, наконец, вырывается и катится по его щеке. — Да, я здесь. — Абрам смеется на другом конце провода, и когда он говорит, его голос звучит так легко, что Эндрю воображает, что его улыбка, должно быть, ослепительна. Они обсуждают все и вся, болтая втроем и привыкая к своей новой реальности. Прошлое и настоящее Эндрю сливаются воедино, обещая им всем светлое будущее. × × × Абрам С каждым наступлением темноты раздавался звонок. Иногда это были только Абрам и Эндрю, иногда Кевин тоже присоединялся. Абрам наслаждался временем, которое они проводили, разговаривая друг с другом. Он отсчитывал часы до неизбежного циферблата, тупо смотрел в потолок, пока не начинал слышать звон в ушах. В глубине души он знает, что это больше, чем просто дружба. Он игнорирует трепет в животе и тепло в груди каждый раз, когда слышит голос Эндрю, он игнорирует румянец на щеках, когда Эндрю говорит ему что-то доброе. Абрам думает о нем каждое утро, смотрит на свои безвкусные блюда и думает о том, как он опишет их Эндрю вечером. Неважно, как сильно он хочет игнорировать это, задвинуть чувства на задворки своего сознания, они преследуют его повсюду. × × × Эндрю Эндрю знает, что он облажался. Знает, что он быстро и сильно реагирует на звук голоса Абрама с каждым звонком. Он сидит на крыше до поздней ночи, пристально глядя на луну и звезды, как будто только это может передать его чувства. Как будто темнота неба, которое медленно светлеет по утрам, смоет эмоции, обрекающие его на разбитое сердце. Он думает об Абраме, который находится в шести часах езды отсюда и заперт в крепости. Он думает о его нежном голосе и громком смехе. Он думает о том, как он сидит рядом с ним, наблюдая, как звезды сменяются яркими красками восхода солнца. Он думает о биении своего сердца и о том, как оно всегда, кажется, ускоряется, когда он чувствует, как в его руке жужжит телефон. Он думает о том, как у него перехватывает дыхание каждый раз, когда он слышит, как Абрам говорит «привет», как кровь так быстро приливает к голове, что у него кружится голова, когда он слышит шепот Эндрю на ухо. И он хочет, он хочет, он хочет, он хочет. Би будет так гордиться им, когда услышит о том, как сильно он хочет Абрама. Если бы только он мог выразить чувства в своем сердце словами, которые имели бы смысл, которые не были бы испорчены его монотонной апатией и проклятой улыбкой. Абрам бы знал, понимает Эндрю. Абрам знал бы, как выразить это словами, чтобы мир понял. Он надеется, что тоже чувствует это, он надеется, что купается в том же чувстве тепла, что и Эндрю. О боже, он надеется. × × × Звонок раздается гораздо позже той же ночью, пробуждая Эндрю от легкой дремоты. Его спина напряжена, прижатая к холодному цементу крыши, луна полностью взошла в небе, когда он нажимает кнопку приема вызова в нижней части экрана. — Дрю? — Эндрю чувствует, как его сердце сжимается от грубого шепота, которым звучит голос Абрама. — Абрам, — говорит Эндрю, беспокойство скользит вверх по его позвоночнику и вызывает дрожь, сотрясающую его тело. — Что случилось? Он прислушивается к прерывистому дыханию Абрама, шороху простыней, на которых он, должно быть, лежит, в такт вздымающейся и опускающейся его груди. Он ждет, пока Абрам решит, чем ему удобно делиться, ждет, пока он решит, как он собирается поступить с тем, что случилось, заставив его дрожать и задыхаться. — Я... — начинает Абрам, и его голос срывается на разочарованное раздражение. — Я промолчал... Это закончилось не очень хорошо. — Эндрю делает глубокий вдох, закрывает глаза и изо всех сил старается не думать о том, с каким наказанием, должно быть, столкнулся Абрам за свое язвительное отношение. Но все, что Эндрю может видеть, — это Абрам, окровавленный и бледный. Абрам, весь в синяках и сломленный. Абрам, холодный и пустой. — Ты можешь просто оставаться на линии? — Да. — Эндрю отвечает, его грудь болит от облегченного вздоха, который Абрам испускает в ответ. Он остается на линии, пока Абрам устраивается в своей постели. Он позволяет минутам превращаться в часы, прислушиваясь к звукам ровного дыхания Абрама. Он прижимает телефон к уху и отодвигается к стене, сползая вниз, пока его голова не утыкается в руки. Он позволяет ночным звукам и потрескиванию телефона убаюкивать себя. Когда он просыпается и видит в небе взрыв красных и оранжевых огней, звонок закончился, и его ждет единственное сообщение. «Спасибо.» × × × — Какой был твой любимый? — спрашивает Эндрю, наблюдая, как одна из звезд над ним вспыхивает между красным и белым. Абрам только что закончил рассказывать ему, как в общей сложности он побывал в 72 разных городах. Он сказал это не очень радостно, во всяком случае, его голос был немного плаксивым, когда он рассказывал ему. Эндрю чувствует, как его губы слегка кривятся при этой мысли. — Скопелос. — легко отвечает Абрам, тоскливо вздыхая при этой мысли. — Место, где базировалась мама Миа? — спрашивает Эндрю, немного шокированный мыслью о красоте, которую, должно быть, видел Абрам, пока оставался там. — Понятия не имею, — Эндрю рассмеялся. Верно, беглецы не часто смотрят фильмы. — Это было прекрасно, Дрю, — шепчет Абрам, вероятно, погруженный в воспоминания. — Там были огромные пляжи и самые голубые воды, которые вы когда-либо видели. Это было после смерти моей мамы, и я просто как бы... сидел там. Я плавал, загорал и ел много действительно вкусной еды. Это действительно невероятно, это было первое место, от которого у меня по-настоящему захватило дух. Эндрю задумчиво слушает, на его лице расплывается улыбка, когда Абрам подробно описывает свою поездку. Как он туда попал, сколько там было людей, погода, ощущение песка и воды у его ног. Он рассказывает о ресторанах и еде, людях и языке. Это звучит так же потрясающе, как выглядело в фильмах, гостеприимно и очаровательно. — Я бы хотел, чтобы ты был там со мной, — шепчет Абрам. Жар приливает к щекам Эндрю, и он отказывается верить, что краснеет. — Это намного больше, чем может показать любой фильм. — Мы пойдем. — говорит Эндрю и крепко зажмуривается, чтобы Абрам не ахнул при этих словах. — Однажды. × × × Натаниэль После этого Нат мечтает об отпуске с Эндрю. Показывать ему все его любимые места. Таскать его через весь мир, чтобы увидеть все удивительные вещи, которые у него есть. Он думает о том, как бы Эндрю понравилось мороженое, которое он купил в маленьком магазинчике в Вероне. Он представляет, как у Эндрю перехватывает дыхание при виде северного сияния в Фэрбенксе. Он мечтает держать его за руку, когда поездки на самолете станут слишком утомительными. Он представляет, как они наконец-то садятся в этот дерьмовый фургон и едут через границу штата, возможно, направляясь прямиком в Мексику, где теплые пляжи и потрясающая архитектура. Он мечтает, мечтает и мечтает об оставшейся части своей жизни, когда Эндрю будет рядом с ним, и никто не будет у него на хвосте. × × × Эндрю — Тебе нравится твоя семья? — Да. — Эндрю отвечает твердым и уверенным голосом. — Расскажи мне о них. Так он и делает. Он рассказывает ему о том, как Ники взял его и Аарона к себе. Он рассказывает ему, что улыбка Ники всегда яркая, а его голос всегда жизнерадостный. Но также и то, как он яростно защищает, используя резкие слова, чтобы напасть на любого, кто заходит слишком далеко с Эндрю или Аароном. Он рассказывает об Аароне и их первой встрече, избавлении его от наркотиков и последующей сделке. Он рассказывает ему о Кейтлин и о том, как Аарон думает, что Эндрю не знает, хотя на самом деле он уже угрожал и допрашивал Кейтлин, считая ее приемлемой. Он говорит о том, что в глубине души знает, что не стал бы просить никого другого, что, несмотря на его гневные замечания и уничтожающие взгляды, он не может быть более благодарен, что нашел их. Он знает, что Абрам знает, что Эндрю было наплевать на кровь, что ДНК, которая их связывает, ничего не значила для него тогда и все еще ничего не значит для него сейчас. Как именно их действия и обещания сделали их семьей, привлекли внимание Эндрю и пробудили защитные инстинкты, которые, как он думал, умерли, когда Абрам ушел. Когда звонок заканчивается, Эндрю безмолвно плюхается на диван между своим братом и двоюродным братом. Он смотрит вперед, сосредоточившись на телевизоре, который показывает игру, в которую они неустанно играют. Он чувствует тепло их тел рядом со своими, слушает дружеские подшучивания между ними, и он чувствует, как что-то теплое поселяется в его животе. Его семья. Его дом. × × × Кевин Первый звонок Кевина наедине с Нилом происходит после того, как Эндрю повесил трубку. Кевин уже записал номер Нила в свой телефон, но так и не смог набраться смелости позвонить по нему. Он не был уверен, что сможет игнорировать тот факт, что Нил находится в Гнезде с Рико. Он не был уверен, что сможет переварить воспоминания о темных стенах и красном свете, часах тренировок и скудной еде. Но когда он, наконец, нажимает кнопку вызова — что-то спадает с его плеч. — Алло? — спрашивает Абрам, его голос явно сбит с толку. — Привет. — говорит Кевин, его голос немного дрожит от нервов, от которых он, похоже, не может избавиться. — Привет, Кевин. — Приветствует Абрам, в его голосе слышна улыбка. — Мне было интересно, когда ты позвонишь мне, придурок. — Кевин издает смешок, представляя дерзкую ухмылку, которая определенно есть у Абрама на лице. Вспоминая то же самое лицо на гораздо более молодой версии того же лица много лет назад. — Ну, я не собирался прерывать твой маленький роман с Эндрю. — Смеется Кевин над оглушительной тишиной, которая следует за его заявлением. — Заткнись, Кевин. — Ворчит Абрам, его голос приглушен тем, что он принимает за подушку. Кевин только смеется еще громче. Удивительно, а может быть, и неудивительно, что с Абрамом снова легко разговаривать. Они говорят об Экси и работе ног, о советах освоить упражнения с Вороном и не очень вежливых напоминаниях Абрама о том, что Кевин может надрать задницу любому на корте и ему просто нужно перестать хандрить из-за использования правой руки. Они смеются, улыбаются и, может быть, проливают несколько слез — хотя ни один из них не признается в последнем. И когда приходит время неизбежного прощания, Нил говорит Кевину то, что он так долго отчаянно хотел услышать. — Я люблю тебя, Кев. — Шепчет Он, слова одновременно уверенные и сомнительные. — Ты мой брат, хорошо? Так будет всегда. — Я знаю Абрам, — говорит Кевин едва слышным голосом. — Я тоже тебя люблю. И когда линия обрывается, даже Кевин не может игнорировать слезы, которые окрашивают его щеки. × × × Натаниэль Натаниэль ловит себя на том, что анализирует различия в своих чувствах к Кевину и Эндрю, отчаянно пытаясь понять, что происходит. Когда он разговаривает с Кевином, он чувствует непреодолимую гордость в животе. Он чувствует, как его сердце колотится от волнения, чувствует, как приятное спокойствие разливается по его телу, когда он слушает, как Кевин болтает об Экси, его отце и его занятиях. Он скучает по Кевину всем своим существом, желая снова увидеть его и испытать одно из его сокрушительных медвежьих объятий каждый день. С Эндрю его желудок трепещет от чего-то другого. Его сердце пропускает удары и вообще останавливается, когда он говорит. Нат наслаждается звуком своего голоса и тем утешением, которое он приносит. Он чувствует головокружение и беспокойство, когда Эндрю рассказывает ему о своем дне или отвечает на нелепые вопросы Натаниэля. Он тоже скучает по Эндрю, но в том, что он скучает по Эндрю, есть что-то другое. Как будто все его тело болит от отсутствующего присутствия, как будто в груди пустота, которая заполнится только тогда, когда Эндрю снова окажется в поле его зрения. Это страстное желание, искренняя мечта, которую нужно исполнить. Он не дурак, он знает, что чувствует... что-то к Эндрю. Он просто не знает, как это назвать. Влюбленность подразумевает увлечение, внезапную одержимость, подобную эмоциям, к кому-то в его жизни. Это подразумевает желание большего, это подразумевает работу над чем-то. Но Натаниэль не хочет большего. Он просто хочет Эндрю. Он хочет, чтобы он был рядом. Он хочет, чтобы его голос разносился по комнате, а не по телефону. Ему не нужно ни к чему стремиться, ему не нужно строить свои отношения или объявлять себя бойфрендом. Это также не было внезапным. Это было медленное нарастание, тепло, которое становилось все более и более заметным в его груди с каждым словом, произнесенным между ними. Эндрю — это мечта, от которой он никогда не сможет избавиться. Эндрю — это спасение, когда ситуация становится слишком сложной, когда будущее больше не кажется гарантированным. Эндрю — это глоток воздуха после слишком долгого пребывания под водой. Эндрю — это то, что искало его тело, когда он был лишен каких-либо чувств вообще. Эндрю, злой и красивый Эндрю, — это просто причина продолжать жить. Он — единственное, что прекраснее кристально-голубых вод Скопелоса. Он — зрелище, от которого у Ната перехватывает дыхание быстрее, чем когда-либо могло бы быть зеленое и голубое северное сияние. Он — голос, который позволяет ему спать, лицо, которое прогоняет кошмары прочь. Он — это тепло, которое Натаниэль может чувствовать, даже несмотря на расстояние в шесть часов между ними. Он просто, он просто сочувствует Эндрю. Он чувствует так сильно, так неописуемо непреодолимо что-то к Эндрю. Что-то вроде падения. Что-то вроде любви. × × × Эндрю Эндрю не нравится слово «любовь». Он не верит, что за этим кроется какой-то реальный смысл. Люди просто используют его, используют, чтобы причинить боль, используют, чтобы манипулировать. Как может слово, которое люди используют для описания своей любимой еды, быть тем же самым словом, которое описывает его чувства к Абраму? Это невозможно. Потому что, как бы Эндрю ни обожал и восхищался мороженым the Sweety's, оно даже близко не идет к тому, что он чувствует к Абраму. Потому что то, что он чувствует... О, то, что он чувствует, слишком велико, чтобы понять. Как будто Абрам — это солнце, которое растопляет лед в его венах, загорает его кожу и благословляет его веснушками. Как будто Абрам — это свет звезд, находящихся на расстоянии миллионов световых лет, украшающий их своим сиянием даже после того, как они умерли и превратились в ничто. Он похож на Луну, провалы и кратеры видны с любой точки земной поверхности, но не менее ошеломляющий, не менее яркий. Как будто Абрам — это сама Земля, которая растет, меняется и поддерживает жизнь Эндрю. Дарила ему еду, захватывающие дух рассветы и прекрасное голубое небо. Абрам подобен самому воздуху, которым он дышит, — неизбежный, нерушимый. Так что эти четыре маленькие буквы, крошечное слово, так небрежно брошенное людьми всего мира, никогда не смогли бы описать, чем для него является Абрам. Никогда не смог бы описать всю сложность и красоту Абрама. И Эндрю остается безмолвным, неспособным снова обдумать жужжание в своих венах. × × × Абрам — хочу будущего, — шепчет Абрам, не мигая глядя в потолок над собой. Одеяло прохладно под его спиной, воздух, как лед, обжигает кожу. — Я хотел бы, чтобы у меня было будущее. — Эндрю молчит, если не считать его тихого дыхания. Нил вздрагивает, когда на него накатывает новая волна обусловленности, его зубы стучат от ее силы. Он глубже зарывается под одеяло, прижимая телефон к уху. — Здесь слишком холодно. Я бы хотел, чтобы ты был рядом со мной. Следующий вздох Эндрю становится более прерывистым, но слов по-прежнему не приходит. — Я бы хотел, чтобы мне никогда не приходилось прощаться. — говорит Абрам сквозь стиснутые зубы. — Я хотел бы прошептать тебе на ухо и почувствовать тепло твоего тела рядом со своим. — Веснински снова вздрагивает, слезы наворачиваются на глаза, потому что одинокие стены насмехаются над ним, а прохладный воздух напоминает ему, что в ближайшее время его не обнимут. Эндрю вздыхает, низко и протяжно. — Хотел бы я знать, почему я хотел, чтобы ты был рядом со мной. Линия обрывается, и тишина Гнезда оглушает уши Нила.