liebe

— Ахахкхахахкхахаха, блять. — Дима в очередной раз смеётся над какой-то совершенно глупой шуткой, прикрывая рот рукой. Лицо Тимофея вдруг становится серьёзным. — Что это? — А? — Дима смотрит на него с полным непониманием во взгляде. — Ты о чём? Осознание приходит внезапно, ударяя по голове, вместе с воспоминаниями о недавних событиях. Кедрин опускает взгляд, смотря на собственную правую руку. Ну конечно. — Н-ничего! — он быстро натягивает рукав, скрывая виновников происшествия непринуждённо улыбается. — Нет, — Тима подходит ближе, — дай сюда. — парень берёт димину руку, задирая рукав злополучной кофты, так сильно подведшей второго, до локтя, и недовольно морщится, смотря на представшую перед ним картину. Синяки. На предплечье и запястье Димы красуется тройка синяков. Тима поднимает второй рукав — ситуация та же, только синяков уже четыре, и расположены они на большем расстоянии друг от друга. — Объяснишь? — Константинов вопросительно приподнимает бровь. — Яяя- — Дима испуганно бегает глазами по всем предметам в доме, словно загнанный в угол котёнок, смотря куда угодно, но только не на Тимофея — э-это случайно вышло! ударился и всё. Пустяки!! — Ударился? — Тима говорит это таким тоном, что чувство вины атакует Кедрина с новой силой. — Объясни мне, в какой, блять, ситуации, можно удариться рукой настолько, чтобы заполучить синяк? Тем более, в таком количестве и на обеих руках? Диме кажется, что он сейчас расплачется. Он опускает голову ещё ниже, окончательно разрывая зрительный контакт, потому что Тима, смотрящий прямо ему в глаза всё это время, начинает невыносимо действовать на нервы. Он смотрит на собственные руки, пытаясь придумать, как бы ещё оправдаться, но в голову кроме бесконечных извинений ничего не лезет. Дима хочет что-то сказать, но слова не выходят изо рта. Как же он виноват. — Скажи мне правду. — прерывает Тимофей его не начавшийся монолог. — Кто? — Я… — Кедрин набирает побольше воздуха в лёгкие и выдаёт на одном дыхании. — Я сам. Он не видит Константинова, но готов поклясться, что сейчас тот поджал губы. — Когда..? — его голос становится тише и размереннее. Он говорит это с некой осторожностью, словно боится спугнуть. — Когда это случилось? И… зачем? — Пару… дней назад, — Дима всё же понимает, что бежать от ответов уже некуда. Рука сама собой тянется к волосам на затылке, начиная перебирать их. — Я тогда весь день был один и… я не знаю, что случилось, но мне резко стало так плохо и страшно. У меня было такое ощущение, будто я тону в собственной тревоге, и я даже не знаю, почему. Такое уже случалось ни раз, но я так и не научился с этим справляться. Я не хотел причинять себе вред, честно! Мне просто… нужно было куда-то выплеснуть эмоции. — он всё же заставляет себя мельком взглянуть на Тиму, но тут же снова отводит взгляд. — Я… не знаю, что ещё сказать. Тимофей громко выдыхает через нос. — И как давно ты занимаешься подобным? — С момента, когда и начались такие проблемы. — тут же отвечает Дима, словно боится передумать. — А это…? — аккуратно уточняет Тимофей. — Примерно со школы. — Пиздец. — заключает Тима. — Мне нечего сказать. Я имею в виду, да, я знал, что у тебя проблемы с этим, но я не думал, что настолько! Я- — Прости! — Дима не даёт ему закончить. — Мне очень жаль. Прости. Прости меня, за то, что не рассказал раньше. Мне стоило, я знаю, но… я просто не мог. Я знаю, ты сердишься на меня. Да что там, я и сам на себя сержусь! Я знаю, что ты не хочешь этого, не хочешь видеть меня таким. Слабым. Но это то, кто я есть. Я испытываю слабость. Я — и есть слабость. Ты со своим пиздецом в жизни отлично держишься, а я… я… слов нет, чтобы описать! У меня ведь всё заебись, так какого хуя!? Чувствую себя виноватым за то, что у меня всё хорошо и за то, что при этом нихуя не хорошо. — он сам не замечает, как всё, что он так долго держал в себе, наконец находит выход в словах. — Я постоянно помогаю другим. Я так привык к этому, что теперь мне кажется, будто только так и должно быть. А типо, о проблемах своих говорить — это фу, так ты, Димочка, не делай. И башкой-то я понимаю, что это хуйня та ещё, но это чувство настолько сильное, что я не могу выдавить из себя ни слова, а всё молчу, молчу, молчу пока не взорвусь к херам! — он делает паузу, чтобы отделить эти слова от следующих. — Извини. Мне очень жаль. Сначала я решил, что скрывать всё это от тебя — хорошая идея, а когда понял, что нет, стало слишком стыдно за то, что обманывал, вот и продолжил скрывать дальше. Если после этого ты перестанешь со мной общаться — я пой- Тимофей громко вздыхает, не давая Диме договорить. Пару минут он молчит, подбирая слова. — Послушай меня, — он садится рядом с Димой. Пару секунд колеблется, после чего кладёт ладонь ему на плечо, заставляя посмотреть на себя. — Ты не слабый. Тебе не нужно извиняться передо мной. Тебе не нужно в принципе чувствовать вину, потому что ты ни в чём не виноват. И я никогда, — он особенно выделает голосом это слово, — слышишь? Ни-ког-да на тебя не злился. Я был слишком груб. Извини, я не хотел. Ты не сделал ничего плохого, просто я слегка испугался и включилась защитная реакция. — делает небольшую паузу. — Мне… очень жаль, что тебе приходится испытывать это, но тебе не нужно скрываться. Я не перестану общаться с тобой из-за такой мелочи. В конце концов, ты на протяжении всего этого времени возился со мной. Пора мне ответить тем же. Он улыбается, едва приподнимая уголки губ, и Дима невольно улыбается в ответ. — Спасибо. — Пустяки, — отмахивается Тимофей. — я сказал то, что должен был. — Всё равно спасибо! — настаивает на своём Кедрин. — Мне никто раньше такого не говорил. И я не вожусь с тобой! Я помогаю тебе, потому что правда хочу!! Плюс мне совершенно не тяжело. — Это взаимно. — совершенно серьёзно отвечает Тима. Дима впервые за весь разговор смотрит тому прямо в глаза и искренне улыбается. Стена внутри него медленно начинает рушиться.