Пролетая над гнездом малиновки.

Так крепко, как рука держит камень. А держит она его крепко лишь для того, чтобы швырнуть его как можно дальше. Но дорога приведет и в ту даль. Франс Кафка

В Тео нравственности не было и двухсот грамм — больно дорого, непозволительная роскошь для пацана у которого ничего не осталось — за спиной только мрачной картинкой трипа: сигареты, мёртвая мать и птичий почти-труп в бумажной обёртке; всё под недовольным взглядом упаковано и увезено в маленьком синем чемоданчике в пустыни за тысячи миль от дома — в новый дом, где типо-в-завязке-отец, даже-не-мачеха и в каждом углу по таблетке не-витаминов. Он не жаловался. Папкина подстилка Ксандра с викадиновым желе замест мозга противно косила глазом и каждый раз вздыхала обречённо, — мол, «явился-незапылился, маленький неказистый выродок», она-то его и винила, чужой пацан, возникший из ниоткуда, корми его теперь, пои; Тео однако за собой вины упорно не чувствовал, было б с чего — пускай спрашивает с драгоценного папаши, который четырнадцать лет тому назад не смог удержать агрегат в штанах, а Тео здесь был не при чём. В общем, довольно быстро они приучились жить рядом — не вместе, но хоть как-то. («Сойдёт», думал он.) Тео старался просто не общаться с ними, этими «новыми опекунами». Они без надобности не дёргали его, и он в целом был благодарен. Уж обделённым-то себя точно не чувствовал — целыми днями мотался где попало, сначала, совсем недолго — один, а потом уже с новым, единственным на всю эту чёртову пустыню, другом — Борькой. Он ему пришёлся в самую пору — тоже без родителей, тоже сам у себя в распоряжении. Едкий, колкий. — Поттер, ну где ты там шляешься?! — Иду я, подожди! Русский цыган-мальчишка курил вонючие самокрутки, по вампирски боялся солнца и гнал водку трубами, мешая её с отрытыми кое-как в ящиках таблетками. — Тебя только за смертью посылать, Очкарик… Серые белки бередила сотня другая мелких сосудиков-венок, обличая явный недосып. Излишняя худоба в свою очередь обличала другое, более острое, более опасное. — Будешь? Папаша той девчонки приторговывает, неплохой товар, но можно, конечно, было отрыть и получше. — Что ещё значит посылать за смертью? — За смертью? Тебя интересует только это? — Ну… — Баранки гну! Ты такой придурок, Поттер… — Баранки… Какие ещё баранки?! Он вечно звал его «Поттером», по-звериному клыкасто скалился, оценивающе смотрел на магазинные полки, а после сувал в бездонные рукава и карманы чёрного — явно на вырост, пиджака, что попало. В общем, совершенно определённо точно был и д е а л ь н ы м. Выточенным из мрамора Возрождения, собранным из осколков афинского храма, вылепленным заботливыми руками Рафаэля, укрытым тонким каменным полотном его работы По вечерам, когда они лежали в очередном приходе, Борис тащил на кровать старые бабкины карты — смеялся, клал перед Тео три шутки и говорил открывать, «коли не трусишь». Тео тоже смеялся — он не трусил.