Redire ad vitam

События, произошедшие за последний месяц, не переставали меня волновать. Я начал думать, что вскоре нас с Холмсом ждёт диалог на эту тему и морально старался к нему подготовиться. Ударом для меня стало появление в нашей гостиной фотографии Ирен Адлер. Я надеялся, что Холмс забыл её и вспоминал лишь в ключе интересного некогда дела, и то, что именно сейчас он выставил её портрет на всеобщее обозрение, возмутило меня в крайней степени, и я не мог уже унять свой пыл. Неужели я и вправду придумал себе, что между нами что-то происходит? Но ведь Холмс целовал мою руку, в конце концов! Может быть, детектив и ждал от меня подобной реакции. Что ж, он её получил, потому что невысказанным оставить этого я просто не мог. — Мистеру Шерлоку Холмсу, эсквайру, — сказал я, презрительно глядя на фотографию мисс Адлер. — Песчинка, попавшая в чувствительнейший прибор, трещина в мощной линзе причинили бы меньше неприятностей науке, нежели такому человеку, как вы, может причинить страсть. Я вышагивал по комнате и надеялся, что всё внимание Холмса сейчас сосредоточено на мне. — В этом доме, в нашем обществе, принято говорить о нежных чувствах не иначе, как о превосходном средстве срывания покровов с человеческих побуждений и поступков, — вспотевшие от волнения ладони я спрятал в карманы и встал спиной к Холмсу, чтобы он не видел моего лица. Возмущения в голосе было достаточно. — Я-то думал, что Эта Женщина… — Её зовут Ирен Адлер, — поправил меня Холмс. Я закрыл глаза, стараясь побороть раздражение. Боже! Конечно же, я знал, как её зовут. Я не мог забыть этого злосчастного имени ровно с того дня, как заметил в Холмсе интерес к Этой Женщине. Я понял, что мною всецело овладевало чувство ревности, острой иглой пронзая сердце, в то время как Холмсом владела страсть и увлечённость. Это было просто немыслимо. — Я-то думал, что Ирен Адлер спокойно займёт своё место в папке с надписью «Скандал в Богемии». Вместе с Вильгельмом Готрейхом Сигизмундом фон Ормштейном. Великим князем Кассельфельштейнским и наследным королем Богемии. Но я ошибся. Я хотел было прекратить эти выговоры. Холмсу от этого явно было не легче, но и хуже ему не сделалось. Однако, когда мой взгляд снова зацепился за фотографию, мирно стоящую на нашей полке, я понял, что уже не уймусь. Холмс должен был понять, что я чувствую. Столько всего произошло с нами после его воскрешения, а он так открыто выставляет фотографию Ирен Адлер в нашей гостиной, словно зачёркивая пережитое. Мне было совершенно ясно, что за три года отсутствия Холмса мы оба кое-что поняли. Но выводами своими делиться друг с другом почему-то не хотели. Я бы сказал — не могли. Я было подумал, что должен найтись подходящий момент для откровения и готовил себя к этому, но нам постоянно что-то мешало. Или кто-то. И сейчас я пришёл к понимаю, что Холмс, возможно, вовсе не ждёт того же, чего жду я, и заявляет мне об этом таким подлым образом. — Её фотография кочует в нашей квартире из комнаты в комнату, — я остановился у окна, сцепив руки за спиной. Смотреть на Холмса сейчас не было сил и желания. — Путём несложных логических умозаключений, основанных на вашем же дедуктивном методе, — язвительно подметив это, я резко указал пальцем на своего молчаливого слушателя, — я делаю ужасный, но единственный вывод: вы дрогнули перед женщиной, Шерлок Холмс! Теперь я смотрел на Холмса открыто, сверху-вниз, приподняв голову. Во всей моей позе легко читалось возмущение, так что детективу не нужно было угадывать мои эмоции. Я был предельно честен и обнажён в своих чувствах, а он… боже да он крутил в руках какую-то побрякушку, которую ему вручила Эта Женщина! На мои слова Холмс только пожал плечами. Я посильнее стиснул зубы и глубоко вдохнул. — Нет, я не утверждаю, что вы испытываете к Ирен Адлер чувство близкое к любви, — непонятно, кого я пытался в этом убедить больше — себя или его, — всякое чувство, тем более это, ненавистно вашему холодному, твёрдому, поразительно отрегулированному уму, — и даже здесь я не сдержал своих искренних чувств и умудрился сделать комплимент. — Но вы дрогнули! Что это за брелок у вас в руке? Это соверен, который вы получили от неё! — наконец подметил я. С меня хватило, и я умолк, готовый слушать Холмса. Ему было что сказать. А как же. — В том, что вы говорите, дорогой друг, много горькой правды — начал Холмс, откладывая брелок. — Минутная слабость, и я благополучно провалил дело, которое вы справедливо называете «Скандал в Богемии». Конечно, Ирен Адлер — это исключение, но только подтверждающее правило. Здесь вы правы — женщины стоят на несоизмеримо более низком уровне, чем мы, мужчины. Хотя бы потому, что женщины всегда руководствуются так называемыми нежными чувствами — эмоциями. И вы сейчас позволили своим эмоция овладеть вами, Ватсон, — справедливо заметил Холмс. — А это противоречит холодному здравому рассудку. Но вы правы. Из всех женщин, каких я знаю, под этой крышей может существовать только наша несравненная миссис Хадсон. Его слова стали для меня некоторым облегчением — он признал, что это пережиток прошлого и его непризнание женщин, кроме одной, сохранилось. Будто почувствовав, что мы говорим о ней, наша чудесная домработница вошла в комнату и оповестила нас о приходе молодой девушки. Я сразу захотел удалиться в свою комнату, потому что больших волнений за сегодняшний день я бы вряд ли вынес. Но Холмс остановил меня: — Нет, доктор. Я хочу, чтобы теперь при появлении женщины, вы всегда были рядом со мной, — это прозвучало двояко, как вызов. Холмс быстро поднялся из кресла, сбросив с колен тёплый плед, и встретил вошедшую юную леди, предлагая ей место за нашим столом. — С вашего позволения, я покину вас, — всё же возразил я. — Если ваш друг останется, он окажет мне неоценимую услугу, — раздался ангельский голос девушки, представившейся как мисс Морстен. Она взглянула на меня своими большими глазами, и тут же, стесняясь, неловко отвела взгляд, . Я молча сел за стол и показательно открыл книгу, чтобы Холмс понял, как мне неприятна эта ситуация. Однако, мой взгляд то и дело возвращался к юной особе, что так трепетно излагала детали своего дела. Она была красива и нежна, как первый подснежник. От её безупречной чистоты в моей голове начала рождаться странная идея. — Пожалуй, я всё-таки покину вас, — я закрыл книгу. В собственной комнате мне будет легче привести мысли в порядок. Но девушка не хотела меня отпускать и мне не удалось уйти. Через несколько минут, когда, кажется, и Холмс и Морстен были с головой погружены в диалог и не заметили бы моего ухода, я тихо поднялся и двинулся к лестнице. Увы, Морстен услышала мои шаги и обернулась: — Куда же вы, мистер… — Ватсон, — подсказал ей Холмс. — Ватсон. Моего друга зовут доктор Ватсон. Он так же, как и ваш отец, служил в Индии и обладает завидной смелостью, — Холмс смотрел прямо на меня, словно уговаривая остановиться. Я поймал себя на мысли, что немного сбился с толку от его неожиданного комплимента, но принял его с молчанием и вернулся за стол. Холмс словно извинялся за причинённые мне неудобства и сам хотел моего присутствия. И пока Холмс читал письмо, вручённое ему мисс Морстен, я понял, что за идея постепенно проявлялась у меня в голове. Если Холмс заставляет меня испытывать по отношению к нему ревность, то почему бы мне не использовать его приёмы? С какой-то стороны это может быть подло, но о чём думал Холмс, проворачивая такой же трюк со мной? Я принимаю игру по его правилам, тем более что теперь у меня есть отличная возможность сделать всё в лучшем виде. И когда мисс Морстен сказала, что надеется на моё участие в деле, я обольстительно улыбнулся и согласился, как истинный джентльмен. А вот с лица Холмса улыбка пропала. Мы договорились о встрече с доброжелателем, письма которого и привели девушку к нам, и мисс Морстен удалилась, оставляя нас с Холмсом вдвоём в напряжённой атмосфере. Настала пора начинать игру. — Какая славная девушка, не правда ли? — закинул удочку я, смотря в окно за уходящей дамой. — Славная? Я что-то не заметил. О. Это начинает работать. — И вообще, Ватсон, очень опасно, когда ваши личные симпатии начинают влиять на ваши выводы, — Холмс ступил на лестницу, собираясь уйти к себе в комнату. Я ступал следом — в свою. Выслушав его историю о двух людях, чей образ оказался совершенной противоположностью их поступкам, я не нашёл ничего лучше, как ещё раз кольнуть Холмса. — А Ирен Адлер? — А Ирен Адлер, это хороший урок не только для меня, друг мой. На этих словах мы расстались, как поссорившиеся супруги — каждый в свой угол, подальше от другого, пока не пройдёт обида. Или пока кто-то первым не поднимет белый флаг, принося свои извинения. И всё же, мне, как честному человеку, предстояла нелёгкая работа. Придётся заигрывать с мисс Морстен и при этом не давать ей ложных надежд, ведь то, что я ей приятен, видно невооружённым взглядом. А значит и Холмс это заметил. Нас ждёт увлекательное приключение.

***

Спустя день я склонен был считать, что моя задумка осуществилась с должным успехом. Дело оказалось куда более запутанным, чем я мог предположить, но это позволило мне сблизиться с мисс Морстен, успокаивая её и осведомляя о выводах Холмса. Когда нам впервые подали экипаж, я нарочно сел рядом с Мэри. Пару раз я заметил, как детектив смотрел на меня, когда я оказывал мисс Морстен какие-то знаки внимания. И мои догадки о его чувствах ревности подтвердились, когда в экипаже мы ехали уже вчетвером. Холмс первым занял место рядом со мной, Мэри досталось место рядом с мистером Шолто. Наши попутчики не заметили того, что происходило между нами с Холмсом во время поездки. Плед, предложенный возницей, накинутый на наши колени, замечательно скрыл руку Холмса, которой он отчаянно искал моей руки и всё же нашёл. Я позволил ему переплести наши пальцы и принял это, как извинение и урегулирование возникшего между нами конфликта. Мне стало хорошо и спокойно, несмотря на предстоящие трудности и открытия в деле. Если посмотреть со стороны, мы как школьники, что не могут сказать друг другу ничего в лицо и играют намёками, прячутся за метафорами и даже мирятся без слов, так, как мы — молча взявшись за руки. Я нашёл это сходство забавным.

***

Наши утомительные приключения заставили нас с Холмсом вернуться на Бейкер-стрит и согреться у камина, увы, под самое утро. Мы оба были порядком измотаны бессонной ночью и тут же сели в свои кресла. Ноги наши смогли расслабиться после длительной пробежки — мы уместили их на мягком табурете. Своей ногой Холмс иногда задевал мою, но, кажется, сам этого не замечал. А я заметил многое. В том числе и проклятую фотографию мисс Адлер у нас на каминной полке. Сил пререкаться у меня не нашлось, и я молча проглотил это, удобнее устраиваясь в кресле и ожидая завтрака, который миссис Хадсон обещала нам через пятнадцать минут. — Ватсон, — ласково позвал меня голос Холмса. — Ватсон, — повторил он, спугивая нахлынувшую на меня дрёму. Холмс даже посвистел, не добившись моей реакции. — Послушайте, вы чертовски плохо выглядите. Шли бы вы в постель. Как ваша нога? Моё сердце дрогнуло от внимания и заботы, что исходили от Холмса так открыто. Но вспомнив про фотографию, я решил сделать вид, что не заметил его обеспокоенности моим состоянием: — Мы найдем этот катер? — Найдем. Я уже отослал телеграмму юному Уильямсу, — успокоил меня Холмс. — Помните ватагу мальчишек, которая помогла нам поймать Джефферсона Хоупа? — Сокровища Агры на катере? — пропустив мимо ушей его слова, спросил я. — Уверен, — заявил Холмс, ничуть не сомневаясь в успехе этого дела. — И мы овладеем этими сокровищами? — я медленно подводил Холмса к моим неизбежным умозаключениям. — Двух мнений быть не может, — кажется, голос детектива смягчился, словно бы он говорил, засыпая. Я взглянул на него — он закрыл глаза. Наверное, так же, как и я, боролся со сном. — И мисс Морстен станет самой богатой невестой в Англии? — Я постараюсь добыть эти бриллианты для неё. — Это ужасно, — выдохнул я наигранно. — Вы переутомились, Ватсон. Холмс хотел списать всё на мою усталость, но я не мог ему этого позволить. Я доиграю эту партию до конца, и выигрышем буду считать пропажу фотографии Ирен Адлер с глаз моих долой и из сердца Холмса вон. — Если мы найдём их, мисс Морстен будет навсегда для меня потеряна. Отставной хирург на половинном жаловании в поисках богатых невест, — закончил до конца я свою мысль, горько улыбнувшись, и вполне правдоподобно. Не только у Холмса в этом доме был актёрский талант. — Не огорчайтесь, друг мой. Ничто так не утешает, как музыка, — Холмс неожиданно резко вскочил с кресла с удивительной энергией, какой я в нём не замечал и думал, что он вымотан так же, как и я. Он собирался взяться за скрипку, убивая двух зайцев одним выстрелом. Холмс знал, как я люблю его игру на этом замечательном инструменте и сам брался за него, когда ему нужно было подумать и успокоиться. Зная этот маленький факт о нём, я сделал вывод, что мои слова натолкнули его на размышления и ему нужно было совладать с ними, упорядочить. С мягкой улыбкой я наблюдал за его игрой из-под прикрытых век, Холмс же тем временем смотрел лишь на меня, но пару раз его взгляд метнулся выше — к фотографии на каминной полке. Жаль, я не мог хоть иногда читать его мысли по эмоциям на его лице, как он читает мои. Мелодия, льющаяся из-под струн скрипки, была меланхоличной, и всё же я уловил нотки надежды. Наверное, такая ассоциация была вызвана моим личным состоянием. Подступили слёзы — я в очередной раз дал волю эмоциям. У меня было преимущество, потому что Холмс сейчас наверняка думал, что такая моя чувствительность была вызвана переживаниями о мисс Мортсен. Всё же хорошо, что мой друг не умеет в буквальном смысле читать мысли, потому что все они сейчас были о нём.