Redire ad vitam

Я проснулся от лая Тори. Пёс отреагировал на звук дверного звонка, раздавшегося по всему дому. Холмс закончил играть, а в нашу комнату вошли семеро беспризорников, чьей ловкостью и невзрачностью смело пользовался детектив. Он дал мальчишкам указания, и те покинули нас без лишних вопросов, правда, сначала попросив предоплату. Холмс же навёл меня на верную догадку о том, что человек, проникший на чердак — дикарь. Я вспомнил, что у нас на книжной полке есть несколько книг, в которых можно посмотреть информацию о нашем загадочном номере первом. Я быстро сбросил с себя пальто, нашёл нужные книги и склонился над столом, ища необходимую страницу. Холмс поднялся с кресла и встал позади меня, слишком близко, чтобы я не почувствовал тепло его тела. Даже Тори кинулся к нам на помощь, по-хозяйски залез на стол, мешая нашему чтению. Но всё же нужную информацию мы нашли быстро, и я посчитал нужным осведомить мисс Морстен о продвижении дела и его скором завершении. — Я, пожалуй, останусь на посту, а вы можете располагать собой, как угодно, — сказал Холмс, гладя пса и не сгоняя его со стола. — Тогда я поеду в Камбервелл, навещу, пожалуй, старую миссис Сесил Форестер, — сказал я, и отправился за своим пальто. — Миссис Сесил Форестер? — уточнил Холмс, кажется, не веря в подлинность моих слов. Он догадался, что основной причиной моей поездки станет встреча с мисс Морстен. — Женщинам, Ватсон, нельзя доверять. Даже самым лучшим из них. Его слова являлись предостережением, однако, мне бояться было нечего. Я всего лишь сообщу дамам о ходе дела и заодно познакомлю их с нашим очаровательным спутником Тори.

***

В Камбервелле я пробыл недолго — полтора часа от силы. Радушность миссис Форестер и сияние мисс Морстен подняли моё настроение, поэтому в гостиную на Бейкер-стрит я вошёл, насвистывая весёлую мелодию и виртуозно размахивая сложенным зонтом. Кинув шляпу в своё кресло, я оглянулся и обнаружил, что моего друга нигде нет, лишь его пиджак одиноко висел на стуле. И отсутствовал не только Холмс. Фотографии Ирен Адлер на каминной полке тоже уже не было. Я оглядел гостиную и не обнаружил пропавшей вещицы. Обойдя всю квартиру, я сделал вывод, что в моё отсутствие Холмс убрал фотографию Этой Женщины подальше от моих глаз. Меня посетила мысль о том, что он мог перенести столь ценную для него вещь в свою комнату, и я понял, что, окажись это правдой, я отнёсся бы к этому более ревностно, нежели к нахождению этой фотографии в нашей общей гостиной. Фотография, хоть я и не разглядывал её сильно, была небольшой, в отличие от картонной рамки, в которой она помещалась, и я решил, что она может оказаться во внутреннем кармане пиджака Холмса. Мой друг часто доставал из этого кармана что-то важное, будь то письмо, записка, или несчастный брелок с совереном от Ирен Адлер, поэтому гипотеза моя немедленно подверглась проверке. Впервые в жизни я решился на столь неджентльменский поступок. Воровато оглянувшись, сунул руку в карман, в котором покоилась только одна вещь, и на ощупь я понял, что это плотная качественная бумага, на какой обычно и печатают фотографии. Скрепя сердце, я вынул находку. Мои руки пробрала мелкая дрожь. Я нашёл не то, что искал, но это меня лишь обрадовало: мной была найдена фотография пятилетней давности, сделанная на приёме Майкрофта Холмса в канун Рождества. На этой фотографии был я. Фотограф выловил меня, когда я отошёл от Холмса, чтобы взять ещё один бокал шампанского. Неожиданная вспышка застала меня врасплох и, тем не менее, я улыбнулся и выглядел достойно. На мне в тот вечер был лучший из моих костюмов: Холмс распорядился, чтобы его пошили на заказ в том ателье, в котором одевается сам детектив. На оборотной стороне, выцветшими спустя годы чернилами, выведена дата приёма — 24 декабря 1889 года. Уголки бумаги немного поистрепались за пять лет, но в целом, она хорошо сохранилась. Мои губы тронула улыбка. Как давно Холмс носит с собой эту фотографию? Была ли она с ним те три года, которые я провёл, скорбя по нему? Множество вопросов посетило меня после этой находки. Не давая себе забыться, я положил фотографию обратно. Отчего-то мой взгляд привлёк наш камин. Точнее то, что служило для него розжигом — среди алых углей я увидел истлевшую совсем недавно бумагу, и понял — фотографию Ирен Адлер в этом доме не увидит больше никто. — Холмс! — позвал я, надеясь, что друг ещё дома и не кинулся в очередное приключение, не дождавшись меня. Вместо моего друга в гостиную вошла миссис Хадсон. — Мистер Холмс куда-то вышел? — тут же спросил я. — Нет. Он поднялся к себе, — ответила наша чуткая домработница, и я понял, что она чем-то обеспокоена. — И вообще мне кажется… мне кажется, что он нездоров. — Почему вы так думаете? — я перенял её беспокойство и как друг Холмса, и как врач. — Когда вы ушли, он стал бегать по комнате, туда-сюда, туда-сюда. Стал бормотать что-то, разговаривать сам с собой, а потом и вовсе начал кидать какие-то бумаги в камин, если бы вы пришли на несколько минут пораньше, вы бы его за этим застали. И каждый раз, когда раздавался звонок, он выскакивал на лестницу и кричал: «Что там такое, миссис Хадсон? Что там такое, миссис…» Не успела она закончить говорить, как дверь комнаты Холмса широко распахнулась и из проёма вылетел возбуждённый хозяин, с тем самым вопросом: — Что там такое, миссис Хадсон? — Ни что такое, а кто такой. Это доктор Ватсон, мой второй квартирант, — поправила его наша хозяйка. — А для вас, мистер Холмс, я отправляюсь за успокоительным, — хмыкнула она и медленно вышла из нашей гостиной. — Скажите, Ватсон, пожалуйста, скажите, что вы не наделали глупостей! — быстро проговорил Холмс, хватая меня за плечи. — Каких глупостей? О чём вы, Холмс? — я замер, силясь понять, что же он имеет в виду. — Предложение! Предложение мисс Морстен. Вы ведь его не сделали? — Холмс заглядывал в мои глаза. Он был взвинчен, встревожен. — Но ведь я и не собирался… — Как не собирались? — Так и не собирался, Холмс. Конечно, мисс Мортсен чудесная девушка, умница и красавица, но мне этого не нужно. Она достойна лучшего мужа, который будет любить только её и не оглядываться назад, понимаете? — я улыбнулся, как мог, пытаясь донести до Холмса святую истину. Сейчас было самое время. — Боже мой! Какой я был дурак! — он отпустил меня. Немного успокоившись, продолжил. — Вот что, Ватсон — мне вам многое надо сказать. Но сейчас я отправляюсь искать катер вниз по реке. Я долго думал над моим планом и считаю, что стоит попробовать. Вы оставайтесь здесь и принимайте все письма, поступающие на моё имя. Я могу на вас рассчитывать? — Конечно, Холмс. Но что же вы хотите сказать? — с мольбой в голосе спросил я, наблюдая за тем, как детектив поспешно надевает пиджак. — Может быть, вам стоит сделать это сейчас? — Потом. Всё потом, Ватсон. Сначала — дело. — Я устал ждать, Холмс. Это тянется с самого вашего воскрешения и не даёт мне покоя по сей день, а своими интригами вы заставляете меня волноваться ещё больше! — слова возражения летели детективу в спину. Холмс подошёл к дверям гостиной, плотно их закрыл и развернулся ко мне. Момент истины, кажется, был близок, как никогда. Детектив без лишних слов взял меня за грудки и его губы нашли мои. Получился не поцелуй, а скорее столкновение сомкнутых губ — быстрое, твёрдое и даже нелепое. — Самое главное вы знаете, Ватсон. Остальное — потом, — Холмс всё ещё плотно прижимал меня к себе, держась за лацканы моего пальто, и я решил не упускать прекрасной возможности наконец-то ответить ему взаимностью. Его лицо легло в мои тёплые ладони, и я поцеловал его как надо. Второй поцелуй благодаря моим стараниям вышел более интимным и чувственным, чем первый, и я был доволен собой. Холмс тоже был мной доволен, о чём сказал его глухой стон, когда мы отстранились друг от друга, чтобы не задохнуться. Глаза моего спутника сияли. — Что ж, а теперь мне пора. Ждите меня, Ватсон, — напоследок Холмс улыбнулся, и улыбка его значила полное перемирие перед началом чего-то нового.

***

Мысли о том, что мне предстоит услышать от Холмса, не покидали меня в его отсутствие ни на секунду. Действительное — самое главное я теперь знал, но детективу ещё предстояло объяснить, к чему он затеял такую долгую игру и не сказал всё сразу. Нам не хватало разговоров о том, что происходит. Чувствуя изменения между нами, мы общались только касаниями — откровенными или сдержанными, но этого было недостаточно. Появление Лестрейда в один из будничных дней меня очень развеселило, потому что вскоре после него появился старичок, в котором я сразу узнал моего несносного Холмса, который любит устраивать костюмированные розыгрыши. Инспектор даже помахал пистолетом, когда детектив вывел его своей дерзостью, и я не смог сдержать смех — картина была слишком весёлой, чтобы оставаться равнодушным. После мы все пытались унять смех ещё несколько минут. А у Холмса, тем временем, уже был готов план.

***

На катере мы провели много времени и даже успели заснуть, прежде чем преступники пустились в бегство, а мы — в погоню. Меня всё ещё терзало ожидание нашего с Холмсом разговора, но мои страдания быстро затмились испугом: дикарь, что наследил на чердаке и убил Бартоломью Шолто ядовитой иглой, успел выпустить одну такую в нас, до того, как кто-то из нашей команды всадил в него пулю. Я быстро заметил, что ядовитая игла попала Холмсу в плечо, и спасла его только плотная ткань пальто, сквозь которую смертоносная игла пробраться не смогла. Но если бы дикарь оказался точнее… Об этом я даже не хотел думать. Погоня оказалась удачной, загнав воришек в тупик, мы тут же их арестовали и изъяли сокровища. Мне было поручено доставить сокровища мисс Морстен, и я взялся за исполнение своего долга. Каково было моё удивление, когда вскрыв ящик, никаких драгоценностей мы не увидели. Мисс Морстен была огорчена, и я попытался её утешить. Она дрожала в моих объятиях, но всё же держалась достойно. Я принёс ей свои сожаления и хотел было отправиться домой. Но потрясения мои не закончились на пустом ящике — полисмен, сопровождавший меня с таким ценным грузом, заметив, что сокровища испарились после того, как я вскрыл этот ящик Пандоры, нацепил на меня наручники, решив, что я виновен в их исчезновении. На Бейкер-стрит меня везли, как подозреваемого. Впрочем, мне было не привыкать. Скотланд-Ярд часто заблуждается в своих доводах. Джонатан Смолл, как и Холмс с Лестрейдом, ждущий меня на Бейкер-стрит, быстро признался в своей причастности к пропаже драгоценностей, и всем было ясно, что нам их уже не вернуть. Лестрейд, сперва накинувшийся на меня, извинился и освободил от наручников, после чего удалился со своими коллегами и мистером Смоллом, которого теперь заключат под стражу. — Как странно, — сказала миссис Хадсон, оставшаяся с нами после того, как все ушли, — всё было сделано вами, — она кивнула на Холмса, — но вся слава достанется инспектору Лестрейду, в очередной раз. Но что же останется вам? — горько проговорила женщина, словно не замечая моего присутствия. — Доктор Ватсон, — улыбнулся Холмс и пригласил меня сесть в моё кресло. — Со мной останется мой верный компаньон, что для меня лучше всякой славы. Тем более, что вскоре Ватсон опубликует историю об этом загадочном деле и некоторые лавры мне всё же достанутся. — И то верно, — домработница расплылась в улыбке. — Миссис Хадсон, будьте добры, как будете уходить — закройте дверь в гостиную. Мы с Ватсоном будем отмечать окончание дела, пить и веселиться, так что сможем вас потревожить, — предупредил её Холмс. Женщина кивнула нам и поспешила удалиться, выполняя просьбу Холмса. Мы остались одни, и я еле сдерживал волнение. — Я полагаю, Ватсон, вы ждёте от меня внятных объяснений по поводу того, что за спектакль я устроил? — Холмс спросил это лишь через несколько долгих минут, дожидаясь, видимо, того, что миссис Хадсон уйдёт в свою комнату, а я успокоюсь. — Да, Холмс, — честно признался я. — Дело в том, Ватсон, что вы за три года моего отсутствия многое поняли и о многом жалели, как и я. Мы с вами поняли, что чувства наши выше дружеских и жалели о том, что осознание пришло слишком поздно. Я молча кивнул. Холмс снял эти слова с моего языка, в точности угадывая мои мысли. — Когда я вернулся, я почувствовал изменения в вас и вашем поведении, мой дорогой друг. И это меня только обрадовало, потому что я и сам изменился с осознанием. Но ведь вы знаете, что нельзя верить в свою теорию без должного количества фактов. Через свои намёки я прощупывал почву, если можно так сказать. Ловил каждую вашу реакцию, но этого было недостаточно. Я пытался сделать всё, чтобы вы первым озвучили свои чувства — у вас это вышло бы легче. И моя провокация с фотографией Ирэн Адлер… простите мне эту оплошность, мой дорогой, это было слишком жестоко по отношению к вам. Но тогда я окончательно убедился в своих догадках, и собирался было вам всё сказать, нагрянула Мэри Морстен, — Холмс выдержал паузу, давая мне понять сказанное ранее. — Вы так убедительно оказывали ей знаки внимания, что смогли пробудить во мне то же чувство ревности, что и я в вас. Чувство прескверное, мой дорогой. Я еле держал себя в руках, чтобы не кинуться вслед за вами, когда вы поехали в Камбервелл к нашей клиентке, как я подумал — делать предложение. И когда вы вернулись и убедили меня в ложности моих предположений, я понял, что оставлять всё так, как оно есть, просто нельзя, иначе я рискую потерять вас по собственной глупости. — Холмс, — сказал я, неотрывно глядя на него, — я виноват в той же степени, что и вы. Я сомневался в том, чтобы взять всё в свои руки, хотя должен был помочь вам, видя вашу нерешительность. — Что вы, дорогой. Я сам затеял всю эту немую игру с касаниями, которых явно не хватало, чтобы показать вам всю истину моих чувств и намерений, — Холмс встал и подал мне руку, чтобы я тоже поднялся. — Простите меня, Ватсон. Простите и услышьте наконец слова, которых вы — и я — так долго ждали. Я люблю вас, милый мой. Сердцем, душой и телом. Люблю всем своим существом, и хочу быть с вами. — И я люблю вас, Холмс. Боже! Как хорошо произносить это вслух! — я обнял детектива так тепло и крепко, как только мог. Наконец-то кончились эти юношеские игры. Не то, чтобы я не был им рад. В них всё же был какой-то шарм. Теперь же это пройденный этап, перед множеством других, которые нам предстоит пройти вместе. Бок о бок, рука об руку. Душа в душу. Всю ночь мы с Холмсом провели в моей постели. Мы просто лежали рядом, держась за руки и иногда обмениваясь поцелуями. Холмс тихо смеялся, когда я поправлял его волосы или шептал ему что-то на ухо, дыханием щекоча чувствительную кожу. Мы почти заснули, но меня всё ещё тревожил один вопрос: — Холмс, — шёпотом сказал я, отгоняя его дрёму. Он открыл глаза, щурясь в попытках разглядеть меня в темноте, — позвольте спросить. Моя фотография… которую вы носите в кармане пиджака… давно она с вами? — Я надеялся, что вы спросите, — детектив улыбнулся. — Вам стоит быть внимательнее, когда вы достаёте что-то из чужого кармана с намерением вернуть эту вещь на место. Вы положили фотографию вверх ногами, да ещё и лицевой стороной наружу. Я сразу понял, что вы до неё добрались. — Вы не в обиде на меня, Холмс? — чувство стыда ошпарило меня, и я был готов провалиться под землю. — Ни в коем случае, милый, вы должны были об этом знать. Отвечаю на ваш вопрос: фотография со мной ровно с того дня, в который она была сделана. И вы должны знать, Ватсон, что ваша очаровательная улыбка три года напоминала мне о том, ради чего я живу и борюсь. Вас не было рядом физически, но в моих мыслях вы были всегда, и всегда придавали мне сил для новых побед. — Мой милый Холмс, — солёная слеза скатилась из уголка глаза по моему виску на подушку. — Вы замечательный. Я так сильно хотел говорить с вами обо всём этом, но теперь понимаю, что мне никогда не хватит слов, чтобы описать то, как я счастлив быть рядом с вами. Я придвинулся к моему детективу, чтобы крепко его обнять. Уткнувшись носом в его острое плечо, я едва сдерживал подступающие слёзы. Меня успокоила рука Холмса, что гладила мою спину. Мы заснули в объятиях, и это была одна из лучших ночей в моей жизни. Сокровище Агры, увы, покоилось на дне Темзы и было недосягаемо. Однако, потеря одного сокровища привела нас к обретению другого бесценного сокровища, название которому — Любовь.