Я хочу увидеть свет!

      Отрезвляющая вонь отметилась на языке обжигающей приторно-сладковатой горечью, позволяя сбросить напряжение и разобраться в аморфном клубке заплетающихся мыслей, которые никак не хотели приходить в порядок. Огненно-рыжий сноп искр брызнул в стороны миниатюрным фейверком, когда Оливер стряхнул сигарету и с досадой заглянул в полупустой портсигар. Он курил очень мало и исключительно по нужде — не хотелось пристраститься к курению и потом объяснять маме, куда так стремительно исчезают его карманные деньги. Совсем отказаться не получалось. Снятие стресса, достижение душевного равновесия и расслабляющий эффект эйфории пересиливали желание бросить и завязать с дурной привычкой, а учитывая, насколько изматывающей становилась учёба, никотин превратился в его извечного спутника.       Оливер затянулся ещё раз и с наслаждением выдохнул. Сигаретный дым устремился ввысь и исчез, растаяв над черепичными крышами магазинчиков и лавок, сгруппировавшимися перед находящимся через дорогу массивом Бумажной школы — четырёхэтажное, ухоженное, сложенное из красного кирпича, это учебное заведение всегда оставалось гордостью их маленького городка, «спрятавшегося» посреди непроходимой глуши лесов Альберты. На остроконечном флагштоге трепетал флаг Канады — здоровенный красный лист клёна, разместившийся на белом фоне в «зажимах» двух красных стен.       В последнее время Оливер ощущал себя примерно также.       В городе давно неспокойно.       Лишь приезжему неизвестно, какие тревожные, недоверчивые и порой антиправительственные настроения царят среди горожан, у которых начинает постепенно «свистеть фляга» из-за непрекращающегося стресса, ставшего неотъемлемой частью их повседневной жизни: на улицах теперь встречаются лишь испуганные и тяжёлые измотанные взгляды, всё чаще список покупок состоит только из товаров первой необходимости, изредка вспыхивают недовольства из-за бездействия полиции. Пустуют детские площадки, магазины закрываются на целых два часа раньше, владельцы собак предпочитают выгуливать любимцев во внутреннем дворе и даже Йеллоулиф-Сквер, представляющий из себя место для культурного времяпровождения и магнит для туристов, в тёмное время суток пуст и мрачен — люди боятся ходить по ночам. Вся городская жизнь стала... какая-то отрывистая и замирающая. Народ ожидает одновременно и плохого, и хорошего.       Особенно замечательным оставалось поведение управленческих структур, будто бы не у них в городе произошло четыре исчезновения за неполный год. Словно бы никого и не похищали. Джордж Дион — эта пятидесятилетняя грязная сука, протиснувшаяся в должность мэра путём подставных выборов, — буквально принуждает народ улыбаться и смотреть в «светлое будущее», которое выглядит всё более и более тёмным. Пусть налаживается инфраструктура, пусть строятся библиотеки и парки развлечений, но на «повестке дня» стоит безопасность жителей, неготовых променять её на красивые обещания.       Наблюдается рекордный отток населения: кафешки, киоски, ломбарды — из-за недостатка кадров закрывается всё подряд. Естественно, уезжающие захватывают с свой и детей — в этом году из школы ушло пятнадцать человек! Пятнадцать доверительных документов стали ничем, пятнадцать фамилий навсегда зачёркнуты, пятнадцать мест за партами опустели. Нельзя сказать, что Оливер горевал о потере, но всё равно тревога была обоснованной. Во всём чувствовался какой-то подвох. Однако все догадки слишком хорошо складываются в единый паззл — Пэйпер Таун вымирает.       Вы-ми-ра-ет.       Теперь перспектива превратиться в ещё один «город-призрак», в заброшенную глубинку — это не маловероятный исход, о котором даже думать не хочется, а вполне выбранный и заданный «талантливыми» руководителями курс. Конфликтовать с чиновниками, которые нынче совсем охренели и готовы кинуть за решётку любого неугодного, не хочется, поэтому надо брать инициативу в свои руки.       Надо брать вещи и сваливать.       Оливер и его друзья были великолепным трио отличников, олимпиадников и настоящих гениев, которые просто обязаны заявить о себе миру — Эдвард планирует стать высококвалифицированным хирургом, Зип наверняка войдёт в топ известнейших художников современности, а Оливер планирует основать бизнес-корпорацию. Их замыслы слишком велики для задыхающегося бесперспективного захолустья, поэтому есть только один выход. Уже догадались, какой?..       Пора валить.       Но как?       Карандашнорукий почувствовал странную «свободу» в ладони. Взглянув вниз, он всё понял: сигара выскользнула из пальцев, шлёпнулась в сугроб и затухла, а падающие хлопья снега медленно хоронили «почившую» папиросу. Чтобы восполнить суточную норму никотина и продолжить «сеанс расслабления», пришлось сделать то, что Оливер не очень любил делать — просить поделиться.       — Эдвард, — плутовато спросил парень с ахего. — У тебя не найдётся лишней сигареты?       Высокий юноша, прислонившийся к стене продуктового магазина, за которым они уже по традиции смолили после школы, лениво пошарился в кармане куртки и вытащил незакуренную папиросу.       — На, бери на здоровье, — сказал он.       — Спасибо, бро.       — Пожалуйста.       Оливер довольно прокрутил колёсико зажигалки и, выловив непокорную искорку с где-то седьмой попытки, задымил. Вкус оказался насыщенным, с едва различимыми нотками настоящего табака, а не какой-то дешёвой синтетической дряни. Да, он узнал бы этот вкус из тысячи — старый-добрый «Rothmans»!       — Хороши сигары, — сказал Оливер и задумчиво повертел папиросу в пальцах. — Откуда ты их берёшь? Они же кошмар какие дорогие.       — Контрабанда, дамы и господа!       — Подворовываешь? — осведомилась Зип, пуская дымовые колечки. Даже к курению она относилась по-особенному, по-творчески.       — А я на вора похож? — слукавил рогатый. — Всё происходит в рамках закона.       Наткнувшись на вопросительные взоры друзей, парень раздражённо вздохнул и затушил сигарету об стену, оставив на ней уродливое смоляно-чёрное пятно, затем его хвост щёлкнул словно ковбойский хлыст. Он всегда делал так, прежде чем рассказать очередную историю:       — До того, как мои родители... — Эдвард запнулся, Зип и Оливер обменялись с ним сочувствующими взглядами. Его родители развелись семь лет назад, но душу продолжал тяготить какой-то балласт. — До того, как я переехал из центра города, у меня был сосед. Собст-на, чудаковатый лис-хиппи двумя годами старше, весь в дредах, каждый божий вечер курил кальян возле окна. Недавно выяснилось, что он учится в университете и у них там какой-то «праздник курева» — и «Rothmans», и «Marlboro», и ещё куча всего. Как видите, мне тоже что-то перепадает по старому знакомству...       — Эд, — более серьёзно спросила Зип. — А этот хиппи случайно не двоюрный брат Коши?       — Да чёрт его знает!       — Какой Коши? — спросил Оливер и обезоруженно развёл руками.       Ребята посмотрели на него словно на умалишённого. Если со стороны чёрно-белой девушки послышался нервный легкомысленный смешок, то хвостатый смерял его холодным озабоченным взглядом. Он не понимал, почему его лучший друг становится... таким странным и напряжённым.       — Ёлы-палы, Оливер! Неужели ты не помнишь? — воскликнула Зип. — Лисёнок с восьмого класса, постоянно к нам пытается примазаться...       Карандашный рефлекторно промямлил что-то вроде «ааа, помню-помню» и усиленно принялся конструировать образ так называемого Коши. Ассоциации с этим именем всплыли из глубин его памяти, собрались вместе и мысленно трансформировались в невысокого, среднего телосложения восьмиклассника из народа лисиц со всеми типичными атрибутами данной нации: роскошный пушистый хвост, остроугольные ушки на голове, рыжая как корочка свежеиспечённого хлеба шерсть, резкость в движениях, повадки вора, лизоблюдство вместе с дерзостью. Этот парень сегодня получил ответственное задание — стащить из столовой какую-нибудь ерунду, — и, ожидаемо, попался: троица едва не лопнула от смеха, наблюдая, как он горланит «нинада, я ничего не сделал!» и извивается в крепкой хватке учительницы математики, утащившей его, вероятно, в кабинет директора или за угол для «разговора по душам». Чтож, Мисс Циркуль научит манерам этого подлизу!       Подлизы всех мастей преследовали троицу уже девять лет. В основном это были дети маргиналов, нищих, воспитанники детских домов или те, кто не смог выстроить отношения со сверстниками и мотался туда-сюда как заблудший светлячок в ночи. Вероятность приобщиться к обществу отличников — уважаемых, блистательных интеллектуальных тружеников, о которых с восхищением поговаривали даже в младших классах, — было суперской задумкой, но стоит ли говорить, что отличники от этого были в бешенстве? К ним постоянно лепились «кандидаты в друзья», отношения с которыми носили бы исключительно паразитеский характер: Оливер нутром чуял, что им не нужна настоящая дружба — одни хотели подтянуть оценки, другие жаждали славы и соответствующих поблажек, третьи стремились набить кошелёк, а четвёртые пытались провернуть шедевральный «ход конём» и присоединиться к банде Оливера для того, чтобы эта самая банда Оливера их не притясняла. Обилие таких лицемерных лже-друзей заставляло «белокурый консилиум» изолироваться ещё сильнее. Для Зип, Оливера и Эдварда как для людей культурных, образованных и начитанных такое потребительское отношение было отвратительным. Никому не хотелось пачкать руки об дерьмо.       Так, на чём они остановились?..       — Вспомнил?       — Да, я ж уже сказал, — немного обиделся Оливер, когда его уличили в забывчивости. — Он всё-таки что-то успел скоммуниздить?       — Да, но это не слишком интересно.       Зип бросила догорающий бычок под ноги и растоптала, размазав по кристалльно-чистому снегу чёрную смольно-пепельную кляксу, после чего троица сгруппировалась в плотную кучку. Сигареты были выкурены, дым полностью выдохнут — ведь очень неприлично стоять и пыхтеть кому-то в лицо!       Девушка вытащила из кармана тысячекратно перемятую и пережёванную бумажку, развернула и спросила:       — Кто разбирается в итальянском?       — О, это по моей части! — обрадовался карандашный и тут же обомлел, прочитав первые строки. — Рецепт пиццы?       — Да, мне с креветками, — засмеялся Эд. — Ты прочитай до конца и поймёшь, почему это важно.       Иронично, что пиццу готовили итальянцы — Оливер пробрался через целый ворох итальяно-английских орфорграфических гибридов вроде «тейздо» (он очень надеялся, что это «тесто», а не что-то ещё), пока не заметил странную деталь. В конце рецептурной карточки красной пастой было написано «Добавить протоформы (чит. школ. устав от 17.01.08)». Безупречный английский и каллиграфический подчерк намекали, что писал кто-то из учительского состава.       — Чей воспалённый мозг это придумал? — возмущённо цокнул языком карандашный. — Что такое протоформы?       — Это древнегреческое слово. «Прото-» означает «перед», а «форма»... короче, имеется ввиду прообраз, предшествующий некой финальной форме, — важно произнёс Эдвард. На его бы месте было великим кощунством не блеснуть знаниями мёртвых языков.       — Красава! Мы ни на миллиметр не приблизились к разгадке, но зато узнали, как переводится слово! Может, ещё морфемный разбор проведёшь?       — Эд, у тебя не голова, а дом советов какой-то, — миролюбиво рассудила Зип, стараясь снизить накал страстей. — Ладно. Что же это может быть?       — Может, тайно тестируют новое лекарство? — предположил Эдвард.       — Надеюсь, что нет, а то как в сентябре прошлого года получится, — сказала чёрно-белая.       — Ты про...       — Да, я про то, когда у одного ученика в порции чудесным образом оказалась лошадиная доза морфина и он едва не погиб. Полиция в городе каждый камешек перевернула, лишь бы найти ответственных.       — Лучше бы они с таким рвением похищения расследовали, — мрачно заметил Оливер.       — Что?       — Нет, ничего...       Прошло бесчисленное количество времени — или пятнадцать минут, или полчаса. Однако компашка, утирая осевший на ресницах иней и подрагивая от холода, продолжала обсуждать загадочные «протоформы» и иногда выдавала такие сюжеты, которые больше похожи на повествование заключённого психушки, чем на что-то связное (Зип предложила вполне здравую идею отложить приёмы пищи в кафетерии до лучших времён). Тем не менее, никто не старался принижать других за неправдоподобность или восхвалять собственную теорию как единственную правильную. Оливер, Эдвард и Зип чувствовали — они ступили на скользкую дорожку...       Вдруг раздалось поскрипывание снега. Троица обернулась. Вдалеке, в тёплом светло-карамельном свете моргающего уличного фонаря обозначился силуэт невысокой девушки, спешащей вдоль улицы под натиском струящегося снегопада. На голове — милая фиолетовая шапочка, идущая в комплекте с невзрачным серым пальто, на ногах — высокие ботинки, которые вряд-ли переживут следующий зимний сезон. «Белокурый консилиум» мог бы легко спутать её с одной из многочисленных учениц Бумажной школы и не обратил бы внимания, если бы она не носила испещерённые заплатками брюки и носочные куклы вместо варежек — кто ещё может выглядеть так ущербно, как Лана?       Лана что-то обеспокоенно искала.       — Мадам, вы кавалера потеряли? — вызывающе спросил Эдвард, потирая руки. Сейчас будет весело.       — Я Эбби ищу, — хмуро произнесла она, приблизившись к троице на опасное расстояние. — Он не пришёл ни на биологию, ни на историю, и в раздевалке его не было. Вы его не видели?       Троица переглянулась. После того, как Эбби ответственно отправился добывать ответы, Мисс Блуми тоже куда-то запропастилась. Пришлось срочно «эвакуировать» заснувшую Мисс Сашу из учительской и поставить её на замену. Молоденькая преподавательница и её самые первые ученики были рады долгожданной встрече настолько, что даже забыли про тест: ребята рассказывали различные истории и анекдоты, Мисс Саша поведала о своих переживаниях, личных успехах и совершила юбилейное тысячное упоминание о том, какой Мистер Деми всё-таки «няшка». В полупраздничной атмосфере несерьёзности Оливер, Зип и Эдвард совершенно забыли про Эбби. С какого перепугу они должны волноваться за нытика?       — Он просидел два урока в кабинете директора и просто решил уйти пораньше, — мастерски соврал Эд.       — Да, и попросил передать, что он на тебя обиделся, — подхватил Оливер. — А то ты так усиленно волновалась, что даже с места не сдвинулась и не пошла его искать. Херовый из тебя друг, Лана!       Парни стукнулись кулачками.       — Ха-ха, «прекрасная шутка», — съязвила сероволосая.       — Простите, сударыня, только мне неинтересно, нравится ли тебе шутка или нет. С тобой мы не считаемся.       Пушистые белые хлопья продолжали падать вниз и оседали на плечах ребят словно снежные погоны. В воздухе царило напряжение — бессловесное, молчаливое, предшествующее настоящей буре.       — Знаешь, Оливер, — отрывисто произнесла Лана, не веря в собственную смелость. Трудно бесстрашно смотреть в глаза тому, кто унижает тебя с малых лет. — Предполагаю, что ты ведёшь себя как последний эгоист и мразь, потому что тебе нечего ценить. Ты не умеешь и никогда не проникнешься ценностью чужих чувств, так как у тебя есть всё.       — Да ну?       — У тебя есть всё! Шикарные шмотки, куча друзей, денег хоть лопатой греби, талант в учёбе и мамочка как самый уважаемый учитель в школе. Ты просто не был там, на дне социума. Тебе не приходилось бояться, что что-то дорогое исчезнет и заберёт частичку души. Мы с Эбби любим друг друга, ибо прошли через это. Ибо научились друг друга ценить и беречь. По-факту, мы — единственное, что есть друг у друга. А у тебя было всё! — девушка с угрожающей трагичностью повысила голос. — В отличии от нас, ты родился с «серебряной ложечкой во рту», но это не означает, что жизнь когда-нибудь не выбьет её вместе с зубами!       Зип и Эдвард заметили, как их главарь помрачнел и нервно заскрежетал зубами. Карандашнорукий желал вмазать ей, но сдерживал гневные порывы — всё-таки, он являлся человеком образованным, культурным, начитанным и никогда бы не позволил поднять руку на слабый пол. Да и зачем, если его представителей можно довести до слёз словами?       — Ланочка, — процедил парень с ахего. — Плевать я хотел с высокой колокольни, что вы там пережили и какая у вас взаимная любовь, потому что твои слова лживы. Я много добился сам. Сам! Это вы, пародии на человека, постоянно жалуетесь на жизнь и даже пальцем не шевельнёте, чтобы изменить своё положение... а что касается ненависти к вам, это естественно. Мы не издеваемся над тобой, а просто напоминаем тебе твоё место. Любой человек имеет право ненавидеть другого...       В глазах, в бездонной червоточине его зрачков замерцал хищнически опасный огонёк. Он напоминал волка, зажавшего в углу раненого зайца и готового нанести единственный, но фатальный укус.       — Или ты собираешься ущемить мои права? — спросил он. — Нет? Чтож, в таком случае, я предлагаю абсолютно мирно разойтись по сторонам.       — Но ты можешь продолжать «жить» в своём маня-мирке и свято верить, что добро побеждит зло, все должны дружить, а справедливость существует, — подхватила эту стройную мысль Зип.       — Только не проецируй этот поток шизофрении на нас, — добавил Эд. — Дибилизм заразен.       Они ещё долго стояли и буравили друг друга взглядами, никто не собирался стелиться под другого.       Чёртова Лана — зашуганная девочка с психическими отклонениями, которая никак не желает «ломаться»!       Чёртовы Оливер, Зип и Эдвард — конченные садисты, не ведающие сострадания!       Наконец, Лана развернулась и, прежде чем раствориться на просторах темнеющей подворотни, сказала:       — Ты ещё вспомнишь мои слова, Оливер. Твой Эдем невечен...       — Тебе желаю того же, — проронил белый. — Брысь отсюда.       «Консилиум» ещё долго стоял под фонарём в живописной подворотне и беседовал — сначала высмеяли Лану с Эбби, затем посетовали о озлобившихся учителях, после обсудили приближающиеся экзамены... однако говорили в основном Эдвард и Зип. Оливер тихо стоял в сторонке и предпочитал отвечать неказистыми словосочетаниями «да», «вроде», «нет», иногда посмеивался, но не вкладывал в это ни капли эмоций.       В конце концов, компашке пришлось разойтись — кто-то замёрз, кто-то устал, а кому-то ощутимо настучат по башке родители, если запоздавший девятиклассник придёт слишком поздно! Оливер шёл по улице один и курил сигарету. Мысли напоминали плескающийся водоворот — чем глубже, тем страшнее. Протоформы, Коши, исчезнувший Эбби, исчезновения и разговор с Ланой о «невечном Эдеме»... чёрт!       Он сжал сигарету в пальцах настолько сильно, что она сломалась. Предзнаменование скорого конца его беззаботной жизни было более чем заметно и обозначилось ещё более двух лет назад, ещё тогда, когда по школе распространилась новость о первом пропавшем ученике.       Может, девочка с носками вместо друзей оказалась права?