Я хочу увидеть свет!

      К пятнадцати годам Энгель окончательно разобрался с вопросами вероиповедания и стал закоренелым атеистом, но в этот день он был готов расцеловать все иконы в радиусе пятидесяти километров и разбить себе лоб в преклонении, восклицая «Спасибо тебе, Господи!», ибо сегодняшний день действительно удалось пережить исключительно с божьей помощью. Пока их «блистательную четвёрку» — взволнованную Лиззи, размазывающую кровь и слёзы по лицу Петунию, спокойную как танк Айден и замыкающего всю эту процессию Энгеля, готового провалиться сквозь землю от стыда, — вели по коридорам к кабинету директрисы, пёрышко нафантазировал себе ничуть не меньше ста самых унизительных вариантов наказания. На очередном школьном собрании доказать его причастность к делу, втоптав репутацию в грязь? Пожалуйста. Оставить его убираться в школе на выходных? Никто не против. Или, может, вообще исключить, аннулировав все его достижения и заслуги? Да, дайте две!       Беседа с Мисс Грейс прошла словно в бреду. Паренёк уже и не помнил, чем ему угрожали и что обещали: отвечая односложными «да, нет, наверно», он старался откреститься (как бы иронично не звучало) от более щепетильных и глубокомысленных разговоров. Да и не в состоянии он был молотить языком —крупные градинки пота равномерно скатывались со лба и капали на нос, пальцы сплетались во всевозможные узоры, тряслась коленка, а сердце в груди вообще слетело с катушек и билось как хотело: то замрёт, когда серебристоволосая директриса опять произнесёт длинную поучительную речь, то начнёт истошно колотиться, если снова прозвучит вопрос. Кое-как пережив встретившиеся на жизненном пути невзгоды, они всё-таки выбрались из злочастного кабинета и направились на последний урок, а дальше — по домам...       — Эй, ты как?       Вопрос принадлежал Баббл, сочувственно вытаращившей круглые глазёнки и беспокойно оглядывающей друга. Шедшая рядом Айден ограничилась нервным вздохом — ну, если никто не умирает и все целы, то причин для беспокойства нет.       — Нормально, — отмахнулся пёрышко. — Пошумели немного, но ведь ничего за этим не последовало, правда?       Троица следовала по слегка припорошённой снегом дорожке, чувствуя, как подошва с хрустом вминается в крохотные сугробы. Горели уличные фонари, сияли фарами изредко проезжающие мимо машины, теплящийся в окошках домов и публичных заведений свет так и звал с собой, но ребята продолжали двигаться в необходимом направлении, не отвлекаясь на это.       Закат давно выцвел, и густая ночная тьма поглотила небосвод. Было примерно четыре часа дня, но от понятия «день» осталось только название — солнце как будто изо всех сил старалось свалить за горизонт побыстрее, оставляя Пэйпер Таун прозябать в темноте и холоде. Между прочим, самый короткий день в году давно прошёл...       — А я считаю, что Айден правильно поступила, — приободрился беловолосый и невзначай подмигнул ей. Русская отреагировала... примерно никак.       — Ты куда-то разогнался, — засмеялась пузырёк, и её сиреневая шапочка закачалась на мыльной причёске. — Ну, можно же легонько треснуть...       Тёмноволосая отреагировала на воспоминание данной ситуации достаточно остро, пусть и специфично — зрачки расширились и стали немного угловатыми, уголок губ оттянулся.       — У меня... не было выбора, — вздохнула она. Её знания в области различных наук были феноменальны, но лексика хромала. Настолько хромала, что произнести фразу, с построением которой справился бы и семилетний, для неё было бедой.       — Всмысле?       — Почему? — парень подошёл к данному вопросу более деликатно и аккуратно. — Этот шарф значит что-то важное для тебя?       Черноволосая отвела взгляд.       Её пальцы — длинные, изящные, с чуть раскрасневшимися костяшками и безупречно ровными «полумесяцами» ногтей, не осквернённых маникюром, — начали медленно расплетать шарфик. Жёлто-коричневая полоса, едва растрепавшаяся и пережившая явно не одну зиму, улеглась на руки своей хозяйки. Шарф выглядел немного попорченно, но при ближайшем рассмотрении в нём обнаружилась безупречная работа производителя: стежок к стежку, идеальное соблюдение пропорций, бахрома по краям, мягкая структура... Айден прижала его к себе, печально выдохнув. Краешек шарфика немного загнулся, и очарованным данной сценой ребятам представился интересный вид — у самого края маленькими синими буквами было выбито «МСНУС «ГАГАРА», 19.. г.», последние две цифры были вышиты беспорядочно и не представлялось возможным их разобрать.       Молчаливый, но наверняка наполненный каким-то сакральным смыслом для русской «сеанс обнимашек» длился, казалось, вечность. Из разверзнувшейся небесной черноты падали снежинки, сверкая в свете фонарей как сотканные изо льда бриллианты и оседая на плечах и шапке-ушанке черноволосой, тем самым создавая достаточно дискомфортную картину отсутствия жизни. Но Энгель боялся не этого.       В этот день он разглядел в бесчувственных тёмно-зелёных глазах первую грань её характера.       Смирение.       Ни абсолютное преклонение и безропотность перед судьбой, ни бесконечные рыдания и раздумья о самопроизвольном прекращении жизни, ни страдания изо дня в день и бессмысленное надрывание истощившегося психического здоровья в попытке что-то изменить, а потом снова сидеть, свернувшись калачиком в углу, и жаловаться на свою несчастную жизнь.       Смирение. Холодное и без лишней драмы.       Просто безвольное движение по течению, ибо бороться не осталось ни сил, ни желания, ни смысла.       Айден смирилась.       — Этот шарф напоминает мне о моих родителях. Поэтому я берегу его, — непоколебимо произнесла девушка и, предчувствуя, что на неё надвигается лавина вопросов, добавила. — Они давно умерли. Всё в порядке...       Ребята были шокированы такой откровенностью. Баббл всхлипнула в знак солидарности:       — Это ужасно, Айден. Это так...       — Всё в порядке, — промолвила черноволосая, принципиально не встречаясь взглядом с ней. — Они умерли очень рано, когда мне было пара месяцев. Я не успела испытать привязанность и тепло родительской заботы, но это не... так больно, как могло быть. Уже привыкла.       Энгеля словно током шибанули. Тщетно пытаясь поймать зрительный контакт с русской, он заметил, что в её глазах ничего не теплилось. Они были пусты словно тёмные норы. Лишь приторно-отвратительная смесь апатичности, отрешённости, равнодушия, подавленности и некоторой доли пренебережения к остальным обозначалась в её словно остекленевших очах. В них отсутствовала жизнь, отображая психологическое состояние Айден — глубочайший похуизм. Не нагнетённый ради пафоса, а возникший как естественное состояние пропитавшейся горем души.       Перышко задумался, делают ли они правильно, что помогают ей. Можно сколь угодно верещать о ценности поддержки, заботе и дружбе — в общем то, старых как мир, понятиях, — но в особенно запущенных случаях это лишь усугубит неудовлетворительную ситуацию, если к ней постоянно лезть. С Айден сложно — это факт: она бесшумно марширует по коридорам буквально как призрак, сторонится общественности, взгляд пуст, а после окончания учебного дня она предпочитает исчезать, ни с кем не попрощавшись. Они «дружат» (если можно так назвать их отношения, когда Энгель отчаянно лепится к Айден, а она отчаянно его сторонится) уже две недели, а выяснили только то, что Айден приехала из России, потрясающе знает математику... и что она сирота.       М-да.       Энгель дёрнул плечами, сославшись на холод. В действительности он размышлял о том, как правильно поступить — оставить русскую на произвол судьбы или всё-таки постараться развернуть этого взъерошевшегося «ежа», беспристанно натыкаясь на иглы безразличия. Он, конечно, успел посоветоваться с родителями, но подогнанные ими приёмчики «бились» об чернобровку словно об стенку горох. Кто ж ему ещё поможет? Эбби с Ланой предпочитают оставаться на своей волне, а Кабби скорее всего заведёт роман с энциклопедией, чем подойдёт к новенькой. Остаётся только Баббл, но и в неё парень не особо верил. Как-никак, а они всего-навсего самые обыкновенные пятнадцатилетние несмышлёныши, не высовывавшие носа за пределы своего захолустья и не умеющие нормально коммуницировать с людьми. Да, с местными их общение идёт на ура, но Айден... слишком другая. Нетрадиционная. Чуждая.       И это беда.       Господи, почему не существует какого-то ясновидца, который бы сказал, как действовать?!       Заметив смятение во взгляде беловолосого, Айден мелодично произнесла:       — Не надо переживать, Эн-джел. Прошлое забудется и боль уйдёт. Я почти достигла... нужного...       — Айден, — обратился к ней юноша, насупившись. — Мы просто, э-э-э... сочувствуем тебе, ибо ты... короче, предлагаю об этом больше не вспоминать, ладушки? Кстати, где ты живёшь?       Вместо ответа — молчаливо вытянутая куда-то в восточном направлении рука. Баббл встрепенулась.       — Район Лайт-Лэйкс... — мечтательно промурчала пузырёк. — Ты там живёшь?       Кивок.       Никакого ответа, просто кивок.       Район Лайт-Лэйкс действительно претендовал на звание одного из самых живописных районов городка — прощайте, заставленные унылыми кирпично-бетонными коробками двухэтажек улицы, чутка растрескавшийся асфальт и идеально постриженные газоны, от которых уже тошнит; здравствуйте, яркие и восхитительные «муравейники», разместившиеся на берегу кристалльно-голубого озера и обратившие свои окошки на местные горы, что кроются в дымке и неприступных лесах! Обосноваться в таком «рае» было стремлением многих горожан, так что квартиры здесь расхватывали как прожорливые чайки рыбу, отчего арендующим приходилось несладко. Где же Айден смогла пристроиться?       Впрочем, не так уж и важно. Ибо при формировании район облагородили и обустроили, да вот жителям втолковать забыли, мол, «ведите себя культурно».       Парадокс: различные бандиты, пьяницы, воры и просто сомнительные личности оккупировали Лайт-Лэйкс. Что ж им не сидится в гораздо более «уютных» районах вроде Олд-Роада (кусочек, почти что пригород, сообщающийся с городом через дорогу сквозь сомкнувшиеся «челюсти» леса) или в микрорайоне «Восход» (вотчина Энгеля и Эбби, район бесконечных двухэтажных домишек с просторными задними дворами) — загадка.       И как же Айден живёт в столь неблагоприятной среде? Безусловно, постоять за себя она может, но одно дело — Петуния, которая на словах «ну вообще», а на деле едва не рассыпалась от удара, и другое — какой-то дегенерат с пропитыми мозгами и глоком, решивший, что будет весело кому-то прострелить колено!       — А давай мы тебя проводим? — произнесла пенка, укутываясь в свою курточку. — Заодно и посмотрим, как там сейчас, на Светлом Озере...       — Нет.       — Но почему? — Баббл расстроилась.       — Опасно ходить, — через себя выдавила улыбку Айден. — Там нехорошие люди, они сделают плохо.       — Предлагаешь тебя им на растерзание отправить? Нетушки! — твёрдо сказал пернатый. — С тобой пойдём. Мы же теперь друзья?       Взгляд Айден снова охладился. Она долго стояла словно каменное изваяние, и только подол пальто да шарф трепетали на ветру. Протискиваясь меж домов, завывал ветер.       — Дру... зья? — губы её сжались в тонкую полоску.       Энгель мог бесконечно убеждать себя в том, что он ошибся, ему показалось, померещилось, послышалось, привиделось, но непритязательное английское слово «friends» её уста располовинили на две странные части.       Прозвучало как «free» и «ends».       «Дешёвка» и «конец».       — Да, друзья, — сказал парень, и его голос дрогнул, отчего он удостоился порции сочувствующих взглядов от Баббл. — Мы просто хотим помочь.       — А я хочу, чтобы вам не навредили, — отрезала она. — Просто... тоже... помощь...       Они ещё долго стояли, растягивая неловкое молчание. Наконец, решилась прервать замкнутый круг тишины Айден, что нехарактерно для немногословной россиянки.       — Думаю, пора прощаться... — тихо произнесла она и приблизилась к Баббл с Энгелем. — Вас можно обнять?       — Что?! — воскликнули ребята хором.       — Можно обнять? — осведомилась высокая девушка. — Просто старинный русский обычай, ничего... личного.       Нельзя сказать, что они не удивились. Но, к счастью, удивление было приятным. Айден широко распростёрла руки, ребята неуверенно шагнули к ней на встречу...       Лёгкие снежинки продолжали ложиться на землю, где-то вдалеке гудели переполненные автострады, а немногочисленные прохожие с каким-то паническим стеснением прятали хмурые взгляды и поплотнее закутывались в шарфы, когда проходили мимо обнимающейся троицы.       Энгель не мог найти себе место от столь тесного контакта, но по умиротворённому мурчанию Баббл заключил, что, впрочем, здесь уж не так и плохо: невзирая на внешнюю неприкосновенность чернобровой, созданные ей объятия были крепкими, тесными, чувственными, расслабляющими, открывающими самые потаённые уголки души. Её пальто было чрезвычайно мягким, немного шерховатым и вызывающим желание как следует потереться об него щекой, шарфик же оставался выше всяких похвал — пусть с виду он «не очень», но вот на ощупь был словно приятное тёплое облако. От Айден пахло керосином, восковыми свечами, елью и почему-то металлом, но этот гармоничный аромат заглушался чем-то... неуловимым, неописуемым, словно не от мира сего, но создающим приятное чувство спокойствия. Энгель ощутил какое-то неприятное покалывание совести: да, он собирался с ней дружить, но что-то настолько личное и дарящее удовольствие... нет, увольте! Он ведь не...       Чрезвычайно неудобный вопрос перебился другой мыслью, от которой он улыбнулся. Странные всё-таки люди, эти русские...       Объятия длились или минуту, или две, или десять. Пришло время «расклеиваться».       — Это... было приятно, — произнесли Энгель и Баббл, несколько смущаясь. — Пока, Айден!       — Пока, — в своём привычном «слабом» состоянии сказала девушка. — И... берегите себя. Друзья...       Развернувшись на все сто восемьдесят, черноволосая проследовала в тёмный переулок. Каждый её шаг обозначался хрустом подмёрзшей корки льда и был каким-то печальным, каким-то болезненным и уставшим. Казалось, будто она сейчас возвратится обратно, но нет... разползшаяся по отдалённой стороне улицы темнота «сожрала» хрупкий человеческий силуэт и «похоронила» его в своих недоступных для света угодьях. Лишь ярко блестнули металлические застёжки на её пальто.       Последний, задыхающийся в вое ветра «хруп!» — и Айден исчезла.       Энгель и Баббл остались одни.       Микрорайон «Восход» оказался не так уж и далеко — холод, бьющие в лицо снежинки и какое-то паранормальное чувство одиночества подгоняли ребят. Прогулка потеряла былую очаровательность, всё стало каким-то серым, каким-то обострившимся, неприветливым и неприятным. Без молчаливого сопровождения Айден чувствовалась неполноценность, да и путешествовать без надёжного прикрытия от ветра оказалось не в кайф: озлобленная вьюга дула настолько сильно, что, казалось, ещё чуть-чуть — и парочка взлетит.       Было принято решение поговорить, теперь без лишней пары глаз и ушей. Так и скоротать время можно, и можно друг другу занимательный мозговой штурм устроить.       — Энгель! Не уверена, что тебе понравится, но... — смолкла Баббл, поправляя варежки. — Мне кажется, Айден действительно «с приветом».       Известно, что пузырёк — добрейшая на свете душа, которая ни на каком уровне неспособна испытывать к Айден ни неприязни, ни ненависти и уж тем более ревности, да только Энгеля это немного задело.       — Баббл, ну разве можно быть такой критичной?       — Ну, я просто...       — Только поссориться из-за неё для лучшего завершения дня нам не хватало. Тем не менее... ты в некоторой степени... нет, не права, но близка к правде, — отстранённо сказал парень. — Да, с Айден сложно, это факт, но не приписывать же её к сумасшедшим!       — Глупый ты! — рассмеялась девушка и аккуратно ткнула напарника в бок, заставив хихикнуть.       — Не надо, я щекотки боюсь!.. А если серьёзно?       Радость пенки немного подугасла.       — Да, на скользкую дорожку мы залезли, — нахмурилась Баббл, когда ребята перешли через пешеходный переход и едва не намотались на колёса самосвала.       — Я без понятия, что делать.       — Может, в покое оставим?       Внешность Энгеля также оставалась непоколебимо спокойной, но внутри он был крайне против такого решения. Ему очень не хочется отпускать Айден — загадочный фолиант из далёкой-предалёкой страны, неизведанную заблудшую душу, «песочницу», в которой можно копаться на протяжении многих лет, но так и не добраться до правды.       Или виновато другое, более сильное впечатление? Да нет, бред какой-то...       — Хм... не уверен, что так будет правильно, — отрицательно помотал головой пёрышко. — Она... не берусь отвечать за неё, но она начала нам доверять. Где бы мы ни были, она всегда за нами «хвостиком» следует, пусть и не говорит ничего. К тому же, Оливер наверняка распробовал, что над ней можно смеяться без опасности для здоровья и скоро новую «игру» придумает. Да и Мисс Грейс учинит погром, если я... мы не будем за Айден следить.       — Да нет, ты не так понял! — замахала руками пузырёк. — Я ж не говорю, что её отфутболивать нужно как мячик! Просто... «влезать» более аккуратно...       В сердце отвратительно заныло, потянуло, когда он вспомнил этот взгляд, а пресловутое «они давно умерли» продолжало раздаваться в голове многоголосым эхо... нет, скорее прокручиваться словно пёстрая плёнка диафильма, который нельзя поменять. Совершенно опустошённые очи черноволосой выглядели словно бессмысленные пуговицы с червоточиной зрачка посередине и как нельзя лучше отражали психологическое состояние Айден — всё также бессмысленно, бездушно, безвкусно, дёшево. Безусловно, Айден жалко. Сильно, по-человечески жаль Айден, лишившуюся самых близких людей на свете в самый трудный период существования своего государства и наверняка испытавшую огромный стресс при одиночественном путешествии в далёкую, совершенно неизвестную страну, где её никто не ждёт... но ради чего? Побег от прошлого, желание попытать счастья или какая-то более проработанная мотивация? Знает только Айден.       Но не об этом он волновался. Ещё не были преданы забытию воспоминания о том, что он произнёс в первый день их встречи — «...а то тебя так загнобят, что сама в петлю полезешь» ныне отзывалось острым покалыванием совести. Теперь он боялся, что Айден будет горевать. Что она будет лить горькие слёзы о безвозвратной утрате целую ночь напролёт, будет сжимать зубы до болезненной судороги жевательных мышц, будет безуспешно вытирать слёзы с лица так, что расцарапает себе иссохшую от соли кожу, будет надрывать голосовые связки — всё, чтобы расшатавшееся эмоциональное равновесие ещё хоть как-то могло поддерживать хрупкий баланс ровно до тех пор, пока в ней что-то не сломается. Пока она не найдёт нужные инструменты, пока не вздохнёт печально в последний раз и пока шерховатые, тесные, пережимающие магистральные сосуды и ломающие трахею объятия петли не оборвут её несчастную, состоящую из страданий жизнь. И никто не узнает о разыгравшейся драме. Потому что она никому не нужна... кроме них.       Энгелю захотелось прописать себе пощёчину. «Бред, околесица, ересь, параноидальные фантазии» — бесилось сознание. Вполне заслуженно, прошу заметить: действительно, сколько можно пугать себя и нагнетать атмосферу? Когда он стал таким нервным? Когда успело раствориться прежнее «я»?..       — Энгель!       — Что?       С неимоверным удивлением парень обнаружил, что нежные девичьи руки обвились вокруг его собственной, а сама пенка прижалась к нему смотрела испуганно, с укором.       Если так и дальше продолжится, он вообще связь с реальностью потеряет.       — Энгель, пожалуйста, прекрати от... как там... п-прекрати замирать! Меня это пугает! Ты явно не в порядке.       — Баббл, всё в полном...       Но, конечно же нет: во-первых, ничего и никогда (уже) не будет в полном порядке, а во-вторых пузырёк намертво приклеилась к своему товарищу и прислонилась к нему щёчкой, закрыв глаза словно совсем маленькая девочка.       Она когда-нибудь вырастет?       — Я... понимаю твоё состояние, — обняв, прошептала девушка. — С Айден сложно, это факт, но почему ты так волнуешься? У тебя даже взгляд такой же безжизненный стал на пару мгновений. Расскажи!       — Хочу признаться... херовые из нас друзья, — признался пёрышко и склонил голову, касаясь подбородком шапочки на голове подруги.       — М?       — Знаю, всё это крайне притянуто за уши, но я боюсь, что она причинит себе вред. Впадёт в депрессию. Станет хуже учиться. Мы ей сегодня так «помогли» расковырять незажившие душевные раны... это очень плохо!       — Я верю, что Айден сильная.       — Ох, а если она...       — Если бы да кабы, на носу росли б грибы! — нараспев сказала Баббл и почувствовала себя очень неловко, закопавшись лицом в куртку друга. Детская дразнилка никак не подходила к контексту ситуации. — Энгель, не нужно думать о плохом! Оно случится само. Лучше думай о хорошем и не опускай руки.       Белокурый захотел поспорить, но чувство моральной истощённости и обвившиеся вокруг него ручонки Баббл, что успокаивающе гладили по спине, заставили его сдаться — он вздохнул и ответно прижал её к себе, чувствуя, как сердца бьются в унисон.       Шли минуты. Светили фонари, зажигались и гасли окошки домов, проезжали машины, шагали усталые прохожие, а они продолжали стоять, принадлежащие только друг другу.       Созданные друг для друга.       Минуты шли...       — Эм, слушай... чтобы ты не расстраивался и не нервничал, давай я тебя чмокну? В щёчку? — спросила Баббл, пока её теплящиеся надеждой глазки изучали Энгеля снизу вверх (ибо между ними было 7 см разницы).       Энгель сначала поколебался относительно сомнительной пользы «поцелуетерапии», но пробудившееся откуда-то из глубин подсознания бессилие перед расслабляющей девичей аурой и желание исцеляющего прикосновения, желание прочувствовать близость и снова «ожить» воздалось благовейным трепетом в его душе. Уголок его тонких губ изогнулся.       К чёрту сомнения!       — Давай.       Чтобы дотянуться, Баббл пришлось встать на носки, но, как подобает истинным джентльменам, Энгель аккуратно приобнял своё «сокровище» за талию. Вскоре обнаружились весьма приятные последствия его «трудов»: безликая, опаляя кожу разгорячённым дыханием, вытянула свои невидимые губки трубочкой и произвела на свет чрезвычайно сокровенный жест, после чего отстранилась и мгновенно раскраснелась — бледноватый румянец напоминал какую-то футуристичную вывеску из фильма, что «светилась» в воздухе прямо под удовлетворённо сожмурившимися глазками. Парень на мгновение замер, чувствуя влажноватый след на собственной щеке и расползающееся по всему телу тепло.       Да, поцелуй был короток, но полон нежности и заботы. Большего их сердца и не требовали.       — Ну, как? — застенчиво промолвила кудрявая.       — Хм, я определённо почувствовал себя лучше... но и для тебя у меня есть подарочек!       Пёрышко коварно улыбнулся, пузырёк в предчувствии неминуемого попыталась спастись из роковых объятий, но было слишком поздно — аккуратный точёный носик друга (или уже нет?) скользнул по её фантомной щеке и предвосхитил появление такого же краткого, но чувственного поцелуя. Баббл на момент замерла, затем по её телу прошлась дрожь и она отшатнулась, первым делом прикрыв ладонями свои вспыхнувшие щёчки.       — Зач-ч-чем? — безликая буквально пылала, прокручивая в памяти этот момент. Тяжело осознавать, что поцелуй собственного производства и рядом не стоит с поцелуем чужим!       — Чтобы никто не почувствовал себя обделённым, — усмехнулся пернатый, гордясь проделанной работой. — Око за око, зуб за зуб, что называется.       — Ох, ты такой... такой...       — Какой?       — Какой... да в словаре даже слов таких нет! Не обидишься, если назову тебя просто «очаровательным»?       — Ничуть, Баббл, ничуть...       О чём бы они не думали, их ощущения были едины — отдаваясь гулкими ударами сердца, в них плескалось моря безмятежности, умиротворения, нежности, привязанности, согласия и совсем немножечко смущения... да даже не смущения, скорее, лёгкого напряжения, возникавшего при очередном завистливом или мечтательном взгляде прохожих. Хотелось ото всех спрятаться и посвятить романтические порывы только друг другу. На остальных они растрачивать свою любовь не планировали.       Но виновата толи краткость, толи мимолётность соприкосновения, но поцелуй получился каким-то блеклым — совсем не в пример их самому первому и сокровенному, когда переволновавшаяся, побледневшая и готовая разрыдаться от стыда парочка медленно чмокнулась. Каково же было их удивление, когда после поцелуя Солнце не взорвалось, Земля не сошла с орбиты, а они не только не упали в обморок, но и остались относительно стабильны! Помнится, Баббл тогда чуть-чуть расстроилась. Жаловалась, мол, в книгах и фильмах это преподносится как событие сродни второму пришествию Христа, а на самом деле — «чмок» и разбирайтесь дальше со своими чувствами как хотите.       — Баббл, а не слишком ли часто мы стали целоваться? — задумался парень, отлипнув от подруги и поглядывая на неё с доброй хитринкой в глазах. — Вчера, позавчера и на прошлой неделе раз пять...       — Ты там дневник, что ли, ведёшь? — осведомилась безликая.       — Да не...       — О, только не говори, что тебе не нравится! — девушка закатила глаза. — Понимаю, ты хочешь быть идеальным мальчиком, который помогает родителям, со всеми дружит, смотрит правильные фильмы, но... иногда стоит выйти за рамки? К тому же, здесь ничего криминального.       — Не об этом я речь веду. Немного... виноват я перед тобой. Каждый уважающий себя джентельмен сначала обязан сводить даму на свидание в ресторан, кафе, в парк, на набережную... куда угодно! А мы на ровном месте стали в губы мацаться.       — Понимаю твою озабоченность... Мы действительно что-то упустили, — сказала пенка.       Повисло молчание.       — Не против в ближайшие несколько дней заглянуть ко мне на чашечку чая? — сконфуженно спросил парень, смотря под ноги и ковыряя сапогом ближайший сугроб. Да или нет?       — Это будет чудесно! — сиреневоглазая запрыгала на месте, хлопая в ладошки. — Остальных позовём?       — Э-э-э... ну, я... — пёрышко почесал в затылке, пытаясь стимулировать появление мыслей. Более правильных, а не «хочу с тобой, другие мне нахрен не нужны».       — Понимаю, понимаю... но я могу прийти пораньше, а там и остальные подтянутся, — успокоила его безликая. — А если ты так боишься, что кто-то разведует про наши отношения, то... подумай, сколько можно прятаться?       — Эх... согласен, не надо прятаться. Но я все равно не уверен. Кого позовём?       — Кабби, естест-но. Ты просто не представляешь, насколько этот книгофил далёк от романтики. Потом Эбби с Ланой, они тоже влюблены, так нам спокойнее будет, — радость в её голосе немного угасла. — И Айден. Но только если она согласится. Не нужно её силком тащить.       — Хорошо, хорошо...       Они ещё долго стояли под фонарём, провожая взглядом поблёскивающие в холодных искорках снега автомобили и разделяя каждое мгновение друг с другом. Они размышляли о всей той химии, что между ними происходит и незаметно пришли к выводу, что хотят чего-то принципиально нового, хотят быть больше друг для друга, да только нельзя — никто не сделает им скидку, если их балл на выпускных экзаменах окажется неудовлетворительным. Лучше сейчас поднапрячься, хорошо окончить школу, пережить выпускной, а затем — бесконечное лето в ярко-мандариновых закатах, стрекотании сверчков, душистых запахах мака и объятиях того, за кого не стыдно отдать жизнь...       С Баббл действительно хорошо: и дышится вольнее, и все проблемы ускользают на второй план...       Он знал, что судьба свела их неслучайно. Давно завершился малоприятный период переходного возраста, когда разгулявшиеся гормоны и зуд в причинных местах заставлял влюбляться во всех подряд, нынче привязанность стала более специализированной и словно бы взрослой. И симпатия, заметный отклик другого человека говорила о том, что эта связь ещё вряд ли долго прервётся. Энгель взглянул в переливавшиеся нежно-васильковым цветом глаза, где увидел своё отражение. Да, пока что нужно «задвинуть» чувства в глубокий ящик и бросить все силы на подготовку к финальным экзаменам, но, если «души прекрасные порывы» пересилят голос разума...       Пара посмотрела друг на друга с невероятной теплотой.       Да, они подтолкнут чувства навстречу друг другу.       Кудрявая взглянула на часы и неприятно удивилась.       — Ой, а время-то, время... — она замешкалась. — Отче сильно переживает, когда я не дома в такую темень.       Природа происхождения пузырчатоволосой была настолько же экзотической, насколько и её внешность, а её... скажем так, создатель, традиционно и с неким покорным роптанием называемый «Отче», как раз стал причиной её появления в ходе весьма странных обстоятельств (и пары сомнительных экспериментов). Однако истины не утаишь — Баббл действительно «родилась» нетрадиционным способом и не имеет ни национальности, ни этноса, о чём свидетельствует пометка в её паспорте «no ethnicity, artificial organism».       Было бы славно поведать о её тайнах, да только... зачем раскрывать все карты сразу?       — Тогда беги, конечно, — Энгель дружески похлопал её по плечу. — И передай, что ты самое гениальное, что когда-либо создавалось человечеством!       — Ну, тогда до встречи... мой ясный сокол... — заманивающе прошептала Баббл и, легонько качнув бёдрами, пошла в нужную сторону, оставив парня в недоумении.       Обменявшись «пока-пока», парочка быстренько разъединилась и стала однёрочками, каждая из которых следовала по направлению к своему дому. Энгель теперь шёл в одиночестве. Недавние умиления с лучшей подругой вызывали приятные мурашки и отзывались теплотой в сердце (что было очень кстати в двадцатиградусный мороз), но также неприятно ныло, хотелось задержаться подольше с ней.       Впрочем, совсем скоро беловолосый прочувствовал вкус свободы и понял, что одиночество ему не сильно-то и мешает. Главное — рядом нет Баббл: пусть он желал, чтобы она оставалась идеальной всегда, её слепой оптимизм и желание всем его насадить всё-таки подбешивало.       Теперь можно и подумать...