Я хочу увидеть свет!

      Эбби обезумел. Осознание неминуемой кончины и первобытный страх на собственной шкуре прочувствовать, что за полумифическим «миром живых» может оказаться только неосязаемая пустота, заставили парня воплотить в жизнь поистине сумасшедшую идею — случайно «провалившись» рукой внутрь стеллажа и нащупав целый рой химических колб, он задрожал и с криком «мамочки!» принялся швырять их в учительницу. Шанс отсрочить смерть таким способом унизительно мал, но никогда не равен нулю. Первый стеклянный снаряд просвистел мимо, второй тоже, а вот третий очень неудачно вывалился из рук, отрекошетил в соседнюю полку и разбился прямо в полёте, забрызгав учительницу «фейерверком» из осколков стекла и прозрачной жидкости. Содержимое колбы, скорее всего, оказалось кислотой: дезориентированная преподавательница изогнулась от боли и рубанула наугад, срезав с многострадальной головушки парня несколько волос и дав ему возможность проскользить мимо убийственного клинка. Уклонившись от ещё одного удара вслепую, он вылетел за пределы лаборантской, осыпаемый проклятиями.       Теперь вся надежда на бег.       Эбби нёсся по школьному коридору словно торпеда. Куда? А есть ли смысл разбираться, когда находишься в смертельной опасности?! Леденящий кровь ужас сбивал рваный ритм дыхания и отдавался ужасной колюще-режущей болью в ногах — в конце концов, он не подписывался на преждевременную сдачу нормативов по физкультуре! «Быстрее, быстрее, быстрее!» — билось в агонии сознание, заставляя измучившегося парня продолжать бежать через невыносимую боль и для большей убедительности рисуя в голове образ разгневанной Мисс Блуми, гонящейся за ним. Он даже не знал, что педагог потеряла след и ищет его совсем в другом месте. Фантазия утонула в реальности, и уже нельзя было понять, где вымысел, а где правда.       Впрочем, нет необходимости отделять «зерно от плевел», ибо этот день настолько ебанутый, что больше похож на страшный сон...       А Эбби продолжал бежать, пока не достиг двери в кладовую. Ну, как сказать «достиг»... со всей дури врезался лицом в дверь, отпрыгнул назад со страху и только потом стремительно юркнул внутрь.       — Оторвался... — прохрипел он и обессиленно рухнул на пол.       Внутри было темно и душно как под толстым одеялом. Небольшое помещение с облезлыми стенами было сплошь заставлено запасными партами, стульями, комодами, швабрами, щётками, совками, моющими средствами и прочей утварью, на потолке мерцала полумёртвая лампочка, то и дело погружавшая комнатку в негостеприимный удушливый мрак. Но даже здесь Эбби чувствовал себя намного безопаснее, чем в коридоре. Сердце до сих пор отплясывало нервную чечётку, горло раздирал сухой воздух, гудела голова, дрожали ослабшие колени, а по лицу крупным градом стекал пот... вперемешку со слезами, которые парень так и не смог сдержать.       В отличии от некоторых, ему повезло. Он буквально был избран Фортуной в качестве любимца — ещё никому не удавалось сбежать от озверевшего преподавателя. Это можно было бы счесть за невероятную удачу, кабы побег не приравнивался к побегу из могилы: вроде и победа, но какая-то совсем нерадостная! Во всяком случае, кратковременный выигрыш — лишь отсрочка неминуемого наказания, небесной «кары», которая обязательно его поразит, и от этого слёзы продолжали хлестать из глаз не хуже водопада Виктория. Попробовать сбежать от собственных похорон? Абсурд, товарищи!       Ему хорошо были известны нравы Бумажной школы — места, где его бесчисленное количество раз окунали носом в грязь и заставляли прочувствовать собственное ничтожество. В погоне за результатом на государственных олимпиадах, сохранением имиджа и оправданием вытягивания огромных сумм из городского бюджета данное образовательное учреждение превратилось в жестокую «уравниловку»: минимум свободы и уникальности, максимум покорности и повиновения были буквально прописаны в уставе школы. Неудивительно, что слепое преклонение и раболепство процветали здесь — хочешь не хочешь, а придётся запихнуть свой неусмеримый подростковый максимализм подальше, чтобы не исключили! Но сегодняшний день расставил всё на свои места...       Бунтарей не исключают.       Их убивают.       Он — следующий, и это не обсуждается. Мисс Блуми действительно собиралась организовать ему преждевременную встречу с праотцами, соответственно, другие педагоги тоже практикуют «нарезку детей» и не видят в этом ничего зазорного — наоборот, приписывают ей статус великой жертвы во имя школы и не стесняются перечислять имена тех, кому тоже не повезло испытать их праведный гнев. Но как они скрывают убийства? Почему молчат родня и знакомые? Ради чего это затеяно? Как спастись?       Но Эбби уже не видел выхода. Он осознавал, что его прихлопнут немножечко позже. Даже если удастся выбраться с территории школы и добраться домой в сохранности, то вечно сидеть в четырёх стенах не получится — родители сочтут данный рассказ за очередной повод пропустить учёбу, а ещё в «демократической и цивилизованной» Канаде присутствует немаленький штраф за прогул школы. Персональный ад сомкнул челюсти, остаётся лишь ждать смертельной кульминации, после которой существование Эбби навсегда прекратится...       Тьма... сверкающий клинок... влажный хруст расчленяемого тела... предсмертные крики... злобный смех... за что ему уготован столь страшный конец? Ведь он так мало пожил на свете...       Приглушённые рыдания усились до всхлипов, когда разбушевавшееся сознание «срежиссировало» очень короткий драматический фильмец. Горячие слёзы кошмара и безысходности оставляли солёные дорожки и крапали на жилетку, отчего становилось холодно. Он понимал, что нужно успокоиться и взять себя в руки, но ужас бил изо всех щелей так интенсивно, что плач становился лишь громче.       Вселенная решила вмешаться и ниспослала знак свыше, когда размазывающего слёзы по лицу листика невежливо ткнули в бок и прошептали:       — Хватит ныть! Нас сейчас услышат!       Толком не оправившись от «бешеных гонок», бедолага чуть не умер от испуга. Он дернулся в противоположенную сторону, звезданулся затылком об комод, заплакал ещё сильнее, но не смел даже всхлипнуть — лишь замер, абсолютно парализованный и скованный паникой.       — Ты... ты к-кто?! — выдавил он.       — Какая разница? — спросила «темнота». — Просто перестань плакать, а то я сейчас тоже взвою...       Моргнула лампа, тесное помещение озарилось светом. Сгусток темноты превратился в такого же перепуганного парня, у которого в предках успели затесаться лисы: из роскошной огненно-рыжей шевелюры росли остроконечные ушки, а сзади подрагивал пушистый хвост. На груди — красивый значок «Hello from eight class!». Свет вновь погас и лишь два больших глаза продолжали светиться словно зелёные фонари, проецируя на Эбби взгляд, полный растерянности, паники и медленно прогрессирующего безумия.       — О-откуда...       — Тшшшш!.. — лисёнок зашипел и заткнул ему рот. Даже сквозь непроницаемую темноту Эбби чувствовал овладевшую им перенапряжённость. — Захотелось сдохнуть пораньше? Спасибочки, но мне такого не надобно.       — Ч-что нам, до скончания времён тут с... с-сидеть? — глаза черноволосого вновь заслезились. — Я темноты боюсь!       — ТШШШШ! Не темноты надо бояться, а этих... этих нелюдей. Мы отсюда выберемся.       — Как?! — взвыл Эбби.       Хлёсткая пощёчина привела его в чувства. Зелёные «фонари» напротив озарились решительностью напополам с отчаянием.       — Здесь есть большая вентиляционная шахта, которая ведёт в кладовую в другом корпусе. Если мы бесшумно снимем решётку, то сможем выбраться, а дальше ноги в руки и по домам. Понял?       Последовало нерешительное «угу». Безысходность, обречённость и ощущение собственной беспомощности медленно продавливали хрупкий «лёд» рассудка и угрожали сбросить парня в чернеющую бездну, где любая борьба уничтожается в зародыше, где хочется просто опустить руки и ждать... но нет... возвышенное чувство рвалось, царапалось в груди и всячески упрекало за безволие. Эбби как никто лучше понимал — иссякшая надежда вновь пробуждается и обещает найти выход из этого кошмара.       Нужно действовать. Медлить нельзя.       Вопреки ожиданиям, вентиляционная решётка оказалась достаточно лёгкой, поэтому «братья по несчастью» без проблем сняли её, отодвинули в сторону и влезли в шахту — извилистую, узкую, обитую холодным металлом «кишку», наполненную пылью и гудением периодически замирающих вентиляторов. Внутри было немного светлее. Парни продвигались друг за другом медленно, осторожно, стараясь не производить лишнего шума, но гнетущая тишина слишком давила на обеспокоенные умы, поэтому рыжий шёпотом промолвил:       — Тоже от Мисс Циркуль бегаешь?       — Нет-нет, Мисс Блуми. М-меня заставил Оливер, чтобы я стащил ответы из лаборантской... а она меня увидела и-и-и... — Эбби утёр слёзы ладонью, поёжившись от неприятных воспоминаний. — Захотела... убить. Без шуток! Во что я ввязался...       Внезапно движение остановилось. Лисёнок понимающе кивнул, смерив черноволосого таким же несчастным взглядом обманутого человека.       — Да и я ему поверил. Только этот недобиток не заставил, а взял меня на «слабо», что не смогу стащить какую-то ерунду с кухни. Ну, естественно, я стащил, меня изловила Циркуль, отвела в дальний уголок и тоже прибить хотела.       Лис вздохнул.       — Если я выживу и встречу эту тварь ещё раз, то... ладно, не важно, что я с ним сделаю. Мы уже близко.       Парни выбрались из тесных объятий вентиляционной шахты и оказались в почти такой же тёмной кладовке. Чернеющий прямоугольный силуэт двери обрисовывался узкой полосой бледно-жёлтого, почти божественного света. Казалось, эта страшная психологическая эпопея наперегонки со смертью закончилась, да только ребята не обладали даром проницания сквозь объекты и поэтому не могли даже предположить, что же таится за дверью — долгожданное спасение или терпеливая «дама с косой». Они вступили в неприятную, отдающуюся судорожным покалыванием в сердце фазу выбора, когда нужно понадеяться на «авось» и сделать ответственный шаг, который может стать последним... чтож, из двух зол придётся выбирать меньшее!       Вместо ответа — резкий толчок в бок.       — Что такое? — спросил листик.       — Как бы сказать... тебе не составит труда приоткрыть дверь и выглянуть в коридор? На пару секунд?       Ожидаемо, черноволосый принялся отнекиваться, но рыжего это не заботило. Он снова толкнул его и заговорещеским тоном провозгласил:       — Быстрее, у нас каждая секунда на счету! А будешь пререкаться, сейчас сам тебя выпихну, я ведь не меньше твоего натерпелся...       У Эбби вновь задрожали руки, похолодели пальцы и противно заныла поутихшая паника. Его буквально зажали между молотом и наковальней: сзади — перепуганный напарник, готовый отправить его на верную погибель, спереди — не внушающая доверия дверь, за которой точно не встретишь ничего хорошего.       Увы, придётся подчиниться. У них и так проблем по горло, не хватало только подраться.       Эбби открыл дверь — аккуратно, медленно, намертво вцепившись в ручку и готовясь моментально захлопнуть её при первых признаках опасности. Когда образовавшееся пространство стало достаточно большим, чтобы парень смог уткнуться мордашкой в щёлку и разглядеть хотя бы что-то, невообразимая сила буквально вдавила хлипкую дверь внутрь и отшвырнула Эбби в дальний угол, сплошь забитый коробками. Приземлившись на картонный «сеновал» и пересчитав рёбрами не один десяток углов, он непроизвольно закопался в нём... и очень вовремя, так как огромная тень расплылась по дорожке света тёмной кляксой, накрыв собой и пришвартовавшиеся возле стены стеллажи, и сиротливую пару сломанных стульев...

И замершего лисёнка...

      — Ну привет, малыш~! Признаюсь, прятки выдались очень захватывающими, но, какое несчастье, моя взяла! — Господи, Эбби узнал бы этот голос из тысячи! Высокомерный, своенравный, щедро разбавленный нездоровым охотничьим азартом и страстью к чужим страданиям, он занимал почётное место в списке ночных кошмаров каждого ученика.       МИСС ЦИРКУЛЬ       По лицу разгневанной преподавательницы растянулась безумная улыбка, обнажившая острые зубы — одновременно из штатива её руки-циркуля «вынырнула» металлическая игла. Бумажный лис, к тому времени превратившийся в дрожащий комочек, сжался подобно пружине и «выстрелился» в сторону распахнутой двери. Естественно, Мисс Циркуль такого «прикола» не оценила. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, она ловко подцепила подростка за одежду иглой своего циркуля и пригвоздила его к стене с такой силой, что с потолка посыпалась штукатурка. Хвостатый болезненно застонал и закашлялся — оттянувшийся воротничок рубашки пережал ему горло, поэтому он широко раззевал рот как рыба в ресторане восточной кухни, которую кинули на разделочную доску и вот-вот начнут кромсать ножом...       — Ну что, крыса несчастная, добегался? Очень весело воровать вещи в столовой? — удовлетворённо промурлыкала педагог. — Было бы у меня много времени, я бы обязательно устроила с тобой разговор «тет-а-тет», но меня ждут другие ребятки, так что... закончим поскорее?~       К этому времени восьмиклассник, демонстрировавший все признаки сумасшествия, задёргался на импровизированном «крючке» в бесплодных попытках сорваться вниз. Словно безумец, он рассыпался в обещаниях и всячески пытался отсрочить неминуемое, цеплялся за всё то ничего, что у него осталось, хотя вселенная давно вынесла окончательный вердикт.       Эбби забыл, как дышать. Он глазами, полными первобытного ужаса, наблюдал за этим фестивалем психологического насилия и молился всем существующим богам, чтобы не стать следующим. Кульминация близка...       — Я-я-я... всё исправлю, и все тесты, и контрольные, и все-все-все темы выучу, только... — полуосмысленно лепетал паренёк, роняя горячие слёзы. — П-последний шанс дайте, умоляю...       — Ой, знаешь, мне как-то... немножечко всё равно, что ты там мямлишь, — учительница смерила его таким «добродушным» взглядом, что волосы встали дыбом. — С тобой было очень интересно играть, но мне уже надоело. Прощай!       Раздался глумливый смех, взмахнула громадная чёрная лапа, в последний раз блестнула слезинка на свету... а дальше произошло то, что Эбби запомнит навсегда.

Н‐А-В-С-Е-Г-Д-А

      Острющие долотообразные когти вошли в его тело словно нож в масло. Без труда расправившись с сопротивлением воздуха, массивная лапища со смачным хрустом опустилась на его лицо и процарапала огромную рану: выдернутый глаз повис на зрительном нерве словно окровавленное йо-йо, очертания щёк стали маловнятными обрывками, а сквозь мешанину разорванных губ и выбитых передних зубов прорвался душераздирающий, задыхающийся крик.       Рубашка разорвалась, и парень свалился на пол. Невзирая на ужасающее состояние, рыжеволосый подросток нашёл в себе силы уползти. «Разрисовывая» мертвенно-серый кафель алыми лужами крови, он, дрожа и моля о пощаде, старался спастись от действительности ужасного мира, но «ужасный мир» не собирался оставлять его в покое: в следующее мгновение сапог отдавил ему ногу, да так, что плюсневые кости превратились в крошево! Удовлетворившись глухим хрустом, учительница математики наступила ему на руку и сломала ему кисть. В расход пошёл и шикарный пушистый хвост. Кровь была повсюду. Помещение пропиталось острым металлическим запахом и духом нескончаемой агонии.       — Оставьте... отстаньте! — он орал, чувствуя, как переполняется непереносимой болью, предвещающей скорое забвение.       — Не-а, — улыбнулась преподавательница.       Конец скоро.       Конец близок.       Конец....       На конце штатива циркуля показалась металлическая игла, сверкая во тьме. Лис продолжал невнятно хныкать. Эбби дрожал так, словно сидел на работающей стиральной машинке и собирался закрыть глаза, чтобы не видеть всего этого ужаса, как вдруг...       Хруст...       Ужасающий, влажноватый отвратительный, впивающийся в утончённый слух как чьи-то безжалостные когти треск заставил черноволосого паренька разомкнуть слезящиеся глаза. И зря он это сделал.       От открывшегося «шедевра» могло вывернуть даже самых стойких людей, что уж говорить об Эбби — лишь инстинктивное желание не быть обнаруженным помогло сдержать рвотные позывы. Всего в паре сантиметров от него расположилось обезображенное лицо, потерявшее всякий человеческий облик: жалкие ошмётки посиневших губ мелко дрожали, вспоротая кожа вздыбилась по краям огромной раны, бордовые ручьи водопадом хлестали на пол и заливались в опустевшую глазницу. Единственный уцелевший глаз смотрел на него отчаянно, с укором и медленно гас, а прозрачные слёзы смешивались с ручейками крови и скатывались вниз по щекам... ну, точнее, по розово-красным лоскутам плоти, в которые они превратились. Из рта — широкого, распахнутого в немом крике, — торчал перепачканный в крови и слюнях штатив циркуля, пробивший себе «дорогу» через заднюю сторону шеи и вылезавший настолько далеко, что почти касался лица Эбби остриём металлической иглы.       Той самой, которая могла прибить и его.       Это было отвратительно, мерзко, пугающе и совсем неправильно. Казалось, что он стал главным героем какого-то сюрреалистичного психологического хоррора, но эта роль ему совсем не нравилась. Более того, «фильм ужасов» нельзя выключить или поставить на паузу — отныне Эбби существует как бесправный «актёр» и, не дай бог окажется неугодным «сценарию», то его прибьют без лишних сожалений.       Что делать? Злободневный вопрос бился в голове словно запертая в клетке птица, но встречал лишь страх и какую-то прострацию, словно парню было уже всё равно. Всё равно он закончит как этот безымянный лисёнок — растерзанный и расчленённый. Ну, поплачат над могилой мама с папой, поплачет Лана, прольёт скупую мужскую слезу Энгель, всплакнёт Баббл... а толку? К тому времени ему действительно будет всё равно.       Снова треск и смачное чавкание. Мисс Циркуль выдернула свою гипертрофированную руку-циркуль из трупа, оценивающе взглянула на «шедевр» собственного производства, триумфально улыбнулась на прощание. Затем достала телефон и с нескрываемым наслаждением пропела в трубку, закрывая за собой дверь:       — Алло, Тейвил, это Циркуль... я тут пришибла одного нарушителя порядка, сообщи Грейс и найди его документы. Вытащим когда, говоришь? После уроков? Окей, главное, чтобы не начал гнить, а то Мистер Деми окончательно задолбается мыть машину. Аппетиты Алисы растут в опасной прогрессии...       Но Эбби уже было всё равно.       Он потерял сознание.