волейбольное лето

— geez u're something to see Лето оставляет жаркие поцелуи на щеках, бронзой ложится на кожу, ластится нежно. Чувства накаляются до предела. Горячий тратуар почти плавится под любовью солнца. Токио обжигает по-особенному. Ничего не щадящая жара душит своей соленой влажностью. В офисах люди умирают. Умирают от лета. Важные документы служат верными веерами, вентиляторы трудятся на износ. Кондиционеры охлаждают все вокруг. Все, кроме Акааши, который уже успел с головой окунуться в экзистенциальный кризис, занимаясь безобидной редакцией манги и просто медленно, но верно плавясь. Персонажи скачут перед глазами, кривляются, насмехаются над отчаявшимся Кейджи. Что он тут делает? Где его литфак, о котором грезил со времен старшей школы? Большие амбиции — это, конечно, хорошо. Но еще лучше их реализация, которая порой невозможна. Жизнь тебя не пощадила, Акааши Кейджи? Или это, все-таки, самоуничижающая гипербола? Полдень врывается в пространство Акааши звенящим смс, в котором капсом Кейджи предупрежден о том, что вечером сегодняшнего дня будет украден на мега-романтическое свидание с самым обаятельным волейболистом, у которого грудь... кхм... вернее, душа нараспашку. Детали мира потихоньку приобретают цвета. И вот уже небо взрывается молочными облаками, плавающими в бесконечно сияющей синеве. И вот человечек в манге уже улыбается, не ехидно, а по-доброму, при этом краснея невероятно. Акааши, кажется, тоже краснеет. Легкие розовые мазки слегка оглаживают его бледные щеки. Уголки рта на секунду поднимаюся вверх. На устало-безразличном лице появляется нечто, вроде улыбки. «Он всегда знает, как сделать этот день ярче», — думает про себя Кейджи, когда начинает прикидывать, сколько времени осталось до встречи. Всего несколько часов, и любимые руки сожмут его в крепких объятиях, надежно защищающих от мирских невзгод. Под волнующим предвкушением день пролетает незаметно. Жара не кажется пугающей, а манга больше не привоцирует головные боли. Вечер медленно начинает опускаться на шумный Токио. На полосатых дорогах движутся уставшие машины, солнце — большой малиновый диск, — галопом скачет за горизонт. Острые лучи-клинки выводят изящные вспыхивающие узоры на небе. Акааши смотрит на время. Пора. Тишина мягкими волнами накрывает его. Усталость отдает болью в плечах и спине, но кипящее предвосхищение заглушает любой дискомфорт. И вот через пару минут Кейджи уже выходит из небольшого здания издательства. Последние закатные лучи вскользь целуют веки. Акааши жмурится от таких нежностей, попутно вдыхая летний вечерний воздух. Душная сладость стелется вдоль живых улиц города. И вот уже включаются фонари, хотя нет и следа темноты. Тысячи искусственных солнц загораются яркими вспышками, словно взрывами звезд-гигантов. У самого Акааши в душе рождается сверхновая, когда на другой стороне улицы он видит любимую фигуру, в тысячи раз превосходяющую по красоте «Аполлона-Давида» Микеланджело. Бокуто улыбается широко, и словно комета в небе, его улыбка оставляет на сердце Кейджи яркий золотой след. Котаро раскидывает руки в разные стороны, буквально приглашает утонуть в своих объятиях. А Акааши и не против. Акааши только об этом и грезил целый день. Светофор загорается зеленым, и Кейджи со скоростью света оказывается возле Бокуто. Утыкается ему в плечо, вдыхает знакомый запах цитрусов и мускатного ореха, плавится в сильных руках, млеет. Котаро одной рукой гладит его спину, поднимается вверх, к голове, легонько зарывается в глубокую шелковую черноту волос и трепетно целует макушку. Акааши это нужно — Бокуто все понимает. — Хей-хей, Акааааши, — тихонько салютует Котаро спустя несколько минут неподвижных объятий. Кейджи наконец приходит в себя, вздыхает тихо и поднимает взгляд на Бокуто. — Добрый вечер, Бокуто-сан, — раздается такой же тихий ответ, сопровождаемый свежим румянцем на щеках и легкой улыбкой. Только сейчас Акааши удается рассмотреть Бокуто. Тонкая бежевая рубашка легко развивается на июльском ветру, светло-синие бриджи прикрывают поэтичные скульптурные бедра. Массивная грудь медленно вздымается. Сам же он улыбается, освещая собой всю округу. — Не поверишь, как долго я ждал этого дня, — облегченно вздыхает Котаро, — кажется, пол жизни тебя не видел. — Мы не виделись четыре дня, Бокуто-сан, — Кейджи спускается на землю. Но даже там все равно продолжает восхищаться самым любимым человеком, который каждый раз вытворяет что-то такое, от чего дух захватывает. — Ну Акааааши! — Да, Бокуто-сан. — Все! Я сейчас тебя забираю отсюда, ты готов?! — Заберите меня еще тысячу раз. Бокуто светится. Два раза ему повторять не нужно. И вот они уже несутся вдоль приветливых улиц. Такие молодые, влюбленные, счастливые. Держутся за руки, краснеют от смущения, как подростки, целуются на ходу, пропуская ветер сквозь рассыпающиеся пряди волос. В кафе Бокуто, конечно же, заказывает якинику. Из глаз сыпятся искры при виде любимого блюда. Котаро ни за что не собирается когда-нибудь отказаться от этой своей страсти. Якинику он любил до знакомства с Акааши. И полюбил еще сильнее после. В памяти до сих пор аккуратно хранится воспоминание о том самом дне, когда в старшей школе Кейджи остался с Котаро отрабатывать удары после тренировки. И, когда совсем задержавшись допоздна, Бокуто, в качестве извинения, повел Акааши в небольшое кафе недалеко от академии Фукуродани. Первое негласное свидание. Первая и единственная любовь. То же самое кафе, что и тогда. Те же уютные светло-зеленые стены, теплые лампочки, деревянные столики и картины цветущей сакуры, горы Фудзи и лесных храмов. Более десяти лет для Бокуто и Акааши прошли, как один день. День, наполненный самыми теплыми, нежными чувствами. Без тени пафоса и единого намека на пошлость. День длиною в десятилетие. Акааши традиционно заказывает онигири. Его главная симпатия, уступающая место лишь Котаро. Идеальные рисовые треугольнички напоминают об абсолютном бардаке в мозгу. Кейджи смотрит на них долго и мнительно, прежде чем начать есть. Со стороны кажется, будто он что-то ищет в этих онигири. Возможно... Это предположение имеет место быть. Он снова ищет смысл. Но чего? Своей жизни? Своей работы? Тревога по новой незаметно подкрадывается, неприятным холодком касаясь спины. Акааши теряется в пространстве, опять не спеша погружаясь в экзистенциальный кризис, не дающий ему покоя уже добрые полгода. И с каких пор он стал таким? Все произошло слишком внезапно. В одно, казалось бы, обыкновенное утро, осознание своей простой обывательской жизни явилось вместе с первым глотком отвратительного, не требующего варки кофе из круглосуточного магазинчика напротив. Тогда-то и начались постоянные дедлайны, сбитый режим, апатия и тишина. Болезненная тишина внутри, какая-то вакуумная глушь снаружи... И только Бокуто громадной суперзвездой, полной любви и интереса к миру, врывался в мелеющее сознание многочисленными смс капсом, долгими звонками, внезапными встречами, жаркими свиданиями и страстными ночами на двоих. И только Бокуто спасал Акааши от этой, казалось, всеобъемлющей тоски. Рядом с ним хотелось жить. Хотелось развиваться, быть полезным миру. Хотелось не отставать от него... Июльское солнце разрезает лучами небо, дробит облака на кусочки оранжево-розового сахара. Токийские высотки тянутся вверх, пытаются достать еще сонные чахлые звезды. Машины вяло тянутся туда-сюда, люди устало глядят на тусклый тротуар. Ужасающая жара спадает. Акааши вздрагивает как после дрема и поднимает глаза. Бокуто смотрит на него удивленно-нежно, гладит одной рукой бледные костяшки пальцев, другой поедая мясо. Лед в апельсиновом мохито Кейджи почти растаял, одинокая веточка мяты пошла ко дну. Акааши смеется про себя — какая глубокая метафора, однако. Он любуется Котаро, который весь буквально светится от энтузиазма, незаметно улыбается, не веря, что этот ходячий луч света действительно его. И уже давно. «Эх, Бокуто-сан, вы тратите свои лучшие годы на такого уставшего меня», — мысль проскакивает будучи никогда не озвученной. — Акааааши! — прерывает думы Кейджи Котаро, — закажи еще что-нибудь! Выбирай, я все оплачу! — улыбается он. — Не стоит, Бокуто-сан, давайте напополам. — Ну Акааааши! — Бокуто-сан. — Понял тебя... Бокуто слегка хмурится, надувает щеки, совиные брови опускаются. Он все еще позволяет себе быть рядом с Кейджи большим ребенком — тот все простит. И правда. Акааши не может более сдерживать улыбку. Бокуто проникает в него триллионами искр, поражает воображение всем своим существом. Кейджи слегка наклоняется через стол к Котаро, кротким жестом руки манит к себе и, когда тот поддается на уловку, целует щеку, одной рукой поглаживая широкое плечо. Бокуто от таких проявлений любви заливается краской, смущается чересчур мило. Румянец бесстыдно умывает его лицо. —Акааши... — понижает голос волейболист, — уйдем отсюда? — Бокуто-сан, — шепчет Кейджи, подыгрывая их секретности, — это повторная кража меня? — Она ведь... основана на добровольном согласии? — Несомненно, Бокуто-сан, — Акааши берет руку Котаро и нежно целует тыльную сторону его ладони. Бокуто сходит с ума. Не выдерживает. Он хватает Акааши, мгновенно расплачивается (все-таки за двоих) и выбегает из кафе, крепко ухватившись за Кейджи. В сердце — огонь, в глазах — янтарные лучи. Кровь пульсирует, закипает. Небо озаряется сиренево-малиновыми вспышками. Лазурная синева зовет в свои объятия, захватывает дух. Но не у Бокуто. Тот поглощен необыкновенным счастьем, льющимся через край чрезмерной сладкой нежностью, которую дарит ему Акааши. Солнце страстно целует Токио, прежде чем завалиться на другой бок и погрузиться в сон. Облака постепенно начинают тускнеть. На город скоро спустится ночь. Вдоль полупустых улиц, приласканных огнями большого города, Бокуто и Акааши прогуливаются, временами ведя беседы о высоком и не очень, о важном и глупом. Внезапно Котаро останавливается возле небольшого магазинчика, полного всякой всячиной, и смотрит куда-то определенно. Кейджи следит за его взглядом и находит целью небольшой автомат с игрушками. Ясно как день. Проходит более десяти минут с начала тщетных попыток Бокуто выиграть небольшую, но очень симпатичную плюшевую сову белого цвета с черными концами на перьях и золотистыми глазами-миндалинами. — Бокуто-сан, неужели Вам не надоело пытаться выиграть ее? — прерывает увлеченное молчание Акааши. — Акааааши, ты что? Я готов оставить здесь все свои деньги! — воодушевленно восклицает Котаро. Кейджи ему охотно верит. Спустя еще полчаса ему все же удается вытащить эту сову, которая благополучно отправляется в руки Акааши как “подарок любимому”. Они выходят из магазина, когда солнце уже совсем скрывается за горизонт. Нагретый асфальт остывает постепенно. В небе, среди верениц фиолетово-синих облаков, ярче загораются серебристые холодные звезды. Листья деревьев тихо колышутся, стелются свежим вечерним воздухом вдоль стен зданий. Многочисленные неоновые вывески слепят глаза. Шумные потоки поздней токийской жизни врываются в мягкую летнюю тишину. Квартира Бокуто находится неподалеку от тренировочной базы MSBY. Светло-серое многоэтажное здание тонет в бликах огней ночного города. Эти огни отражаются в стеклах очков Акааши, выглядя как разномастные расплывшиеся кружки. Легкий ветер треплет ворот его голубой рубашки, широкие темно-коричневые бриджи тоже слегка поддрагивают. Лето впивается в кожу запахом сочной листвы и прохладительных напитков, оставляет поцелуи со вкусом ананасового мороженого и латте со льдом, укутывает в объятия раскаленного воздуха. Кейджи тихо зевает, глядя на одинаково-идеальные окна дома, в котором живет Котаро. Приятная усталость охватывает его с ног до головы. Никакая романтика лета сейчас не способна победить романтику мягкого одеяла, холодных простыней и подушек. — Опять не спал допоздна? — вздыхает Бокуто, поглаживая спину согнувшегося от усталости Акааши. — Дедлайны, — пожимает плечами тот, в очередной раз смиряясь со своей какой-то неправильной жизнью. — Останешься у меня сегодня? — спустя минуту молчания вопрошает Бокуто, улыбаясь лучезарно, выстреливая прямо в сердце. Акааши снова краснеет, как будто в первый раз слышит подобное приглашение: — Если вы будете гладить меня по голове и не покинете завтра ранним утром, променяв на пробежку. Котаро ничего не отвечает. Вместо этого мягко кивает головой, прижимает Акааши к себе, целует в висок, одновременно переплетая их руки. Он точно не променяет Кейджи ни на какие пробежки. Своеобразное юношеское волнение расходится по телу. Легкая дрожь щекочет лопатки. Годы несутся вперед. Незаметно, нещадно. Годы несутся, а чувства нет. Все та же детская наивность, все та же привязанность, все то же смущение. Все та же окрыляющая влюбленность в несмелых розоватых поцелуях в щеку, касаниях пальцев, робких объятиях. Лето со вкусом черешневой влюбленности. Влюбленность с ароматом клубничного июля. Жаркое солнце и таящий лед. Такое по-сумасшедшему яркое лето. Уже поздним вечером в квартире Котаро Акааши дремлет на широкой мягкой кровати, положив голову на любимые рельефные бедра. Бокуто ласково гладит его по голове, улыбается смущенно, иногда целует неощутимо. Синее небо, отливающее вечной чернотой, все быстрее открывает двери в летнюю ночь. Во всю поют сверчки, выходят на охоту комары, падают одинокие искрящиеся метеоры. Пребывая где-то между сном и реальностью, Акааши успевает поймать себя на мысли, что несмотря на многочисленные беспокойства его день заканчивается хорошо, как обычно это происходит, когда рядом Бокуто. По правде говоря, все становится лучше вместе с ним. Кейджи понимает — все-таки, то была самоуничижающая гипербола.