Терновый венец

      Иногда, я думаю, мои воспоминания более реальны, чем то, что я вижу сейчас.

      Хеймитч       Когда я прихожу в столовую, Эны и Китнисс еще нет. Эффи сидит в кресле, листает глянцевый журнал и даже взглядом не удостаивает меня. По телевизору снова показывают повтор Жатвы, в углу экрана светится значок, оповещающий о том, что звук выключен. Показывают именно тот момент моего фееричного падения, который лишний раз мне видеть не хотелось бы. Камера фокусируется сначала на мне, потом на Эне и Эффи. Я отвожу взгляд, чтобы не видеть их одинакового презрительно-брезгливого выражения лиц, занимаю место напротив Пита и отмечаю про себя, что он держится хорошо и свободно. Никакой истерики, заламывания рук и просьб спасти его от смерти. Мне это нравится. Он кажется простым, собранным, спокойным и искренним. — И как тебе? — спрашиваю я. — Что? — Пит поднимает голову. — Это все, — я развожу руки в стороны, словно обводя пространство вокруг. — Ну… Впечатляюще. Мой отец — пекарь, но, хотя мы готовили самые разные десерты, сами всегда довольствовались простым серым хлебом. Здесь много еды, одежды, большое купе, огромная ванная. Почти удача, — говорит он. Удача… Забавно, ведь она точно не на его стороне. — На Арене этого всего не будет, — отвечаю я. — Ты сможешь выжить на природе? Пустыня, горы, лес или, может, озеро? — Нет, вряд ли. Я сомневаюсь, что смогу вернуться. Я никогда не выходил в лес, плавать не умею. Что нужно сделать на Арене в первую очередь? Я откидываюсь на спинку стула и внимательно смотрю на него. Что-то есть такое в этом парне, что можно было бы использовать во благо. И его, и Китнисс. Вчера Эна смотрела на него холодно. По всей видимости, пока Китнисс жива, она ему помогать не собирается. Но я не могу бросить его на произвол судьбы. Я и его ментор тоже. — Бежать прочь от Рога и искать воду. Ночью на Арене холодно, разводить костер нельзя. Еще хорошо бы соорудить укрытие. — Как это сделать? — он заинтересованно подается вперед. — Сейчас. Когда найдешь воду, не пей сразу, ее надо продезинфицировать, иначе получишь крупные проблемы с желудком и кишечником. Не умрешь, но силы потеряешь, этого нельзя допустить. Достаточно капнуть йода и подождать хотя бы полчаса, прокипятить не всегда получится, а делать фильтр из песка, гальки и марли — долго, неудобно и сложно. Пит внимательно смотрит на меня и кивает, стараясь запомнить то, что я говорю. В нем нет угрюмости и едкости Китнисс, и мне кажется, этот парень без труда сможет расположить к себе капитолийскую публику. Это надо будет использовать. — Укрытие нужно строить метрах в сорока от воды. Необходимо раздобыть несколько прочных палок, набрать мха и листьев и… Я сбиваюсь с мысли, потому что дверь с грохотом отъезжает в сторону. На пороге появляется Китнисс и окидывает нас хмурым взглядом. Температура сразу падает на несколько градусов. — Доброе утро, дорогая! — говорит Эффи и перелистывает страницу. Я бросаю на тарелку тост и замечаю, как на долю секунды озаряется лицо Пита, когда он видит Китнисс, будто после долгой ночи он наконец встретил восход солнца. Да, у жизни потрясающее чувство юмора. Настолько, что хочется умереть от смеха. — Привет! Хеймитч рассказывает, как построить укрытие, — улыбается он ей. Китнисс опускается на стул рядом со мной и спрашивает: — И как построить укрытие? — Передай джем, пожалуйста, — говорю я вместо ответа. Она прожигает меня взглядом и повторяет: — Как построить укрытие? — Кажется, я просил передать джем, — цокаю я и сам тянусь за креманкой. Китнисс хватает серебряный десертный нож и резко втыкает его в деревянный стол, лишь чудом не отрубив мне пару пальцев. Несколько секунд я непонимающе смотрю на лезвие, застрявшее в столешнице. — С ума сошла?! — в ужасе вопит Эффи, отбросив журнал. — Это красное дерево! О, а я-то думал, она из-за меня так распереживалась. Мне не удается сдержать смешок, который еще больше выводит Эффи из себя. Она принимается верещать о нехватке манер и остром недостатке воспитания, но я отмахиваюсь и вытаскиваю нож, убираю его в сторону, подальше от Китнисс. В ее глазах нет и тени вины и сожаления, а Пит просто в шоке. Ситуация нелепая, абсурдная, но я сдерживаю смех, чтобы рассерженная Эффи не забила меня своим журналом до смерти. — У Эны многому можно поучиться, но ты решила научиться самому плохому, да, солнышко? Буду признателен, если вы обе усмирите свой характер и перестанете угрожать мне ножами. Живой я полезнее мертвого, — говорю я, дотянувшись-таки до джема. — Пока толку от тебя не так уж и много, — фыркает Китнисс, и я поднимаю брови. Эта девчонка похожа на своего отца куда меньше, чем я представлял. — Китнисс… — начинает Пит. — Чего тебе? — резко спрашивает она, и он умолкает. Повисает молчание, мы принимаемся за еду. Под металлическими колпаками лежат жареная курица, запеченная рыба с овощами, яичница с беконом и дикий рис. Из плетеных корзин выглядывают пышные булочки и свежий хлеб, креманки наполнены вареньем, медом и сгущенкой. Китнисс с сомнением рассматривает содержимое своей чашки, и Пит наклоняется к ней, чтобы негромко сказать: — Это горячий шоколад. Попробуй, тебе понравится. Эна появляется в купе бесшумно и опускается на стул напротив меня. Эффи переводит на нее недовольный взгляд и раздраженно комментирует: — Ты опоздала. — Разве? К какому же времени я должна была прийти? Никто за четырнадцать лет не потрудился мне рассказать, просветишь? Эффи что-то с недовольством бурчит себе под нос и отворачивается, снова утыкается в журнал. Сегодня она, кажется, не в духе, раз так долго злится. — Ладно, вернемся к Играм. Арена может быть какой угодно… — начинаю я. — Эна сказала, будет лес, — замечает Китнисс. Я хмурюсь и поднимаю взгляд на Эну. Она сидит с прямой спиной и невозмутимым выражением лица. Вчера она мне ничего не сказала, хотела дать Китнисс преимущество, которым та не воспользовалась? — Откуда ты узнала? — спрашиваю я. — Как и всегда. Друг Сенеки Крейна проболтался, — пожимает она плечами. — Он мог и ошибиться. — Вряд ли. Надеюсь, что нет. В любом случае, нужно сначала подумать о том, что вас ждет до Арены. Вчера мы смотрели повтор Жатвы. Профи всегда представляют угрозу, по остальным станет понятнее после тренировок, индивидуальных показов и интервью. Но даже тогда есть шанс ошибиться, недооценить противника. Поэтому вам стоит быть предельно осторожными, внимательными, — говорит Эна. — Кроме того, распорядители с радостью усложнят ваше пребывание на Арене с помощью отвратительной погоды, ядовитых растений и насекомых, природных катаклизмов и переродков. — Так… Как нам выжить? — спрашивает Пит. Пейзаж за окном меняется, и по телу проходит холодок. Вот и он. Капитолий. Сквозь закрытые окна и толстые стены вагонов доносятся ликующие крики пестрой толпы. Китнисс и Пит поражено смотрят на разукрашенных людей и здания, в окнах которых отражаются ослепительные солнечные лучи. — Завоевать любовь спонсоров, — говорит Эна. — Она поможет вам выжить. Пит пересекается с ней взглядом и кивает, поднимается с места и подходит к окну, улыбается, машет рукой. Капитолийцы за окном сходят с ума, подпрыгивают и визжат. — Бери пример с парня, — обращаюсь я к Китнисс, но она презрительно кривится. — Давай! Им это понравится, — Пит протягивает ей руку, и она, поколебавшись несколько секунд, все же присоединяется к нему.       Мы входим в просторную комнату отдыха, где потихоньку собираются все менторы, ожидающие своих трибутов, над которыми сейчас работают стилисты. Здесь прохладно, на круглом столе стоят напитки и закуски, на большом экране показывают зал и колесницы с лошадьми. Менторы общаются друг с другом, выбирая нейтральные темы, но кое-кто и не думает ограничивать себя. — Наши стилисты в этом году — дебилы, каких поискать! — слышу я громкий возмущенный голос и оборачиваюсь. Джоанна одета в черный комбинезон, волосы она собрала в небрежный пучок. Всем своим видом она показывает раздражение и пренебрежение, недовольно кривит губы и щурит глаза. — Да ладно тебе, твои ребята еще даже не появились в новых образах, — раздается тихий смех Финника. — Я уже по их виду все поняла. Вот увидишь, наряды будут уродскими. Хочешь, поспорим? Финник с готовностью протягивает руку и пожимает ее ладонь. Я цокаю и отвожу взгляд, здороваюсь со знакомыми. Мэгз сидит на диване и следит за происходящим на экране, хотя ничего особенно интересного там нет. Рубака уже добрался до вина, Энорабия стоит в отдалении от остальных, презрительно кривя губы. Эна о чем-то негромко говорит с Вуфом и Сесилией, и я подхожу к ним, хотя и не чувствую особого желания говорить с кем-либо. — Да, слышала, ее освистали, когда она пела на сцене в прошлый раз, но она и не думает уходить из театра, — рассеянно замечает Сесилия. Эна улыбается и кивает, но все это выглядит как-то искусственно и механически. Уверен, ей нет никакого дела до капитолийской певицы, все мысли заняты Играми, но она не подает виду, что разговор ей неинтересен. — Но она переживает из-за этого. Последний раз она пела просто ужасно, стресс сказался на ее голосе, хотя я солгу, если скажу, что мне жаль ее, — отвечает Эна и поворачивается ко мне. На долю секунды мне кажется, что я вижу привычную насмешку в ее глазах, но это быстро проходит. Ее взгляд снова становится холодным и равнодушным. Я молча наблюдаю за ней, не вслушиваясь в пустые разговоры, но Эна больше не обращает на меня внимания. Я уже давно привык к этому, но почему-то сейчас меня это задевает. Будто только теперь я увидел, какая пропасть пролегает между нами. — Ну наконец-то! — восклицает кто-то, и разговоры мгновенно стихают, будто кто-то выключил звук. Все теряют друг к другу интерес и торопливо покидают комнату, чтобы дать короткие наставления своим трибутам. Теперь мы тоже вступаем в борьбу, становимся соперниками. До тех пор, пока наши подопечные не умрут на Арене. — О, как это я тебя не заметил? — Финник бесцеремонно закидывает руку Эне на плечи и ухмыляется. — Плохо выглядишь, дорога тебя утомила? Или боишься проиграть в нашем споре, поэтому такая бледная? Я непонимающе морщусь и вопросительно смотрю на Эну, но она только усмехается. — Ох, Финник, умеешь делать девушкам комплименты. Не переживай, я просто решила дать тебе шанс один раз затмить своей красотой мою, чтобы уменьшить горечь твоего скорого положения, — подмигивает она ему, отбрасывает его руку и несильно толкает в грудь, давая понять, что разговор окончен. — О чем он? Что за спор? — спрашиваю я. — Так, ерунда, я бы и не вспомнила, если бы Финник сейчас не сказал о нем, — равнодушно отмахивается она. — Идем. Китнисс и Пит одеты в блестящие черные костюмы, идеально сидящие на их фигурах. Я удивленно поднимаю брови, разглядывая их. Цинна и Порция, стилисты Двенадцатого в этом году, стоят возле колесницы. — Перед самым вашим выездом я подожгу наряды, к тому моменту, как колесница остановится, пламя уже потухнет, — говорит Цинна. — Звучит как-то… пугающе, — с сомнением отвечает Пит. — Это безопасно. Огонь ненастоящий, но будет эффектно. Вам нечего бояться, — уверяет стилист. Я не могу сдержать усмешку при виде их недоверчивых, напуганных лиц. Согласиться на такое кажется безумием, но спонсорам точно понравится. — Вы не шахтеры, даже не верится, — говорю я. — Не хмурься, солнышко, а то старания твоего стилиста пойдут прахом. Китнисс вскидывает голову и едко выдает: — А тебе стоять так близко не опасно? Спирт хорошо горит. — Так пламя ведь ненастоящее, — ухмыляюсь я. — Но за заботу спасибо. Пит берет Китнисс за руку, говоря о том, что пора идти, но она сразу высвобождается из его хватки. Эна коротко сжимает ее пальцы и кивает. Они забираются в колесницу и терпеливо ждут своей очереди, стараясь скрыть страх и волнение. Цинна подносит длинную спичку к их нарядам, и, стоит пламени охватить одежду, как лошади начинают идти вперед, колесница вздрагивает. Китнисс и Пит хватаются друг за друга, чтобы удержать равновесие. Я перевожу взгляд на экран и вижу, как они поднимают сцепленные руки и толпа восторженно визжит. Только что Китнисс чуть не убила его взглядом за то, что он дотронулся до нее, а теперь демонстрирует их несуществующую дружбу. Как ее понять? Я украдкой смотрю на Эну и замечаю слабую улыбку на ее лице. Она и правда бледная и уставшая, мне хочется прикоснуться к ней, пообещать, что все будет хорошо, но я не могу сделать этого. Поэтому просто отворачиваюсь.       Когда церемония завершается, все мы идем в апартаменты на двенадцатом этаже. Стилисты недолго слушают наши восторженные комментарии (больше всех восторгается Эффи, конечно), а потом быстро уходят, сославшись на дела. У нас есть время, чтобы переодеться и привести себя в порядок, затем мы собираемся в столовой, наполненной ароматами еды. Сначала мы едим в тишине, нарушаемой замечаниями Эффи о других трибутах и их «крайне бестолковых нарядах, которые не идут ни в какое сравнение с тем, что сотворили Цинна и Порция». Наконец приходит время обсудить главное. — Итак, с завтрашнего дня начинаются тренировки в Центре. Не выделяйтесь, чтобы другие не узнали о ваших сильных и слабых сторонах, — говорю я. — Но мы сейчас должны понять, что вы умеете. Для начала… Вы будете готовиться вместе? — В смысле? — Китнисс вопросительно смотрит на Эну. — Если хотите заключить союз, то готовьтесь вместе, — поясняет она. Китнисс и Пит переглядываются, и он кивает: — Да, вместе. — Хорошо. Давайте определим, что вы умеете, — продолжаю я. Сперва повисает молчание, потом Китнисс негромко говорит: — Ну, я неплохо стреляю из лука… — Неплохо?! — Пит усмехается. — Да она отлично стреляет! Папа уже несколько лет покупает у нее белок, она всегда попадает им точно в глаз. У нее талант! Он говорит с явным восхищением, даже не пытаясь скрыть свои чувства. Его глаза словно светятся, он взмахивает руками, желая убедить нас в своей правоте. Эна смотрит на него с интересом и прищуривается, явно анализируя то, что видит перед собой. — Ну а Пит зато очень сильный. Я видела, с какой легкостью он бросал огромные мешки с мукой, — заявляет Китнисс. — Ага, — Пит фыркает. — Забросаю кого-нибудь мукой на Арене. Или еще пирог могу испечь, только это вряд ли поможет. Китнисс вдруг выпрямляется, словно разозленная его словами и выпаливает: — У тебя есть все шансы победить! — Ну конечно, — он дергает плечом и бросает короткий взгляд на Эну. Наверняка он все прекрасно понимает. — Знаешь, что моя мать сказала? «Наконец-то у Двенадцатого есть шанс победить!» Вот только это она о тебе. — С чего ты взял? — спрашивает Китнисс. — Она и о тебе могла говорить. — Нет, она сказала, что у Двенадцатого может появиться еще одна победительница. Победительница! Это о тебе! Пит резко поднимается из-за стола и уходит, заставив всех замереть и поражено смотреть ему вслед. Китнисс тоже поднимается и стремительно покидает столовую, ни на кого не взглянув. — Ох, какие страсти. Думаю, мне тоже пора. Доброй ночи! — беззаботно тянет Эффи. Мы с Эной остаемся вдвоем. Она откидывается на спинку стула и задумчиво поглаживает пальцем ножку бокала. Поворачивается ко мне. — Думаешь, Пит влюблен в нее? Говорят, Сенека любит истории, а история любви всегда актуальна, — говорит Эна, и мне почему-то ее слова кажутся неприятными. Хотя она права. — Особенно история трагичной любви, ведь победитель один, — отзываюсь я. — Точно, это нужно обдумать, Китнисс это может принести очень большую популярность. Доброй ночи. Она встает и направляется к выходу. Мгновение я сижу неподвижно, затем вскакиваю на ноги и догоняю ее, хватаю за руку. — Слушай, а ты вообще собиралась сказать про Арену? — спрашиваю я с раздражением. — Что? А, да. Возможно, — Эна пытается высвободиться, но я держу крепко. — Возможно? Тебе не кажется, что это нечестно? Парень тоже трибут из Двенадцатого, не жалко его? Хочешь бросить его на Арене совсем одного? — Нет, пока они будут союзниками, — отвечает она, не задумываясь, и я невольно отпускаю ее, словно прикосновения к ней обжигают. — Послушай, чего ты ждешь от меня? Что я буду рвать на себе волосы и кричать, как ему не повезло? Мне жаль всех, кто стал трибутом, но правила придумываю не я, а победитель всего один. Так что да, я пожертвую им без лишних сомнений, чтобы Китнисс выжила. Но ты не этого ждал… Разочарован, Хеймитч? Я молчу в ответ, но она все понимает и усмехается, но усмешка выходит горькой. Эна поджимает губы и качает головой, потом снимает с шеи серебряный кулон в виде крыльев и вкладывает его в мою ладонь. — Прости, что разбила твои представления, мечты и фантазии, но добро пожаловать в реальность. Давай сожжем последний ветхий мост, хорошо? Давно пора пришла это сделать. Доброй ночи. Хеймитч. Эна разворачивается и уходит, в конце коридора хлопает дверь. Все смолкает. Я продолжаю стоять на месте, не могу найти в себе силы сдвинуться. Боль и злость кипят в крови, не дают дышать. Я смотрю на серебряный кулон и сжимаю руку в кулак, позволяя острым краям украшения впиться в кожу. Шаг, еще один. Я оказываюсь в своей темной комнате. Не задумываясь, распахиваю окно и с яростью швыряю в него кулон. Его серебристый блеск растворяется в ночи. Стоит мне сделать это, как злость отступает, я чувствую сожаление. Зачем? Зачем я выбросил его? Но уже поздно. Последний мост сожжен, а пепел нужно просто развеять.