Терновый венец

      Трудно надеть поводок на пса, у которого на голове корона.

      Капитолий. Три дня до 74-х Голодных Игр.       Эна       Я смотрю на бархатно-черное капитолийское небо. Ни единой звезды. Луна же кажется маленькой, тусклой и бесконечно далекой. Ветер доносит до слуха шум проезжающих мимо машин и рев мотоциклов. Закрытые двери не пропускают сюда грохочущую музыку очередной вечеринки, и я делаю вдох, наслаждаясь минутами относительной тишины и уединения. Пальцем провожу по тонкой ножке бокала с вином, стоящего на широких мраморных перилах. Уже через несколько часов я сяду в серебристый вагон и помчусь в Двенадцатый, чтобы увидеть очередных обреченных на смерть. В прошлый раз наши трибуты умерли спустя десять минут после начала Игр. Я морщусь от воспоминаний кровавого побоища у Рога и слегка вздрагиваю, когда дверь за моей спиной с громким хлопком закрывается за вошедшим. Случайно задеваю бокал, и он летит к темной земле. Ой-ой. — Наслаждаешься одиночеством? — Наслаждалась, — отвечаю я. — Теперь-то нас двое. Финник хмыкает и подходит ближе. На нем черные брюки и расстегнутая темно-синяя рубашка, открывающая вид на подтянутое загорелое тело. Золотистые волосы, будто впитавшие в себя солнечные лучи, небрежно растрепаны, губы растянуты в улыбке, а на щеках светятся ямочки, заставляющие сердца капитолиек таять. Финник делает ко мне один вальяжный шаг и склоняет голову набок. — Любуешься? Я весь твой, если пожелаешь, золотая девочка. Только попроси. — Правда? Я польщена. И что, даже взамен ничего не попросишь? — интересуюсь я, приподняв бровь. — Ну, разве что сущий пустяк. Какой-нибудь маленький секрет… — обольстительно тянет он. — Я открытая книга, ты же знаешь, — отзываюсь я и отталкиваюсь от перил, чтобы вернуться в зал. Финник ловко хватает меня за запястье, не позволяя уйти, я закатываю глаза и возвращаюсь на место. — Еще никто не стремился покинуть мое общество так скоро. Разбиваешь мне сердце, Эна. — Приятно знать, что оно у тебя есть. Чего тебе? — Да так. Хотел узнать, готова ли ты к Играм. Надеюсь, в этот раз твои трибуты продержатся чуть дольше. Хотя бы на пару минут. Я поджимаю губы и делаю глубокий вдох. Финник внимательно наблюдает за моей реакцией, ожидая, что я поделюсь чем-то важным и интересным. Напрасно. — В этот раз они продержатся до самого конца, не переживай. Хочешь, поспорим? Проигравший рассказывает какой-нибудь секрет, раз ты так любишь чужие тайны. Несколько секунд Финник молча смотрит на меня, явно опешив. Потом довольно улыбается и пожимает мою ладонь. — Очень рискованно, не находишь? — Кто не рискует, тот не возвращается с Арены. Приятно было поболтать, мне пора, — говорю я и ухожу с балкона.       Я неспешно пробираюсь сквозь толпу, безмятежно улыбаясь знакомым. Траян кивает мне в ответ и возвращается к беседе с рыжеволосой девушкой, но выглядит рассеянным. Чуть дальше стоит Джоанна Мейсон, и, если бы взглядом можно было убивать, все капитолийцы рядом с ней были бы уже давно мертвы. Некоторые женщины при виде меня демонстративно отворачиваются и начинают громко перешептываться и смеяться, заставляя меня мрачно ухмыльнуться. Их явно очень беспокоит то, что их мужья проводят в моей постели слишком уж много времени. Бедняжки. Среди этой пестрой массы я ищу одного знакомого. Чьи-то руки ложатся мне на талию, прижимают к себе. — Боялся, что ты сегодня не появишься. Без тебя будет очень скучно, — дыхание обжигает мою шею. Я поворачиваю голову и мягко улыбаюсь, сталкиваясь со взглядом темных глаз. Как удачно и вовремя. Йорк Плантагенет, одетый в блестящий красный костюм, скользит ладонями вверх по моему телу и все сильнее прижимается ко мне. — Разве я могла уехать, не попрощавшись? — игриво спрашиваю я, закидывая руку назад, и провожу кончиками пальцев по его шее, затем разворачиваюсь к нему лицом и цепляюсь за ворот его пиджака. Мы движемся в такт музыке, а его руки блуждают по моему телу без всякого стыда. Йорк смотрит с вожделением, переводя взгляд с губ на грудь. Так рассматривают вещь, которую хотят купить, а не человека. Я льну к нему, целую в шею, и он протяжно стонет, его пальцы грубо впиваются в мою талию, явно оставляя на коже красные следы. — Ждешь начала Игр, Йорк? — интересуюсь я жарким шепотом. — Кажется, будет скучно. Сенека планирует лес, хоть я и говорил ему, что это избито, — отвечает он. — Лес? — переспрашиваю я и провожу пальцами по его животу. — Да, он тот еще зануда. Любит всякие «природные испытания». Напихает пожаров, ядовитых трав, землетрясений, тварей разных… Я ему говорю, что это скучно, но он не хочет прислушаться к полезному совету. А уже и поздно, наверняка давно создали локацию. Он так долго шел к этой работе… — Йорк вдруг замолкает и грубо дергает меня за волосы, заставляя откинуть голову. Он впивается в мои губы, поцелуй развязный и влажный, его язык проникает в мой рот, и я слегка морщусь от отвращения. Жду несколько секунд, провожу рукой по его затылку и отстраняюсь. Хватит с него. — Мне пора идти, — шепчу я и быстро исчезаю в толпе. К моему неудовольствию, на выходе Йорк снова хватает меня за руку, вталкивает в лифт и прижимает к стене. — Ну перестань, — смеюсь я, убирая его руки, тщетно пытающиеся расстегнуть застежку на моем платье. — Ты не можешь так уйти, — обреченно тянет он и кладет мою ладонь себе на ширинку, заставляя провести пальцами вверх-вниз. — Оставишь меня так? — Прости, милый, сегодня придется справляться самому, — отзываюсь я и выскальзываю из лифта, когда двери открываются. Зайдя в свои апартаменты, с отвращением вытираю руки о подол и стягиваю с себя платье. Первым делом направляюсь в ванную, смываю с себя чужой запах и прикосновения, а потом еще долго стою под водой, размышляя. Значит, будет лес и много «подарков» от распорядителей. Нехорошо. Кроме трибутов, прячущихся повсюду с оружием, нужно быть внимательным к растениям, насекомым и неожиданным природным катастрофам. Не повезло Сенеке с таким болтливым другом. Я усмехаюсь, закрываю краны и заворачиваюсь в белое махровое полотенце, прохожу на кухню и забираюсь на подоконник. Сна ни в одном глазу, хотя уже через пару часов нужно будет отправляться на станцию. Со вздохом тянусь к пачке, лежащей на столике, и достаю сигарету. Щелкаю зажигалкой и делаю затяжку. Нос щекочет приятный аромат ванили, мышцы расслабляются, а мысли словно проясняются. Я выдыхаю сизый дым и прислоняюсь лбом к стеклу, глядя на далекие огни. Пепел с сигареты падает на пол, но мне все равно. Я отворяю створку, и до слуха доносится ночной шум города, ветер колышет тонкие занавески. Я думаю о Дистрикте Двенадцать, о грядущих Играх. Кто станет трибутом в этом году? Смогут ли они продержаться в лесу, сражаться, убивать? Как бы мы с Хеймитчем ни старались, от нас зависит далеко не все, увы. Я делаю еще одну затяжку и закрываю глаза, отгоняя мрачные мысли.       На рассвете я одеваюсь в темные брюки и футболку и выхожу в коридор. На лифте спускаюсь на первый этаж и иду в тишине к массивным дверям.        — Что, уже уезжаешь? Как жаль! Все будут ужасно скучать, — раздается за спиной противный знакомый голос. Я оборачиваюсь и вижу Марию, прислонившуюся к перилам и держащую в руках бокал с белым вином. Ее волосы, выкрашенные в золотистый блонд, рассыпаются по плечам. Я приподнимаю бровь и спрашиваю: — Даже ты? Как лестно. — Нет, и не надейся. Знаешь, это забавно. Ты так хочешь походить на нас, но всегда возвращаешься на свою помойку, где тебе и место, золотая девочка. Я тихо фыркаю и складываю руки на груди. — Это ты хочешь походить на меня, Мария. Красишь волосы, носишь одежду, похожую на мою, держишь диету ради того, чтобы иметь мою фигуру. Но ты всегда будешь всего лишь моей неудачной престарелой копией. И что это? Сделала подтяжку, чтобы все думали, что мы ровесницы? Она зло дергает уголком губ и, приблизившись, отвечает: — Не льсти себе. Я просто хочу, чтобы все смотрели на меня и думали: ей тридцать семь или тридцать восемь? Я пожимаю плечами и направляюсь к выходу, но потом оборачиваюсь и говорю: — Выглядишь на пятьдесят два. С победной улыбкой я толкаю дверь, но прежде, чем она успевает закрыться за моей спиной, Мария истерично выкрикивает: — Мы обе знаем, что это не так! Ага, конечно. Как же приятно, что с ней мне можно вести себя как угодно с тех пор, как ее положение ухудшилось! Чтобы она там ни говорила, вся ее жизнь строилась на деньгах ее мужа. Стоило ему уйти к молодой любовнице, и эта скользкая пиявка очень многое потеряла. Я тихо смеюсь и сажусь в машину, уже ждущую меня. Безгласый водитель нажимает на газ, и автомобиль трогается с места. Мы едем по улицам, освещенным бледным утренним солнцем, небо на горизонте окрашивается в золотисто-розовые тона. Я равнодушно смотрю на ставшие привычными высотки и статуи, желая убраться наконец из этого города.       Оказавшись в поезде, я прохожу в столовую и наливаю себе кофе. Не люблю эту горькую черную гадость, но без этого сложно сохранить ясность мыслей. Городской пейзаж за окном сменяется на зеленые леса. Не сказала бы, что очень жду прибытия в Двенадцатый. Сейчас я между своей клеткой и бывшим домом. И я понятия не имею, где хотела бы оказаться. От меня прежней мало что осталось. Пусть внешне я почти не изменилась, разве что волосы теперь стали прямыми, а не волнистыми, внутри я совсем иная и саму себя совсем не знаю.       Поспать удается всего полчаса, потом я просыпаюсь и уже не могу сомкнуть глаз. Поезд останавливается на дозаправку, я беру сигареты и зажигалку, выхожу из купе. За окном льет дождь, по небу прокатывается раскат грома, бледная молния на несколько секунд освещает землю белым светом. Я цокаю и убираю пачку в карман, шагаю под холодные капли. Они скатываются по коже, заставляя дрожать от холода, одежда тут же начинает липнуть к телу. Я иду вперед, увязая в жидкой грязи, обнимаю себя руками. Поезд тихо гудит, оповещая о скорой отправке, но мне не хочется возвращаться. Я откидываю голову назад, почти наслаждаясь ударами крупных капель, но в груди появляется неприятное скребущее чувство. Я с трудом делаю вдох и медленно выдыхаю. — Мисс, отправляемся! — кричит машинист, возвращая меня в неприглядную реальность.       В Дистрикт Двенадцать мы прибываем поздним вечером. Уже завтра днем я буду стоять на сцене рядом с Хеймитчем и Эффи, ожидая, пока последняя озвучит имена невезучих ребят. Я отказываюсь от предложения миротворцев подвезти меня до дома и иду в обход. Первым делом мне хочется навестить старого друга. Заглянув на Луговину, собираю в сумерках белые мелкие цветы, потом двигаюсь дальше. На кладбище удивительно прохладно, злющие комары с писком кружатся вокруг меня, и я раздраженно машу руками. Дойдя до его могилы, молча смотрю на серый камень, буквы не различить. Кладу на землю скромный свежий букет и отхожу на шаг. Приходить сюда каждый раз, как возвращаюсь из Капитолия, стало традицией. Почему-то, занятая делами, я почти забываю о нем, но, придя сюда, остро ощущаю, как сильно мне его не хватает. Клен, посаженный рядом с могилой, шелестит листьями, я ласково провожу ладонью по его шероховатому стволу. — Хорошо, что ты похоронен отдельно от остальных. Я боюсь, что однажды совсем забуду тебя. Лукас, — его имя удается произнести с трудом. Хочется сказать что-то еще, но я молчу. Бессмысленно. Он ничего не услышит и уж точно ничего не скажет. Его больше нет. Зачем я продолжаю приходить сюда каждый раз? Столько лет прошло… Увидел бы он меня сейчас… Я поджимаю губы и киваю, не в силах попрощаться вслух, медленно бреду к Деревне Победителей. В доме Хеймитча темно, ни одно окно не горит. Я отвожу взгляд и ускоряю шаг, поднимаюсь на крыльцо своего дома и толкаю дверь. На кухне сидит Арес, услышав, что кто-то пришел, он поднимает голову и кривится, увидев меня. — Надо же, кто вернулся, — фыркает он. Чаще всего он просто игнорирует меня, но сегодня, к сожалению, это не так. — Ага, оркестр не обязателен, цветы тоже, — отвечаю я и направляюсь к лестнице. — Уже убегаешь, золотая девочка? Даже секунду не хочешь уделить? Ах да, твое время слишком дорого стоит, ты тратишь его только на капитолийских толстосумов! Как я мог позабыть? — выплевывает он и отпивает из стакана. Ну понятно, а по голосу и не скажешь, что он пьяный. Я раздраженно закатываю глаза и подхожу к нему поближе, складываю руки на груди. — Угомонишься ты когда-нибудь или нет? Знаешь, я терпеть не могу таких, как ты. Живешь в моем доме вместе со своей подружкой, не работаешь в шахтах, ешь нормальную еду и еще смеешь говорить со мной в таком тоне? Не знаю, в чем твоя проблема, но не хочу, чтобы ты перекладывал ее на меня. Скажи уже, что думаешь, и закроем тему. Арес поднимает брови и начинает громко смеяться, складываясь пополам. Он задевает стакан, и тот летит на пол, разлетаясь на куски. Я презрительно кривлю губы и собираюсь уйти, но Арес хватает меня за запястье и крепко сжимает пальцы, намеренно причиняя боль. — Я думаю, что лучше бы ты умерла на Арене, чем стала любимицей Капитолия, — шипит он, брызгая слюной. — Раздвигаешь ноги перед этими уродцами, пока здесь люди дохнут. Под каждого ложишься, лишь бы в золоте купаться. Как шлюха последняя. Я делаю глубокий вдох и бью его по предплечью. Его пальцы разжимаются, и он со стоном трет руку, безвольно повисшую вдоль тела. — Закрой рот, — холодно приказываю я. — Не смей говорить со мной так, пока живешь за мой счет. Пошел бы работать, раз такой гордый и правильный. Но это ведь слишком сложно, да? — усмехаюсь я. — Высказался и молодец, больше не говори со мной об этом. И, кстати, от тебя несет, как от свиньи, в душ бы хоть сходил. Кретин. Я откидываю волосы назад и поднимаюсь на второй этаж. Там, облокотившись на перила, стоит Ариадна. Она коротко обнимает меня и прищуривает глаза. Ее темные волосы заплетены в две косы, черты лица стали жестче и резче, а кожа теперь еще смуглее, чем в детстве. — Снова курила, что ли? Ты сказала, что бросила. — Я и бросила, — устало лгу я. В этот момент Капитолий перестает казаться таким уж плохим местом. — Я чувствую запах твоих дурацких сигарет, — укоризненно говорит Ари. — Тебе кажется. Слушай, я пойду спать, приятно было повидаться, — я пытаюсь обойти ее, не чувствуя желания общаться сегодня даже с ней. Все этот пьяный идиот! Ариадна вытягивает руку, преграждая мне путь. Цокнув языком, я останавливаюсь и нервно закусываю губу, сдерживая злость. — Думала, тебе будет интересно. Тайра беременна. — Чего?! — я бросаю взгляд вниз, где сидит Арес. — Этот будет отцом? Ариадна весело фыркает и начинает смеяться, запрокинув голову, потом похлопывает меня по плечу и кивает. — Кажется, пятый или шестой месяц. На языке появляется неприятная горечь, горло начинает саднить. Я вдруг особенно остро осознаю, что стала здесь чужой. Разве не этого я хотела несколько лет назад? — Почему раньше не сказала? — А когда мы с тобой общались последний раз, а? — спрашивает Ари, обида сквозит в ее голосе, но на лице не отражается ни единой эмоции. — Спокойной ночи, — сухо говорю я и обхожу ее. Кожу неприятно покалывает, как от электричества. — Брось курить. Ты обещала, — доносится мне вслед. — Я бросила! — зло отвечаю я и захлопываю дверь.       В моей комнате темно, и я сползаю на пол, закрываю лицо руками. Казалось, я давно привыкла ко всему этому, но сегодня, наверное, просто какой-то дурацкий неправильный день. Я встаю и с яростью пинаю дверь, потом подлетаю к подоконнику и открываю окно. Достаю сигарету. Не так уж много я курю. Только когда не могу уснуть. Я пытаюсь вспомнить, когда последний раз засыпала сразу, как только голова касалась подушки. В прошлой жизни?.. Ну и что? Я делаю несколько затяжек подряд и давлюсь дымом. Нервы немного успокаиваются. Воздух за окном душный, влажный и затхлый. Но здесь так тихо по сравнению с Капитолием! Только птица тревожно кричит где-то совсем рядом. На небе мерцают звезды, будто кто-то рассыпал жемчуг, и я смотрю на них, такие далекие и равнодушные. Как могут они спокойно сиять, когда мы здесь проживаем свои жалкие жизни? Я смачиваю два пальца слюной и зажимаю ими тлеющий кончик сигареты. Все равно больно. Я втягиваю воздух сквозь зубы, встряхиваю рукой и упираюсь локтями в подоконник, высовываюсь в окно по пояс. Кажется, уже за полночь. Что ж… Добро пожаловать на 74-е Голодные Игры! И пусть удача всегда сопутствует нам.