На дне бутылки погибло больше душ, чем в аду.
Хеймитч
Мне не терпится оказаться в поезде, и я с трудом выдерживаю последние минуты сборов и безмозглого щебетания Эффи, пока не получаю наконец возможность забраться в сверкающий серебристый вагон, который унесет меня прочь от этого мерзкого города. Честно, сейчас я предпочел бы сдохнуть в черной пыли в затхлом домике моей матери, чем провести хотя бы миг в Капитолии, но у судьбы весьма
дерьмовое своеобразное чувство юмора и свои понятия о том, как должна пойти жизнь.
Оказавшись в поезде, я направляюсь прямиком на запах еды, открываю дверь и вижу стол, уставленный невообразимыми блюдами. Губы дергаются то ли в улыбке, то ли в гримасе отвращения. Единственный плюс быть победителем — иметь возможность есть нормальную еду, а не бурду, которую готовят в Котле. Ну и, конечно, у победителя всегда есть деньги на выпивку. Я опускаюсь на стул и наливаю коньяк. Уже от одного запаха кружится голова, и я залпом осушаю стакан. Наконец-то. Повторяю действия второй раз и третий, чувствуя терпкий вкус алкоголя и разливающееся по телу тепло. Мышцы почти моментально расслабляются, а жизнь перестает казаться такой уж дерьмовой. Невероятно, что я смог ждать этого так долго.
К моменту, когда в вагон входят Эффи с Эной, я уже пьян. Перед глазами плывет, а мысли путаются. Меня окутывает тепло, разгоряченная кровь стремительно несется по венам. Эффи важно вышагивает в своем пышном фиолетовом платье с тугим корсетом, от длинных зеленых ресниц на щеки падают тени, и она напоминает мне странную гусеницу с высокомерием бабочки. Она изгибает губы в приторной улыбке и опускается на стул, выпрямив спину. Эна повторяет за ней, но смотрит равнодушно и отстраненно. Я скольжу взглядом по ее лицу — бледному и холодному, словно лед. Ее глаза кажутся застывшими, их летняя зелень превратилась в тусклый изумрудный блеск. Из черт исчезли жизнь, надежда и желание бороться. Я снова осушаю стакан, определенно точно не узнавая девушку перед собой.
— Так вот, — бодренько продолжает Эффи разговор, начало которого я пропустил. — Все были в таком восторге! Клянусь, все бросились обновлять гардероб! Теперь в тренде красные платья и золотые украшения! — она хлопает в ладоши.
— Ты что-то отстала от моды, — фыркаю я.
Эффи запинается и переводит на меня взгляд, потом замечает бутылку, в которой почти не осталось коньяка и восклицает:
— Ах, Хеймитч!
А потом небрежно отмахивается, будто ничего иного от меня и не ждала. Я лишь ухмыляюсь в ответ на это.
— Глупости! Я — часть команды, мне нет нужды менять гардероб, ведь сейчас я сама — мода. Все завидуют мне, — Эффи мечтательно закатывает глаза. — Констанс пригласила меня на свой вечер как почетную гостью, хотя до этого едва меня замечала. Задирала нос, ведь она работает с Первым Дистриктом. Я сказала, что подумаю.
— Но, конечно, пойдешь? — насмешливо уточняю я.
— Ну разумеется! Разумеется я пойду. Я терпеть не могу Констанс, но мне нужно, чтобы она меня обожала… Я уже придумала наряд… О, это будет просто взрыв, кое-что невообразимое и сногсшибательное…
— Куда уж невообразимее, — хмыкаю я, бросив взгляд на ее наряд, но громче добавляю: — Уверен, будет
страшно красиво.
Услышав это, Эффи начинает сиять, как хрустальная люстра, Эна же продолжает сидеть неподвижно. Почему-то это действует мне на нервы. Раньше она бы усмехнулась в ответ на мои слова, а сейчас, кажется, даже ничего не услышала. Эффи берет вишневый кекс и аккуратно разрезает его серебряными приборами. Ее лицо при этом становится таким сосредоточенным, будто она выполняет сложнейшую работу, для которой необходима ювелирная точность. Через несколько минут Эффи снова подает голос:
— Не забывайте, что как только мы приедем, нас встретят фанаты и репортеры.
Фанаты. Точно.
— Нам необходимо держать лицо, улыбаться и выглядеть так, как подобает победителям. Поэтому постарайся не быть завтра помятым, Хеймитч, — с брезгливостью замечает она. — Эна, ты должна быть приветливой, но при этом держаться с достоинством. Тебя короновал сам президент! Всем этим немытым дикарям такое и не снилось. Капитолий уже любит тебя, но ты не должна разочаровать его. Золотая девочка должна блистать всегда!
Эна никак не реагирует на это. Сомневаюсь, что она хоть что-то услышала и поняла. А послушать стоило бы. Игра еще не окончена. Эффи выжидает, потом хмурит тонкие брови и зовет еще раз:
— Эна!
Это не дает плодов, тогда она протягивает руку и легонько встряхивает ее за плечо, снова зовя по имени. Эна испуганно вздрагивает и отталкивает ее. В ее глазах вспыхивает ярость, и она вскакивает на ноги и шипит:
— Можешь ты оставить меня в покое?!
Потом срывается с места и выскакивает в коридор. Игнорируя изумление Эффи, я встаю и направляюсь за ней. Управлять ногами сложно, но я справляюсь с этим и догоняю ее. Хватаю за плечо и прижимаю к стене.
— Куда ты собралась, золотце? — спрашиваю я, когда она перестает вырываться и затихает, вновь став безразличной к происходящему.
Эна дергает плечом и опускает голову, устремляет взгляд в пол. Поезд тормозит, и нас слегка ведет вперед.
— Идем, — я беру ее за руку и веду к дверям, распахиваю их и выбираюсь наружу, а потом помогаю Эне.
Свежий воздух действует отрезвляюще, мир приобретает большую четкость. Зеленая трава пригибается к земле от дуновений ветра, желтые головки одуванчиков тянутся к яркому солнцу. Увидев их, Эна бледнеет еще больше, и я на миг досадливо прикрываю глаза. Она поднимает голову и смотрит на мягкие облака, плывущие по голубому небу, и от выражения ее лица становится холодно, несмотря на алкоголь и солнце. Я теряюсь, не зная, что делать. Я не мастер утешать и поддерживать, а именно это ей и нужно. Зачем я вытащил ее? Зачем пошел за ней? Ей надо собраться перед прибытием в Двенадцатый, но сейчас я не знаю, что делать. Вообще я не хочу быть нянькой, я хочу выпить и отрубиться, а потом повторять это снова и снова. Я сжимаю ладони в кулаки, злясь на себя, на нее, на Капитолий и на весь мир.
— Золотце, — тихо зову я, и она переводит на меня взгляд. Я кладу руки ей на плечи, смотрю в усталые глаза. — В чем дело?
Будто я не знаю, в чем дело. Эна прикрывает глаза и едва слышно отвечает:
— Я не хочу возвращаться в Двенадцатый.
Это меня удивляет. Несколько секунд я недоуменно смотрю на нее, потом фыркаю со злой насмешкой:
— Предпочла бы остаться в Капитолии?
Ее лицо моментально ожесточается, она пронзает меня взглядом и ничего не отвечает.
— В любом случае Эффи права. Мы скоро прибудем в наш Дистрикт, тебе нужно собраться и хорошо выступить перед репортерами и толпой. Еще ничего не закончилось. И не закончится.
Она разочарованно прищуривает глаза, будто ожидала от меня большего, чем просто повторения слов Эффи, и отбрасывает мои руки, потом стремительно отшатывается, чтобы я не смог дотянуться до нее.
— Да пошли они! И вы все тоже! — резко бросает она и срывается с места, чтобы через мгновение скрыться в поезде.
Я молча стою еще несколько минут, просто глядя в пустоту перед собой. Потом раздраженно отмахиваюсь и тоже возвращаюсь в поезд. Забираю из столовой бутылки с алкоголем и закрываюсь в своем купе. Как будто я должен кому-то что-то. Я не обязан бегать за кем-то. Я раздраженно фыркаю и запиваю неприятную горечь коньяком.
На ужин Эна не приходит, что вызывает у Эффи приступ сильнейшего негодования. Я хмуро смотрю на нее и без особого аппетита ем копченую курицу, пока капитолийская курица в синем парике все никак не может угомониться.
— Нет! Где это видано? — трещит она. — Может, она и победила, но с таким поведением ничего хорошего не добьется. Кто будет любить такую дерзкую и грубую девицу без манер? — Эффи пристально смотрит на меня, будто ожидая ответа, а потом добавляет: — Вот именно. Тебе-то это хорошо известно.
Я кашляю в кулак, а Эффи лишь пожимает плечом и отпивает вина из сверкающего бокала. По крыше поезда барабанят капли дождя, мокрые дорожки остаются на окнах, размывая зеленый лесной пейзаж. Эффи ничего больше не говорит, а атмосфера становится холодной и гнетущей настолько, что хочется повеситься на ремне. Но ремня у меня нет. Поэтому я откладываю приборы, беру еще две бутылки в дополнение к тем, что еще остались, и ухожу, рассчитывая выпить за сон без сновидений. Войдя в купе, я снимаю рубашку и небрежно бросаю ее на пол. Скидываю ботинки и заваливаюсь на кровать. Дождь все продолжает идти, и монотонное постукивание капель навевает мрачные мысли. Терпеть не могу такую погоду. Почему-то она напоминает мне о семье. Я вспоминаю, как мать, выходя на улицу в дождь, всегда запрокидывала голову и улыбалась. Капли стекали по ее бледному, покрытому ранними морщинами лицу, а волосы начинали липнуть к коже. Тогда я смотрел на нее с непониманием, даже украдкой оглядывался, чтобы никто не увидел ее странного поведения, а сейчас бы многое отдал, чтобы снова хотя бы на секунду оказаться с ней на грязной улице под дождем. Затем в сознании появляется образ младшего брата. О нем я редко вспоминаю, потому что всегда испытываю вину. Какой шестнадцатилетний хочет возиться с десятилетним братом, когда есть куча своих забот и проблем? Я прикладываю горлышко к губам и делаю несколько больших глотков, запивая горечь. Минус алкоголя в том, что в недостаточных количествах он побуждает к философствованию и делает склонным к сентиментальности, поэтому пить нужно столько, чтобы мозг отключился, а вместе с ним и тело, иначе становится только хуже. Подумать только! Десять лет назад я был обычным парнем, достаточно самонадеянным, чтобы поверить в шанс победить, а сейчас я медленно скатываюсь в бездну алкоголизма. Я мрачно усмехаюсь своему оптимизму. Быстро. И уже давно скатился.
Стук в дверь заставляет меня раздраженно закатить глаза. Выругавшись под нос, я встаю и едва не падаю на ковер, потому что мир стал слишком уж неустойчивым. Балансируя, как канатоходец на выступлениях в Капитолии, приближаюсь к двери, ожидая увидеть за ней Эффи с очередной порцией нравоучений, но нет. Эна удивленно открывает рот, когда я появляюсь на пороге, и неловко отшатывается. Я прикрываю глаза, вспомнив, что стою перед ней пьяный и полуобнаженный, но потом склоняю голову набок и выжидающе смотрю на нее.
— Это в самом деле работает? — спрашивает она, и я недоуменно приподнимаю бровь.
На Эне только белая ночная рубашка, волосы растрепались, а лицо бледное, как мел. Она стоит босиком на холодном полу и переступает с ноги на ногу, явно стараясь согреть ступни. За внимательным разглядыванием своей ночной гостьи я успеваю забыть о ее вопросе и о необходимости ответить. Эна наклоняется и ловко забирает у меня бутылку, прикладывает горлышко к губам и делает глоток. Сразу же морщится и кашляет, прижав ладонь ко рту.
— Ну и мерзость… — выдавливает она.
— Но да, это работает. Почти, — отвечаю я.
— Можно войти?
Я молча отодвигаюсь, позволяя ей переступить порог в мое купе, сомневаясь, что мой отказ что-то изменит. Эна опускается на край кровати, я же, не церемонясь, забираюсь обратно в постель и выхватываю у нее из рук бутылку, делаю глоток и задумчиво смотрю на янтарную жидкость.
— Не спится, золотце? — спрашиваю я.
Она фыркает и возвращает бутылку себе. Смотрит на нее несколько мгновений, будто собираясь с духом, делает два глотка и вновь морщится, отворачиваясь.
— Привыкнешь, — обещаю я.
— К отвратительному вкусу алкоголя или к кошмарам? — приподнимает бровь она.
— К алкоголю. А вместе с ним и кошмары — не кошмары.
Ей нужно выпить всего ничего, чтобы на бледных щеках проступил румянец, а глаза заблестели. Ее плечи расслабляются, и Эна удобнее устраивается на кровати рядом со мной. Светлая прядь падает ей на глаза, и мне хочется убрать ее.
— Знаешь, Сноу предложил мне дружбу во время коронации, — сообщает Эна, склонившись ко мне и оказавшись совсем близко. — Надеюсь, это хороший знак. Тебе он такое предлагал?
Я криво усмехаюсь и едко отвечаю:
— Нет, он просто убил всю мою семью.
На долю секунды она застывает, приоткрыв рот, а потом вдруг начинает смеяться. Ее чистый звонкий смех наполняет купе, и я мгновение обескураженно смотрю на нее. Возможно, такая реакция должна меня разозлить, но не сейчас, когда я на восемьдесят процентов состою из виски. Хорошего крепкого виски. Эна прижимает ладонь к лицу и выдавливает:
— Прости, ничего смешного. Это ужасно.
Я лишь равнодушно дергаю плечом и все же протягиваю руку, чтобы убрать упавшие ей на лицо волосы. На миг соприкасаюсь пальцами с ее кожей, и меня будто пронзает ток. Время замирает, пока я медленно заправляю прядь ей за ухо. Эна так близко, что я вижу дрожащие отблески света, отражающиеся в ее зеленых с золотистыми крапинками глазах. В купе как-то жарко и душно, а по венам будто растекается жидкое пламя. Мой взгляд скользит ниже, явно слишком пристальный и темный. Ее ночная рубашка задралась, обнажив стройное бедро, и я смотрю на него, отчаянно желая провести по нему ладонью, а затем выше… Я чувствую себя пьяным мальчишкой, которым давно не являюсь, и злюсь на самого себя. Эна чуть отстраняется, делает еще один глоток и отставляет пустую бутылку. Мой взгляд касается ее влажных губ, и сердцебиение учащается. Нет-нет-нет. Это просто алкоголь. Нужно перестать думать о том, о чем я думаю. Просто перестать. Я отвожу глаза, Эна прочищает горло и задает вопрос, лишь бы заполнить тяжелую тишину и скрыть смущение:
— Часто ты бываешь в Капитолии? Не во время Игр.
Я цепляюсь за этот вопрос, словно утопающий за ветку. Нужно просто переключиться, чтобы не думать о том, каково это — запутаться пальцами в ее волосах, сжать ее талию, притянуть к себе. Я не должен об этом думать. Почему я вообще думаю об этом? В самом деле как прыщавый мальчишка, роняющий слюни. Я снова скидываю всю вину на алкоголь и отвечаю как-то хрипло:
— Не так часто, как другие победители, но случается.
— Как другие победители? Со многими общаешься?
— Нет, как сказала Эффи, таких, как я, мало кто любит.
Эна удивленно приподнимает брови, и я насмешливо добавляю:
— Вообще-то она больше говорила про тебя. Сказала, что дерзкие и грубые девицы не в моде. Все мечтают о золотой девочке, а не о смертоносной охотнице и победительнице.
— О, так она думает, что у меня трудный характер? — фыркает она.
— Она думает так про всех, у кого вообще есть характер, — отвечаю я.
— То есть мы в ее черном списке? Дикари из Дистриктов?
— Определенно. В ее списке мы соседи, золотце.
Эна снова смеется, и я невольно улыбаюсь.
— Так есть хоть один победитель, который не убегает в ужасе при виде тебя? — снова задает она вопрос и ложится рядом со мной, прижимаясь ко мне боком.
Мне стоит возмутиться. Определенно стоит. Я открываю рот, чтобы прогнать ее, но вместо этого лишь отвечаю ей:
— К примеру, Рубака. Отличный мужик. С хорошим вкусом в алкоголе.
— Это главный критерий, да? — устало интересуется она.
Я ухмыляюсь, но все-таки продолжаю:
— Он победил на Сорок Пятых Голодных Играх и потерял руку, но от протеза отказался.
— Кошмар. Мне вообще грех жаловаться, ни царапины не осталось, — бурчит она.
— Рубака… не для каждого. Он веселый и крайне эксцентричный. Возможно, познакомитесь во время Тура, но тебе он не понравится. Хотя, может, я ошибаюсь. Ты умеешь удивлять.
Эна не отвечает, погруженная в глубокий сон, так что я не уверен, что она слышала, о чем я говорил. Я приобнимаю ее и допиваю виски из своей бутылки, чувствуя жжение под веками. Глаза слипаются, и я знаю, что должен разбудить ее, но смотрю на ее спокойное лицо и только тихо выдыхаю сквозь зубы. Ладно. Засыпая, я думаю о том, что завтра меня определенно будет мучать похмелье, а потом проваливаюсь в сон. Сначала сновидения отрывочные и неяркие, они тревожат, но быстро исчезают из памяти, а потом наступает то, чего я желал. Темнота.
Громкий стук в дверь не сразу доходит до моего сознания. Я не могу разомкнуть веки или пошевелиться. Когда же мне это удается, я тут же прижимаю руку ко лбу от ужасной боли, свет нещадно режет глаза.
— Хеймитч! — раздается громкий голос Эффи. — Что за издевательство?! Я захожу!
Дверь открывается, и Эффи застывает на пороге, уронив челюсть. Эна тоже садится на постели. Ее волосы спутались, а лицо стало совсем бледным. Наши взгляды пересекаются на долю секунды, и она недоуменно хмурится, очевидно, не помня, как уснула рядом со мной.
— Вы с ума сошли?! — отмерев, восклицает Эффи, и ее голос бьет по ушам. — Хеймитч! Как ты мог? Эна, о чем ты думала? Какой скандал!
Эффи подлетает к нам, и хватает Эну за руку.
— Полностью одетая девушка в постели с полностью… почти полностью одетым мужчиной. И правда чудовищный скандал и крах моей репутации поедателя женских сердец, — отвечаю я, стараясь не морщиться после каждого слова и движения. Эна фыркает в ответ, но Эффи продолжает метать молнии.
— Приведи себя в порядок! Мы скоро приедем! — зло бросает она, захлопывая дверь и оставляя меня в одиночестве.
Я только пожимаю плечами и тянусь за оставшейся бутылкой с виски.
