Доппельгангер

       Уилсон криво усмехнулся и слизнул кровь с разбитой губы. Третий раз. С того момента, как они разошлись в переулке около участка, его персональная Немезида уже третий раз показывается на глаза. Только ему, разумеется. Дважды Уэйд замечал его, приезжая на вызов к трупам серийников. Сегодня ситуация иная. Невероятно, но факт, он сам чуть не стал жертвой маньяка, но сейчас жив и относительно здоров. Чего уж точно нельзя сказать про медленно остывающий труп на полу. Этот кадр раньше, судя по всему, занимался боксом. И убивал именно так — забивая жертву до смерти. Правда предварительно ловил, связывал, приводил на свое место, усаживал на стул… Именно с этого старого поскрипывающего стула Уэйд из первого ряда наблюдал за расправой.       Сначала из темноты выступила неясная фигура, а мгновением позже гад валялся на полу, качественно отваренный по голове. Связывать и усаживать его Ужас не стал. Вместо этого тонкий клинок с профессиональной точностью перерезал сухожилия. Больше не опасен. Всего-навсего беспомощный калека. Стоило ему прийти в себя, как он постарался сбежать. Не смог. И вот тогда наконец увидел стоящего рядом мучителя. Что же, Уилсон был с ним солидарен. Зрелище стоило того, чтобы хоть на мгновение замереть.       Он был весь в черном, как бы банально это не звучало. Перчатки, из какого-то плотного материала, ботинки на толстой, но хорошо гнущейся подошве, короткая кожаная куртка, джинсы и кофта с высоким горлом. А ещё тканевая маска, скрывающая нижнюю половину лица. Клинок в его руках лежал столь расслабленно, что казалось, будто с минуты на минуту выпадет из ослабевших пальцев. И он действительно их покидает. Но только для того, чтобы испытавший всю гамму чувств серийник, ползком попытавшийся сбежать, замер у стены неподвижной сломанной куклой. Лезвие вошло в глазницу и достало до мозга. Но это Уилсон констатирует несколько отстраненно, куда больше задумываясь о самом Ужасе, нежели о его жертве. Тот покоен и неподвижен, а в глазах плещется нечто столь первобытное, что Уэйд невольно подаётся вперёд, затаив дыхание и отпечатывая в сознании каждую чёрточку, доступную взгляду. Почему-то здесь и сейчас зрелище перед ним, этот человек, чьи руки испачканы кровью столь основательно, кажется прекрасным. Плавные жесты, ни единой ноты сомнения во взгляде или движении. И Уилсону нравится.       Потому что опостылело видеть тех, кто сдался на полпути, отступил из страха или просто потому что таковы общепринятые правила. И мужчине было откровенно наплевать, что хорошие копы не должны так думать, а наоборот: срастись с уставом душой и разумом. Со вторым в свое время вышло ещё в полицейской академии, куда его запихнул отец в надежде выбить из сына дурь и воспитать достойного преемника. Был у них там один крайне раздражающий лейтенант из-за которого Устав пришлось вызубрить как молитву и мат в одном флаконе: чтобы всегда, в любом полудохлом состоянии отвечать четко по нему. Лейтенант Феклер умел мотивировать. А вот душу к этому прикладывать не хотелось от слова совсем. Он и доучился-то, и дослужился до нормальной позиции в нормальном участке только благодаря собственной упертости и просьбам отца. А потом старика не стало и пришлось делать что умел. Уже после подтянулось желание карать уродов. И вот сейчас, в эту самую секунду, приходило осознание, что все было не зря. Едва ли Судьба свела бы их, не будь Уилсон полицейским. Разве что в качестве убийцы и жертвы… Но нет, тоже мимо. Уж кем кем, а мясником он не стал бы. Потому что до уровня такого элегантного смертоносного хищника ни за что не дотянул бы. Он это точно знает. Его зрелище никогда не сравнилось бы с искусством Немезиды. А значит не стоило и браться.       Стройная фигура чуть качнулась с носка на пятку и кошмар серийников прошел мимо, чтобы вернуть себе свой нож. Верёвку он разрезает этим же клинком, абсолютно наплевав та распределенные по лезвию жидкости. Уилсон только хмыкает, вытирая об и без того испорченную одежду чужое ДНК. Какая разница? Его личная Немезида стоит в двух метрах. Молчит, наблюдает за тем, как он разминает затёкшие конечности и понемногу «оттаивает», если так можно выразиться. Исчезают решимость и ярость со дна зрачков. Их место занимают другие эмоции.        — Вас явно не учили осторожности, детектив…        — Быть может я просто не хотел учиться?        — Охотно верится, особенно после прочтения вашей официальной характеристики. — Мужчина хохотнул, внутренне напрягаясь. Такому документу место лишь в участке. А значит одно из трёх: сообщник, он сам там работает или же… Или охранная система участка и его наполнение столь ничтожны, что и не стоят упоминания. Разумеется, последнее. Нет, Уилсон вполне допускал, что кому-то из их конторы могло бы хватить духу и сил на подобное, вот только такими значимыми личностями можно было выделить лишь двоих и оба были мало того, что ярыми поборниками закона, так ещё и не соответствовали ни физически, ни аккустически. — В таком случае, оставлю вам в напоминание этот сувенир.       И не надо было долго думать, чтобы понять, что речь идёт о медленно, но верно, остывающем трупе. Вот только был нюанс. Из того о чем говорили новостные сводки, архивы полиции, да и, чего уж там, личный опыт общения и наблюдения, Ужас всегда брал что-то у своих жертв в напоминание. При том что, и он это сам прекрасно понимал, обнаружение подобной сокровищницы уж наверняка выдаст его с потрохами. Этот же стал исключением, а причина была не ясна. Дело в том, что он не планировал убирать Бойца сейчас? У него были другие планы на охоту? Или же суть в чем-то ещё? Размышления прерывает смешок визави.        — Детектив… — Это звучит почти осуждающе, но лишь в той мере, в которой учитель будет корить неразумного ребенка. — Не стоит так много думать о причинах моих поступков, все на поверхности. Что, по-вашему, это такое?       В по прежнему затянутой в черную перчатку ладони покоился небольшой блестящий предмет. Уилсону пришлось шагнуть ближе, чтобы разглядеть его повнимательней. Им оказалась серёжка. Маленькая птичка колибри на тонкой серебряной цепочке. Женщины любят подобные безделушки, но, учитывая тему беседы, демонстрация могла означать лишь одно. И Немезида не разочаровывает своего преданного слушателя.        — Семь лет назад Элис, вернувшись домой, обнаружила, что её мужа жестоко убили. По ложному обвинению она провела несколько лет в камере, где всё это время обдумывала план мести. Освободившись, она поняла, что ей придётся выйти за рамки общепринятой морали. Нарушить законы, отобрать жизни и, конечно, пролить кровь. Но… Вот ведь незадача: того, кому она хотела отомстить пришили. И вместо того, чтобы, как полагается героине очередного триллера, открыть охоту на убийцу или же, на худой конец, вернуться к нормальной жизни, эта женщина решила, что лучшим выбором станет так же карать виновных. — Большой палец аккуратно подвинул украшение на ладони, вынуждая камушек блеснуть в неярком свете единственной лампы. — Она стала серийником. Вот только, достойными кары Элис сочла отнюдь не преступников. Она решила что кары заслуживает тот, кто не способен защитить. Мужчины, что заводят семьи, будучи не в состоянии обеспечить родным все, включая безопасность. Потому что её сознание в итоге обвинило во всем ее собственного супруга. Потому что ей казалось, что не будь он таким рохлей, его бы не смогли столь просто и беспрепятственно распотрошить кухонным ножом.       Немезида делает паузу, пряча украшение в прозрачную пластиковую капсулу, больше похожую на пробирку с крышкой, а после возвращая ту во внутренний карман куртки. В движениях нет спешки, хотя вдалеке завыли полицейские сирены и Уилсон не сомневается, что это его ребята едут на задержание. Ну, или спасение. В чем также не приходилось сомневаться, так это в том, что они предполагают, что спасать придется серийника, который выбрал не ту жертву. И Уилсон был с ними даже согласен. Хоть и не понимал, какой смысл гнать к трупу. Ужас конечно мог и не представиться, сдавая Мастерсу наводку на этот недострой, но уж кто-кто, а шеф точно не ошибся бы в идентификации. Как ни как, столько лет «сопровождает» его «сезоны».        — Вам интересно, почему я рассказываю все это? Все просто. Чтобы вы поняли. Для меня мои цели тоже разнятся. У некоторых, как у Элис, есть история. Уникальная и неповторимая… Именно у таких я забираю их значимые вещи, как трофеи. — Сирены все громче, но им обоим плевать. Здесь и сейчас Уилсон начинал понимать. И подобно Немезиде, ему тоже стало интересно. Вот только пуще прочих хотелось узнать историю самого Ужаса. И эта мысль, очевидно, отразилась на его лице крупными буквами, вызывая у собеседника смешок. — Остальные же, обычные психопаты и ублюдки, не заслуживающие подобной чести. Про многих из них вы думаете, что они затаились, хотя я их пришил. Наверняка половину ваших «висяков» можно смело переместить на другой конец архива.        — Поможешь рассортировать макулатуру? — Это явно не то, что он ожидал услышать в ответ и Немезида смеётся. «Подумаю», раздается над ухом, стоит на секунду отвлечься. Отходя на полу от жёсткого удара и слушая приближающийся топот, Уилсону таки приходится признать, что умудрился чем-то зацепить свою персональную Немезиду. Сейчас, или, быть может, чуть раньше. Но точно не в ночь перед участком. Тот изменил линию поведения. Вопрос лишь в том, к какой разнице в результате это их приведет.