Туган як

      Ксюша пишет ему письма.       Данис читает каждое из них скрупулезно, иногда привлекает Петра к переводу, но автора ему увидеть не позволяет. Салавату бы показать, да нет здесь Салавата. И уже не будет никогда.       Данис читает каждое письмо, но ни на одно из них не отвечает.       — Данис, ты не спишь? — на улицу выходит сонный Юра, потирая глаза.       — Иди спать, я скоро приду, — не поворачиваясь, бросает брат.       — Кто тебе написал? — и разглядел же при тусклом свете!       — Иди спать.       — Та девушка?       Агидель прикрывает глаза на мгновение и ничего не отвечает.       — А почему ты просто не напишешь ей тоже?       — Юрий, — Данис вздыхает, подбирая слова и борясь с желанием просто отослать брата спать. — Мы же с тобой говорили о том, что человек должен быть честным. Я не могу ответить Ксении, потому что с моей стороны это будет нечестно.       — Но почему?       Почему?       Они знакомятся под Оренбургом, в одной из крепостей, захваченных повстанцами. Ксения же самая добрая и самая правильная — за день до взятия приходит к коменданту обсудить стратегию да так и остается в кольце осады.       — Тебе бы в Оренбург обратно, — хмыкает, тщетно пытаясь перевязать открытую рану на ноге, Салават — мужчина среднего роста, черноглазый и чернобровый, почему-то внушающий первобытный страх. Емельян неподалеку разбирается со всеми вопросами, остается лишь подождать.       Разноглазая девчонка вскидывается, переводя взгляд с Даниса на Юлаева. Страх постепенно отступает — видимо, делать с ней пока ничего не собираются. Но откуда.?       — Да знаю я, кто вы такие, — благосклонно поясняет Салават. — Не переживай. Мы с Данисом дружим.       — А Данис.?       — Я это, — впервые за все время их общения подает голос Агидель — башкир повыше, тоже темноволосый. Щурится хищно и опасений вызывает гораздо больше. Что-то нечеловеческое скользит в его повадках, и хочется быстрее скрыться за родными стенами. Этот разговор изначально не стоило поддерживать.       — А ты.?       Салават резко закашливается, а после бормочет что-то непонятное собеседнику. Данис хмурится, но уголки его губ подрагивают.       — Я Уфа. Ты Оренбург. Да? Салават не мучить тебя сказал.       — Да, — осторожно кивает Ксюша. — А почему ты здесь?       — Халыҡ бар ерҙә батыр бар, — усмехается Уфа.       — Данис, — недовольно одергивает его Юлаев.       — Кто-то еще знает про нас? — спрашивает Ксюша, старательно пытаясь игнорировать непонятные фразы.       — Емельян только. И Чика, — отвечает Салават, наконец совладавший с перевязкой. — Ты на Даниса не злись. Он очень плохо по-русски говорит. Мы же тебе ничего не сделаем, не бойся. Только ворота Оренбурга отвори.       Ксюша молчит. На Даниса, возвышающегося над ней, злиться себе дороже. Дикий и красивый. И вообще, она где-то читала, что у тюрков несколько жен. Интересно, сколько их у него?       Иван, сын коменданта крепости, наконец подзывает ее, и Ксюша моментально ретируется в его сторону. Вынужденный диалог с захватчиками стоил ей немалого количества нервных клеток, но игнорировать их было бы себе дороже. Врагов, как-никак, нужно знать в лицо!       Данис провожает её нечитаемым взглядом.       Встречает тоже.       Осада Оренбурга муторна и чрезвычайно продолжительна. Первый месяц проходит крайне скучно, но в начале ноября он боковым зрением замечает на крепостной стене Ксюшу и, прежде чем осознать собственные действия, толкает солдата, уже прицелившегося в нее. Девушка исчезает столь же быстро, как и появилась, а на полный праведного негодования вопрос солдата Данис лишь качает головой.       Ночью он покидает лагерь и идет в сторону стен.       Его появление встречают враждебно, но в ответ на злобные переругивания сверху он лишь лениво поднимает руки, демонстрируя отсутствие оружия. И оренбургские незнакомцы, и сам он прекрасно осознают наличие ножа в его сапоге, но оздоровительной процедуре омовения кипящей смолой в последний момент мешает заспанная Ксюша, через пятнадцать минут оказавшаяся рядом с ним.       — Зачем ты здесь?       У Даниса внутри что-то непонятное ворочается, скручивается с каждым ее словом. Ксюша заметно похудела и устала — становится неприятно от самого себя.       — Ты сдайся. Лучше будет.       — Я сама решу, спасибо, — злобно говорит Оренбург.       — Пожалуйста? — слегка растерянно произносит Уфа.       — Уходи, Данис.       Из ее уст это звучит красиво. Данис бесстыдно, неподобающе своему статусу воина окидывает ее взглядом. Коса красивая, тоньше, чем у сестры, глаза разного цвета. И целиком красивая, но хрупкая совсем, такую разбить и труда не составит. Так почему же он этим не воспользуется?       — Это не от меня зависит. Я думал, ты знаешь.       — Я не про солдат, а про тебя. Нам не о чем говорить.       — А поблагодарить за спасение?       — Если это было только ради благодарности, то не стоило, спасибо.       — Ты замужем?       Ксюша таращится на него совиными глазами, и Данису почему-то становится весело.       — Это неуместный вопрос.       — Как скажешь.       — Данис, һин ҡайҙа?       Реакция просто молниеносная — Ксюша даже не успевает восхититься. В какой-то момент она оказывается задвинутой за широкую спину и зажатой меж стеной и Данисом. Осознание страха сковывает все тело: она не успеет убежать в случае обнаружения. Секунды длятся часами, а мысль о том, что ее сейчас выдернут из импровизированного укрытия под неизвестно откуда подкинутую воспаленным мозгом песню «Уралҡайым» и передадут прямо в руки Пугачеву, пульсирует в парализованном на мгновения теле — Ксюша даже не сразу осознает себя свободной. Данис с усмешкой внимательно за ней наблюдает. Просто кошмар!       — Салават тут был. Не переживай. Если он тебя и заметил, то все равно не выдаст.       — Почему ты меня не выдал?       — Что?       — Сколько у тебя жен?       Брови Даниса взлетают едва ли не до небес. Вот это да. Не убьет же ее прямо здесь? Наверное.       — Хочешь быть первой?       Ксюша срывается с места и убегает, Данис лишь провожает ее взглядом.       В следующий раз он встречает ее зимой, в декабре. Ксюша маячит вдали от лагеря, и Данис, моментально ее распознав, почему-то торопится к ней.       — Как ты? — говорит она вместо приветствия. Агидель замечает ее болезненную худобу, и сердце почему-то сжимается зверски.       — Ты хочешь узнать, когда мы уйдем?       — Да.       Он не может дать ей хлеба, не может поделиться и с ее людьми. Это будет предательством своего народа, предательством непростительным. Ксюша, еле держащаяся на ногах, выглядит как предательство самого себя.       — Сдайся, — глухо говорит Данис.       — Нет.       — Я поговорю с начальством.       — Ты же сам начальство, — криво улыбается Ксюша.       — Уфу осаждают прямо сейчас, — спокойно произносит Агидель.       — Но…       — Да, Ксюша. Возле моего города прямо сейчас ведутся бои.       Ксюша вдруг всхлипывает и, не сдерживаясь, дает волю слезам. Данис стоит напротив, хмуро раскачивается на месте.       От них тут ничего не зависит.       — Я должен спасти свой народ, Ксения. Мне нужно чем-то жертвовать, и я выбрал меньшее из зол.       Ксюша мажет по его лицу взглядом, разворачивается и торопливо уходит. В отдалении слышно ржание ее коня — из Бердской слободы до Оренбурга добираться заваленной сугробами холодной зимой довольно проблематично. Данис останавливается в нерешительности, но через мгновение вновь оживляется, в пару шагов догоняет Ксюшу и накидывает ей на плечи свой тулуп. На девичьей фигурке он смотрится абсолютно безразмерно, и Ксюша на мгновение замирает.       Агидель совсем чуть-чуть любуется.       Девушка осторожно кивает и едва ли не бросается бежать.       — Ксения, — выдыхает Данис тревожно. Ночь на 23 марта была тревожна, что-то близилось. Брата из осаждаемой местности удалось вытащить, как бы он ни сопротивлялся. Юрка спит в юрте, набирается сил. Держать его на передовой — безумие, но выхода не остается. За сестру немного страшнее — успела ли укрыться в казанском кремле?       — Скоро конец? — устало спрашивает Оренбург, неслышно подходя к месту его дежурства.       — Видимо, — криво улыбается Данис. — Не боишься?       Ксюша молчит, но и не присаживается рядом. Задирает голову, смотрит на звезды. На фоне полурастаявшего снега она выглядит подснежником.       — Там созвездие Рака, — говорит она.       — Кто это? — спрашивает Агидель, подпирая щеку рукой.       — Когда тебя основали? — вопросом на вопрос отвечает Орьева.       — Тридцатого мая.       — Ты Близнецы, значит. А я Телец. Это по созвездиям определяют.       — А еще что есть? — заинтересовавшись, спрашивает Данис. Где-то позади недовольно спорят крестьяне, но он не обращает на шум внимания.       — Вот Летучая Рыба, — Ксюша ведет по небу пальцем, отсчитывая семь звезд. — И Рысь.       Агидель, опомнившись, переводит взгляд с девушки на небо.       — А это?       — Не знаю, — мотает головой Ксюша.       — Будет созвездием Ксюши.       — Тогда уж Оренбурга.       — Хорошо. Вот это звезда Гостиного двора. У вас есть церкви?       — Конечно. А это Михайловские казармы и пушечный двор. Но я все равно найду в книгах и напишу тебе название этих звезд.       — Все будет хорошо, Ксюш, — зачем-то говорит Данис, пытаясь удержать ее возле себя еще хоть на мгновение. Ксюша как-то чересчур резко выдыхает и согласно прикрывает веки в стремлении обмануть их обоих.       На следующий день осаду Оренбурга сняли, а через некоторое время восстание было подавлено.       Почему он не может ответить ей на письмо?       — Юрий, — говорит Данис, словно очнувшийся от долгого сна. Сердце почему-то бьется со страшной силой. Брат внимательно наблюдает, ждет ответа. — Я должен быть честен с ней. Я не могу стать ее мужем потому, что я не гожусь в мужья. Она заслуживает намного большего. Разве Амина, Зулейха живут счастливо? Да, они должны гордиться мужем, но…       Юра сидит рядом молча, прижав колени к груди и опустив голову на них. Слушает. Старые штаны Даниса с него сползали с нечеловеческой силой, поэтому было решено, что ходить в них он будет только дома.       — Ты же раньше об этом не говорил.       — Понимаешь, ҡустым, — Агидель говорит глухо, не отрывая взгляда от письма. — С недавних пор я начал думать, что каждый человек заслуживает счастья.       — А если ты ответишь, то станешь счастливым?       — Тогда несчастливой станет Ксюша, — Уфа улыбается в пустоту. Юра наблюдает за братом завороженно: душная июньская ночь сделала того открытым как никогда. — Какое же счастье может быть тогда, когда муж ходит по грани?       — А тебе важнее воевать или Ксюша?       — Иди спать, — хмыкает Данис. Оставшись один, он в последний раз перечитывает письмо и поднимает взгляд на небо.       Созвездие Оренбурга, так окончательно и не опознанное, подмигивает ему колокольней Гостиного двора.