Туган як

      — Ксения.       Данис оборачивается, и выражение его лица смягчается. В полумраке он различает черты лица Ксюши, как, впрочем, смог бы различить и в бездне, и в безвыходной темноте. Ксюша обхватывает его руками где-то в районе сердца, утыкается лбом в спину, но глаз не открывает и взгляда не поднимает.       Взгляд Даниса выхватывает время, подсвечивающееся красным на электрической плите: половина третьего. Спросить Ксюшу о причинах столь раннего подъема он не решается, так и замирает с уже пустым стаканом в руке. Где-то в глубине их двушки тикают старинные часы, подаренные Камалией. Под их мерный звук любил засыпать Юрка, когда до конца века этак девятнадцатого просился ночевать с братом в его скромном жилище. А потом началось…       Столь длинная логическая цепочка наконец приводит Даниса к разгадке вопроса. Он осторожно выдыхает, ставит стакан на подоконник и, стараясь чересчур не тянуть с освобождением от столь интимного и до ужаса приятного взаимодействия, разворачивается и притягивает Ксюшу к себе. Та рвано вздыхает.       — Ложись спать, Ксения, — говорит Данис. Под глазами его залегают тени, а гемикрания терзает воспаленное сознание. Ну конечно, два лагеря же — а чего он еще ожидал.       У него на Большой Казанской своя комнатка, снимает специально у Зубовых. Тут Оренбург никто искать и не подумает. В тылу врага же. Или наоборот? И до каких пор враг, а с каких союзник?       Спазм шеи заставляет зашипеть.       — Может, тоже ляжешь? — робко предлагает Ксюша. Вся в бинтах — Данис лично перевязывал.       — Йоҡо яҫтыҡ һорамай, — хмыкает Агидель. — Тем более, для подобного занятия мы и не женаты. Орьева хмурится. Вроде же понятно, что ничего такого не имела в виду. Данис при каждой встрече все более черствый, и с прежней нежностью к нему льнуть страшно. Страшнее всего — обнаружить однажды вместо него совершенно чужого человека.       — Не то сказал. Не воспринимай всерьез, — спохватывается Уфа.       Ксюша кивает. Без этого было бы сложно. Неожиданный укол под ребра ощущается болезненно и потому чересчур обидно.       — Судя по всему, мне пора, — хмурясь, делает вывод из ее состояния Данис. Отсутствие свежего воздуха усугубляет ситуацию, и обоим дышать еще сложнее.       — Подожди, пока я усну, — вдруг просит девушка.       Агидель нерешительно замирает у двери.       — Хорошо.       У Ксюши пальцы тонкие. Он зачем-то берет ее за руку, а потом начинает напевать так, будто на улице все еще конец прошлого века. Орьева слушает внимательно, затаив дыхание. Борется со сном, наконец-то пришедшим к ней впервые за всю тяжелую неделю. От Даниса веет спокойствием и былой безопасностью.       — Данис, — зовет она его тихо.       — Да, алты… — Агидель осекается, будто уличенный на чем-то личном. У Ксюши вздрагивают уголки губ, неминуемо тянутся вверх.       — Пожалуйста, не уходи.       — Не уйду, — говорит Данис. — Только спи.       Ксюша и засыпает. Он гладит ее невесомо по руке, и спустя десять минут бесконечности дверь в нескончаемую войну закрывается с еле слышным щелчком.       — Не уходи.       Данис пытается сообразить, что же ответить, запускает руку в волосы, испорченные тысячами осветлений, ломкими и топорщащимися. Очень душно. Вернуться в кровать хочется неимоверно, но есть дело и поважнее — он садится на край подоконника, едва не сталкивая стакан, и притягивает к себе Ксюшу в безразмерной его же футболке. Соединяет лбы их, пытается сквозь полудрему собраться с разбегающимися хихикающими мыслями, топорща… Подправленный веками лексикон запрещает повторяться, и в невыносимую душную ночь у батареи Данис пытается сообразить, какой же синоним подобрать. Потом плюет на это дело.       А. Точно.       Ксюша в руках его судорожно дышит. Непонятно, спит она или заболевает. Воспаленное сознание Даниса просто не успевает думать. По лбу его от столь трудоемких попыток пробегает стая морщинок. Прислониться затылком к оконной раме явно было не лучшим вариантом — теперь еще и продувает шею. Сюда бы шапку, которую ему Салават дарил. Салават…       А. Да.       Ксюша красивая, Данис это знает — без помощи льющегося из окна тусклого света готов слепо прочертить каждую линию ее тела. Старые пятнышки тифа, слившиеся с веснушками, следами поцелуев то ли солнца, то ли его самого, Агидель пересчитывал тысячи раз, пока успокаивал их владелицу. Ксюша красивая — в ее коротко обрезанных волосах как влитые смотрятся солнечные пятна и венки в купальскую ночь. Давно не отмечали. Ксюша красивая — Данис не может до сих пор поверить, что она делит с ним кровать и душу. Глаза разного цвета, выпирающие ключицы; запястья и кисти рук холеные, будто владелица хотела, потеряв необходимость трудиться в поте лица, вознаградить себя за годы работы хоть такой мелочью. Ксюша красивая — Данис знает об этом не первый век.       А. Он опять сбился.       — Я тут, Ксюш.       Она не реагирует, вдыхает нагретый воздух, а сердце бьется у нее, как у ҡуяна. Так вообще можно сочетать русские падежи и родные слова?       — Пошли спать.       Он ответа не получает, и Ксюшу приходится нести на руках, но это Даниса не обременяет. Спать вдвоем с ней для Агиделя всегда словно в новинку. Это совсем не так, как когда прижимаешься к сестрице в попытках спастись на несколько часов от всех нынешних кошмаров, и не так, как когда уже у тебя ищет спасения Юра. Ксюшу тоже защищать надо, но она и не просит. Спать с ней — процесс интимный даже без секса.       — Не уходи, — повторяет Ксюша, уже лежа под одеялом. Данис не знает, почему укрывает ее и укрывается сам, но, вероятно, сказываются привычки времен Сибири. В комнате духота повисает тяжелым облаком.       — Я не уйду, Ксюш.       — Ты в этот раз пообещай.       — Как скажешь.       Орьева кивает куда-то в другую сторону, накрывается пуховым скрипящим одеялом с головой и окончательно засыпает.       Данис сверлит потолок болезненным взглядом до самого утра, под тиканье часов метаясь из комнатки на улице Октябрьской Революции в их с Ксюшей квартиру. Несдержанное обещание столетней давности жжется где-то в районе груди, а болезненные воспоминания так и не дают провалиться в сон.       Не выдержав, Данис неслышно встает с кровати и приоткрывает окно, прислоняется горячим лбом к холодному стеклу. Оглядывается на Ксюшу — спит.       Его алтыным оберегать нужно всегда, но сегодня он может остаться с ней.       Уттарҙа ла янмаҫтай, һыуҙа батмаҫ, Әсмәбикә,       Батыр егеткәйҙең дә, Маһисәрүәр, әй, һөйәге.