Ничто по сравнению с вечностью

      Наутро дом встретил взъерошенных братьев не только знакомым ароматом свежего кофе, но другим, менее привычным запахом. Едва разлепившему глаза Майку поначалу показалось, будто наступило какое-то странное Рождество: весь первый этаж оказался увит гирляндами из чеснока, а на входной двери красовался целый чесночный венок. Уже этого было бы вполне достаточно, чтобы надолго отбить аппетит любому вампиру в радиусе нескольких метров от дома, но мама с тетушкой никак не могли поверить, будто неочищенный чеснок, для людей пахнущий едва ощутимо, действительно способен защитить их от кровопийц. А потому на кухне просыпающихся домочадцев поджидали натертые чесноком тосты и горячие круассаны с начинкой из сыра и чеснока, на плите уже томился на медленном огне томатно-чесночный соус к спагетти, а в холодильнике настаивалось чесночное масло для салатов — и несложно было догадаться, из какого именно овоща будет преимущественно состоять обещанное тетушкой к ужину овощное рагу. Неприятным запах не был, но пропитал кухню настолько, что даже в апельсиновом соке Майку чудился горьковатый привкус.       Джек и Маргарет посмеивались над разыгравшейся паранойей родительниц, сулившей им пожизненную чесночную диету, Майка же эти хлопоты скорее раздражали: забыть о смутной опасности, поджидающей в ночи, не удавалось даже в разгар солнечного дня. День и впрямь выдался не по-осеннему погожий, ясный и безветренный. В какой-то момент, сидя на качелях и доедая сорванное с неухоженного деревца за забором кислое яблоко, Майк поймал себя на мысли, что сам будто пытается пропитаться солнечным светом так же, как взрослые — чесночным духом. Словно свет этот можно накопить в себе и затем источать, подобно аромату, с наступлением темноты. Мысль была, безусловно, глупой, но ласковые солнечные лучи все равно внушали чувство безопасности. По крайней мере, до тех пор, пока взгляд невольно не обращался к мрачно чернеющему на соседнем участке дому. Конечно, Майк предпочитал доверять суждениям отца — Лестер, несмотря на разумность его доводов, едва ли владел и половиной известной отцу информации, — но что, если Теодор действительно не был причастен к убийству девушки? Если прав был Лестер, убийца действительно мог оказаться кем угодно, мог находиться где угодно — и не бояться ни солнечного света, ни чеснока.                     Вернувшийся с работы отец оказался немало удивлен тем, что дом за его недолгое отсутствие начал походить на овощехранилище, но ничего не сказал, лишь покачал укоризненно головой. Его появление заметно разрядило царившую дома тревожную атмосферу: привычно спокойный и уверенный вид отца заставлял поверить, что все волнения на сегодня позади — казалось, будто ничего плохого в его присутствии произойти просто не может. Даже мама, и та со смущенным смехом признала, что в своих попытках обезопасить семью они с тетей Августой слегка перестарались — хотя дети, неоднократно пытавшиеся намекнуть ей на это в течение дня, получали в ответ лишь гневное пожелание помолчать.       Тем временем солнце окончательно скрылось за горизонтом. Все семейство по сложившейся традиции собралось на кухне в ожидании ужина: тетушка добавляла в рагу последние ингредиенты и специи, Маргарет неспешно накрывала на стол, двое котов нетерпеливо крутились под ногами, дожидаясь появления на тарелках чего-то, что можно попытаться стащить, а бабушка причитала над Изабель, которая ухитрилась добраться до шоколадного печенья и теперь недовольно кривила перепачканное лицо над предназначенной ей порцией овсянки. Все это было настолько привычным и обыденным, что события двух прошедших дней начинали казаться Майку чем-то призрачным и далеким, будто отголоски дурного сна или воспоминания о просмотренном фильме ужасов. Он с удивлением вспоминал, какие странные мысли посещали его вчера на этой самой кухне: убийство в Глиммербруке словно перевернуло мироощущение Майка с ног на голову, а разговор с Лестером и вовсе вывернул его наизнанку — до такой степени, что намыленный поварской нож под струей воды выглядел для него неестественнее занесенного над жертвой ножа в руке убийцы.       Размышления Майка и разговоры взрослых прервал неожиданный хлопок входной двери.       — А вы подготовились! — засмеялся из коридора звонкий голос с легким итальянским акцентом.       Майк похолодел от страха. Где-то за его спиной сдавленно вскрикнула мама.       Прежде, чем кто-то из них успел хотя бы вскочить на ноги, Теодор уже вальяжно прислонился к краю дверного проема и с ухмылкой оглядел из-под длинной челки застывшее в ужасе семейство. На лацкане его безобразной лиловой куртки из крашеного меха отчетливо выделялись бурые брызги крови.                     — Превосходная работа, — вампир несколько раз театрально сомкнул ладони в издевательском подобии аплодисментов. — Жаль только, совершенно бессмысленная. Я ведь родом из Форготн Холлоу: устойчивость к этой дряни там давно уже впитывают с молоком матери... Стоять!       Отец, попытавшийся было наброситься на вампира, замер по мановению его руки. Майк испуганно попятился поближе к брату, но в следующий миг черные глаза вампира обежали всех собравшихся в комнате, и мальчик с ужасом обнаружил, что потерял способность двигаться — как, видимо, и все остальные. Это не было похоже на то, что представлял при слове «гипноз» никогда не сталкивавшийся с ним Майк: он продолжал свободно мыслить, чувствовал, что сможет заговорить — но требование вампира замереть его тело выполнило беспрекословно. Не подчинилась вампиру лишь Изабель: она по-прежнему раскачивалась на своем высоком детском стульчике и сосредоточенно разбрасывала ложкой кашу.       — Стоять, — почти ласково повторил Теодор, медленно приблизившись к отцу. Его голос и плавные движения резко контрастировали с появившимся на серовато-бледном лице выражением глубокой неприязни. — Ты, Мартин, должно быть, очень устал — проделал такую долгую и кропотливую работу! Будь добр, присядь: пришла пора насладиться результатами своих трудов.       Отец послушно отвернулся от вампира и опустился обратно на стул. Один из котов тотчас принялся крутиться у его ног — но отец, никогда не позволявший питомцам приближаться к своим деловым костюмам, даже не шевельнулся. Сейчас Мартин Петерсон походил на безвольную куклу-марионетку, вот только Майку никогда еще не доводилось видеть у кукол такого страха на лице — и тем более не доводилось видеть его на лице своего отца.       Довольно хмыкнув, Теодор отвернулся от главы семьи и по-хозяйски прошелся по кухне. Оказавшись возле плиты, он помедлил, принюхался и заглянул в кастрюлю с ароматными тушеными овощами. На нарезанный, но так и не добавленный в блюдо чеснок, лежавший в тарелке прямо у него перед носом, вампир не обратил ни малейшего внимания.       — Как аппетитно! — улыбнулся он тете Августе. Улыбка обнажила острые клыки вампира, и тетушка заметно побледнела. — Должно быть вы, мадам, уйму времени потратили, стоя у плиты. Довольно нелепый способ провести последний день своей жизни, но пахнет и правда изумительно.       Губы тетушки Августы явственно задрожали.       — Ну-ну, — успокоил ее Теодор, скривив лицо в жалостливой гримасе. — Разве я изверг какой, чтобы дать вам умереть на голодный желудок? Тем более, раз уж вы так предусмотрительно забыли добавить чеснок, — вампир брезгливо взял тарелку за край и отправил точно в мусорную корзину вместе с ее содержимым. — Прошу вас, мадам, подавайте ужин.       Тетушка покорно достала из сложенной стопки глубокую тарелку и взялась за половник. Понаблюдав какое-то время за ее скованными движениями, Теодор не вытерпел и принялся собственноручно расставлять наполненные овощами и бульоном миски на обеденном столе. Двигался вампир нечеловечески быстро и ловко. Закончив разносить еду, он уселся прямо напротив отца, на другом конце длинного стола, и вновь обвел взглядом застывшую семью. На его лице Майк заметил какое-то жадное предвкушение, явно не сулившее им ничего хорошего.       — Прошу к столу, — звонко провозгласил вампир и расслабленно откинулся на спинку стула, наблюдая, как Майк и его родные рассаживаются по своим местам. — Ну же, налетайте!        Майк понял, что же так воодушевило Теодора, еще до того, как первая ложка тетушкиного рагу оказалась у него во рту. От недавно приготовленного блюда все еще поднимался густой пар.       Судя по лицам уставившихся в тарелки родных, озарение настигло их одновременно. Зачерпывая подрагивающей в руке ложкой горячий бульон, Майк надеялся, что сумеет схитрить: незаметно подуть на ложку или хотя бы держать ее достаточно долго, чтобы содержимое успело немного остыть. Но стоило ему об этом подумать, как алчный взгляд черных глаз остановился на его лице — и мальчик бесхитростно сунул горячую ложку в рот.       От боли перехватило дыхание, а на глазах невольно выступили слезы. Еда была настолько обжигающей, что Майку показалось, будто язык и горло вот-вот начнут покрываться волдырями. Мальчик зажмурился и не видел, что происходит за столом, но стук ложек о края тарелок, судорожные вздохи и болезненное шипение, то и дело раздававшиеся по обе стороны от него, давали понять, что остальные тоже начали есть.       Теодор негромко рассмеялся.       Майк чувствовал, как к обожженному горлу подкатывает паника. Боль словно сбросила с него какое-то странное оцепенение, не дававшее по-настоящему поверить в реальность происходящего. Будто могла еще быть вероятность, что он просто задремал в гостиной, дожидаясь возвращения отца, и достаточно ущипнуть себя посильнее — или, например, обжечься, — чтобы кошмар рассеялся. Но Майк обжегся — и не проснулся. Жуткий монстр в облике причудливо одетого юноши и не думал исчезать; он по-прежнему восседал во главе стола, внимательно наблюдал за Майком и его семьей — уже не с радостным предвкушением, а с каким-то мрачным удовлетворением — и, возможно, был предельно серьезен, сожалея о столь бездарно потраченном последнем дне тетушкиной жизни.       Тем временем рука Майка уже подносила к его рту заново наполненную ложку.       Тарелки опустели почти наполовину, когда Изабель, которая давно уже тихонько хныкала, раскачиваясь на своем стульчике, но так и не добилась внимания взрослых, вдруг разразилась громогласным ревом. Теодор болезненно поморщился. После секундного раздумья он остановил взгляд на Майке и приказал ему унести ребенка — и немедленно возвращаться.       — Поторопись, а то ужин остынет! — донеслось Майку вслед, когда он поднимался по лестнице с плачущей сестренкой на руках, и он едва не уронил малышку: напутствие прокричал непривычно тонкий, дрожащий голос бабушки. Следом раздался заливистый хохот вампира.       Противиться чарам Теодора оказалось невозможно; хотелось бежать, кричать и звать на помощь, но Майк лишь уложил сестру в ее кроватку и послушно спустился обратно — разве что в своих отчаянных попытках не подчиняться то и дело спотыкался и в итоге едва не скатился по лестнице кувырком. К его возвращению родные — все как один с влажными глазами и испариной на лицах — чинно сидели перед опустевшими тарелками, а Теодор успел заскучать и теперь дразнил котов выловленным из кастрюли лавровым листом: коты с мяуканьем крутились у его ног, подпрыгивали и вставали на задние лапы, пытаясь достать ароматную игрушку, а вампир наблюдал за ними с каким-то детским восторгом на лице.       Заметив вернувшегося Майка, Теодор выбросил лист в коридор, зверям на растерзание, плотно прикрыл дверь и жестом указал мальчику на дожидавшуюся его тарелку. Он по-прежнему улыбался, и казалось, что вампира одинаково забавляют как играющие кошки, так и боль и страх околдованных им людей — только люди при этом не вызывают у него ни малейшей симпатии. У Майка возникло подозрение, что Теодор с удовольствием напоил бы кипятком и малютку Изабель, если бы оглушительный детский визг не так сильно резал его чувствительный слух.       По крайней мере, в одном Майку повезло: ужин действительно успел слегка остыть.       – Вкусно? – участливо поинтересовался Теодор, стоило последней ложке оказаться у Майка во рту, и мальчик едва не подавился: вампир, оказавшийся прямо у него за спиной, потрепал его по голове холодной до омерзения рукой, и длинные острые ногти угрожающе царапнули кожу.       – Не смей трогать моего сына! – неожиданно рявкнул отец и на мгновение застыл с открытым ртом: очевидно, это стало неожиданностью и для него самого. Все сидевшие за столом обменялись изумленными взглядами – а в следующий миг одновременно заговорили, так что в поднявшемся гвалте изрядно осипших голосов нельзя было разобрать ни слова. За спиной вновь зазвучал мелодичный смех Теодора.       – Долго же до них доходило, а? – доверительно шепнул вампир Майку на ухо, словно старому приятелю. От опасной близости острых клыков по телу Майка пробежали мурашки. – Я уже начал опасаться, что и умирать будут так же – безмолвно и торжественно. Никакого удовольствия!       Из общей какофонии голосов вдруг вырвалось отчаянное: «Лестер!», и Теодор, злобно рыкнув, исчез из-за плеча Майка, чтобы в тот же миг оказаться по другую сторону стола – и с размаху залепить Джеку по лицу тыльной стороной ладони. От удара брат качнулся назад и едва не опрокинулся на пол вместе со стулом, но вампир схватил его за ворот и рывком подтащил к самому своему лицу.       – Я знал, что наглости тебе не занимать, Джеки, – из перекошенного в бешенстве рта вампира в лицо брату летели капельки слюны, а длинные серые пальцы сомкнулись на его шее, – но после всего, что вы натворили, ты еще смеешь произносить имя Лестера?!       – Мы ничего не делали! Прошу, отпустите! – с мольбой выкрикнула сидевшая рядом мама, и Майк в полной мере разделял ее ужас: вид у Теодора был такой, словно тот намерен оторвать брату голову голыми руками.       Вампир на мгновение прикрыл глаза и вновь негромко зарычал сквозь зубы. А затем резко отшвырнул судорожно хватавшего ртом воздух Джека – прямо на колени матери. Короткий вскрик боли вновь потонул в хоре испуганных голосов.       – Не нужно, – повысил голос Теодор, – держать меня за дурака. Думаете, что проявляли чудеса скрытности, пока следили за каждым моим шагом? Да вы представить себе не можете, как мне осточертело видеть ваши мерзкие рожи, торчащие из окон или кустов каждую гребаную ночь! И даже если у меня и оставались какие-то сомнения, что именно вы настучали на меня Лестеру, они развеялись, стоило приблизиться к вашему дому и принюхаться.       Мама с тетей Августой обменялись взглядами, полными ужаса.       – Он не поверил ни единому слову, – осторожно проговорил отец, будто пытаясь утихомирить буйного душевнобольного, и остальные усердно закивали. – Решил, что мы просто кучка параноиков с паническим страхом перед вампирами...       Теодор взглянул на отца с искренним удивлением, а затем вдруг восторженно рассмеялся.       – Правда? Неужели его все-таки чему-то научили на этих дурацких актерских курсах? Жаль, я этого не видел… Представляю, как ему пришлось изворачиваться, чтобы вы остались при впечатлении, будто он не принимает ваших слов всерьез! Он ведь даже не знал, что я умею превращаться в летучую мышь.       Не обращая внимания на потрясенного его заявлением отца, Теодор вновь принялся расхаживать по кухне, попутно открывая попадающиеся на пути дверцы и выдвигая ящики.       – Видите ли, я всегда считал эти превращения довольно бессмысленными: машешь крыльями, выбиваешься из сил, а передвигаешься в конечном счете едва ли быстрее, чем можно двигаться и в своем обычном виде, – вещал Теодор, изучая содержимое кухонного шкафчика. – Но однажды все-таки решил, что неплохо было бы овладеть и этим навыком – мало ли, когда он может вдруг пригодиться? Даже не знаю, почему не рассказал ему сразу, но потом решил сохранить это в секрете. Подумал, что нам обоим так будет спокойнее: все-таки прибегал к обращению в мышь я не в самых безобидных обстоятельствах. А он мало того, что узнал об этом от посторонних – это еще и стало поводом для обвинения меня в убийстве девчонки. Он бы, может, и рад был отмахнуться от ваших слов – но зачем кому-то скрывать такую мелочь, как освоение элементарного превращения, если только за этим не кроется что-то посерьезнее?..       – Тогда почему он солгал? – недоуменно спросил отец.       Вампир фыркнул, словно удивившись глупости вопроса, но с ответом не торопился – его внимание привлекла обнаруженная в очередном шкафчике початая бутылка бренди. Юноша выдернул пробку и осторожно принюхался.       – А сам как думаешь? – задумчиво протянул он, подняв взгляд на отца. – Очевидно, чтобы ты на радостях не помчался ставить на уши полицию или вооружать местный сброд факелами и кольями. Хотел заставить тебя усомниться в своих выводах. Пытался меня защитить.       Теодор протянул руку и не глядя взял с полки первый подвернувшийся стакан.       – Какая несправедливость, – пробормотал он и небрежно плеснул в стакан немного алкоголя. – Я почти всегда замечаю, если за мной кто-то наблюдает – но в ту ночь, когда это было действительно необходимо, ничего не заметил.       – И что бы ты сделал? Убил меня? – с вызовом поинтересовался отец.       – Не обязательно, – пожал плечами Теодор, покачивая стакан и любуясь золотистой жидкостью. – Мог бы просто забрать твою душу, а вместе с ней и память… Хотя, нет – было бы слишком очевидно, что тут замешан вампир. Так что, пожалуй, все-таки убил бы. Но согласись: ты бы и сам предпочел, чтобы я убил лишь тебя, а не всю вашу семью в полном составе – да еще и на глазах твоего ребенка.       Он с ухмылкой отсалютовал Майку стаканом, и мальчик вдруг ощутил пугающе сильное желание выбить его из рук вампира – но, разумеется, не смог пошевелить и пальцем.       – Если ты пришел убить нас, почему же до сих пор только треплешь языком? – злобно выплюнул Джек. Теодор вскинулся так, словно успел начисто забыть о его существовании, но в следующий миг согнулся от хохота: Джек по-прежнему сидел там же, куда он его насильно усадил – у мамы на коленях.       – А тебе, малыш Джеки, так не терпится умереть? – уточнил вампир сквозь смех. – Весьма разумное желание, но со своими планами на тебя я пока не определился. Вообще-то, я по большей части импровизирую, – он кивком указал на опустевшую кастрюлю, – но ведь любая импровизация требует подготовки, разве нет?       – Прошу, – вновь подала голос мама из-за спины уже собравшегося ответить что-то резкое Джека, – отпустите нас! У нас нет никаких доказательств, и мы не собираемся заявлять в полицию, – она бросила гневный взгляд на многозначительно кашлянувшего отца. – Нет никакой необходимости…       – Нет-нет, – перебил ее вампир, предупреждающе вскинув руку. – Боюсь, мадам, вы неправильно меня поняли. Меня совершенно не волнует, заявили бы вы в полицию или нет – тем более, ничего важного для полиции вы и не знали. Я здесь вовсе не для того, чтобы избавиться от свидетелей. Вы уже причинили самый большой вред, какой только могли причинить. И раз уж вы лишили меня главной радости в моей жизни, я намерен получить удовольствие иного рода – здесь, с вами. Можете считать это местью, если угодно.       Теодор вновь опустил взгляд на стакан бренди в своей руке и, резко выдохнув, осушил его одним глотком – чтобы пару мгновений спустя извергнуть содержимое желудка в кухонную мойку. Очевидно, организм вампира не был способен принимать не только твердую пищу, но и напитки. Когда он, наконец, разогнулся, все сидевшие за столом дружно охнули, а побледневшая тетушка Августа болезненно застонала: на белоснежных стенках раковины насыщенно алели тяжелые темные сгустки и яркие потеки. Вампира рвало кровью – и, судя по едва заметному металлическому запаху, наполнившему кухню, отнюдь не искусственной.       – Дерьмо, – равнодушно заключил Теодор и вытер рот чистым кухонным полотенцем, оставив на нем мерзкое пятно. – Но попытаться стоило.       Небрежно смахнув стакан в мойку – от оглушительного звона расколовшегося стекла Майк едва не свалился со стула, – вампир обвел задумчивым взглядом всю семью и, остановив выбор на Маргарет, поставил перед ней оставшийся бренди.       – Милая леди, окажите любезность, – улыбнулся он девушке, – выпейте это для меня.       Маргарет непонимающе переводила взгляд с почти полной бутылки на вампира и обратно, и тот снисходительно пояснил:       – Да, всю, но можно не торопиться. Если будет тошнить, воспользуйтесь этим, – Теодор подвинул поближе к девушке стоявшую перед ней грязную миску. – Хотя от рвоты посоветовал бы воздержаться. Уверен, что лучше удержать напиток внутри с первого раза, чем потом употреблять его заново – в куда более неприятном виде.       – Она ведь еще подросток! Ей нельзя столько крепкого алкоголя! – ужаснулась тетя Августа, уже не сдерживая слез.       – Не волнуйтесь, мадам, – глумливо оскалился Теодор, – я не допущу, чтобы ваша прелестная дочь умерла от алкогольного отравления. Она умрет исключительно от обильной кровопотери.       Маргарет, на чьих глазах тоже выступили слезы, принялась пить бренди мелкими глотками, то и дело закашливаясь, а довольный Теодор вновь небрежно развалился напротив отца. Он рассматривал девушку с невинным любопытством, с каким мог бы наблюдать за приготовлением сложного коктейля по другую сторону барной стойки.       – Что ты имел в виду, когда сказал, что мы чего-то тебя лишили? – осторожно спросил отец. Казалось, слова давались ему с трудом, и Майк подумал, что отцу наверняка было глубоко наплевать, чем руководствовался вампир, отправляясь в их дом – он просто тянул время, судорожно выискивая путь к спасению.       Теодор взглянул на отца так, словно тоже раскусил его замысел, но лишь снисходительно ухмыльнулся.       – Вы хотите поболтать? Хорошо – к счастью, я никуда не тороплюсь. Все очень просто: вы лишили меня доверия Лестера – а значит, и его самого.       – Лестер ушел от тебя? – брякнул Джек и тут же непроизвольно сжался в ожидании новой оплеухи. Теодор смерил его тяжелым взглядом, но вставать на этот раз поленился.       – Да сядь ты уже на свой стул, – раздраженно буркнул он, и мама с облегчением выдохнула, когда немалый вес старшего сына переместился с ее колен на деревянное сиденье. – Боюсь, я не могу удовлетворить твое любопытство – мне не представилось возможности объясниться с Лестером. И все же то, что он предпочел сгореть на солнце, чем вернуться с рассветом ко мне домой, уже говорит о многом. Нет-нет, он не умер, – добавил вампир, заметив, как вытянулись лица пленников. – Стал бы я тогда так мило с вами беседовать? Он в Бритчестере, под присмотром сестер – если, конечно, администрация еще не обнаружила в их комнате гроб с обожженным вампиром и не выставила всех троих из общежития. Думаю, он очнется от летаргического сна не раньше завтрашнего утра.       – Но откуда ты тогда…       – Его младшенькая мне позвонила, – Теодор зачем-то вытащил из кармана телефон и демонстративно помахал им перед пленниками. – Он успел сказать, что меня подозревают в убийстве, и глупышка Ли посчитала нужным предупредить меня об опасности. За что ей, конечно, огромное спасибо.       – И вместо того, чтобы позаботиться о своей безопасности, обеспечить себе алиби или найти адвоката, ты решил прийти сюда и убить нас, – уточнил брат с нескрываемой иронией в голосе.       – Именно, — невинно улыбнулся Теодор. — Мне незачем заботиться о безопасности, Джеки. Ваши полицейские ничего мне не сделают. Скорее всего, попросту не захотят связываться. Но если попытаются, уверяю тебя — марионетки из них выйдут не менее послушные, чем доблестная полиция Форготн Холлоу.       — Ты что, забрал их души?.. — в голосе отца прозвучало крайнее омерзение.       Теодор заливисто рассмеялся.       — Конечно же, нет! Старейшины позаботились о будущих поколениях вампиров задолго до моего рождения. К счастью, мир не настолько мал, чтобы в нем нашлось место лишь для одного злодея — иначе я, даже напившись крови невинных, упал бы без сил между зверскими опытами над инопланетянами и загрязнением мирового океана, вы не находите?       — Хочешь сказать, что не ты убил всех этих людей? Всех, кого находили со вспоротым горлом и без единой капли крови?       — Это вышло случайно!       Вампир вышел из себя так внезапно, что вся семья подскочила, а Маргарет, все еще не покончившая с бренди, поперхнулась очередным глотком и с трудом сдержала рвотный позыв.       — Я не знаю, почему некоторые из них умирают! — прорычал вампир, подавшись вперед, и так яростно шлепнул ладонями по столу, что его ножки жалобно затрещали. — Я кусаю их так аккуратно, как только могу, пью ровно столько, сколько положено, но кто-то лежит немного без сознания, приходит в себя и ковыляет домой, а кто-то — умирает прямо у меня на руках! Думаете, я не пытался сохранить им жизнь? Не пытался выпросить у Смерти еще один шанс? Просто бросил их, не донеся до урны, как одноразовую посуду?       — Нет, не просто, — жестко перебил его отец. — Ты к тому же зачем-то надругался над телами. Это удивляло меня с самого начала, а теперь удивляет еще больше: зачем скрывать укус, если максимум, что тебе грозит — встреча с бездушной куклой в полицейской форме?       — Папаша, ты совсем тупой? — злобно выплюнул Теодор. — О чем я тебе только что говорил? Лестер, вот зачем! Он старался, очень старался не лезть в мои дела, не интересоваться, где и кем я питаюсь — разве что глаза себе не вырвал и не лишил себя слуха! Не думаешь, что мне следовало хоть немного ему в этом помочь, а не оставлять после себя искусанные трупы?       — Помочь? Перерезав жертвам горло? — изумился отец.       — Да! Перерезав, разорвав, оторвав голову ко всем чертям — как угодно! Разумеется, это сработало бы только с ним – с тем, кто действительно меня знает. Знает, что я могу увлечься, могу случайно причинить кому-то вред, потому что обрел полную силу раньше, чем оказался к этому готов – и так же хорошо знает, что я никогда не пошел бы на жестокое и бессмысленное убийство. При всех моих недостатках, на такое я попросту не способен.       – Но ведь именно это ты и делал!       – Нет, не делал! – огрызнулся вампир. – Я просто пил их кровь – как пил кровь сотен других людей, которые ныне живут и здравствуют. Этим ребятам просто не повезло. Мне не повезло. Я облажался, и это чертовски на меня похоже. Лестер не желал ничего знать – но мог ли я полагаться лишь на призрачную надежду, что новости о смертельных укусах вампира никогда не дойдут до его ушей? Мог ли быть уверен, что сомнения еще не начали медленно разъедать его изнутри, подтачивать его веру в меня – поистине огромную, но все же не бесконечную? Мог ли жить в постоянном страхе разоблачения, постепенно доводя до безумия нас обоих? Нет, не мог. Мне нужно было действовать, и действовать быстро. И я нашел решение – за поясом того жалкого бандита, которого только что ненароком умертвил.       Теодор откинул полу своей куртки, продемонстрировав кожаную изнанку и глубокий внутренний карман, из которого торчала неказистая рукоять большого ножа.       – Я должен был сделать что-то, что на меня не похоже. На что я заведомо не способен. Чтобы Лестеру, если он случайно наткнется на эту новость, и в голову не пришло, что я могу быть в этом замешан, а если бы кто-то рискнул меня обвинить, он рассмеялся бы тому в лицо. Тогда я, конечно, не подозревал, что одна маленькая ложь – вернее, маленькая нелепая тайна – разрушит весь мой блестящий план.       Тонкие губы Теодора скривились в болезненной гримасе, и Майк испытал необъяснимый ужас, вообразив на миг, что вампир вот-вот разрыдается – но раскосые глаза оставались сухими и безжалостными.       – И поэтому ты грубо раскромсал мертвецу горло и забрал себе нож, – негромко произнес отец, словно подытожив сказанное вампиром.       – Еще обчистил его карманы, – пожал плечами Теодор. – Зверское убийство с целью наживы – это все совершенно не про меня. Я и сам думал, что не смогу – но все оказалось на удивление легко. Наверное, потому что он и так был мертв.       – Он не был мертв, пока ты не убил его! – рявкнул отец так неожиданно и громко, что подскочил даже Теодор. Маргарет и вовсе выронила свою бутылку, разлив бренди по столешнице. – Никто из них не был мертв, пока не повстречался с тобой! По-твоему, их смерть – всего лишь несчастный случай, к которому ты не имеешь никакого отношения?       – Не надо, пап.       Все сидевшие за столом перевели взгляд на Джека. Хотя брат обращался к отцу, смотрел он прямо в сузившиеся глаза Теодора, а на бледном лице застыло очень странное выражение – отвращение на нем поразительным образом смешалось с сочувствием.       – Он никогда тебя не поймет. Он просто хочет есть. Часто ты задумываешься о судьбе индейки на своей тарелке? Разделать замороженную птицу из супермаркета – обычное для нас дело. Для кого-то такая же ежедневная рутина – эту птицу зарубить. Добродушный фермер очень удивится, если ты назовешь его серийным убийцей. Вампир, чья пища обычно и вовсе остается в живых, удивится вдвойне.       — И что, тебя это устраивает? — изумился отец. — Ты не против стать едой для вампира? Готов любезно предложить ему свою ножку или крылышко?       — О, нет, — Теодор широко улыбнулся, глядя на стушевавшегося Джека. — Наш Джеки — очень амбициозная птица. Индейка, которая страстно желает стать новым фермером — и начать питаться своими бывшими сородичами.       — Я не собирался питаться людьми! — злобно выплюнул вспыхнувший до корней волос брат.       — Ну, разумеется, — вампир улыбнулся ему почти ласково, будто несмышленому малышу. — Никто из новообращенных сейчас этого не планирует. Зачем охотиться и калечить себе подобных, если в любой момент можешь набить холодильник высококачественным синтетическим кормом? Не нужно ни собирать мерзких скользких лягушек, ни изучать азы садоводства — достаточно всего пары кликов компьютерной мышью! Великолепно, правда? Ты можешь получить бессмертие, силу, пресловутую вечную молодость — а расплачиваться за все это теперь вовсе не обязательно! Так вы, должно быть, думаете, когда таскаетесь за вампирами по пятам и умоляете обратить вас?       — А разве Лестер не поступил в свое время точно так же? Или его ты тоже считаешь всего лишь зарвавшейся индейкой?       — Нет, только не его. Он был очень редкой птицей, удивительной и ни на кого не похожей. На той птицеферме, где выращивают таких, как ты и Эшли Стивенс, ему делать было нечего. Да, он тоже хотел получить дар — но гораздо сильнее он жаждал того проклятия, что поставляется в комплекте. Конечно, сам он этого тогда не осознавал — но мне хватило одного взгляда, чтобы в этом убедиться.       — Тебе? — недоуменно переспросил Джек. — Он говорил, что обращен Калебом Ваторе!       — Разумеется, — подтвердил Теодор. — Я ведь был еще ребенком. Конечно, я был бы счастлив обратить его самолично, но это означало, что он будет оставаться смертным, пока я расту. Его могли изуродовать или даже убить, он мог переехать куда-нибудь на край света, мог соблазниться подводной романтикой, добыть русалочьи водоросли и навеки сгинуть в океане… В конце концов, мог просто утратить с возрастом всю свою красоту и уникальность: если живешь в индюшатнике, немудрено рано или поздно уподобиться его коренным обитателям. Ждать было довольно рискованно, не находите? Дядюшка Калеб не хотел обращать его в вампира. Мне пришлось сильно постараться, чтобы его уговорить.       — Дядюшка?.. Ты племянник Калеба Ваторе?       — Приемный, конечно — полагаю, по мне заметно. Но он всегда относился ко мне как к родному. Несколько месяцев постоянных просьб и горьких слез — и он, наконец, уступил и сделал мне этот чудесный подарок.       — Подарок, — повторил отец таким тоном, что температура в комнате, казалось, упала на несколько градусов.       — Нет-нет, — безмятежно улыбнулся Теодор, покачав головой, — Лестер вовсе не достался мне на блюдечке и перевязанным ленточкой. У нас позади очень долгая и захватывающая история. Поверьте, я бы с удовольствием пустился в воспоминания, но тогда, боюсь, мы с вами не управимся до рассвета.       — Дай-ка угадаю: всего этого он тоже не знает? — Джек смотрел на вампира с нескрываемым омерзением.       — Не угадал, Джеки. Да, он узнал обо всем намного позднее и, разумеется, не пришел от этой новости в восторг — и все-таки он понял это и принял. И заметь: за все это время, даже после того прискорбного происшествия с его сестрой, из-за которого он до сих пор давится искусственными заменителями крови, он ни разу не задумался о том, чтобы избавиться от своего дара и исцелиться от проклятия. Вампиризм излечим, вы не знали? — пояснил он, заметив обращенные к нему недоуменные взгляды взрослых. — Достаточно выпить всего одну микстуру; да, это довольно дорого и чертовски больно — но всего лишь пара глотков зелья, и вампир может вновь стать простым смертным. Он этого не хочет. Лестер отнюдь не ангел и, тем более, не невинная жертва моего коварства. Ему нравится быть тем, кем он стал. И нравится быть со мной — таким, какой я есть.       — Полагаю, после вчерашней ночи он слегка пересмотрел свои взгляды, — язвительно заметил Джек.       Рот Теодора вновь скривился, а сероватые руки с острыми когтями на миг сжались в кулаки, но вампир сумел сохранить самообладание и даже улыбнулся через силу.       — Напрасно. Да, я вляпался так, что отмываться мне придется очень и очень долго. Возможно, замаливать свои грехи мне предстоит многие годы. И все-таки это ничто по сравнению с той вечностью, что нам отпущена. В конце концов, я не совершил ничего из того, чего он не смог бы мне простить.       — Если вы так в этом уверены, почему бы вам просто не отпустить нас? Ведь тогда совершенная нами ошибка не настолько непоправима, чтобы караться смертью, — робко подала голос мама.       Вампир рассмеялся.       — Хорошая попытка, но нет. Я, может быть, и рассуждаю тут о вечности, но сейчас я не сильно старше вашего Джеки. Возможно, вы уже забыли, каким бесконечно долгим сроком кажется в этом возрасте даже один год? Вы же, вероятно, обрекли меня прожить далеко не одну бесконечность, пытаясь вернуть то, что было моим по праву. То, чего я так долго и упорно добивался, наконец получил — и теперь вынужден начинать сначала!       — Он не твоя собственность, — тихо и зло произнес Джек.       — Разумеется, — Теодор бросил на него слегка удивленный взгляд. — Лестер принадлежит лишь себе и никому другому. А вот его любовь и забота, наш общий уютный дом, наша совместная вечность — это уже мое. Я из кожи вон лез, чтобы не просто получить это, как когда-то получил дядюшкин подарок — я сумел все это заслужить. И поверьте, всей вашей крови не хватит, чтобы возместить даже малую часть утраченного мною по вашей милости богатства. То, что рано или поздно я сумею его вернуть, на вашу судьбу никак не влияет.       — Ты правда думаешь, что твой друг простит тебе массовое убийство? — поинтересовался отец. — Нашу смерть тебе едва ли удастся выдать за несчастный случай. Даже смерть Эшли Стивенс тянет на него с трудом.       Лицо Теодора приобрело очень странное выражение: если бы Майк не слышал рассуждений вампира о своих прошлых жертвах, то непременно принял бы его за ужас от содеянного.       — Это и был несчастный случай. Я даже кусать ее не собирался, не то что убивать! В ту ночь я не был голоден, не собирался на охоту… Мне просто было скучно. Лестер не успевал закончить крупный заказ и трудился в поте лица, а мне надоело сидеть дома, хотелось прогуляться, развеяться… Я шел к магическому порталу, когда она меня окликнула. Предложила посидеть у реки и поболтать — и это почему-то показалось мне не такой уж плохой идеей.       — Вы были знакомы?       — Конечно. Я ведь тоже поначалу ходил в местную школу. Новенький старшеклассник-вампир — каждая вторая девчонка пыталась со мной познакомиться, но Эшли Стивенс была упорнее всех. Все поджидала после уроков, прихорашивалась, флиртовала… Даже Лестера сумела довести до белого каления — я и представить не мог, что он вообще способен ревновать. Когда я бросил школу, поклонницы постепенно оставили меня в покое, но только не она. Писала в соцсетях, присылала глупые открытки к праздникам и все расспрашивала, расспрашивала… В общем, стала для меня такой же занозой в заднице, какой был для Лестера ваш сынок. И так же, как и он, в конце концов возжелала бессмертия и вечной юности. Разве что, получив грубый отказ, даже не подумала обижаться и попыток своих не оставила. Поначалу меня это даже забавляло, но вскоре надоело до ужаса. Я начал ее избегать. Сам не знаю, что меня дернуло спуститься к ней позавчерашней ночью. Знал, что в итоге она вновь заведет свою старую пластинку — и все-таки подошел и сел рядом.       Теодор вздохнул и нервно забарабанил ногтями по столешнице.       — Пару минут спустя мне уже страстно хотелось ее придушить. А она все жаловалась, жаловалась… Родители не понимают, учителя придираются, новый парень бросил ради лучшей подружки — будто мне было какое-то дело до ее глупых подростковых трагедий. Не представляю, зачем таким, как она, вечная жизнь: они и в обычной-то ничего не смыслят… Чем дольше я слушал ее нытье, тем сильнее раздражался. И уже собирался обернуться мышью и улететь куда подальше, когда она вдруг попросила укусить ее. Не обратить, нет — просто попить ее крови. Юной леди, простите за дурацкий каламбур, захотелось острых ощущений, а я, по-видимому, должен был прийти в неописуемый восторг от её щедрого предложения.       Негромкая речь вампира постепенно превратилась в злобное шипение — Майк едва разобрал последние слова. По затылку мальчика вновь пробежал неприятный холодок, да и вся семья отчетливо содрогнулась от омерзения. Поморщился даже сам Теодор. Он ненадолго прикрыл глаза и рассеянно потер лоб кончиками пальцев, видимо, пытаясь справиться с эмоциями — в точности как Лестер вчерашним вечером.       — Будь я голоден, все, возможно, обернулось бы иначе, — продолжил вампир уже более внятно. — Я не пил кровь жителей Глиммербрука, это всегда было негласным правилом — но, вероятно, я оценил бы ее благородный порыв. Вот только я не испытывал жажды, и эта идиотская просьба привела меня в бешенство. Я не собирался причинять ей вред — хотел лишь напугать, показать, как мало общего настоящий укус имеет с той романтической чушью, что описывают в любовных романах те, кто в жизни своей не встречал живого вампира… Хотел преподать девчонке суровый, болезненный урок. И я выполнил ее просьбу. Показал ей свой истинный облик — а потом укусил ее. И слегка не рассчитал силу.       Блуждающий по кухне взгляд Теодора остановился на Маргарет, и на бесцветном лице вампира отразилось нетерпение, словно ему срочно требовалось выпить, а девушка все медлила с приготовлением напитка. Острые ногти вновь застучали по столешнице.       — Кровь хлынула фонтаном — я еще никогда ничего подобного не видел. Не прошло и пары минут, как все было кончено. Она умерла, а я стоял с ее остывающим телом под чертовым мостом и совершенно не представлял, что мне делать. Рана была такой, что я мог бы изрубить всю ее шею в мелкие лоскуты, но укус все равно был бы заметен невооруженным взглядом. Но я пытался… И в конце концов обнаружил, что вовсе отделил голову от тела. Времени на раздумья не было, где-то неподалеку слышались голоса… Поэтому я взял голову, обернулся мышью и улетел в чащу леса. Заметил в старом высоком дереве глубокое дупло — и оставил голову в нем. Думаю, насекомые и птицы уже успели вдоволь ею полакомиться… А я просто вернулся домой. Лестер даже ничего заметил: я смывал с себя кровь и застирывал перепачканную одежду, а он по-прежнему ругался с кретином-заказчиком и обратил на меня внимание, лишь когда я сам поднялся к нему в комнату. Все следы происшествия к тому моменту были уже уничтожены.       — Кроме одного случайного свидетеля, — поправил Теодора отец.       — Да, я помню, — недовольно поморщился вампир. — Хотя увиденное тобой не имело бы ни малейшего значения, знай Лестер о том, что я умею превращаться. Эту ошибку я совершил слишком давно, чтобы ее можно было исправить. Но тогда мне казалось, что все прошло на удивление гладко. Мою нервозность и раскисший вид Лестер благополучно объяснил себе известием о забракованной в пятый раз работе — мне даже не пришлось делать вид, будто я в хорошем настроении. А наутро, когда интернет-издания запестрели заметками о гибели Эшли Стивенс, я сам показал Лестеру одну из них — чтобы не пришлось изображать изумление, когда он наткнется на заголовок в новостной ленте. От него, разумеется, не укрылось, что мне страшно — но Лестер, опять же, решил, будто я напуган ужасной смертью знакомой девушки, а вовсе не необходимостью лгать ему прямо в лицо…       — Значит, бедный мистер Торренс ничего не заподозрил, — подытожил отец с глубоким вздохом.       Майк взмолился про себя, чтобы глумливые нотки в голосе родителя послышались лишь ему одному — но тотчас заметил, как опасно сузились глаза вампира.       — Именно, — кивнул вампир, не сводя с главы семейства настороженного взгляда. — Все странности моего поведения имели самое очевидное объяснение. И даже если бы объяснений не было — ему никогда не пришло бы в голову, что я могу быть замешан в… чем-то подобном. Я ведь уже говорил вам: это просто на меня не похоже.       — Ты говоришь так искренне… Неужели действительно продолжаешь сам в это верить? — поинтересовался отец уже с нескрываемым презрением. — После стольких смертей, после стольких изуродованных тел ты по-прежнему считаешь, что это не в твоем характере? Это именно то, чем ты являешься! Если первая смерть и была ужасной случайностью, последующие жертвы уже стали для тебя допустимой погрешностью. Ты действуешь по отработанному плану. Смерть несчастной Эшли имеет для тебя значение лишь оттого, что ты впервые нарушил другое правило: не причинять вреда местным жителям. Еще пара таких случайностей — и охота на нас станет для тебя такой же рутиной, как и регулярные вылазки в крупные города. А ты, судя по всему, даже не заметишь, как это случилось. Если бы не мой вчерашний разговор с твоим другом, лгать ему в лицо очень скоро вошло бы у тебя в привычку. Могу даже предположить, что в глубине души ты уже испытал новое, необычное удовольствие, когда он утешал тебя, узнав о гибели твоей приятельницы, которую ты же и прикончил…       На секунду Майку показалось, что отец победил: лицо Теодора исказилось в смятении и страхе, а черные глаза вдруг наполнились слезами — вампир выглядел так, словно готов был в панике броситься прочь из их дома, совершенно позабыв о пленниках. Но уже в следующий миг клыкастый рот перекосился от ярости, и Теодор с рыком вскочил на ноги. Стул, на котором он сидел, с грохотом опрокинулся на пол.       — А ну закрой свой блядский рот!       Бабушка громко ахнула. Майк отлично ее понимал: незваный гость и ранее не слишком стеснялся в выражениях, но сейчас с языка вампира сорвалось нечто большее, чем обычная нецензурщина. Что-то такое, от чего вспыхнувшая было надежда на благополучный исход вечера начала стремительно таять, словно забытое под палящим солнцем мороженое.       — Выходит, я не ошибся, — проговорил отец ровным голосом, хоть и заметно побледнел от страха.       — Я сказал, — голос Теодора взлетел до такой громкости, что в буфете жалобно зазвенел хрусталь, а испуганные лица пленников искривила болезненная гримаса, — заткнись, старый ублюдок! Захлопни. Свою. Грязную. Пасть!       Краем глаза Майк уловил какое-то молниеносное движение — и отец рухнул на пол вместе со стулом, ударившись затылком о край кухонного гарнитура. Тяжелый дубовый стол, с силой толкнувший его в грудь, уже стоял на своем месте, только кружилась, не успев твердо встать на донышко, пустая тарелка Джека, и лужица пролитого бренди медленно стекала Маргарет на колени. Тонкие пальцы Теодора, сжимавшие край столешницы, были белее снега.