Ничто по сравнению с вечностью

      Майк не знал, что поразило его больше — то, что отцу известна фамилия вампира, или то, что у Лестера, к которому с самого его появления в городе обращались только по имени, вообще есть фамилия. Да еще и такая обыкновенная. Он бросил короткий взгляд на Джека: тот тоже выглядел удивленным, но на вампира подчеркнуто не смотрел, отчего казалось, будто брата чем-то ошеломила подставка для зонтов. Мальчику потребовалась вся сила воли, чтобы сдержать неуместный смешок.       Вероятно, своим формальным обращением отец всего лишь хотел настроить соседа на серьезный разговор, но встревожил того еще сильнее. Лестер опасливо обошел по-прежнему толпившееся у выхода с кухни и разглядывавшее его семейство и проследовал за хозяином дома. За ним двинулись и все остальные. В гостиной вампир осторожно опустился на край предложенного отцом кресла — и едва не свалился на пол, когда к нему на колени запрыгнул здоровенный кот. Впрочем, оправившись от испуга, он улыбнулся и принялся гладить и почесывать нахальное животное, но по-прежнему не сводил с отца настороженного взгляда.       Остальные тоже были взволнованы. Бабушка, тетя и кузина поспешили отправиться наверх, сославшись кто на позднее время, кто на недоделанное домашнее задание, и сложно было сказать, что выдавало их страх перед вампиром в большей степени — фальшиво жизнерадостные голоса и бледные лица или то, что стрелки часов указывали на половину восьмого, а завтра была суббота. Мама, вручив малышку Изабель родственницам, осталась в гостиной. Вероятно, она хотела хоть немного разрядить обстановку, но от волнения не смогла придумать ничего лучше, чем предложить Лестеру чашку чая. Вампир едва ли обратил на это внимание и просто вежливо отказался, но мама, запоздало осознав свою оплошность, все извинялась и извинялась, игнорируя смущенные уверения гостя, что все в порядке. Когда же они наконец затихли и отец собирался перейти к делу, беспокойно круживший по комнате Джек прислонился к пианино, забыв об открытой крышке, и взял пятой точкой такой душераздирающий аккорд, что Лестер вновь чуть не свалился с края кресла, а кот слетел с его колен, оставив на аккуратных брюках несколько затяжек и наверняка больно оцарапав.       — Да сядьте вы уже! — раздраженно рявкнул отец. Домочадцы, включая ни в чем не повинного Майка, поспешно сгрудились втроем на одном тесном диванчике, а вскочивший было на ноги Лестер плюхнулся обратно в кресло. — Извините, я не вам, — добавил он, и обескураженный вампир принужденно улыбнулся, хотя на лице его все отчетливее читалось желание оказаться как можно дальше от сурового соседа и его неугомонной семьи.       — Быть может, нам лучше поговорить снаружи? — несмело предложил он, покосившись на теребившую подол маму, красного как рак Джека и стиснутого между ними Майка.       Отец покачал головой.       — Будь это возможно, именно так бы я и поступил, — твердо заявил он, и глаза вампира на мгновение сузились. С тем же успехом отец мог бы прямо сказать: «Я не впустил бы тебя в свой дом». — Я не хочу, чтобы кто-то посторонний узнал об этом разговоре. А вот моей семье знать о нем необходимо, — закончил он, заметив, что гость вновь бросил многозначительный взгляд в сторону его жены и сыновей.       Лестер сдержанно кивнул и выпрямился в кресле, всем своим видом показывая, что внимательно слушает. А Майку вдруг отчаянно захотелось, чтобы на вампира рухнула люстра — или произошло что-нибудь еще, что помешало бы их с отцом разговору. Но ничего больше, увы, не происходило.       — Вы, возможно, еще не знаете, но сегодня утром рыбаки обнаружили у реки тело девушки, — начал отец издалека.       — Дочь мистера Стивенса, — кивнул Лестер с печальным вздохом. Отец взглянул на него с подозрением, и вампир покачал головой: — Я не могу покинуть дом до захода солнца, мистер Петерсон, но в интернет выхожу и при свете дня. Моя осведомленность об убийстве — не повод, чтобы меня же в нем и подозревать.       — Я подозреваю в убийстве не вас, — заявил отец уже безо всяких предисловий. Майк почувствовал, как взволнованно заерзал брат справа от него. — Я думаю, что девушку убил ваш друг Теодор.       Если бы не шумный мамин вздох, Майк подумал бы, что внезапно потерял слух — настолько оглушительной была тишина, повисшая в гостиной после этих слов. Лестер и вовсе выглядел так, словно кто-то поставил его на паузу: на его лице застыла смесь изумления, недоверия и ужаса, он не мигая смотрел на отца и, кажется, даже не дышал. Да и нужно ли вампирам дышать? Майк не знал, но с радостью уцепился за отвлеченную мысль, потому что молчание становилось с каждой секундой все нестерпимее.       — Что? — выдохнул, наконец, Лестер.       Отец поднялся на ноги и медленно зашел за спинку своего кресла, сжав ее руками.       — Я думаю, что ваш друг…       — Я вас расслышал, — резко перебил отца вампир и тоже встал, но, пару раз нервно перекатившись с пятки на носок, опустился обратно. — Почему вы подозреваете Тео?       — Согласно выводам экспертов, Эшли Стивенс умерла незадолго до полуночи, — отец с видимым облегчением перешел к изложению фактов: очевидно, он опасался, что вампир придет в ярость или просто хлопнет дверью, не удосужившись даже выслушать его доводов. — А вскоре после полуночи я своими глазами видел, как на ваш участок прилетела летучая мышь, обернулась вашим другом и поспешно скрылась в доме.       Мама прижала ладонь ко рту, а братья обменялись потрясенными взглядами. О том, что отец видел Теодора сразу после убийства, да еще и в облике мыши, семья слышала впервые.       Лестер тоже выглядел всерьез озадаченным. К счастью, на этот раз его молчание надолго не затянулось.       — И что? — осведомился он, недоверчиво глядя на отца.       Теперь уже переглянулись все четверо Петерсонов. Возможно, на полноценное доказательство вины вампира увиденное отцом и не тянуло, но уж точно не могло быть охарактеризовано как «и что».       — В ночь убийства ваш друг летал по городу летучей мышью, — терпеливо повторил отец, будто объясняя первокласснику несложную логическую задачку.       Выражение, появившееся на лице Лестера, Майк мысленно пометил как «вежливое изумление» и собрался как следует отрепетировать перед зеркалом — настолько выразительной была мимика вампира в этот момент.       — А где он должен был летать мышью, мистер Петерсон? По дому? — Лестер пытался говорить столь же сдержанно, но в его тоне все равно явственно слышалось раздражение. — Уверяю вас, переломать себе крылья, запутавшись в люстре — удовольствие на любителя.       — Зачем ему вообще потребовалось летать в облике мыши? — с нажимом произнес отец, тоже начавший терять терпение.       На мгновение Майку показалось, что с языка Лестера вот-вот сорвется что-то откровенно грубое, в лучшем случае: «Не твое дело». Но лицо юноши неожиданно просияло улыбкой.       — Кажется, у нас возникло недопонимание. Вы, мистер Петерсон, вероятно, полагаете, что вампир однажды учится обращаться в летучую мышь и просто летит по своим делам? — Лестер покачал головой и, легко поднявшись на ноги, принялся расхаживать туда-сюда, обращаясь уже не только к отцу, но и к остальным присутствующим. — Научиться превращению недостаточно. Нужно учиться летать, учиться ориентироваться в пространстве; иначе полет вампира при удачном исходе закончится в ветвях ближайшего дерева, а при неудачном — на лобовом стекле проносящегося автомобиля. И, ко всему прочему, чувства летучей мыши… Я могу прямо сейчас продемонстрировать образцовое превращение, но, боюсь, затем вам придется отлавливать меня одеялом и нести, покалеченного, домой: потеря человеческого облика и человеческих чувств пугает меня до одури. Таким как Тео, урожденным вампирам, справиться с ощущениями проще — но это вовсе не отменяет необходимости привыкать к телу животного и учиться им управлять. И, как я уже сказал, заниматься этим в доме довольно неразумно и крайне травматично.       — Если это настолько опасно, зачем вообще этим заниматься? — неожиданно подала голос мама, которую перспектива ловли перепуганной мыши в пододеяльник в восторг явно не привела. Лестер улыбнулся еще шире.       — А если бы вы знали, что можете научиться летать, разве не захотели бы по крайней мере попробовать?       — И тем не менее, — повысил голос отец, не желавший сдавать позиций и отвлекаться на праздную болтовню, — ваш друг находился на улице в ночь убийства…       — Разве мы еще не закрыли эту нелепую тему? — прохладно поинтересовался Лестер, скрестив руки на груди. От недавней дружелюбной улыбки не осталось и следа.       — Нелепую? — обычно скупой на жесты отец даже руками взмахнул от возмущения. — Убита невинная девушка, мистер Торренс, и, насколько я понимаю, алиби у вашего друга нет…       — Как и у вас, — заметил вампир, недобро прищурившись. Настала очередь отца изумленно застыть с открытым ртом. — Не хотите рассказать мне, что вы делали на улице в столь поздний час? Все-таки убита невинная девушка…       — Я не обязан перед вами оправдываться! — прорычал побагровевший от такой неслыханной наглости отец и шагнул было к вампиру, но мама бросилась наперерез и удержала его за плечи, словно опасаясь возможной драки. Братья тоже вскочили с мест и прижались к родителям, один лишь Лестер не шевельнулся, разглядывая соседей с каким-то незнакомым и неприятным выражением на лице. Майк видел вампира в гневе, но еще ни разу Лестер не смотрел на людей с таким… разочарованием?       — Тео тоже не обязан оправдываться перед вами, — спокойно ответил он. — Тем более, через посредника в моем лице.       То ли Лестер пустил в дело свои сверхъестественные способности, то ли дело было в его умиротворяющем тоне, но гнев отца все же поутих.       — Я позвал вас не для того, чтобы требовать оправданий. Я лишь хотел вас предупредить.       — Предупредить о чем? — с губ Лестера сорвался короткий смешок. — Вы ведь не думаете, будто я поверю, что Тео вышел прогуляться и поразмять крылья, в процессе обезглавил школьницу — видимо, развлечения ради, — а потом как ни в чем не бывало вернулся домой?       — Мотивы вашего друга мне неизвестны, но…       — Довольно.       Лестер болезненно зажмурился и вскинул ладонь, требуя тишины.       — Прошу, перестаньте называть его «моим другом». И перестаньте говорить об этом так, словно причастность Тео — доказанный факт. Доказательств у вас нет.       — И тем не менее… — не сдавался отец.       — Прошу вас, мистер Петерсон, — повторил Лестер, по-прежнему не размыкая век.       — Да выслушайте же вы меня! — вновь вышел из себя отец. Вампир вздрогнул и с видимой неохотой открыл глаза. — Я ведь не утверждаю, будто то, что я видел – бесспорное доказательство его вины. Но разве это не повод для беспокойства? Извините, но я не могу последовать вашему примеру и просто закрыть глаза на то, что Теодор в ночь убийства разгуливал по Глиммербруку без присмотра!       Громкое заявление прокатилось по гостиной и растворилось в тишине. Майку даже показалось, что вампир снова перебил отца — только на этот раз перебил своим молчанием.       — Без присмотра? — наконец переспросил Лестер. Вампир говорил очень тихо, но голос его подрагивал от гнева. — А почему он должен гулять по Глиммербруку под присмотром? Кто он, по-вашему? Опасный рецидивист, которого необходимо сопровождать с конвоем?       — Он вампир.       Отец попытался произнести это мягким успокаивающим тоном, но тщетно — Лестер окончательно утратил последние крохи самообладания.       — И что?! — рявкнул он таким страшным голосом, что вся семья подскочила и синхронно попятилась. Голубые глаза юноши затопила чернота, на лбу вздулись вены, а побелевшие губы, что до последнего старательно кривились в вежливой полуулыбке, обнажили в оскале длинные острые клыки. — Вампира, по-вашему, следует выгуливать на поводке и в наморднике?! Ради вашего, черт вас всех дери, спокойствия?!       Наверху послышались торопливые шаги и детский плач: крик Лестера напугал Изабель. Майк, к собственному стыду, тоже с трудом сдерживался, чтобы не разреветься. Дело было даже не в том, что на отца кричал разъяренный вампир: разум подсказывал, что Лестер вовсе не думал ни на кого нападать, что он даже пугать их не собирался — просто разозлился настолько, что не сумел удержать маску и предстал в своем истинном обличье. Жуткое существо в их уютной гостиной, столь же неуместное здесь, как и огромный черный цилиндр посреди цветущего Глиммербрука, выглядело не столько реальной угрозой, сколько зловещим предзнаменованием. И сейчас Майк, никогда раньше не испытывавший к Лестеру неприязни, совсем не возражал бы против того, чтобы отец и впрямь посадил соседа на цепь где-нибудь подальше отсюда — если это могло отвести беду от их дома.       — Я, если вы вдруг забыли, тоже вампир, — Лестер, слегка приведенный в чувство плачем ребенка, понизил голос, но по-прежнему скорее рычал, чем говорил. — Почему вы не спрашиваете, где был в ночь убийства я? Почему вы просто поверили мне на слово, когда я сказал, что к нему не причастен? И почему, черт возьми, мне можно разгуливать без надзора, а за Тео вы этого права не признаете?       — Потому что ты не такой, как он, — ответил вместо отца Джек.       Майк заметил, что глаза вампира, пристально уставившиеся на внезапно влезшего в разговор брата, вновь стали голубыми — видимо, Лестер был удивлен настолько, что позабыл о собственном гневе.       — А какой же я, Джек? — чуть насмешливо протянул он своим обычным голосом. — Уверяю тебя, у нас с ним одни и те же способности, одинаково острые клыки, равная степень гемоглобиновой зависимости и даже одна любимая марка солнцезащитного крема. Помнится, совсем недавно ты и сам был не прочь разделить все это с нами.       — Ты не питаешься людьми, — терпеливо пояснил брат, выдержав колкость с завидным хладнокровием. — Никому не причиняешь вреда. Поэтому жители тебе доверяют — все, не только мы. Ты добрый, Лестер. А Теодор – нет.       Лестер прикрыл лицо рукой и тихонько рассмеялся. Не было похоже, будто ему вдруг стало весело — напротив, Майк и представить не мог, что смех может быть настолько безрадостным.       — Что вас так насмешило, мистер Торренс? — поинтересовался отец с нескрываемым раздражением. Родные не имели ни малейшего понятия, чего он надеялся добиться от Лестера, высказав тому свои подозрения, но было заметно: вампир упорно отказывался играть по задуманному им сценарию, чем изрядно действовал на нервы.       — Нет-нет, мистер Петерсон, — улыбнулся Лестер, бросив взгляд на отца. — Меня лишь позабавило то, что вы считаете меня добрым — видимо, просто оттого, что я вас до сих пор не съел. Честно говоря, это даже немного обидно. Отказ от вашей крови вы, вероятно, представляете себе чем-то вроде вегетарианства? А заменители крови – чем-то вроде тофу и соевого молока?       — А это не так?       — Не совсем так. Возьмите самое мерзкое блюдо, какое вы только можете себе вообразить. Что-то, что вы согласитесь съесть только под угрозой голодной смерти. Охладите как следует в холодильнике. И представьте, что вы должны питаться только этим, ежедневно, на протяжении всей жизни — между прочим, вечной. И, как бы гадко вам ни было, ни в коем случае не пропускать приемы пищи — ведь если вы сильно проголодаетесь, то утратите контроль над собой и заживо съедите первого попавшегося на вашем пути человека. Человека, который по глупости вам доверял. Представили? И вы все еще думаете, будто кто-то, живущий подобной жизнью, может при этом оставаться добрым? Поверьте: во мне нет ни капли доброты. Будь я добр и милосерден, не причинять вам вреда разумелось бы само собой — но мне приходится убеждать себя в правильности собственного выбора каждую ночь. И, если говорить начистоту, ваша доверчивость — не только ваша, всех жителей этого городка — порой заставляет меня ненавидеть вас всей душой.       По затылку Майка пробежали мурашки, да и родители с братом едва заметно поежились. Откровение Лестера было пугающим само по себе — но куда больше пугал тон вампира и выражение его лица во время этого монолога. Вампир произносил жуткие слова мягко, едва ли не с нежностью, на его губах продолжала играть приятная улыбка — и это попросту не укладывалось в голове.       — И все-таки я не понимаю, — невозмутимо продолжал Лестер. — Почему вы доверяете только мне? Тео ведь тоже никогда не причинял вреда никому из горожан.       — Потому что ты запретил, разве нет? — фыркнул Джек.       Мама ткнула его в бок и едва слышно прошипела: «Не нарывайся», но Лестер лишь рассмеялся.       — Бога ради, Джеки, нельзя же настолько пропускать мимо ушей все, что тебе говорят! Неужели я сейчас обрисовал собственное существование недостаточно красочно? Заметь, далеко не впервые. И после этого ты полагаешь, будто я способен обречь на такое же существование кого-то из близких? Да и по какому праву я вообще мог бы что-то ему запрещать — тем более, запрещать ему нормально питаться? Тео, как и я, самостоятельно принял решение не причинять вам вреда. Да, не могу утверждать, что я здесь совсем ни при чем — без моего примера подобная глупость ему и в голову бы не пришла, — однако смею вас заверить: если бы Тео еженощно отпивал по несколько глотков крови у каждого припозднившегося горожанина, я бы ему и слова не сказал. Вы, конечно, вряд ли были бы в восторге, но с чего вы взяли, что незапятнанность ваших нежных шеек для меня важнее его благополучия?       — Тогда почему он иногда смотрит так… — Джек запнулся, пытаясь подобрать слова. — Так жадно, словно представляет, как вгрызается тебе в горло прямо сейчас? Словно, будь его воля, именно так бы он и сделал?       — Я тоже иногда представлял, как вгрызаюсь тебе в горло, Джек. Просто скрывал это чуточку лучше, — мило улыбнулся Лестер. — Стоит быть к Тео снисходительнее: он ведь еще очень молод, вчерашний школьник — странно требовать от него сдержанности и невозмутимости. И все же ты верно подметил одно немаловажное различие между нами. Я упорно отбиваю аппетит и набиваю желудок заменителями крови, лишь бы не допускать и мысли о том, что в ваших жилах течет горячий, свежий и невыносимо вкусный нектар…        Лестер сглотнул и облизал губы, словно у него вдруг пересохло во рту. Майк с испугом заметил, как сжались и разжались вновь пальцы вампира, но в следующий миг сосед снова улыбался как ни в чем не бывало.       — Тео же никогда напрочь не отвергал возможности вернуться к прежнему рациону. Так что да — глядя на тебя, он вполне мог представлять, как пьет твою кровь. Он действительно может выпить ее в любой момент: ему не помешают ни его собственные принципы, ни мое недовольство, ни, тем более, твое несогласие. Именно это и помогает ему устоять перед искушением здесь и сейчас: ты ведь не будешь набрасываться на лакомство, если можешь объесться им когда угодно? Знаешь, в детстве я обожал мороженое; когда мне не хватало на него карманных денег, я им просто бредил — но когда им иногда оказывался набит морозильный шкаф на нашей кухне, мне почему-то совсем его не хотелось. Ровно до тех пор, пока все мороженое не доедали мои сестры — с этого момента я вновь готов был душу продать за ложечку любимого десерта. Так кто же из нас двоих, по-вашему, с большей вероятностью может однажды сорваться: я, категорически не позволяющий себе даже задумываться о вашей крови, или Тео, который мысленно сложил вас в свой морозильник, откуда вы никуда не денетесь?       — Не смейте говорить о нас, как о еде, — тихо, но твердо произнесла мама. — Мы люди, а не корм для вампиров.       Если гневное замечание и смутило Лестера, тот ничем не выдал замешательства. Напротив, улыбнулся еще лучезарнее.       — Это для меня вы люди, миссис Петерсон. Я ведь сам когда-то был человеком. А вот Тео человеком не был никогда, потому для него вы — всего лишь ходячие бульонные чашки. И именно поэтому его решение не причинять вам вреда значит гораздо больше, нежели мое.       — Лестер, не будь дураком! — Джек в порыве эмоций даже шлепнул себя ладонью по лицу. — Он же просто кормится в соседних городах втайне от тебя!       — И для этого предположения у вас тоже есть чрезвычайно весомые основания? —Лестер тоже слегка повысил голос. — Надо думать, кто-то в соседнем городе видел ночью летучую мышь? Или Тео просто имеет наглость не прогуливаться демонстративно под вашими окнами ночи напролет, а заниматься вместо этого своими делами? И какое отношение это вообще имеет ко вчерашнему убийству в Глиммербруке? Если мне не изменяет память, девушку обезглавили, а не искусали до смерти!       — А вот это нам неизвестно, — вмешался отец. — Голова отсечена почти у самых плеч, кожа и плоть, по словам очевидцев, измочалены настолько, что какие-либо мелкие повреждения вроде следов укуса заметить было бы просто невозможно. К тому же, нет никакой уверенности в том, что кровь девушки смыта речной водой — ее вполне могло не быть на месте преступления изначально.       Прошло несколько долгих секунд, прежде чем потрясенный Лестер, наконец, нашелся с ответом.       — Вы ведь не серьезно, Мартин? — вампир смотрел на отца как на умалишенного, позабыв даже о вежливом обращении. — Вы не знаете, сколько крови было на месте преступления, пока его не омыли волны, но при этом предполагаете — исключительно потому, что это теоретически могло случиться, — что она была выпита? И это ваше основание для обвинения Тео в зверском убийстве — это и то, что он выходил ночью из дома? Вы хоть отдаете себе отчет в том, насколько ваши доводы нелепы?       — Но и опровергнуть их вы не можете, — парировал отец.       На лице Лестера смешалось столько противоречивых эмоций, что Майк с трудом сдержал порыв зажать уши: казалось, что вампир вот-вот взорвется. К счастью, с бледных губ юноши сорвался лишь очередной нервный смешок.       — Это не так работает! С тем же успехом я могу предположить, что из реки вынырнуло огромное чудовище, откусило несчастной Эшли голову и уплыло восвояси — это отлично объясняет тот факт, что голову девушки все еще не нашли! И неважно, что никаких чудовищ в этой реке отродясь не видели — мало ли что могли случайно выпустить колдуны из своего портала! А знаете, что в этой теории самое замечательное? — Лестер попытался выдержать театральную паузу, но испортил ее собственным насмешливым фырканьем. — Вы тоже не сможете ее опровергнуть, равно как и я не могу опровергнуть вашу.       — Абсурд, — раздраженно выплюнул отец.       — Именно, — с готовностью кивнул Лестер. — Точно так же для меня звучат и ваши доводы в пользу виновности Тео.       — Лишь потому, что вы отказываетесь взглянуть на всю картину беспристрастно, — устало вздохнул отец.       — Будто вы непредвзяты! — мрачно усмехнулся вампир. — Единственное настоящее основание для ваших обвинений состоит в том, что он вам не нравится. Тео, который вам не нравится, уехал на такси — наверняка пьет кровь невинных жителей соседних городов. Тео, который вам не нравится, ни разу не причинил никому из вас вреда — исключительно из-за строжайшего запрета, иначе давно перебил бы все местное население. Тео, который вам не нравится, просто вышел за порог — точно замыслил какое-то злодеяние. Мне продолжать?       — Не стоит, — махнул рукой отец. — Пререкаться подобным образом можно бесконечно.       — Я понимаю, почему вам хочется обвинить именно его, мистер Петерсон. Обвинить вампира — ведь у вампира есть вполне очевидный повод для нападения. Обвинить того, кто вам неприятен — ведь если это не он, убийцей может оказаться кто угодно. Неизвестный безумец с собственными загадочными мотивами, а то и вовсе нападающий беспричинно. Или еще хуже — кто-то хорошо вам знакомый. Кто-то, с кем вы каждый день здоровались за руку. Кому вы доверяли.       — Разве не по тем же причинам ты отвергаешь доводы отца? — резонно заметил Джек. — Ведь если он прав, это ты доверял убийце.       Лестер вновь устало прикрыл глаза и потер лоб, словно у него вдруг разболелась голова.       — Нет, Джек, не только поэтому. Я выслушал ваши обвинения. И нахожу их беспочвенными. На каждый ваш довод я, как мне кажется, предоставил развернутое объяснение. Что Тео делал на улице в облике летучей мыши и с какой целью. Почему он не нуждается в постоянном надзоре. Почему не следует делать выводы из предположения, которое нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть — только потому, что оно не является невозможным и подтверждает вашу теорию.       — Да, вы говорили красиво и пространно, — подтвердил отец. — Старательно уводили разговор от неприятной вам темы. Приводили красочные примеры. На каждое обвинение в сторону вашего друга находили встречное — в нашу. Усердно очерняли самого себя — очевидно, в надежде, что на вашем фоне Теодор покажется чуточку белее. И все же мы не услышали от вас самого главного, а ведь оно же было самым простым и очевидным: «Он никого не убивал. Я в этом уверен».       Майк вдруг отчетливо вспомнил, как однажды отец, получивший на работе долгожданное повышение и хорошую премию, повел всю семью в дорогой ресторан, чтобы отпраздновать это событие. Мальчик, оказавшийся в подобном заведении впервые, был поражен роскошью убранства, красивой сервировкой блюд, изысканными нарядами посетителей — но более всего прочего ему в тот вечер запомнился официант, обслуживавший компанию за одним из соседних столиков. С первого взгляда было понятно, что молодые господа баснословно богаты; со второго становилось ясно, что они к тому же неприлично пьяны, но никто из персонала не обращал внимания на неподобающее поведение важных клиентов — как объяснил отец, недовольство этих гостей могло обойтись заведению дороже залитых вином ковров и разбитой посуды. В очередной раз Майк взглянул в сторону этого столика как раз в тот момент, когда один из богачей счел поданное шампанское недостаточно охлажденным — и выплеснул напиток бедному официанту прямо в лицо. Даже спешивший на помощь администратор пораженно ахнул и застыл поодаль, не решаясь приблизиться; но официант продолжал радушно улыбаться, даже не пытаясь утереться, и лишь побелевшие пальцы, мертвой хваткой сомкнувшиеся на горлышке дорогой бутылки, и сжатые челюсти выдавали, каких усилий молодому человеку стоило не отвесить зарвавшемуся клиенту отменную затрещину.       Для полного сходства с тем несчастным официантом Лестеру сейчас не хватало лишь стекающего по лицу шампанского.       — Кажется, зря я упрекал тебя в неумении слушать, Джек, — процедил вампир сквозь зубы, натянуто улыбаясь. — Очевидно, это у вас наследственное. Ведь именно об этом я вам и говорил: каждым красочным примером и встречным обвинением, каждым своим словом. А вы почему-то не услышали.       — Так скажите прямо, — посоветовал ему отец.       — Хорошо, я скажу прямо, — огрызнулся Лестер. — Я слушал ваши бредовые домыслы — небом клянусь, это было нелегко. Потратил на объяснения уйму времени, лишь бы вы смогли убедиться в ошибочности своего мнения и не строили на его основе новых нелепых предположений — их вы благополучно пропустили мимо ушей и продолжаете стоять на своем. Увы, это ваше право, как бы ни было мне жаль попусту растраченных усилий. Но сейчас вы имеете наглость намекать, будто я и сам не верю в то, что говорю? Что я выражаю свою уверенность недостаточно убедительно? Извините, но я весь вечер только и делаю, что иду у вас на поводу: вы настояли на встрече, выбрали время, навязали мне место и условия этого разговора — так что хотя бы слова для него я, с вашего позволения, буду выбирать самостоятельно. И, если говорить совсем откровенно, с каждой проведенной в вашем доме минутой в моем запасе остается все меньше и меньше приличных выражений. Поэтому я искренне надеюсь, что наша чрезвычайно плодотворная беседа подошла к концу.       — Что ж, коль скоро вы начинаете грубить, разговаривать нам действительно больше не о чем, — вздохнул отец, усаживаясь в кресло. — Однако должен вас предупредить: если эксперты вдруг обнаружат даже самую малозначительную улику, подтверждающую мои подозрения, я уже не буду советоваться с вами, а отправлюсь прямиком в полицию.       Лестер заулыбался в ответ так старательно, что казалось, будто по его щекам вот-вот поползут трещины.       — Разумеется, мистер Петерсон. Это ваш гражданский долг. Могу ли я надеяться, что в том случае, если ваша теория не будет подтверждена, вы также не останетесь в стороне и принесете свои извинения — хотя бы мне, если уж так боитесь Тео?       Теперь уже у отца сделался такой вид, словно он держал во рту четвертинку лимона и изо всех сил старался сохранить это в секрете.       — Конечно, мистер Торренс. Если мои подозрения будут опровергнуты, я готов принести вам извинения.       — Заметьте, я говорил вовсе не об опровержении, — прищурился вампир уже с нескрываемой злостью. — Впрочем, ваша позиция мне предельно ясна: никакой презумпции невиновности — Тео виновен, пока не доказано обратное. Просто потому, что он вам не нравится. Я вас услышал. Засим откланиваюсь.       Лестер действительно изобразил издевательский поклон в сторону родителей, презрительно фыркнул на Джека, и даже Майк получил в свой адрес весьма недоброжелательный взгляд.       — Было очень неприятно познакомиться с вами поближе.       — Я тебя… — начал было Джек, но вампир уже растаял в воздухе, оставив после себя лишь быстро рассеявшуюся темную дымку.       — Провожу, — уныло закончил брат, плюхнувшись на жалобно скрипнувший диванчик, и обернулся к отцу: — Почему ты не рассказал ему об остальных убийствах? Тех, где отсутствие крови жертв — подтвержденный факт? Уж от этого он не смог бы просто отмахнуться!       — Может быть, — пожал плечами отец. — А быть может, он бы решил, будто мы боимся его дружка настолько, что готовы винить во всех преступлениях без разбора, даже в совершенных на другом краю света. На самом деле, не так уж и важно, поверил он мне или нет. Отныне он в любом случае будет присматривать за другом внимательнее — хотя бы для того, чтобы подтвердить его алиби, если нам вновь вздумается в чем-то его обвинять. На большее я и не рассчитывал. Остальное – дело полиции.                     По спальням разбрелись лишь к полуночи: неохотно пересказывали разговор с вампиром вернувшимся в гостиную родственницам, отпаивали переволновавшуюся бабушку крепким чаем с бренди, мыли оставшуюся с ужина посуду. Последнее почему-то вызвало у Майка очень странные чувства: то, что в мире, где тебя в любой момент может искусать улыбчивый сосед или обезглавить неизвестный маньяк, по-прежнему существует такая обыденная вещь, как грязные тарелки, казалось чем-то неправильным и сюрреалистическим. Он поделился своим соображением с Джеком, но брат, механически вытиравший переданные ему тарелки, едва ли его услышал: взгляд его был прикован к выходящему на соседский участок окну. Майк и сам то и дело бросал за окно тревожные взгляды; он не знал, чего именно ожидает — даже если у вампиров что-то и произойдет, то точно не снаружи, у всех на виду, — но противиться порыву было невозможно. Мама и вовсе места себе не находила от беспокойства: снова и снова проверяла, надежно ли заперты двери и окна, попутно сетуя на дурные манеры Лестера: растворился в воздухе вместо того, чтобы выйти через дверь, как нормальные люди, а маме теперь казалось, будто вампир все еще в доме, просто невидимый. В конце концов тете Августе пришлось заваривать успокоительный чай и для нее.       После долгого и полного неприятных впечатлений дня Майк чувствовал себя настолько вымотанным, что боялся уснуть прямо на полу в коридоре, так и не добравшись до своей постели — но в итоге еще долго не мог погрузиться в сон, ворочаясь с боку на бок и раздражая брата, столь же безуспешно пытавшегося заснуть, скрипом кровати. Впрочем, негодовал Джек на удивление сдержанно: в любую другую ночь наверняка уже попытался бы придушить младшенького подушкой, но сейчас лишь закатывал глаза в полумраке и страдальчески вздыхал. Майк был уверен: мысли брата, как и его собственные, блуждают где-то за пределами этой комнаты — рядом с двумя вампирами и убитой девушкой. Невысказанные вопросы и тревожные предположения висели в воздухе, но Джек не торопился их озвучивать, а потому помалкивал и Майк. В конце концов дремота сморила мальчика, но умиротворения не принесла — напротив, в полусне то и дело мерещилось, будто неведомая тьма тянет к нему из-под кровати свои длинные щупальца или кто-то медленно раздвигает с обратной стороны плотно задернутые шторы, и Майк в ужасе подскакивал на кровати, постепенно переставая понимать, где заканчивается ночной кошмар и начинается реальность. Лишь когда измученный его метаниями брат не выдержал и включил в комнате свет, Майку, наконец, удалось забыться долгожданным сном без сновидений.