Ничто по сравнению с вечностью

      В доме по соседству жил вампир.       Откровенно говоря, назвать домом это жутковатое строение, возникшее однажды на одном из пустовавших участков, язык поворачивался с трудом. Огромный черный цилиндр без единого окна смотрелся настолько неуместно на фоне уютных домиков и волшебных пейзажей Глиммербрука, что привыкнуть к нему было просто невозможно. Впрочем, выбора у жителей городка не было: в конце концов, новый сосед волен строить на законно приобретенном участке все, что душе угодно, а этот образец архитектурного вандализма абсолютно устраивал его в качестве жилища.       Дом вампира раздражал старожилов как бельмо на глазу, однако сам хозяин оказался замечательным соседом. Щуплый длинноволосый паренек, на вид еще подросток, был веселым, обаятельным и безобидным настолько, насколько вообще может быть безобиден вампир.       Поначалу жители городка не на шутку обеспокоились появлением кровопийцы и с опаской покидали свои дома с наступлением темноты. Однако никаких коварных нападений так и не последовало. Никто из жителей не жаловался ни на упадок сил, ни на провалы в памяти, которые могли бы быть последствиями гипноза. Вампир не нападал на людей и вел себя как обычный городской обыватель, разве что в местном баре потягивал за беседой не алкогольный коктейль, а искусственную кровь из специального мешочка. Зрелище было малоприятным и гарантированно отбивало аппетит, однако юноша был настолько отзывчив и приветлив, что страхи жителей постепенно отступили, в конце концов и вовсе сменившись симпатией.       Лестер – так звали вампира – все же кусал людей. Об этом Майку Петерсону, чья семья жила напротив, поведал его старший брат, исполнивший, наконец, мечту познакомиться с вампиром поближе. Каким-то образом подросток ухитрился пробраться на вечеринку, устроенную Лестером по случаю приезда на выходные его семьи; там-то он и стал свидетелем того, как две молодые красавицы, родные сестры вампира, по очереди подставляют брату свои хрупкие запястья для осторожного укуса.       «Не бойся, он никогда не пьет, пока его об этом не попросят. Заменителей крови достаточно для полноценной жизни. Но настоящее наслаждение может доставить только живая горячая кровь», – буднично объяснила опешившему Джеку Петерсону младшая из девушек, с пастельно-розовым каре; ее сестра, с длинными, выкрашенными в бирюзовый волосами, молча кивнула.       Должно быть, от «живой» крови вампир и впрямь расслабился и захмелел, поэтому Джеку и удалось его разговорить. Майк был слегка удивлен тем фактом, что брат предпочел обхаживать вампира вместо того, чтобы приударить за одной из его красивых сестер, но все равно слушал рассказ с открытым ртом.                     Лестер, с которым они расстались почти приятелями, поведал Джеку, что был обращен одним из самых известных вампиров Форготн Холлоу – Калебом Ваторе. Увидев однажды в ночном клубе красивого мужчину с белоснежной кожей и острыми клыками, подросток пришел в полный восторг и, набравшись смелости, познакомился с ним, а затем многие месяцы донимал ночными звонками и ухаживаниями, пока вампир не согласился обратить и его.       Ваторе не стал утруждаться предупреждениями, как именно будет происходить и сколько продлится превращение. Трое суток Лестера терзал зверский голод; при этом он не был способен ни есть обычную пищу, ни питаться искусственной кровью, и за это бесконечно мучительное время в унитаз были смыты не только литры выблеванной крови с непереваренными кусками другой еды, но и его первая наивная влюбленность, и иллюзии о беззаботной вечной жизни.       Когда превращение, наконец, завершилось, Лестер долгое время пытался делать вид, будто ничего не произошло. Он не хотел тревожить семью — и потому шел в школу, получая за эти несколько шагов, до школьного автобуса и от него, болезненные ожоги, ковырял в тарелке за семейным ужином, чтобы затем извергнуть в унитаз очередной кулинарный шедевр своей матери… А ночью отправлялся в пустынный парк на окраине города и поджидал очередного припозднившегося прохожего. Как ни странно, сама необходимость пить человеческую кровь вовсе не вызывала в нем неприятия: в конце концов, он ведь никого не убивал, никогда не пил много, а его жертвы едва ли чувствовали что-либо, кроме легкого головокружения, а порой даже не помнили о встрече.       Но обман не мог продлиться вечно.       Лестер рассказал о той ночи, когда он засиделся за учебниками допоздна – надвигался важный экзамен. Последний мешок с искусственной кровью был выпит еще утром, но сейчас вампир, ранее всегда запасливый, не хотел лишний раз отвлекаться от учебы; он решил, что усиливающийся голод можно и потерпеть, а позднее выйти на полноценную охоту. Однако он ошибся: очень скоро терпеть стало невозможно. Этот голод не походил на обычный, знакомый ему по его короткой человеческой жизни – он был совершенно невыносим. В нем словно смешались все болезненные состояния, доступные человеческому телу, все разрушительные чувства, что способен породить человеческий разум, и что-то еще, что-то совершенно иное – необъяснимое и нечеловеческое. Сознание Лестера помутилось. Он помнил, как бросился прочь из комнаты, чтобы найти жертву – какую угодно, пусть даже ею окажется пожилая соседка, некогда подкармливавшая его с сестрами домашними пирожками… А затем очнулся над бесчувственным телом собственной сестры – холодным и голубовато-бледным, в тон рассыпавшимся волосам. Пальцы Лестера все еще сжимали мертвой хваткой тонкое плечо, за которое он вытащил спящую девушку из ее постели, а на её хрупкой шее алели рваные края варварского укуса. Он, словно в кошмарном сне, стоял перед сестрой на коленях и не мог отвести взгляда от этой раны, а в его ушах стучала кровь.       Её кровь.       Каким-то чудом Лесли выжила. Со временем даже простила своего глупого брата, который добровольно и без лишних раздумий решил превратиться в монстра и едва не прикончил ее во сне. Лестер, который съехал из родительского дома тем же днем, не дожидаясь даже захода солнца, с каким-то благоговейным ужасом вспоминал, как Лесли однажды явилась в его крошечную съемную комнатушку, заваленную пустыми упаковками из-под крови, со здоровенным деревянным колом в руке, стянула шелковый шарф, прикрывавший грубый шрам на шее, и властно приказала пить. Ссора брата с сестрой вышла грандиозной, однако в конце концов Лестер был вынужден согласиться: не только ставшая случайной жертвой сестра, но и он сам получил той ночью глубокую травму, и воспроизвести тот момент, находясь в полном сознании и здравом уме, действительно могло оказаться полезным. Оба боялись, что вампир, почувствовав вкус живой крови, не сможет остановиться – но никаких трудностей с тем, чтобы оторваться от раны, у него не возникло.       «Он рыдал, как дитя», – вставила в тот момент прислушивавшаяся к разговору Лесли, а Джек с довольной улыбкой передал её слова Майку.       Видимо, история падения вампира интересовала Джека больше, нежели история обратного восхождения, и Майк так и не узнал, какой путь тому пришлось проделать, чтобы от рыданий в грязной съемной комнате прийти к собственному, пусть и такому странному, дому в Глиммербруке и осторожному покусыванию любимых сестер в присутствии соседского мальчишки.       Майк подозревал, что история вампира пересказана старшим братом не слишком правдиво: красочное описание неприглядной стороны его существования должно было наверняка отвратить того от интереса к вампиризму, однако Джек, напротив, буквально обложился справочниками о вампирах. По вечерам, когда их большая семья разбредалась по спальням, он нередко ускользал из дома, чтобы «случайно» встретиться с соседом в баре, составить компанию в ловле лягушек на пруду — Лестер утверждал, что может питаться и ими, но на мольбы Джека съесть хоть одну лишь хохотал и упорно отказывался — или просто поболтать, валяясь на траве и глядя на звезды. А однажды, заглянув в комнату брата, Майк застал того за странным занятием: Джек сидел за столом с канцелярским ножом в руке и с задумчивым видом посасывал палец. Губы брата показались Майку слишком красными.       А затем появился другой.                     Возможно, Майк увидел его одним из первых. Хотя на улице давно стемнело, а бабушка уже несколько раз выходила на крыльцо, чтобы позвать мальчиков в дом, Майк и его школьный приятель упорно гоняли мяч в полумраке, когда дверь соседского дома-цилиндра распахнулась, и в прямоугольнике света возникла незнакомая фигура.       За порог, развязно потягиваясь, шагнул молодой человек, на вид едва ли старше Лестера. Кончики его длинных светлых волос отливали розовым, поверх криво застегнутой на пару пуговиц белой рубашки парень нацепил настоящий концертный фрак, а усыпанные множеством нашивок джинсы с заниженной проймой были заправлены в высокие «казаки». Ни по каким законам моды, да и вселенной в целом, подобный прикид не мог смотреться круто, но почему-то именно так и выглядел.       Незнакомец зевнул напоследок, прикрыв ладонью рот, и обвел окрестности долгим внимательным взглядом. Возможно, виной тому была игра света и тени, но выражение его лица Майку не понравилось: то, что на нем отражалось, напоминало не удовольствие от приятных глазу пейзажей, а скорее какое-то жадное предвкушение. Словно юноша только что купил и этот городок, и всех его обитателей. Или даже получил их в подарок, а деньги из собственного кармана теперь может потратить на мороженое.       «Тео! Я же просил подождать!» – донесся из-за спины юноши веселый голос Лестера, а следом в дверной проем выскочил сам хозяин – выскочил буквально, на одной ноге, пытаясь на ходу зашнуровать второй ботинок. Загадочный Тео закатил глаза, обернулся и нетерпеливо забарабанил пальцами по дверной ручке, дожидаясь, пока Лестер закончит обуваться, одергивать сбившуюся одежду и приглаживать растрепавшиеся волосы. Приведя себя в порядок, сосед захлопнул дверь, и молодые люди направились прочь, в сторону магического портала. Светловолосый Тео по-хозяйски обнимал Лестера за плечи.       Прежде, чем эти двое скрылись за поворотом, незнакомец вдруг обернулся и взглянул прямо на застывшего на лужайке Майка и его друга. И широко улыбнулся. В тусклом свете уличного фонаря отчетливо сверкнули длинные острые клыки.       Мальчики попятились и, не сговариваясь и даже не переглянувшись, поспешили вернуться в дом.                     Вскоре стало понятно, что другой вампир не просто приехал к Лестеру погостить – он остался жить вместе с ним. Майк не знал, были ли они просто соседями по комнате, друзьями, или же их связывало нечто большее; брат, возможно, был в курсе, однако в силу возраста Майк еще смущался задавать подобные вопросы. Джек, которому появление чужака изрядно портило настроение, продолжал делиться с младшим братом крупицами добытой информации, однако эту тему обходил молчанием – быть может, также из-за возраста Майка. Как бы то ни было, главное было очевидным: вампиров в Глиммербруке отныне двое.       Новый вампир, казалось, сплошь состоял из странностей и противоречий: прожигал любопытных соседей взглядом черных азиатских глаз, говорил с мягким итальянским акцентом и носил немецкое имя Теодор; одевался так, что впору было заподозрить его в слабоумии или слепоте, однако выглядел при этом потрясающе; был последним, кого можно представить за физическими упражнениями, но под причудливыми нарядами скрывал – а порой даже и не пытался скрыть – стройное натренированное тело; живостью ума и чувством юмора ничуть не уступал Лестеру, и все же не вызывал к себе ни малейшей приязни.       Несколько раз Майк замечал его в школьных коридорах, то в толпе старшеклассников, то праздно развалившимся с книжкой на подоконнике. В черной широкополой шляпе, солнцезащитных очках и тонких перчатках, с устрашающим количеством тонального крема и пудры на лице, парнишка походил на пожилую актрису драматического театра, но от одного взгляда на него что-то в животе Майка неприятно сворачивалось, словно при виде бритоголового здоровяка, преградившего путь и многозначительно поигрывающего бейсбольной битой.       Он выглядел опасным.       Однако жизнь в Глиммербруке по-прежнему текла своим чередом. Незнакомого вампира побаивались, зато Лестеру доверяли настолько, что одного проживания с ним под одной крышей Теодору хватало, чтобы автоматически считаться пусть немного эксцентричным, но столь же добропорядочным. Пригласив чужака в свой город, в свой дом, Лестер словно поручился за него перед местными жителями. Возможно, он и впрямь присматривал за Тео: странного паренька никогда не видели шатающимся по улицам в одиночку. Вампиры всегда прогуливались вдвоем, развлекались вдвоем, вдвоем учили местных барменов готовить напиток из плодов недавно выращенного ими Кровавого дерева – правда, если бармен вдруг лишался чувств, первую помощь оказывал один лишь Лестер – и, казалось, вовсе не расставались ни на мгновение. Горожане видели это – и безбоязненно гуляли по вечерам, как и прежде здоровые и полнокровные.       И все же Петерсоны, их ближайшие соседи, видели чуть больше.                     «Они опять ругаются», – иногда сообщала мама, вернувшись вечером с работы. Голос Теодора в минуты гнева крепчал настолько, что его с трудом могли заглушить даже толстые стены и стальная дверь.       «Этот мусорный бак пролетел через весь участок!» – изумленно качала головой бабушка, став случайной свидетельницей того, как мирно ухаживавший за своим деревом Лестер внезапно вышел из себя и принялся срывать злость на первом подвернувшемся предмете. Майк с Джеком немедленно прилипли носами к окну, но темная фигура на соседнем участке уже собирала разбросанный мусор и не выказывала никаких сильных эмоций.       «…М-м-м-м!» – только и смог простонать совершенно зеленый и всклокоченный Джек, ворвавшись однажды домой, и пулей помчался в уборную, откуда немедленно донеслись звуки рвоты. Возвращаясь с вечерних занятий, брат решил срезать путь через соседский двор, где и увидел Теодора, с диким видом пожиравшего один за другим созревшие кровавые плоды. Только на глазах Джека вампир проглотил не меньше десятка – а затем вдруг изверг обратно такой фонтан крови, что брату стало дурно.       Поневоле напрашивался тревожный вывод: искусственная кровь, жутковатого вида фрукты и, возможно, лягушки, составлявшие привычный рацион Лестера, Теодору были отнюдь не по вкусу. То, что вампиры со временем появлялись на людях все реже, и один из них выглядел с каждым разом все более озлобленным, а второй – все более измотанным, оптимизма тоже не добавляло.       Но когда родители уже начали задумываться о переезде из Глиммербрука в городок поспокойнее, бурные ссоры, вспышки ярости и прочие странности в поведении опасных соседей неожиданно прекратились. Все вернулось на круги своя: молодые люди вновь посещали с заходом солнца концерты, театры и городские фестивали, бесцельно прогуливались по ночным аллеям или проводили свободное время в местном баре – к глубокому огорчению тех, кто оказывался за стойкой в этот злополучный вечер. Теодор снова приобрел тот самодовольный вид, что так не понравился Майку при первой встрече с вампиром; Лестер стал непривычно сдержанным и серьезным, но усталым или расстроенным больше не выглядел – казалось, будто юноша просто повзрослел за то время, что вампиры потратили на споры и поиск компромиссов. Любой сторонний наблюдатель заметил бы, что отношения пары – а сомнений в том, что эти двое были именно парой, больше не оставалось – только укрепились, стали более гармоничными.       Но наблюдатели из дома напротив заметили кое-что еще.       «Он снова уехал», – сообщил отец, вернувшись с забытой на садовой скамейке книгой.       Теодор начал регулярно отлучаться по ночам в одиночестве. Нет, вампир вовсе не слонялся по Глиммербруку без надзора – он уезжал на такси за пределы города. Поначалу родители лишь подивились: неужели вампир, со всеми его особенностями, ухитрился найти подходящую подработку? Однако не было похоже, что молодой человек придерживается какого-то графика: иногда его отбытие заставали немного заигравшиеся во дворе дети, пару раз замечал Джек, возвращаясь с затянувшейся за полночь вечеринки, а порой почти под утро наблюдала в окно мама, встававшая покормить маленькую дочь. Что до самого Майка, тот и вовсе не мог, как ни старался, представить ленивого и жадного до удовольствий Теодора хоть за какой-нибудь работой.       Взрослые находили эти отлучки весьма подозрительными, но Джек был им несказанно рад. В первый раз Лестер даже расхохотался, когда старый приятель объявился на его пороге, едва свет фар увозившего Тео автомобиля скрылся за поворотом. Пусть вампир никогда не предпринимал попыток пресечь общение Лестера со смертным соседом, он все время находился рядом, и уже этого было достаточно, чтобы заставить Джека держаться подальше – да и можно ли спокойно болтать с симпатичным тебе человеком, когда вас беззастенчиво подслушивает и пронизывает немигающим взглядом его жутковатый сожитель? Теперь же, когда Теодор начал периодически исчезать из поля зрения, брат твердо решил проводить с Лестером как можно больше времени – Майку даже казалось, что чересчур мягкий и вежливый вампир иногда вынужден скрываться в своей крепости от его навязчивого внимания.       И все же обычно Лестер не отказывал Джеку в короткой прогулке и дружеской беседе, хотя тот и заметил, что молодой человек стал непривычно неразговорчив. По крайней мере, когда его спрашивали о Теодоре: не так давно пространно повествовавший о своих чувствах, жизни и семье, сейчас он упорно игнорировал расспросы о своих отношениях с загадочным парнем. Джеку удалось выяснить лишь то, что знакомы они уже несколько лет, и что Теодор, в отличие от Лестера, через превращение не проходил – он был рожден вампиром. Майка очень удивило, что вампиры могут иметь детей, как и обычные люди, но Джек, перечитавший к тому времени гору справочников, не увидел в этом факте ничего необычного.       Поездки Теодора Лестер предсказуемо объяснил подработками.       «Увы, одному мне его не прокормить», – усмехнулся он, и речь наверняка шла о грабительских ценах на синтетическую кровь и невысоких заработках художника-фрилансера, но у Майка, которому брат по обыкновению передал очередной разговор с вампиром, почему-то на мгновение застыла в жилах его собственная кровь.       А затем Джек с Лестером поссорились. Сцена вышла настолько громкой, что на крики молодых людей сбежались не только Петерсоны, под чьими окнами она разыгралась, но и другие соседи и случайные прохожие.       Майк давно уже догадался, что Джек пленен вампиром ничуть не меньше, чем некогда сам Лестер — знаменитым Калебом Ваторе, но никак не мог ожидать, что брат и впрямь решится просить приятеля о превращении. Как не мог ожидать и того, что реакцией Лестера на подобную просьбу станет вспышка неистового гнева. Во взбешенном вампире сложно было узнать их кроткого, дружелюбного соседа — настолько страшным и опасным выглядело представшее взгляду существо. И хотя ничего подобного вампир не произносил — напротив, упрекал Джека в эгоизме и неспособности извлечь урок из его, Лестера, печального опыта, — Майк вдруг с пугающей ясностью осознал: любой из членов его семьи мог быть вскрыт, опустошен, скомкан и выброшен в ближайший мусорный контейнер подобно банке из-под выпитой газировки. От этой участи их спасало лишь человеколюбие поселившегося напротив чудовища.       «Эти смертные тебе докучают?»       Неожиданно раздавшийся позади насмешливый голос с легким акцентом заставил всех собравшихся подскочить: ни увлеченные ссорой юноши, ни изумленные наблюдатели не обратили внимания на остановившийся напротив автомобиль. Теодор, одетый, против обыкновения, в неброскую черную толстовку с глухим капюшоном и потому едва различимый в темноте, стоял чуть поодаль и с любопытством следил за происходящим.       Свирепое выражение на лице Лестера на мгновение сменилось испуганным, но уже в следующий миг он взял себя в руки и обернулся к Теодору с самой безмятежной улыбкой. Жуткое существо вновь надежно скрылось за приятной внешностью молодого соседа. Бросив короткое: «Вовсе нет», Лестер протянул Тео руку, и вампиры буквально растворились в темноте, оставив прерванного на полуслове Джека растерянно озираться по сторонам. Краем глаза Майк заметил, как на секунду приоткрылась и вновь закрылась единственная дверь дома-цилиндра.       Дружба брата с вампиром на этом закончилась. Джек кипел от злости: Лестер не просто отказал ему в просьбе, но и устроил громкий скандал, оповестив и родителей, и совершенно посторонних людей о его желании стать кровопийцей. То, что вампир после этого попросту сбежал, и вовсе оскорбило Джека до глубины души.       Майк сочувствовал брату, но внутренне был согласен и с Лестером, и с разгневанными родителями: решение Джека казалось ему не только эгоистичным, но и попросту глупым. Навеки отказаться от вкусной еды, питаться человеческой кровью, скрываться от дневного света — и ради чего? Чтобы в итоге, не постарев ни на день, наблюдать, как дряхлеют и умирают правнуки Майка или крошки Изабель? Очевидно, Джека не волновало столь отдаленное будущее, когда здесь и сейчас вампиризм мог сделать его равным двум загадочным и красивым существам, обитавшим по соседству. Майк даже задумывался, не устроил ли Лестер ту показательную истерику намеренно: вежливый отказ едва ли заставил бы брата отступиться от своей безрассудной идеи, зато теперь Джек избегал вампира так же упорно, как когда-то преследовал, и ни о каком превращении больше не заговаривал.                     Тем временем из соседних городов начали поступать тревожные вести.       Вернувшись однажды с работы, отец с мрачным видом выложил перед семьей целую стопку газет — он выписывал практически все мелкие новостные издания, включая даже студенческие еженедельники Бритчестера — и указал на обведенные статьи.       В каждой из этих заметок сообщалось о зверских убийствах: местных жителей находили мертвыми в парках, на безлюдных пляжах или в собственных домах; убитыми оказывались мужчины и женщины, пожилые люди и подростки, простые обыватели и даже пара восходящих звезд. У жертв не было ничего общего, кроме способа, которым их убили: все они были найдены с грубо перерезанным горлом. Согласно отчетам полиции, удары наносились чем-то достаточно крупным и не очень острым: широкое лезвие оставляло глубокие рваные раны. Убийца не слишком заботился об аккуратности: шеи некоторых жертв казались едва ли не перепиленными, а в горле молодого студента Бритчестера оружие явно провернули. Впрочем, у полиции не было уверенности, что все убийства совершены одним человеком — не исключалось, что в городах орудуют члены новой криминальной группировки.       Однако было в этих делах еще кое-что общее и странное. Учитывая характер повреждений, места преступления должны были быть залиты кровью, но крови было на удивление мало. Объяснений этому в газетах предлагалось не так уж много: либо преступник тщательно отмывал кровь, но оставлял труп — допущение еще более сомнительное, если убитый лежал на песке или в кустах, — либо убийства происходили вовсе не там, где впоследствии обнаруживали тела. Второе предположение выглядело разумнее, но лишь на первый взгляд. Расправившись с жертвой, преступник не пытается спрятать тело, а просто оттаскивает в другое место и бросает практически на виду, а то и доставляет убитого к нему же домой? Логика в поступках убийцы — или целой банды убийц — ускользала и от журналистов, и от встревоженно изучавших заметки Петерсонов, и оттого эти злодеяния становились еще более пугающими.       Единственным городком, которого не коснулась серия убийств, оказался Глиммербрук. Местные жили обычной жизнью и даже не подозревали о том, что где-то неподалеку воцарилось беззаконие — в отличие от мистера Петерсона, прочие старожилы не слишком интересовались новостями из других городов. Здесь же по-прежнему царил порядок. Никто из горожан не пропадал без вести, не встречал на улицах подозрительных незнакомцев и, тем более, не находил мертвых тел в тенистых аллеях. Глиммербрук, еще недавно казавшийся неспокойным из-за двух поселившихся в нем кровопийц, стал вдруг самым безопасным местом из всех возможных.       Поначалу родители Майка предполагали, что беда обходит городок именно из-за живущих в нем вампиров — едва ли даже самому бесстрашному или безумному головорезу захотелось бы повстречать в ночи пару подобных существ. Однако догадка была опровергнута крошечной заметкой, опубликованной в новостях Форготн Холлоу: этот город был населен почти исключительно вампирами, но и в нем недавно зарезали юного туриста. Оставалось лишь предполагать, что преступников отпугивает связь города с магическим миром: в конце концов, столкнуться с толпой колдунов, которая может в любой момент вывалиться из портала и учинить самосуд собственными, отнюдь не гуманными методами — перспектива ничуть не более приятная.       Правда, было еще одно допустимое объяснение странной неприкосновенности Глиммербрука. Возможно, именно здесь убийца и жил.       «Это Теодор», — в один голос заявили Майк с Джеком, когда отец впервые высказал это предположение. Родители лишь многозначительно кивнули — разумеется, неприятный чужак был первым, на кого падало подозрение. Это объяснило бы и странные отлучки соседа, и слишком малое количество крови на местах преступлений: не нужно было ни отмывать ее, ни переносить тела — вампир бы ее попросту выпивал.       Быть может, именно к такому компромиссу и пришли Лестер и озверевший на голодном пайке Теодор: мальчишка будет кормиться где угодно, лишь бы подальше от дома и знакомых Лестеру людей?       Но в то же время вампиризм Теодора, хорошо объяснявший отсутствие крови, совершенно не вписывался во всю оставшуюся картину. Ведь вампиру вовсе не обязательно убивать, чтобы напиться крови. Ему не нужно холодное оружие, чтобы вскрыть жертве горло. И, как наглядно доказывала вся история Форготн Холлоу, на нападение вампира, даже с летальным исходом, полиция закрыла бы глаза с куда большей вероятностью, чем на подобное зверское убийство — а потому скрывать таким способом следы укуса было бы совершенно бессмысленно.       В предположение же, что Теодору просто нравится убивать людей, категорически не вписывался Лестер. Добродушный и человечный юноша, отвергающий даже мысль о том, чтобы дать жизнь, пусть и вечную, еще одному кровопийце — представить, что этот юноша мог иметь близкие отношения с маньяком-убийцей, было просто невозможно.       Несмотря на сомнения, отец собирался поделиться своими соображениями с полицией, однако мама с бабушкой его отговорили: независимо от того, был ли Теодор убийцей, начавшееся следствие могло навлечь беду не только на город, но и на самих Петерсонов. Иные полицейские зачастую оказывались не менее жестокими, чем сами преступники — а если вампир в ходе допроса пострадает, едва ли даже Лестер откажет тому в заслуженном праве перекусить назойливыми соседями, сующими нос не в свои дела. И сколько бы отец ни упрекал женщин в малодушии, ему всё же пришлось согласиться: безопасность семьи превыше всего. Если преступник, кем бы он ни был, намеренно обходил жителей Глиммербрука стороной, глупо было бы заставить его усомниться в этом решении своими опрометчивыми действиями. Можно было поступить разумнее — воспользоваться этим, чтобы позаботиться о близких.       После долгих обсуждений дом Петерсонов пополнился несколькими новыми жильцами. Майк был вынужден переехать в комнату брата: его собственную теперь занимали приехавшие из Винденбурга тетя Августа, кузина Маргарет и двое их толстых котов — впрочем, коты занимали любое помещение по своему усмотрению. Вторая бабушка Майка переезжать из Виллоу Крик отказалась наотрез — но после демонстрации старушкой мастерского владения охотничьим ружьем отец пришел к выводу, что его пожилой матери едва ли что-то угрожает и в ее родном доме.       В коттедже Петерсонов стало слегка тесновато, зато в разы уютнее и веселее: тетя Августа с удовольствием возилась на кухне, предоставляя маме с бабушкой возможность отдохнуть или позаниматься с малышкой Изабель, а старшеклассница Маргарет прекрасно поладила с двоюродными братьями и с готовностью помогала им с домашними заданиями, участвовала в ночных киномарафонах и даже была не против погонять с мальчишками мяч на заднем дворе. По утрам в ванной приятно пахло новыми духами, а на кухне — свежей выпечкой и кофе. Если раньше Петерсоны имели привычку есть в своих комнатах, за чтением или перед телевизором, то теперь по вечерам все собирались за накрытым столом — и даже если после ужина кому-то из взрослых предстояло отправиться на работу, это все равно оставляло ощущение какого-то нескончаемого семейного праздника. По крайней мере, так казалось Майку.       Тем более сокрушительным оказался удар, разрушивший эту идиллию спустя пару месяцев после переезда тетушки с дочерью в Глиммербрук. Ранним утром под мостом было обнаружено обезглавленное тело молодой девушки — одноклассницы Джека и Маргарет.                      Не требовалось ни газет, ни полицейских отчетов, чтобы узнать страшные подробности: двое наткнувшихся на труп рыбаков усердно накачивались спиртным в местном баре и в деталях рассказывали о своей чудовищной находке каждому желающему. И хотя способ убийства не был тем же, что и в других городах, отец вернулся из бара с уверенностью, что с девушкой расправились тем же оружием: состояние останков указывало на то, что ее голова была отделена от тела лишь после множества ударов тяжелым, плохо заточенным лезвием. Голову ни местные жители, ни полиция так и не обнаружили: вероятно, ее давно уже унесло за пределы города бурное течение реки. Оно же смыло с камней и кровь убитой — сколько бы ее ни было изначально.       В тот день никто не пошел в школу или на работу, но о произошедшем после краткого пересказа отца не заговаривали, да и в целом больше молчали. Джек вывалил на кровать кипу школьных фотографий и подолгу рассматривал каждую, напряженно хмурясь; Маргарет сидела рядом на полу, сосредоточенно перебирая коллекцию музыкальных дисков брата, но в комнате так и не зазвучало ничего, кроме стоявшей на повторе печальной песни на незнакомом языке. Отец обложился стопками новых и старых газет в своем кабинете и делал какие-то заметки в ежедневнике; мама с бабушкой попеременно пытались чем-то занять, накормить или уложить Изабель, но малышка, чувствуя всеобщую нервозность, капризничала и то и дело разражалась громким плачем. Майк сел было подписывать открытки с приглашениями на свой скорый день рождения, но то и дело пропускал буквы или ставил кляксы, так что испорчены оказались почти все: сосредоточиться мешало странное чувство вины за то, что он планирует вечеринку, когда где-то неподалеку соседи оплакивают погибшую дочь. Тетя Августа по обыкновению отвлекалась готовкой, но в тот день ароматное жаркое и теплое миндальное печенье за ужином оказались вовсе не такими вкусными, как раньше. Даже тетушкины коты вели себя непривычно тихо и не пытались таскать еду из тарелок.       Майк помогал маме убирать со стола, когда неожиданно раздался звонок в дверь. От испуга он уронил несколько вилок, но отец спокойно поднялся и, проигнорировав вопросительные взгляды, пошел открывать. Забыв о посуде, все потянулись следом — и застыли в изумлении при виде нежданного гостя.       Стоявший на пороге Лестер выглядел не менее озадаченным. Зато для отца визит вампира явно не стал сюрпризом.       — Спасибо, что откликнулись, мистер Торренс, — кивнул он на неловкое приветствие молодого человека, приглашая того пройти в гостиную. — Мне необходимо с вами поговорить.