Сгорай

Дрим уже минут десять ходил по дому художника и никак никого не мог найти. Ни на кухне, ни в гостиной возле телевизора, ни даже в мастерской, где любили позашиваться оба живущих здесь скелета никого не было. Инк не спал, не готовил и не рисовал. У Дрима шевельнулось в груди смутное предчувствие, превратившееся в беспокойство. Он закусил палочку вишнёвого чупа чупса сильнее. Если художник ничего из этого не делает, велика вероятность того, что сейчас он кого-то лечит, или лечат его самого. Дрим припустил по коридору и уже за минуту ввалился в гостевую комнату, что по их общему решению была отведена под своеобразную палату. Как он и предположил, оба приятеля нашлись тут: — Господи, Слеш, что с тобой случилось?! — Дрим почти вскрикнул, увидев на кушетке мелкого скелета в одних коротких шортах и оранжевой косынке, сдвинутой на бок и открывающей достаточно крупный укус на молочно-белой шее. Хранитель позитива пополз глазами по открытым костям, отмечая про себя странное чувство несоответствия. Раненый Слеш не злился, не грустил и даже не жалел о случившемся, в воздухе витал какой-то старанно-сладкий стыд, смущение и тщательно скрываемая удовлетворённость. Дрим глянул ещё раз на полураздетого монстра и решил, что это наверное от того, что ему пришлось раздеться до такой степени перед друзьями. Он попытался заглянуть в глаза Слеша, над которым и колдовал сейчас сосредоточенный Инк, но тот усиленно делал вид, что его тут нет, давая отчётливо понять, что ни на какие вопросы отвечать априори не собирается. Но любопытство буквально разрывало изнутри: — Ну почему вы молчите? Инк, что с ним? Ты-то хоть знаешь? Отвлёкшийся на секунду от небольшой трещинки на плечевой кости художник одарил того скептическим желто-синим взглядом: — Кто-то хорошо сутра провёл время, разве это не очевидно? — Инк! — воскликнул Дрим возмущённо, чуть не выронив красную конфету на пол. — Что? Ещё скажи, что я не прав? Ты только посмотри на все эти следы! Ты только глянь на его довольную моську! Дрим посмотрел на групку царапин и отпечаток ровного зубного ряда на ключице и поджал губы: — Только такому ненормальному как ты могло так показаться! Я скорее бы поставил на встречу со стаей бешеных собак… м-м-м, с двумя стаями. — Угу… — Инк ухмыльнулся и продолжил работать кистью, — Сиди ровно, сам знаю, что больно. — он оглянул глубокую трещину на втором ребре и выбрав повреждение поменьше, продолжил работать, — Не-ет, Дрим, собака тут явно была одна. Возможно что и бешеная, судя по количеству следов, но явно оч-чень горячая. — художник с высунутым языком зарисовывал очередную пожеванную кость на вздрагивающем от каждого мазка теле. Прозрачная краска шипела, затекая и спаивая разошедшиеся края ранок: — И это я еще подозреваю, что мне все следы не показывают. Не дергайся, а то держать буду. Мешаешь же. — Инк мазнул тонкой кистью, длинным штрихом закрашивая трещину, что вела от локтя к запястью. Пострадавший руку отдернул с тихим шипением, чем заслужил укор во взгляде и немедленное обездвиживание конечностей. — Да ну. Ерунда ведь, быть такого не может. Вот Слеш сейчас нам всё сам расскажет и ты увидишь, что ошибался. Правда же, Слеш? Слеш замотал головой из стороны в сторону. Судя по виду, он бы себе и рот руками закрыл, не будь они обе затиснуты у Инка между коленей. — Я же говорил…кому-то повезло-о. — ухмыльнулся художник, — И не смотри на меня такими круглыми глазами, Дрим. Лучше скажи мне, это же как, должно быть, им было приятно, если я только засосов и укусов насчитал больше десяти. А этот упрямец отказывается мне рассказывать! А я хочу слышать! В подробностях! Ох… — он закончил с ребром, что откладывал на потом и вновь взглянул на немного шокированного его такими словами хранителя позитива, — Что? Ну что ты на меня так смотришь? Может я завидую? Вон, даже у тебя есть любовник. Дрим округлил глазницы ещё сильнее и ткнул в направлении Инка чупа чупсом: — Что значит ДАЖЕ?! — Ой Дрим, ты же знаешь, не все любят чрезмерные нежности… — Ох, что?! Да знаешь что? — задохнулся хранитель, — Знаешь? Да ты! Да если бы только… уф-ф. Скотина ты бездушная, Инк, вот ты кто. — Ага, скотина, угу, абсолютно бездушная, тут ты прав, я даже обижаться не буду. М-м… — оживился вдруг художник, отвлёкшись от перебинтовывания шеи лежавшего румяной каменной статуей Слеша, вспоминая вдруг, что хотел сказать Дриму нечто сразу, как только увидит: — А к тебе, кстати, Кросс заходил. — Да? — оживился Дрим, — Что, серьёзно? Эх, жаль, меня не было, наверное он очень спешил, раз меня так и не позвали. — в глазах мелькнула тягучая нежность и грусть. — Угу, спешил, спешил… ждёт тебя наверху. Дрим встрепенулся, расправил плечи и цокнул влажной конфетой Инка по лбу: — Так почему же ты сразу не сказал, изверг? Инк вытер липкий след на белой кости: — Говорю же… завидую. — Подожди, а почему он наверху? Почему не ждёт меня здесь? Неужели Слеш стеснялся при нём рёбрами светить? — Ой, ну я даже не знаю… — Инк поджал губы и в его глазах мелькнула карусель ярких жёлтых символов. — Он предложил ему налить молока. — наконец-то подал голос Слеш, сдавая художника своей фразой с потрохами. Дрим фыркнул и щёлкнул по лбу художника на этот раз пальцем: — Ты бездушная скотина у которой к тому же нету ни капельки совести. — Ага, ты уже говорил. — лыбится Инк и откидывается на спинку стула, — Слушай, Дрим, а можно я за вами сегодня подглядывать буду? — кидает в спину уходящему хранителю позитива и со смехом прячется от летящего прямо в лоб посоха, — Ну чего вы все такие стеснительные и скучные? Это просто ужас какой-то! Ну куда деться бедному одинокому художнику? — А не пошёлбы ты… к Эррору! — выпалил Дрим, — Его всё равно не жалко. — еще немного посверлив взглядом застывшего непорушно Инка, припустил вверх по лестничной клетке. Его там ждал Кросс… О, его там ждал наверняка изумительный вечер. *** Дрим открыл дверь в свою комнату, нырнул туда шустрым солнечным зайчиком и тут же щёлкнул замком, будто опасаясь, что художник действительно припрётся и вмешается в самый неподходящий момент. — М-м-м, моё солнышко готовит свои губы к нашей встрече заранее? Дрим вспыхнул золотом румянца, перекатил языком кругляшку ставшей вдруг такой мешающей конфеты: — Надо же занимать чем-нибудь рот, пока тебя нет. Кросс фыркает: — Вот как? Тогда я поспешу её заменить собой. Это не справедливо, что она до сих пор занимает моё место. Иди сюда, ох Дрим, не надо так смущаться, моё маленькое счастье. — он тянет руки, разводит их в стороны, приглашая упасть в объятия так и не поднявшись с кровати. О, он всегда предпочитал сидеть именно на кровати, нагло игнорируя стоящие рядом стулья и Дриму всегда было интересно, это просто привычка, или своеобразный намёк на желаемый исход. Но он не будет спрашивать, он спросит у него позже, так же как и не станет задавать другие вопросы, что надо бы задать и новости, которые надо бы вытянуть. Потом, всё потом. Дрим подплывает, виляя бёдрами. Смущаться? Ох, он даже и не думал: — Кросси, а скажи пожалуйста, я действительно слишком нежный в постели? Кросс принимает в объятия прильнувшего к нему хранителя позитива, выглаживает косточки, спрятанные под накидкой и черной безрукавкой с прорезями на плечах. Его принц сегодня красив, ему редко приходилось заставать его в этой одежде, в ней он только патрулировал, носил этот достаточно пафосный чёрно-золотой костюм с короткой мантией с нарисованным солнцем, высокими сапогами, что голенью упирались в самую коленную чашечку, а ещё этот его венец. Кросс провёл пальцами по плотно сидящему на белом черепе ободку, чувствуя холод металла на своих пальцах. — Ты очень нежен в постели, моё невесомое сладкое облачко. Неимоверно нежный, чувственный, сексуальный и притягательный, от тебя невозможно оторваться. Дрим вспыхнул румянцем ещё больше, такие слова заводили не хуже прикосновений, да ещё этот шлейф чувств… он упивался густой любовью и обожанием, что источал собой сидящий возле него монстр. Дрим перекинул ногу, усаживаясь сверху, снимая с себя накидку и безрукавку стягивая вместе с перчатками, ждать не хотелось, хотелось поцеловать в губы, что хранитель и сделал. Повёл языком нежно и чувственно, втянул в себя чужой язык, играя и потираясь снизу тазовыми костями. Золото обруча соскользнуло с запрокинутой назад головы, покатилось звеня по полу. Дрим только фыркнул на это, он никогда не любил этот всегда мешающий венец, никогда не носил его дома. А вот чувство влажного языка на своей шее он очень любил, потому и схватился за плечи монохромного, выгнулся назад ещё больше, ещё грациознее, открыто подставляясь под ласки. — Ох, я вижу ты сегодня хочешь сделать упор на поцелуи? Ты так дрожишь, моя маленькая, солнечная принцесса. Дрим всхлипнул. Череду влажных касаний, что пробежалась от ключицы вниз после этих слов с трудом можно было назвать поцелуем, но он был не против, он только за. Только говорить ему сегодня почему-то совсем не хочется, а потому, он просто коснулся, провел лишёнными ткани и такими чувствительными ладонями от плечей, что всё ещё скрывались под чёрно-белой одеждой к шее и к лицу. С пальцев золотыми искорками слетела волна эмоций, впитываясь в белую, словно бы бесцветную кость. Кросс застонал, закатывая глаза: — Нечестно... — выдохнул рвано. Если Дрим станет стимулировать его магией, ему не продержаться долго, а он хотел растянуть удовольствие, ведь не так уж часто им выпадает шанс побыть вместе. — Если будешь так вредничать, свяжу тебе руки, — и Кросс скидывает с себя тихо смеющегося Дрима, заводит его руки за голову, стискивает запястья. Такие тонкие, что без проблем оба помещаются в одной руке. И нагибается к этой манящей улыбке. Ты хотел поцелуев, Дрим? Я дам тебе поцелуев, только смотри не задохнись, моё нежное солнышко. И губы вновь встречаются, уже не так нежно и поверхностно, а требовательно, жадно, язык оглаживает, извивается, цепляет, забирает на себя всё внимание, а правая рука уже ныряет незамеченная под рёбра. — Попался, — влажно мурлыкает Кросс в губы и спускается вниз, к золотому яблоку души, что мнет пальцами над дрожащей клеткой рёбер. Оно тёплое и сладкое на вкус, и такое податливое, что пропускает кончик языка внутрь практически сразу, истекая соками и пульсируя в широкой ладони. Кросс гладит округлые бочка, то заныривает внутрь, то выходит под вздохи и стоны извивающегося под ним хранителя. Ох, как он любит, когда он стонет, как любит, когда так кусает губы, а ещё больше, когда закусывает свои костяшки от удовольствия. Но для этого нужно отпустить его руки, что Кросс ещё держит над головой. Ещё одно размашистое движение и яблочко пронзают фаланги, почти к самому центру. Кросса скручивает отголоском испытанных чувств, что текут рекой из его любимого, он сам уже на краю, сам готов биться в мелкой дрожи от накатывающего сладкого наслаждения. — А-а-ах, Кросси~… Последняя капля, он больше не может сдерживаться. Яблочная душа ускользает назад под рёбра, выпущенная с размякших пальцев, Кросс сбрасывает с себя одежду под взглядом потемневших зрачков. — Иди же ко мне... — зовёт Дрим, ёрзая нетерпеливо по кровати и Кросс спешит избавить от последних элементов одежды уже его. Разводит колени в стороны, взглядом пожирая обтянутые золотой магией кости, пальцами скользит по этой медового цвета мягкости, уходя одной рукой к напряжённому экто, а второй массируя влажное кольцо входа. Дрим стонет, Дрим выгибается, Дрим подаётся навстречу, с лёгкостью впускает в себя пальцы, что то ныряют внутрь, растягивая горячие стенки, то оглаживают по кругу податливую магию. Дрим ждёт, дрожит в предвкушении ещё большего удовольствия. Дрим хочет. И Кросс чувствует эти эмоции, словно свои, читает их, пропускает через себя. Кросс знает и не может уже остановиться. — Ну Кросси, прошу тебя, ну дай уже мне немного себя. И Кросс даёт, он не может отказать своей нежной принцессе, и Дрим стонет, и толкает таз навстречу, насаживаясь наконец-то на что-то более существенное, нежели пальцы. — Да… ах-хах… Нежные движения, почти до полного выхода и вновь внутрь, глубоко, до упора, до влажного хлюпа, до судорожного выдоха и вновь отстраниться, до той поры, пока почти вся головка не вынырнет с тугого колечка. Так мучительно медленно… — Кросс! И таз вжимают в себя руками, и пятками. Раз за разом, всё быстрее и быстрее, и ещё чуть-чуть, ещё немного, уже скоро, АХ, о звёзды, как же сладко! — М-м-в-х, да, Кросс, да, ещё немного, уже почти! Ах! Да! Да!! И дрожащие пальцы сплетаются вместе, сжимаются сильнее в такт последним судорожным фрикциям, губы на губах и пульсирующими толчками горячая влага внутри. До последней капли, сладкое и такое нужное чужое удовольствие в себе. Дрим целует, трётся щекой, гладит липкие от пота лопатки, впитывает негу и острое наслаждение, так похожее на эйфорию. Впитывает и отдаёт взамен свои эмоции, зеркалит, удваивает. Неимоверное блаженство. — Ты самое нежное и прекрасное существо, что я встречал на своём пути, — роняет Кросс спустя пару минут неподвижного лежания, когда душа уже перестала так громко стучать и дыхание вернулось в норму. — Я так люблю тебя. — Я знаю, — шепчет Дрим. — Я чувствую. И я тоже тебя люблю... Сколько у нас ещё есть времени? Сколько ты ещё можешь побыть здесь? Кросс перекатывается на спину, укладывая хранителя на себя сверху: — Сегодня ещё часа два, Дрим. У меня всё ещё есть невыполненая работа, но её всё меньше и меньше. Твой брат недоволен мной. И мне кажется, что на днях можно попробовать отказаться от них, уйти. Я попробую, — он гладит тонкие скулы, на которых играют тени от золота зрачков. — Только аккуратно. Он жесток. А я не вынесу, если с тобой что нибудь случится. — Ничего страшного, ты меня вылечишь, случай чего. Не надо смотреть на меня так возмущённо! Иначе я отважусь на второй круг. Дрим вновь покрылся золотом румянца и спрятал лицо в размашистых ключицах, подпирая чужой подбородок своим черепом: — А знаешь... Я и не против… только расскажи мне сначала все новости. Что сейчас творится в замке? И почему Найтмера не видно уже пару дней… — Ох, я знаю не много, мне не рассказывают, но кое-что я всё таки рассказать могу, слушай… ... — Заказ на пленника? Но кто заказчик? И куда его переправили? Это же может быть Сильвер. Ох, бедный Слеш, он так будет переживать. Но если ты говоришь, что он жив… всё ещё не так плохо. — Может и Сильвер, я никогда его не видел до этого, а имени они не называли. Но он в полном порядке... был, когда его выводили с подвала. А к вопросу почему твой брат не показывает носа, так он ещё восстанавливается. Будто ты не знаешь… Достаточно сложно отрастить себе ногу, да и щупальце пострадало сильно. Он почти им не шевелит, почти втянул в себя. Не знаю, из чего они у него сделаны, но оказывается отростки тоже можно оторвать, и заживать они будут достаточно долго. — Ого, интересно, кто это его так. Кросс уставился на него с сомнением: — Я думал, что это ты. Я был в подвале, когда в Хевентейл ворвался тот смерч позитива. Правда, я тогда ещё очень удивился. Не представлял, что позитив может быть таким агрессивным и каким-то даже сумасшедшим. Думал, что тебя наверное очень разозлили. Но если это был не ты… — Это был точно не я. И я кажется знаю, кто это был. Мне вот только интересно, зачем ему нападать на Найтмера. И пожалуй мне нужно поговорить со Слешем. — Но я надеюсь это не очень срочно… — по шейным позвонкам скользнул язык, — …моё нежное, сладкое, золотое облачко…