Важное

Джейсон чертыхнулся от сказанного. Совсем позабыл, что рядом дама. Только что вонзившая ему кол в самое сердце. Как когда-то Салим своей железякой. — Джейсон, — позвала его Анна. — Ты в порядке? Нет. Он не в порядке. Он в полнейшем беспорядке. И этому поспособствовала ты, глупая женщина. Если бы ты сейчас знала, что творится там, у него внутри. — Пойдем. Сядем на скамейку. Анна Гомес, со всей своей добротой, положила руки на плечи парня и повела его подальше от злосчастной церкви. Она подумала, что тому просто стало дурно – то ли от детских воспоминаний, связанных с вечным тасканием мальчика на воскресные службы, то ли от ладана, который кто-то рассыпал прямо перед входом. — Хочешь воды? Ее забота, после того, что она сделала, казалась индульгенцией. И Джейсон усмехнулся. Как его убитый в хлам мозг смог выковырять из себя такое заумное слово? — Джейсон! — снова позвала его Анна. Но теперь громче. Парень от нее пошатнулся. В основном из-за того, что обеспокоенная его состоянием Анна не заметила, как крикнула ему прямо в ухо. И снова зазвенело. Но еще и из-за того, чтобы расслышать ее голос. Расслышать эти глупые слова о свободе. — Я в порядке, — соврал Колчек. — Просто что-то стало нехорошо. Его рука, ведомая не разумом, а физической болью, потянулась к сердцу. К тому, что у него было под ребрами. О наличии которого он постоянно сомневался. — Что, инфаркт? — ужаснулась женщина. Быстро схватила свой телефон и стала набирать скорую. Ее остановила вторая рука Джейсона, вялая и еле-еле поднявшаяся вверх. — Не надо, — прохрипел он. — Все хорошо. Надо было Анне Гомес его не слушать. Вызвать эту чертову скорую, чтобы его забрали и прокапали. Но женщина ему поверила. И зря. — Слушай, а ты давно кушал? — заботливо, словно мамочка, она потрогала его лоб. — Боже... да ты весь горишь! Такое частое упоминание бога, святых и всей этой блядской шайки сводило лейтенанта с ума. Он сам не мог понять отчего так горит. Ведь сначала казалось, что это происходит лишь внутри, не отдает снаружи. Но, прислонив ладонь к своей щеке, он наконец убедился – он действительно, прямо сейчас, горит. Как херов дьявол. — Давай я провожу тебя хотя бы до дома. Джейсон помотал головой. Еще не хватало бедной женщине, которую он и так изрядно напугал, увидеть тот бардак, что творится в его квартире. Ведь бардак, творящийся внутри самого Джейсона, она уже, хоть и на маленькую долю процента, все же увидела. — Я в порядке, — снова повторил Джейсон. — В порядке. Это было вранье. И Анна Гомес это знала. Но не стала настаивать. Она и так уже сегодня ошарашила его своим появлением. Сейчас, как бы она этому не противилась, в Джейсоне Колчеке она видела сына. Собственного, которого еще в детстве все прозвали Джоуи. И которого она должна была встретить с войны и успокоить. А встретила Джейсона. — Хорошо. Но я вызову тебе такси. Колчек пфыкает. Никогда раньше не катался на такси. Никки пытался уговорить его на эту авантюру, поймать левую машину, чтобы доехать до аэропорта, но только желтую, специальную. Но тогда им посчастливилось попасть на последний автобус, едущий прямиком в аэропорт Рональда Рейгана. Джейсон и не надеялся, что когда-то прокатится на такси. Он ведь в принципе никогда и не фанател от машин. Отец фанател, даже когда-то имел собственную автомастерскую. Мервин, ярый фанат формулы-1 и прочей хуйни, даже возмущался, что сын автомеханика совсем не испытывает любви к реву мотора. А Колчеку было просто дико похуй на машины. Впрочем, как и всегда. — Попробуешь встать? Блядь. Эта женщина не отстанет от него, пока не убедится, что с ним все в порядке. Так сильно напоминает его маму. Которая сама была вечно в спешке, так еще и торопила сонного Джейсона поскорее выйти из дома в школу – пока папа не проснулся после запоя. Пока юный Колчек снова не начал видеть то, что ему не положено. То, что его детская психика не выдержит. И что навечно запечатлит в этой дырявой башке. Удар. Снова и снова. И все по разным местам. Сначала ей, потом ему. Колчек-младший не понимал, почему отец так яростно хочет, чтобы сын ему не мешал. Не проходил рядом с телеком, напоминая о своем существовании. Не загораживал вид на мимо проходящую даму. Которая еще в самом соку, не то что та, на кухне. Со временем Колчек понял. И даже это принял. Его рождение с самого начала было ошибкой, ведь мужчина, горделиво называвший себя отцом, когда тому исполнилось сорок, отправлял на аборт свою незатейливую подружку, когда им обоим было чуть больше двадцати. А она его сохранила. И зачем? Чтобы потом их единственный сын мучался? Шнырял по заброшенным зданиям в родном городе? Пытался вписаться в хоть какую-то компанию, пусть и не самую подходящую? Для чего? А для того, чтобы Джейсон совершенно случайно узнал, что он ошибка. И что его не должно было существовать. Что отец жалеет, что он родился. Что красуется лишь перед своими друзьями, когда те заваливаются к нему посмотреть очередной футбольный матч по телику. Как это теперь делает сам Джейсон. — Ты ошибка, — все повторял и повторял ему он. — Зачем ты вообще родился? Зачем пришел сюда, в мой дом? Тебя никто не звал. Ни тогда, когда вылез из пизды своей шлюховатой мамаши, не сейчас, когда просишь меня дать карманные в школу. Ты вообще уверен в том, что я твой папаша? Я бы на твоем месте сомневался. И Джейсон сомневался. До того момента, когда мать умерла от какой-то половой инфекции, название которой, еле окончивший школу Колчек, не смог даже запомнить. Да и не хотел. В какой-то момент он просто собрал все свои вещи, которые смогли поместиться в поношенный, еще со школы, рюкзак, и ушел из дома. Ушел в никуда. Шел куда глаза глядели. А глаза, уже на тот момент красные от первых дней после приема наркотиков, не видели ничего. Только слезились. И не из-за наркотиков. — Как доедешь, позвони, — попросила его Анна, аккуратно усаживая на переднее сидение. Что-то внутри ей подсказывало, что сзади парню станет только хуже. Чуйка ее не обманывала. Всунув свою визитку в сложенные руки парня, мисс Гомес отошла, дав таксисту возможность отъехать от парка. Внутри себя она еще сомневалась, правильно ли она поступила? Он ведь совсем еще ребенок. По крайней мере был им, когда она его увидела. Тогда, в первый раз, и сейчас, в таком состоянии.

***

До квартиры Джейсон добирается уже на четвереньках. До этого, хватаясь за стены, поднимается наверх. И, оказавшись на знакомом этаже, уже валится на пол, и идет вперед – как собака. Не видать ему больше жилища, если кто-то из соседей вдруг выйдет и увидит невменяемого Колчека, пытающегося открыть замок. Ключи предательски звенят, никак не попадая в щель, выдавая положение лейтенанта. Но он справляется. С четвертой или пятой попытки. Заваливается в квартиру. И падает на ковролин, от которого все еще несет вонью. Закрывает дверь ногой, которой потом же и отодвигает себя от стены, проталкивая вглубь квартиры. Даже не встает, чтоб закрыть дверь на ключ. Похуй, если кто-то придет. Никто не придет. Жар постепенно спадает, а вот горючка, разрывающая стенки груди внутри, растекается по нервам все больше и больше, делая их все тоньше и тоньше. Может наконец сожжет их нахуй, чтобы Колчек больше ничего не чувствовал. Засыпает. Сразу же, как только понимает, что наконец-то в квартире. Что не валяется где-то под мостом, как делал это раньше. Позвонить. Анне надо позвонить. Потому, что она будет волноваться. Уже волнуется. Одергивает себя, чтобы не позвонить Рейчел. Не узнать, где Джейсон находится. Как будто она знает. Как будто хоть кто-то на свете знает, где сейчас Джейсон находится. В собственном аду. Нескончаемом.