Доля

***

       Весеннее возрождение природы окончательно растопило ледяные оковы предшествующих месяцев. Погода благоволила и обещала оставаться всё такой же солнечной и относительно тёплой. Хрустящие ковры пожухлой листвы — напоминание о «золотой эпохе» природы», — поднимались вихрем над землёй от гулкого цокота копыт взмыленной гнедой лошади, что несла на себе такого же уставшего всадника. Гонец в чёрных кожаных одеждах держал одной рукой поводья, а другой сжимал ремень небольшой сумки, в которой он вёз послание. Долгая однообразная дорога настолько его утомила, что он чуть было не пропустил нужный поворот, который плавно увёл его с главной тропы налево. Узкая каменистая дорожка постепенно уходила вниз и проходила через овраг с приятно шумящим ключом. Перескочив на другую сторону оврага, всадник припустил лошадь, и та ловко вскарабкалась наверх, после чего резво понесла наездника по широкой расчищенной дороге. Постепенно на горизонте стали проявляться очертания высокой каменной стены и крыши большого здания, одиноко стоящего посреди этой умиротворённой глуши. Чем ближе подъезжал гонец, тем медленней становился темп его лошади, которая к воротом уже буквально приползла, не в силах больше скакать. Стражники дотошно проверили всадника, расспросили его и только после этого разрешили проехать дальше. Огромные ворота со скрипом отворились, открывая проход для уставшего путника, который спешился и, взяв под уздцы взмыленную лошадь, не спеша прошёл внутрь. Его утомлённый взгляд тут же заметил бегущего ему навстречу невысокого человека в тёмной одежде, который попутно дал указание двум другим людям, и те взяли у гонца его лошадь. — Какая честь, Яман-чавуш! — воскликнул человек, раскинув руками в стороны, словно намереваясь обнять уставшего всадника, который устно поприветствовал его. — Вы, как я погляжу, очень устали с дороги. — Ещё как, Джалиль-ага, столько дней я спал на крупе своей лошади, — жаловался гонец, снимая с себя сумку. — Вот, привёз письмо из столицы, — мужчина достал длинный золотой футляр с письмом. — Передай его Рафике-хатун. — Как скажете Яман-чавуш, — евнух аккуратно взял письмо и поклонился. — Мы заранее приготовили вам комнаты вот в той пристройке. Идите, отдохните как следует. — Благодарю, ага, — гонец кивнул и направился в сторону небольшого здания.       Евнух проводил гостя взглядом и, удостоверившись, что тот не свернул по дороге куда-то не туда, побежал в сторону дворца. Это было очень большое, но простое здание с сотней окон и несколькими балконами, окружённое высокой каменной стеной, ограждавшей от внешнего мира великолепный сад, в котором кое-где мелькали воздушные силуэты здешних обитательниц. Евнух быстро зашёл внутрь и посеменил по первому этажу. Избегая столкновения со снующими по коридорам служанками и развалившимися на подушках девушками, слуга прибежал к одной из комнат и два раза постучал в закрытые двери. Как только ему отозвались с той стороны, евнух зашёл внутрь просторных покоев. На свету, который заполнял помещение до середины, по полу ползали тусклые тени от колышущихся от дуновения ветра занавесок. Убранства были небогатые, каждая вещь находилась на том месте, куда её определила хозяйка комнаты, которая сидела за низким столиком и скрипела каламом по бумаге. Это была ещё молодая, высокая темнокожая женщина с грубыми чертами лица, тонкими бровями и большими чёрными глазами, которые в упор посмотрели на запыхавшегося евнуха. Она недовольно вздохнула, ведь её отвлекли от работы, и поднялась на ноги. В своей одежде она больше походила на пиратку, чем на смотрительницу дворца: намотанный на голове тюрбан, сокрывший волосы, безразмерная тёмная рубаха и шаровары, кинжал, что висел на тканевом поясе, туго обмотанном вокруг талии; поверх женщина накинула длинный халат, расписанный причудливыми узорами её родного народа. Она подошла к Джалилю-аге, который и так был невысок, а рядом с ней сделался совсем крошечным. — Что такое? Ты так запыхался, — низким голосом спросила женщина. — Простите, что потревожил Вас, однако приехал гонец из столицы и привёз вот это, — евнух протянул золотой футляр.       Рафика-хатун выхватила послание из рук слуги, напугав его этим резким движением, а потом открыла крышечку и извлекла письмо из футляра. Она раскрыла скатанную бумагу, на которой каллиграфично было написано короткое послание. Женщина бегло прочитала его и скривила губы в подобии улыбки, которая погнула её грубые черты, сделав их круглее. Смотрительница дворца повернулась к евнуху, который испуганно опустил глаза. — Хорошие вести, Джалиль-ага, — пробасила Рафика. — Господин вскоре прибудет, — женщина произнесла эти слова с отзвуками радости в голосе. — Нужно оповестить девушек. — Ах, как славно! — воскликнул слуга. — Сколько времени уже прошло с его последнего приезда. Девушки совсем истомились, — он замолчал и пошамкал губами. — Вот только не все рабыни заслужили такой чести. — Что опять? — тонкие чёрные брови недовольно легли на такие же чёрные глаза, делая взгляд хищным. — Гулиса-хатун и Зухра-хатун снова повздорили на глазах у всех, — слуга покачал головой. — Эти две бесстыжие подрались бы, если их не успели бы разнять, — Джалиль-ага невольно скукожился, увидев какое впечатление произвели его слова на смотрительницу дворца. — Пора принять соответствующие меры, — строго сказала Рафика и слегка поморщилась, отчего на её крупном закруглённом носу появились полосы морщинок, словно у оскалившейся львицы. — Я уже устала от их склок. Каждый раз я должна их оправдывать перед господином, — она громко выдохнула, как кит, всплывший над водой, а потом процедила. — Хватит.       Женщина положила письмо на столик, подошла к резному шкафу и достала из полупустой ниши короткую палку, которую вложила в правую руку и обхватила длинными пальцами. Она многозначительно посмотрела на Джалиля-агу и, поманив его рукой, вышла из комнаты. В общей зале, около большого фонтана, приятно шумевшего, словно райские гурии, развалились скучающие девушки, одна красивее другой. Они болтали о всякой бессмыслице, параллельно поедая сладости и фрукты и наматывая на изящные пальчики пышные кудри или длинные цепочки из золота. Те, что были неразговорчивые, сидели в уголке и бренчали незамысловатую мелодию на кануне и уде, сопровождаемые посвистыванием нея и звонким цоканьем сагатов. Когда между колоннами возникла высокая тёмная фигура Рафики-хатун, девушки мгновенно подскочили на ноги и в страхе опустили глаза. В дальних рядах послышался шёпот: «Чёрная мамба пришла». Это прозвище уже давно преследовало эфиопку. Её наградили им из-за пристального взгляда чёрных глаз и из-за кожаных накидок, которые напоминали змеиную чешую. Женщина посмотрела на каждую девушку, словно хищник на свою добычу. Рабыни все съёжились, приготовившись к чему угодно, только не к торжественному объявлению о скором приезде их обожаемого господина. Девушки от мандража сначала не поняли, о чём им сказала их смотрительница, однако спустя пару мгновений, придя к осознанию, обрадовались, стали галдеть и хихикать. Они очень любили своего хозяина, что щедро одаривает их шелками и золотом, поэтому всегда были счастливы его приезду. Но их радость моментально омрачилась. — Но не думайте, что скорый приезд господина освободит вас от работы, — голос Рафики-хатун был негромким, предупредительным. — Вы и так, как я погляжу, распоясались и целыми днями возлежите на подушках. То, что большая часть из вас фаворитки, не означает, что такой образ жизни должен стать для вас обыденным. Я не потерплю бездельниц и склочниц, — змеиные чёрные глаза вцепились в съёжившиеся фигуры двух девушек. — Какой это по счёту скандал? — Я не виновата, Рафика-хатун, — подала голос невысокая девушка с заплетёнными в косу русыми волосами. — Зухра сама на меня напала, начала оскорблять! — Лгунья, — шикнула вторая девушка. — Ты первая пристала ко мне. — Неважно кто из вас затеял ссору, наказание фалакой получите обе, — темнокожая смотрительница произнесла эти слова с расстановкой.       Услышав о своём наказании, девушки в ужасе вытаращили глаза и с умоляющими воплями кинулись к ногам Рафики-хатун, которая отпихнула их, будто отмела от себя навязчивых собак. Женщина чеканным тоном приказала двум слугам принести длинный шест, к которому очень ловко привязали голые ноги скандалисток. На глазах у других присутствовавших здесь девушек, Рафика-хатун лично нанесла двадцать ударов палкой. Каждый удар был не в полную силу женщины, но та, что была приложена, вызвала у рабынь громкие крики. Девушки извивались, как грызуны в объятиях питона, молили прекратить это ужасное наказание, выпрашивали прощения и слёзно обещали не ругаться больше. Остальные рабыни стояли молча и смотрели на этих вопящих и дёргающихся от боли скандалисток. Как только двадцать отмеренных ударов были даны провинившимся, Рафика-хатун отвязала раскрасневшиеся ноги девушек. Обе рабыни съёжились на полу, потирая ступни и бранясь на жестокую смотрительницу, но женщина проигнорировала их бурчание и назидательно попросила остальных девушек усвоить этот урок и впредь не скандалить. Рабыни закивали. Рафика ещё раз обвела их взглядом и приказала заняться делом — готовить дворец к приезду господина.