Доля

***

      Пресловутый голубой плащ на плечах Элиф парусом развивался у неё за спиной, пока девушка семенила по дорожкам дворцового сада к главным воротам. Сейчас для неё было важнее всего проведать своего брата и заодно найти Кюрта, за которого она попросила у Повелителем. Гречанка уже подходила к выходу, как вдруг её окликнул басистый голос. Элиф обернулась и увидела людей Лютфи-паши, которых опознала по неброской чёрной одежде из кожи. Один из них вышел вперёд и слегка наклонил голову в приветствии. Элиф, само собой, поинтересовалась их неожиданным появлением, на что получила соответствующий ответ. Их миссия заключалась в сопровождении девушки в город, где она помогла бы им отыскать того самого мальчишку, о котором обмолвилась при Султане. Гречанка вздохнула, и в этом вздохе было слышно её недовольство этой обузой в виде целого отряда янычар, которые выглядели так, словно Элиф их поведёт крепость штурмовать. Но отказаться девушка не имела права, ведь за свои прошения перед Повелителем она отвечает головой. Элиф накинула капюшон и мерным шагом повела за собой целую толпу вооружённых людей.       Три снежных месяца, сменившиеся тёплыми, с колючими ветрами весенними днями сделали базар менее неприятным местом. Теперь не нужно было пропихиваться сквозь сонм вспотевших недовольных людей, погрязших в слякоти. Поэтому вся процессия, хоть и привлекая внимание, быстро добралась до порта. Элиф так нравилось приходить сюда, гулять по каменистому берегу под гул народа и разбивающихся волн. Завидев вдалеке нужного человека, девушка настойчиво попросила сопровождающих воинов подождать её на определённом расстоянии, а сама направилась в намеченную сторону. Гречанка подошла к Антуану, который весь засиял и расплылся в ласковой улыбке. Элиф поинтересовалась у португальца о местонахождении Павлоса. Иностранец, не задумываясь, указал куда-то в сторону, где предполагаемо находится дом лодочника. Элиф благодарно кивнула и вместе с сопровождением отправилась на Греческую улицу. Они быстро добрались до неказистого дома. После некоторого ожидания, девушка наконец-то увиделась с братом, который встретил её крепкими объятиями на глазах её сопровождения. Элиф обменялась с Павлосом парой дежурных фраз на их родном языке и объяснила свои планы. Лодочник согласился следовать за ними. Теперь их процессия двинулась в сторону дома, где жили Алия-хатун с Кюртом. Когда они пришли к обшарпанному зданию, то были немало удивлены тем, что дверь была приотворена. Элиф с приподнятой бровью посмотрела на Павлоса, а тот в ответ пожал плечами и пропустил вперёд одного из янычар. Воин с характерным скрежетом достал саблю из ножен и толкнул плечом дверь так, что она со скрипом пропустила гостей внутрь дома. Мужчина, ступая медленно, с пятки на носок, прошёл дальше и повёл за собой остальную группу. Как только Элиф оказалась в доме, то её мгновенно поразило зловоние. Едкий, душный запах металла, смешанный с чем-то сладковатым, но омерзительным, вплоть до рвотных позывов. Гречанка прикрыла рот ладонью, чтобы ненароком не опозориться перед сопровождением. Однако, глядя на остальных, она поняла, что они испытывают ровно такие же ощущения. Крадучись, вся их толпа прошла наверх по скрипучей лестнице и оказалась на пороге комнаты, где Элиф с братом разговаривали в последний раз с Алией-хатун. Чтобы не пугать впечатлительную и негостеприимную женщину, Элиф вызвалась зайти первой. Девушка сняла капюшон и расчесала пальцами пышные кудри, придавая им привычный объём. Она собралась с мыслями и переступила порог комнаты. Гречанка вскинула головой и уже хотела поприветствовать хозяйку дома, но её взгляд упал на часть кровати, видневшуюся за ширмой. Перепачканные одеяла свисали до пола, а вдали на подушках виднелась застывшая в неестественной позе усохшая фигура. Элиф бесшумно прокралась на центр комнаты и слегка отодвинула ширму. Теперь перед её глазами на постели сидела, откинувшись на подушки, Алия-хатун. Женщина имела жуткий вид. Её лицо осунулось и побледнело, потухшие глаза навыкате уставились в одну точку, а на потрескавшихся губах запеклась кровь, отхаркнутая при очередном приступе кашля. Её сухие костлявые руки были сложены перед собой, а пальцы переплетены, словно что-то держали. Вся эта ужасная картина и невыносимый трупный запах сделали своё дело — Элиф вырвало желудочным соком, ведь она с утра ничего не ела. Девушка испуганно отпрыгнула от кровати и закричала, но крик был сдавленным и стонущим. На этот возглас в комнату вбежали Павлос и янычары, которые повытаскивали сабли из ножен. — Что такое, сестра? — обеспокоенно протараторил лодочник, кидаясь к девушке. — Алия-хатун, — голос Элиф задрожал, — она умерла.       Павлос посмотрел на кровать и выражение его лица сменилось с тревожного на испуганный. Юноша, трясущимися руками, приобнял сестру. Они уже видели когда-то труп их отца, но детское восприятие наложило на это воспоминание какую-то пелену, будто не желая травмировать их. Но сейчас оба грека смотрели на мертвую женщину, с которой виделись всего один раз, и их пугала эта картина. Павлос предложил сестре выйти на улицу, на что девушка охотно согласилась, ведь желудок сводило от невыносимого запаха, и ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Элиф сбежала вниз и вышла из дома. Вслед за ней спустился один из сопровождающих воинов, и гречанка послала его за имамом, а сама осталась у дверей и глубоко дышала. Внутри всё сводило от самого осознания смерти, пусть даже незнакомого человека. Девушка всегда боялась смерти, а тут она увидела её своими глазами. Жуткая картина усохшей, захлебнувшейся в собственной крови Алии-хатун вызывала лёгкий холодок, пробегавший по коже Элиф. Она никак не могла продохнуть, как будто этот трупный запах осел у неё в лёгких и душил её, а во рту драло от недавней рвоты. Гречанка обхватила себя руками и закрыла глаза, пытаясь отгородиться от окружающего мира.        Воин, что был послан девушкой за имамом, пробирался сквозь нахлынувшую людскую толпу, галдящую с торговцами о цене на их товар. Среди всех этих купцов и ремесленников у невысоких лавочек шныряла маленькая фигурка в неброской одежде и грязной повязке на лице. Будто змея она извивалась в тени навесов и пряталась в оконных нишах, а потом медленно кралась мимо бочек и ящиков. Теплая, мягкая, вкусно пахнущая буханка хлеба так и манила к себе с прилавка, вызывая голодные спазмы в желудке с характерным урчанием. Народ мелькал перед зоркими глазами, но не мог заслонить собой сдобную выпечку. Как только новый покупатель завладел вниманием пекаря, фигурка приползла на животе к большому деревянному ящику и притаилась за ним, выжидая, когда мужчина отойдёт и появится возможность стащить этот вкусный хлеб. Пекарь, будто повинуясь силе мысли воришки, подался вперёд и отвлёкся от запасов выпечки. Быстрое, отточенное до совершенства движение рукой и в цепких пальцах оказался тот самый сдобный хлеб, что промялся под хваткой. Но если пекарь по рассеянности не заметил этого броска, то вот другие люди на базаре загалдели и направились в сторону воришки. — Опять стащил! — закричали одни. — Держи его! — подали голос другие. — Ах ты, — пекарь опомнился и топнул ногой, желая придавить воришке свободную руку, на которую он опирался. Но фигурка отпрыгнула и кинулась по рядам. — А ну стой, волчонок!       Кюрт понёсся, сбивая на своём пути зевак и покупателей за прилавками. Каждое движение мальчика напоминало волчьи прыжки — мощные, выверенные и быстрые. Он нырнул в узкую дыру в стене и выбежал на другую сторону рынка, где движение было менее плотным, так что ему теперь не составляло труда ускользнуть от бранящихся торговцев. Мальчик вилял между людьми, прижимая к телу мягкий хлеб, боясь, что он может выпасть или его выхватят у него из рук. Кюрт пробежал ещё пару поворотов и скрылся за невысоким домом. Его маленькое бесстрашное сердце гулко колотилось в груди, а дыхание рывками и сапом выходило наружу через приоткрытый рот. Мальчик медленно опустился наземь, снял повязку с лица и, поджав босые ноги, с аппетитом откусил краешек хлеба. Мягкий, тёплый и слегка сладковатый ломоть приятно сминался во рту. Кюрт с наслаждением ел украденную еду, озираясь по сторонам. Ему не впервой воровать у этого пекаря, который за столько времени не научился следить за своим товаром. Мальчику даже нравилось каждый раз красть что-нибудь у таких балбесов, а потом удирать через всю площадь от разъярённой толпы. Однако естественный страх за свою жизнь, в случае, если однажды его поймают ни на секунду не покидал его и периодически остужал желание сцапать что-то побольше буханки хлеба. Кюрт дожевал ровно до половины и остановился. Вторая часть украденного хлеба предназначалась его матери. Бедняк всегда старался оставлять болеющей женщине такое количество еды, которое сам бы не отказался съесть, но совесть не позволяла ему этого сделать. Да и к тому же, нерегулярное питание сделало его желудок очень чувствительным к неожиданно большому объёму пищи. Так что Кюрт ел столько, сколько считал достаточным для того, чтобы у него в последствии не заболел живот. Мальчик взял свою повязку, которая являлась грязной протёртой тряпкой, и завернул в неё оставшуюся часть хлеба. Он осмотрелся и, не заметив преследования или отдалённого шума, поднялся с земли. Его путь лежал по дороге, что летом была похожа на россыпь раскалённых углей, а сейчас после зимних холодов не успевала нагреваться, поэтому грубые босые ноги ощущали некоторый холодок, идя сквозь малолюдные трущобы, которые Кюрт знал как свои пять пальцев. Его сытую душу грело осознание, что он несёт еду своей матери. Алия-хатун хоть и ругает мальчика, особенно после того, как узнала, что он ворует, но её это не останавливает от поедания украденной пищи. Как только Кюрт приметил знакомый дом, то припустился вскачь, подобно оленю, ушедшему от стрелы охотника. Однако ему пришлось резко притормозить, когда он увидел на пороге знакомую фигуру. — Что Вы здесь делаете, Элиф-ханым? — столь непривычное для ушей гречанки обращение было сказано Кюртом с глубоким уважением. Девушка раскрыла глаза и увидела перед собой бедняка, её бросило в пот.       Элиф молчала. Её будто парализовало, а язык завязался узлом. Девушка уставилась на бедняка, который смотрел на неё своими большими подобревшими за время их общения глазами и недоумевал. Элиф чувствовала, как побледнела и дрожала, а внутри всё сводило. Даже если бы ей с приставленным к горлу кинжалом сказали соврать что-нибудь, она не смогла бы этого сделать. — Твоя мама умерла, — выпалила Элиф. Эти слова осели в воздухе и сухим дуновением колыхнули тело мальчика, отчего он слегка пошатнулся.       Лицо Кюрта приняло непередаваемое выражение страха, смешанного с ошеломлением и непринятием. Завёрнутый в тряпку хлеб выпал из его рук. Мальчик одним прыжком минул порог дома и будто на крыльях взлетел на второй этаж, где он тут же столкнулся с целой толпой вооружённых людей. Кюрт сначала испугался, когда к нему разом повернулись янычары с обнажёнными саблями, но потом его наполнила ярость. Его глаза засверкали, цепкие пальцы свернулись в кулак, обнажая костяшки, покрытые ссадинами, а грязные кудрявые волосы словно ощетинились. Мальчик с рыком бросился вперёд и ужом проскользнул между заслонившими проход воинами. Он громко шлёпнулся на пол рядом с кроватью, но быстро вскочил на ноги и бросился к застывшему телу матери. Глаза Кюрта мгновенно вцепились в её обезображенное смертью лицо, которое, тем не менее, не напугали мальчика. Он опустился на колени, взял одну руку матери в свою и чуть вздрогнул от неприятного холода, однако бедняк лишь крепче сжал кисть умершей женщины, будто пытаясь её согреть. Кюрт медленно приложился потрескавшимися губами к тыльной стороне ладони матери и на пару мгновений замер в таком сгорбленном положении, пока тяжёлая рука Павлоса не легла на его плечо, тем самым вернув мальчика в настоящее. Бедняк повернулся к лодочнику. Павлос хотел что-то сказать в утешение, но Кюрт оскалился и недовольным взглядом окинул всех присутствующих, которые явно доставляли ему дискомфорт. Этот взор заметила Элиф, что поднялась с улицы и держала в руках упавший хлеб. Девушка жестом попросила янычар покинуть комнату, и те послушно вышли. Гречанка медленно, следя за реакцией бедняка, приблизилась к нему и, дождавшись, когда он снова отвернётся к оцепеневшей матери, осторожно положила свою руку на кудрявую голову мальчика. Она почувствовала, как он вздрогнул, но не отпрянул, а неспеша поднялся на ноги и, развернувшись к девушке, робко приобнял Элиф, прижавшись к её укутанной плащом груди. Гречанка прижала мальчика к себе и стала нежно поглаживать его по голове. Девушка подняла глаза на Павлоса, который потупил взгляд на почившей Алии-хатун.       С того момента, когда в комнату зашёл янычар вместе с имамом, начались вполне обычные действия, предписанные Кораном по отношению к умершему. После омовения Алию-хатун укутали в саван и, уложив в тобут, под Джаназу понесли на городское кладбище. Павлос, как иноверец, не желая смущать своим присутствием мусульман, остался в доме Алии-хатун. Весь этот неблизкий путь до кладбища Кюрт шёл молча, смотря себе под ноги. Рядом с ним медленно шагала Элиф, которая очень беспокоилась за своего юного друга, который так сдержанно, как ей показалось, отреагировал на смерть матери. Девушке казалось, что такой тяжёлый удар будет им воспринят со слезами и криками, но глаза мальчика были сухими, а внешний вид мало отличался от его обычного. Но гречанка решила его не дёргать, но находилась поблизости. Когда их похоронная процессия добралась до кладбища, то янычары быстро помогли раскопать могилу, куда вниз ногами опустили почившую. Имам бросил в могилу горсть земли и зачитал суру. После закапывания тела место захоронения полили водой, а затем на могиле остался лишь имам, что стал читать молитву за упокой. Всё это время Кюрт простоял молча. Мальчику казалось, будто бы всё это происходит не с ним, а с кем-то другим. Ещё во время болезни матери он хоть и задумывался, что она может отойти в мир иной, но, само собой, не хотел, чтобы это произошло. Страх остаться одному часто преследовал его, ведь у него на свете, кроме матери никого и не было. Отец умер давно, когда мальчик только-только начинал запоминать события своего детства, поэтому Кюрт знал его только по воспоминаниям Алии-хатун отзывавшейся о нём как о храбром и прямолинейном человеке, настоящем воине с чёрствым сердцем по отношению к солдатам и нежном главе семейства, оставившем после себя лишь бедность для своей семьи. Этот туманный образ влёк к себе маленького мальчишку, который нуждался в кумире, наставнике. Слишком мягкая натура матери, старающейся окружить сына заботой, по началу разбаловала Кюрта. Он сначала пропускал занятия в школе, а потом и вовсе бросил её и целые дни тратил на гуляние по базару да перебранку с моряками в порту. Мальчик очень любил слушать рассказы бывалых морских воинов о сражениях. Чаще всего они приукрашивали свои подвиги, но от этого слушать становилось ещё интересней. Кюрт мечтал пойти однажды в поход служить, как и его отец, на благо государству. Вот только мальчик не знал, что даже при честной службе, какова была у его отца, можно быть повешенным из-за клеветы.       Сейчас Кюрт медленно покидал могилу родительницы, последнего и единственного родного человека в этом мире. Мальчик шёл медленно, загребая ногами, иногда поглядывая на Элиф и окружающих его янычар. Постепенно он начал отставать, потом сделал вид, словно у него что-то упало, а когда сопровождающие чуть отдалились, то мальчик один рывком бросился в заросли, где скрылся, словно спугнутый зверь. Элиф, услышав скрежет голых веток, обернулась и, не обнаружив в числе их процессии Кюрта, стала его кликать. Янычары тоже опомнились и оглянулись. Гречанка прикрикнула на воинов, и те бросились за мальчиком, чья маленькая фигурка мелькнула между деревьями. Элиф тоже побежала, хотя явно была не в той одежде, чтобы ловко перепрыгивать корни и низкие сучья деревьев и кустов. Лишь спустя продолжительное время преследования гречанка смогла нагнать Кюрта, который забился под корнями упавшего дерева. Мальчик свернулся калачиком на холодной земле, с ещё нерастаявшим снегом. Услышав приближающуюся девушку, Кюрт приподнялся и зарычал, словно подстреленный волк. Элиф, тяжело дыша, подошла к мальчику, опустилась рядом с ним на землю и, не встретив с его стороны сопротивления, приобняла его. — Я теперь сирота, да? — вдруг спросил Кюрт. Его голос осип на последних двух словах. — Увы, — тихо ответила Элиф. — Но у тебя есть мы с Павлосом. Мы тебя не бросим. — Но кто вы мне? — этот вопрос прозвучал немного грубо и смутил гречанку. — Друзья, которые тебя поддержат, — спустя некоторое молчание сказала девушка. — А те янычары. Что они делали в нашем доме? — процедил мальчик. — Я их не нанимала, их отправил со мной один господин, — начала было Элиф, но Кюрт её перебил. — Снова Вы хотите меня забрать во дворец! — воскликнул он, отпихивая от себя девушку. — Я уже говорил, что не пойду с Вами, даже не пытайтесь меня уговорить! — Послушай, волчонок, это ради твоего же блага, — спокойным, но с оттенком жалости голосом сказала гречанка. — Я хочу помочь тебе, позаботиться.       Мальчик хотел что-то крикнуть, но не смог. Он посмотрел на Элиф, лицо которой поменялось от жалости к другу, и прижался к ней. Девушка раскрыла свой голубой плащ и словно крылом накрыла Кюрта. От этого жеста бедняк растрогался, чему был удивлён. С первых дней знакомства Элиф ему понравилась. Да, поначалу он был их гонцом только из-за золотых монет, благодаря которым обед не приходилось воровать. Но потом мальчик проникся к гречанке симпатией, он стал ей доверять и по-детски привязался, как к старшей сестре. Каждый раз, когда ему нужно было передать послание во дворец, то Кюрт бежал вприпрыжку, желая как можно скорее увидится с милой девушкой, что всегда так ласкова обращается с ним. Их разговоры, такие глупые, но забавные, доставляли мальчику неописуемое удовольствие, ведь он так редко мог с кем-то пообщаться, кроме своей чахоточной матери. Кюрт сильнее прижался к Элиф и замер, тихо и нечасто дыша, словно притаившись в засаде. Горло душили слёзы, которые при всём желании никак не могли стечь по щекам. Мальчик как будто забыл или не умел плакать, и от этого становилось ещё тяжелей на сердце. Он старался вложить в объятия с Элиф всю свою боль, и девушка это чувствовала, поэтому старалась его поддерживать своим присутствием, ведь понимала, что никакие слова сейчас не помогут. Когда Кюрт немного успокоился и стал свободней дышать, он отпрянул и хорошенько прокашлялся. Он поднял на Элиф свои глаза, что были наполнены искренней благодарностью за участие. — Пойдём, волчонок. Вечереет, становится холодно, — гречанка первая поднялась и подала мальчику руку. Тот ухватился за неё и рывком встал на ноги. — Спасибо Вам, Элиф-ханым, но я домой не вернусь, — твёрдо молвил Кюрт. — Как это? — Девушка недоумённо похлопала глазами. — Не хочу домой. Там всё о маме напоминает, — ответил мальчик и грустно вздохнул, а потом, заметив очередной порыв собеседницы, первым выкрикнул. — И во дворец я не пойду! — Но где ты будешь жить? — воскликнула девушка. — Я скорее всего во дворец больше не вернусь, — увидев в глазах мальчика вопрос, гречанка мигом пояснила, — госпожа на меня разгневалась. Одному Аллаху известно, где теперь моё место. Павлос к дому не привязан, будешь снова бесхозный, — Элиф покачала головой. — Нет, я этого не допущу, волчонок. — А почему я сам не могу решить, где и как мне жить? — буркнул бедняк. — Потому что теперь, если ты попадёшься, тебя некому будет защитить, — Элиф сказала это мягко. — Почему Вы так уверены в этом? Может быть я убегу на судно и стану пиратом! — гордо воскликнул Кюрт. — Или пойду в армию, буду за Султана сражаться! — Это очень опасно, волчонок, — Элиф потрепала мальчика за щёчку. — Но дайте мне шанс, Элиф-ханым. Прошу вас, — взмолился Кюрт. — Нет, — тихо возразила девушка. — Я не могу бросить тебя, — мальчик уже открыл рот, чтобы возмутиться, но Элиф его перебила. — А если ты хочешь пойти в поход, то я могу тебе в этом помочь. — Правда?! — воскликнул мальчишка и его глаза заблестели. — Да. Только ты мне должен пообещать, что подождёшь немного и поживёшь у Павлоса, — гречанка вздохнула, — и не будешь слоняться по базару! Я тебе дам золото, куплю одежду. Будешь присматривать за домом, а я пока разберусь со своими делами, а ко времени похода ты будешь уже в новобранцах ходить. Хорошо? — Хорошо! — гаркнул Кюрт и крепко-крепко обнял Элиф. — Ну-ну, задушишь, — прохрипела девушка, высвобождаясь из объятий мальчика. — А теперь пошли, я отведу тебя домой. Нужно помянуть твою маму.       Элиф взяла Кюрта за его сухую руку и они вместе пошли на главную дорожку, где их уже ждали янычары.