Доля

***

      Прошло полторы недели с последних событий. Всё ближе становился конец Ноября, но жизнь не поменяла своего хода. Элиф провела это время максимально бесполезно, по её мнению, выполняя лишь незначительные поручения своей госпожи. Она находилась в том пространном состоянии, когда всё делается машинально, а мысли сосредоточены на чём-то далёком. Но одно утро смогло приятно удивить девушку. В этот день Элиф встала по обыкновению рано и сразу принялась за дела. Когда пришёл черёд завтрака, девушка подала его и уже собиралась откланяться, но Шах-султан окликнула её. — Элиф-хатун, — султанша с напускным беспокойством посмотрела на рабыню. — Что-то произошло? Ты уже который день ходишь поникшая. — Вовсе нет, госпожа, — Элиф вымученно улыбнулась. — Со мной всё в порядке. — Хорошо, — младшая сестра Султана потеряла и без того наигранный интерес. — Послушай, Элиф, у меня к тебе есть одно поручение, я же могу тебе доверять? — Разумеется, госпожа, — расторопно ответила гречанка. — Я всё что угодно сделаю для вас. — Отлично, тогда, — Шах сделала жест рукой, чтобы девушка подошла ближе, — сходи на базар к еврею-ювелиру. Пусть он оценит эту вещь, — женщина достала из небольшого мешочка богатую брошь, усыпанную бриллиантами и сапфирами. — Госпожа, это очень дорогое украшение, — глаза гречанки невольно заблестели. — Я знаю, — султанша улыбнулась, заметив этот блеск. — Но мне нужно золото за эту вещь. — Вы хотите её продать?! — Элиф неожиданно для себя удивлённо повысила голос. — Да, — Шах кивнула. — И я доверяю это дело тебе. Ты же бывала в городе? — Пару раз, когда ещё жила в Топкапы. Я ходила с Сюмбюлем-агой покупать ткани, — ответила гречанка. — Славно, значит не заблудишься, — султанша хмыкнула. — Возьми с собой нескольких стражников и иди.        Элиф взяла протянутый мешочек с брошью и, поклонившись, вышла из залы. Она прошла к себе в комнату и переоделась для выхода в город. Девушка надела привычный голубой прогулочный плащ. Элиф накинула капюшон и посмотрелась в зеркало. Она впервые обратила внимание на то, насколько бледно её лицо, как потускнели её глаза и потрескались губы. «Нет, это не дело, » — гречанка недовольно поморщилась и подошла к столику с несколькими резными шкатулочками. Элиф понадобилось пару минут, чтобы подвести глаза, помаслить губы и надеть неброские серьги. Теперь девушка удовлетворённо взглянула на себя в зеркало. Вдруг её посетила заманчивая идея. «А что, если примерить эту брошку?» — подумала гречанка и мигом вытащила украшение из мешочка. Одним движением она закрепила сапфировую брошь слева на плаще. Дорогая вещь дополняла образ утончённой греческой рабыни, которая довольно рассматривала своё отражение. Элиф привыкла получать комплименты относительно своей красоты, но это никогда не делало её самовлюблённой, напротив, она смущалась и старалась как можно скорей перевести тему. Однако, оставаясь одна, Элиф не раз любовалась собой, тем, насколько она красивей других наложниц и даже некоторых женщин из султанской семьи. Её внешность была привлекательна своей детскостью, невинностью, которая в серьёзные минуты делалась царственной, похожей на мраморную статую, идеальную во всех отношениях. Элиф задорно вскинула бровь и подмигнула самой себе, а потом рассмеялась этой выходке. Она сняла украшение и положила обратно в мешочек, а затем, ещё раз посмотрев на себя, вышла из комнаты.       У выхода из дворца её ждали четыре сопровождающих евнуха. Девушка сделала им знак, и они последовали за ней в город по длинной широкой дороге от Ипподрома. Рынок нисколько не поменялся с её последнего посещения, поэтому Элиф быстро сориентировалась куда ей идти. Пройдя по узким улочкам вдоль открытых лавок со сладостями, гречанка завернула за угол и вышла к небольшому двухэтажному дому еврея-ювелира. Постучав в деревянную дверь, она замерла в ожидании. Через пару мгновений двери отворились, и на улицу выглянул немолодой мужчина в простой одежде и головном уборе, с длинной седой бородой и большим носом. — Доброе утро, Исхак-эфенди, — Элиф почтительно склонила голову. — Доброе, красавица, — прокряхтел старый ювелир. — Проходи.       Еврей отворил настежь дверь, впуская молодую рабыню внутрь своего скромного дома и по совместительству лавочки. Половину первого этажа занимал огромный стол, на котором лежало множество ювелирных изделий, поражавших своей изысканностью. Глаза Элиф заискрились, при виде стольких украшений, но она быстро собралась и сосредоточенно перешла к своему делу. — Ты пришла рано, хатун, так что все эти богатства непременно станут твоими, но, разумеется, за соответствующую плату, — ювелир улыбнулся, вытаскивая на стол ещё шкатулки с его работами. — Если ничего не подойдёт, то ты только скажи, и я мигом для такой красавицы изготовлю самое прекрасное украшение во всём Стамбуле. — Благодарю, Исхак-эфенди, — Элиф смущённо поклонилась, желая скрыть свои порозовевшие щеки. — Но я пришла сюда не для этого, — еврей замер в ожидании, а девушка вынула из-за пазухи мешочек. — Мне нужно узнать цену этой вещицы, — гречанка положила перед ювелиром сапфировую брошь. — О-го-го, — протянул Исхак, наклонившись над украшением, чтобы лучше его разглядеть. — Очень дорогая вещь, да и сделана на совесть, — старик взял брошь в руки и поднёс ближе, рассматривая каждый камушек. — Навскидку дам цену в пятьсот акче. Но мне нужно убедиться, что эти драгоценные камни не подделка, поэтому, если позволишь, хатун, я заберу у тебя брошку на какое-то время. — Конечно, эфенди. Тогда я пока пройдусь по базару, — Элиф сделала жест рукой и двое евнухов остались в ювелирной лавке.       Гречанка вышла из дома на оживившуюся улицу и пошла по прямой вдоль разных заведений, кричавших торговцев и толпящихся возле лавок людей. Она шла погружённая в какие-то свои мысли, позволявшие ей не замечать весь этот шумный людской поток. Пару раз ей приходилось останавливаться, чтобы дать дорогу какому-нибудь торговцу с нагруженным ослом, или женщине с большой корзиной, набитой едой. В конце концов, Элиф вышла на большую площадь, с которой свернула направо и дошла до выхода в порт. Гречанка плохо знала эту дорогу, но пришла сюда машинально, словно предчувствуя необходимость её нахождения здесь. Она очнулась возле одной из пристаней. Морской воздух тут же наполнил её грудь, а свежий ветер приятно всколыхнул выбившиеся из-под капюшона пряди волос. Элиф любила море. Оно ей напоминало о доме, о родных побережьях, к которым она выходила каждое утро и вечер, дабы насладиться монотонным шумом волн и криком морских птиц. Мысли о Греции часто посещали девушку, вгоняя её в невыносимую тоску, грызшую душу и сердце. «Ах, если бы я могла вернуться, » — думала Элиф, всматриваясь в полосу горизонта. Гречанка грустно вздохнула и поплелась вдоль берега, печально глядя на иностранных торговцев, рыбаков и лодочников. Среди них выделялся один юноша, что бранился с каким-то господином, активно жестикулирующим в ответ. Вокруг них собрались зеваки, присоединявшиеся к громкой перебранке. Другие же люди, наоборот, покрикивали на всю эту галдящую толпу, чтобы те замолчали и не распугивали покупателей. Элиф стала интересна причина столь шумной ссоры, поэтому она жестом оставила двух евнухов позади и подошла как можно ближе. Обрывки фраз превратились в отчётливо слышимые предложения. — А я говорю, что ты вор! — кричал мужчина, махая руками. — Обобрал меня и даже не стыдится! — Всё это вздор, эфенди, — в том же тоне отвечал юноша. — Я взял ровно столько, сколько положено. — Это кто тебе сказал, что переправа с того берега на этот, — господин в воздухе показал направление их маршрута, — стоит пятьдесят акче?! — Я тебе это говорю, эфенди, ведь именно я грёб веслами, пока ты загорал на солнышке, — съязвил паренёк. — Поэтому я беру плату соразмерную моему труду. — Ну уж нет, так не пойдёт, — мужчина приблизился к лодочнику вплотную. — Или ты отдаёшь мои деньги, что вытянул из моего кошелька, либо я пойду к кадиям! — Ну-ну, — усмехнулся юноша, скрещивая руки на груди.       Продолжение их разговора Элиф уже не слушала, ведь её мысли были заняты размышлениями об этом странном парне, что дерзко говорил на ломанном османском языке. Гречанка внимательно пригляделась к его невысокой фигуре в поношенной дешёвой одежде, с открытыми до плеч руками, что были исполосованы вздувшимися от напряжения венами. Ей было знакомо это открытое загорелое лицо, с каштановыми кудрями, прямым носом, тонкими губами, изогнутыми бровями и наглыми карими глазами. «Не может быть!» — пронеслось в голове у Элиф. Она прикрыла ладошкой рот и застыла в таком положении, уставившись на бранящегося юношу. Толпа зевак, пошумев то за одного, то за другого, разошлась, потеряв интерес. Элиф осталась одна. Она стояла в паре шагов от разгневанного эфенди и дерзящего парня. Понимая, что ситуация без зрителей накалилась, Элиф решила вмешаться. — Простите, эфенди, — гречанка дотронулась до плеча мужчины, привлекая внимание. — Чего тебе, хатун? — он повернулся и сверкнул глазами. — Я слышала о причине вашего недовольства, но вам не кажется, что идти к кадиям по такому пустяку неразумно? — Элиф очаровательно улыбнулась. — Вот-вот, и я о том же ему твержу, — поддакнул юноша. — Цыц мне тут, — рявкнул мужчина. — Послушай, хатун, это не твоего ума дело. Шла бы ты отсюда. — Позвольте, эфенди, — лицо рабыни приняло серьёзный вид. — Это дело меня касается, практически, напрямую, — она кинула быстрый взгляд на юношу, который стоял в смятении после её слов, — Давайте не будем скандалить, я вам лучше верну ваши деньги из своего кошелька. — Вот как? — эфенди засмеялся. — И сколько такая как ты может мне дать? — Примерно пятьсот акче, — Элиф вскинула бровью. — Не смеши меня, — мужчина закатился смехом, от которого и девушке, и юноше стало неловко. — Откуда у тебя такие деньги, хатун? Или ты из этих, — эфенди многозначительно качнул головой и распутно улыбнулся. — Да как вы смеете даже думать о таком?! — тихий голос Элиф стал твёрдым и возмущённым до такой степени, что у неё перехватило дыхание. — Негодяй, да вы хоть знаете, кто мои покровители? Одного моего слова будет достаточно, чтобы ваша голова слетела с плеч, — гречанка повысила голос на последних словах. — Да успокойся ты, хатун, — мужчина поднял руки. — Приму я твои деньги, только голову мою не трогай, — он опять засмеялся. — Хорошо, тогда ждите меня рядом с теми двумя стражниками, — Элиф указала на евнухов.       Эфенди окинул её и юношу-лодочника удивлённо-насмешливым взглядом и пошёл в сторону сопровождающих слуг. Гречанка же повернулась к парню уже с другим, робким, выражением лица. Юноша засмущался и отвёл взгляд. — Не стоило ввязываться в эти ссоры, хатун, — негромко сказал паренёк. — Не бери в голову, ага, — Элиф ещё раз вгляделась в столь знакомые ей черты загорелого лица. — Как я могу отблагодарить тебя? — Это не нужно, ведь я уже вознаграждена Богом за то, что встретила тебя здесь, Павлос, — гречанка произнесла это имя нежным полушёпотом, который заставил парня встрепенуться. — Отку… Откуда ты знаешь моё имя? — юноша запнулся. — Несмотря на годы разлуки, сестра никогда не позабудет своего брата, — Элиф широко улыбнулась, а в её искрящихся карих глазах заблестели слёзы. — Эирин?! — воскликнул лодочник.       Не успело это имя слететь с его губ, как они уже кинулись друг к другу в объятия, пренебрегая нормами приличия, осуждавшими взглядами торговцев — всем, что могло бы помешать им насладиться тем трепетным моментом воссоединения. Элиф повисла на шее у брата, зарываясь пальцами в его мокрые кудрявые волосы, она покрывала нежными лёгкими поцелуями лицо юноши, заставляя его безгранично смущаться, но совершать в ответ все те же действия. Это был особенный момент для обоих, с учётом всего пережитого за время разлуки. Элиф ещё никогда не была в таком состоянии безграничной радости, вызывающей искренние слёзы, когда её сердце буквально вырывалось из груди. Это то непередаваемое ощущение при встрече с единственным родным человеком в чужой стране, поработившей их Родину. Павлос, крепко сжал хрупкое тело своей сестры, боясь, что она выскользнет из его рук будто рыба и кинется в пучину жизни. Через какое-то время насытившись объятиями, они отпрянули друг от друга и стыдливо рассмеялись на такую недопустимую рамками приличия выходку. Лодочник первым подал голос, сдавленный от подступивших слёз. Он заговорил по-гречески. — Я не могу поверить своим глазам, — юноша влюблённо рассматривал свою сестру, раскрасневшуюся от объятий и слёз. — Спустя столько времени я снова вижу тебя, обнимаю, слышу твой голос, — он приблизился к девушке и взял её за обе руки. — Но как ты меня нашла? Откуда могла знать, что я именно здесь? — Это был зов сердца, Павлос, — так же по-гречески отвечала ему Элиф, сжимая его мозолистые руки. — Я словно чувствовала, что мне нужно прийти на пристань в это время. — И как же ты узнала меня? Мы столько не виделись, мы были ещё детьми, когда нас с тобой разлучили, — поинтересовался лодочник, разглядывая красивое лицо своей сестры. — Тебя трудно не узнать, братец, — гречанка рассмеялась. Открытая улыбка стала причиной возникновения на щеке девушки той очаровательной ямочки, которая делала её внешность совершенно детской. — А вот ты меня не сразу опознал. — Прости, — Павлос виновато улыбнулся и у него на щеке выскочила точно такая же ямочка как и у сестры, делая их такими похожими между собой. — Просто ты очень преобразилась, стала невероятно прекрасной девушкой, Эирин.       Элиф было непривычно слышать своё настоящее имя, поэтому она слегка смутилась, а потом благодарственно наклонила голову. Она хотела что-то спросить у брата, но её окликнул подошедший сзади евнух. Девушка обернулась. — Прошу прощения, Элиф-хатун, но эфенди недоволен и просит как можно скорее вернуть ему его золото, — пробубнил ага. — Мне нужно идти, — грустно произнесла гречанка, глядя на серьёзное лицо брата. — Я с тобой пойду, ведь это из-за меня тебе приходится иметь дело с этим нечестивым турком, — Павлос, вышел вперёд и продолжил по-османски. — Веди меня, ага. Пора покончить с этим скупердяем.       Евнух развернулся и повёл за собой Павлоса и Элиф. Эфенди, так долго ждавший, пока воссоединившиеся родственники закончат лобзания, нетерпеливо фыркнул и понесся впереди всей процессии в город. Скорым шагом они прошли все те улочки, лавочки и домики, которые тянулись от порта через площадь в город. Дойдя до дома ювелира, Эфенди настойчиво постучал. Понадобилось какое-то время прежде чем ему открыл старый еврей, который, увидев мужчину, расплылся в улыбке. — Ильяс-эфенди! Какая приятная встреча, — прохрипел ювелир, оглядывая с ног до головы знакомого ему человека. — Она была бы приятная, Исхак-эфенди, если бы не причина, по которой я пришёл к тебе, — пробурчал мужчина. — Какая бы не была причина, я всегда рад принять у себя такую персону, как ты, — еврей открыл настежь дверь и впустил всю толпу к себе домой. — Как поживаешь, Ильяс? Жена здорова? Торговля идёт? — Да, супруга здравствует, товар хорошо скупают, — протараторил мужчина, подходя ко столу с украшениями. — У тебя, как я вижу, тоже всё путём. — Ещё как, эфенди! — еврей задорно цокнул. — Вон, эта красавица мне сегодня такую чудесную брошку принесла, — Исхак показал своему знакомому дорогую вещицу, что сразу же заинтересовала его. — И сколько ты даёшь за неё? — спросил Ильяс, бросая ехидный взгляд на Элиф и её брата, которые стояли молча. — Я сначала дал пятьсот акче, но сейчас могу с уверенностью сказать, что она стоит не меньше семисот акче, — еврей довольно заулыбался. — О-хо-хо, — протянул торговец и снова посмотрел в сторону греков. — Значит вот откуда у этой хатун такие деньги, что она мне предложила. — Ты с ума сошла, сестра! — недовольно-удивлённо прошептал на греческом Павлос. —Этому турку нужно было всего пятьдесят акче! — Я и не собираюсь отдавать ему всё это золото, иначе госпожа придушит меня собственными руками, — таким же шёпотом на греческом ответила Элиф, бросая испуганный взгляд на Ильяса-эфенди. У неё всё сжалось внутри. — Я вообще не думала, что он поверит мне. Я надеялась, что он побурчит и отвяжется. — А что случилось, раз девушка тебе такую сумму пообещала? — поинтересовался ювелир. — Да тут такая история вышла, — прокряхтел торговец. — Меня вот этот гяур, — Ильяс-эфенди указал пальцем на Павлоса, — перевёз на своей лодке и запросил за это пятьдесят акче! — еврей на эти слова вытаращил глаза. — Представляешь как обобрал, негодяй. — Э-э-э, — недовольно протянул Исхак-эфенди. — Что за цены! — Вот и я о том же, поэтому, — Ильяс приметил набитый золотом мешочек, — я заберу эти деньги в качестве возврата украденных. — Постой, эфенди, — подала голос Элиф. — Я не говорила тебе конкретной суммы, я лишь примерно обозначила пятьсот акче. Ты обворовать меня хочешь?! — Нет, просто хочу компенсировать то, что забрал этот неверный, — Ильяс оскалился. — Так не пойдёт, эфенди, — вступились молчавшие до этого евнухи, один из которых схватил за руку торговца. — Эти деньги принадлежат хатун, а не тебе. — На, забирай, — Павлос не выдержал, подошёл к торговцу и протянул те несчастные монеты, из-за которых случилась ссора, — и верни девушке её золото за украшение. — Так бы сразу, — Ильяс вырвал из ладони золото и сунул себе в кошель. Он хотел взять ещё денег за то, что потратил своё время на всё это представление, но сердитые взгляды слуг не позволили ему этого сделать.        Как только Ильяс-эфенди урвал своё, он распрощался с ювелиром, недоумевающим от всего произошедшего, насмешливо посмотрел на греков, а потом вышел из лавки, бубня себе что-то под нос. Элиф решила не задерживаться в лавке, поэтому забрала мешочек с золотом и, поклонившись Исхаку-эфенди, вышла вместе со всей процессией на шумную улицу. Она посмотрела по сторонам и, убедившись что Ильяс-эфенди скрылся из виду, с облегчением выдохнула. — М-да, не так ты, наверное, представляла воссоединение с братом, — усмехнулся Павлос, почёсывая затылок. — Не бери в голову, — ответила Элиф. — Но ты бы мог сразу ему отдать его деньги, тогда не пришлось бы краснеть, — в голосе гречанки проклёвывалось недовольство, вполне понятное в такой ситуации. — Знаю, но эти деньги мне были нужны, — лодочник понурил голову и жалобно добавил, — теперь я не смогу заплатить за свою комнату. — Неужели крыша над головой стоит так дорого? — воскликнула Элиф. — Нет, но мне же нужно ещё и поесть, и развлечься, — грек многозначительно улыбнулся, позволяя своей ямочке выскочить на щеке. — Ах ты, — девушка игриво стукнула его по оголённому предплечью и рассмеялась. — Ладно, я заплачу за тебя. — Что ты, сестра, — Павлос замахал руками. — Не надо, а то и впрямь госпожа накажет тебя. — Прекрати, — линия губ Элиф искривилась в улыбке с той самой ямочкой на щеке, объединявшей их лица с братом. — Лучше пойдём, покажешь мне свою комнату.       Девушка вытянула руку, приглашая лодочника вести её за собой, что он и сделал. Они пробирались сквозь толпу, которая образовалась к полудню, и валила со всех сторон, превращая базар в целое людское море. Животные, нагруженные донельзя, мычали и фыркали, стуча копытами по пыльным дорожкам. Павлос довёл их процессию до угла главной улицы и свернул на тенистую дорожку. Пройдя несколько улочек, они вышли на длинный коридор из множества смежных домов. — Добро Пожаловать в Греческий квартал, Эирин, — торжественно произнёс юноша, пропуская вперёд сестру. — Я и не знала, что тут такой есть, — сказала Элиф, озираясь по сторонам. — Большое упущение с твоей стороны, ведь эта улица пользуется спросом у народа, — Павлос подмигнул девушке. — Да? И что в ней особенного? — настороженно спросила Элиф, зная что такой задорный взгляд брата не предвещает ничего хорошего. — Тут находится очень известный и популярный среди знатных людей империи, — парень сделал паузу, — бордель.       У Элиф аж дыхание сбилось. Она уж точно не ожидала услышать что-то подобное. Одно дело, когда улица знаменита своими памятниками или лучшими торговыми лавками, или аллеями, но дом терпимости… Это слишком. — Что ты такое говоришь, Павлос, — недовольно шикнула гречанка. — Это правда. Вон, погляди, — юноша указал пальцем на двухэтажное строение, у дверей которого стояла парочка распутниц. Элиф при их виде невольно поморщилась. — Говорят, что к этим блудницам захаживают даже султанские чиновники. Пару раз здесь видели Пашей и Беев. — Да вздор это всё, — девушка огрызнулась, словно эти слова задели её лично. — Ни один уважающий себя правоверный мусульманин не пойдёт к этим женщинам. — О как запела, сестричка, — Павлос закатился смехом. — Обратили тебя в ислам и теперь защищаешь этих варваров. Ты же сама упомянула о какой-то госпоже, значит ты живёшь во дворце. Так у Султана есть гарем, чем же это не бордель? — юноша вскинул бровями. — Не путай гарем с притоном, брат, — всё с таким же возмущением отвечала Элиф. — Наложницы это не блудницы, они не являются общедоступными. — Да, но они не являются и гетерами, — Павлос пожал плечами. — Они всё такие же невольницы. Поэтому, я не вижу ничего зазорного, чтобы ходить к этим прелестницам, — проходя мимо стоявших у входа девушек, грек игриво подмигнул и улыбнулся им, на что они рассмеялись, махая оголёнными руками. — Вспомни, у нас на Родине проституция законна. — Верно, — Элиф брезгливо поморщилась, провожая взглядом распутных женщин, — но мы не дома, а в мусульманской стране, где это греховно.       Павлос хотел что-то добавить, но, видя в какую ярость пришла его сестра, он замолчал и повёл их дальше. В конце концов, их процессия вышла к небольшому домику, не выделявшемуся из общего стиля Греческого квартала. Юноша постучал два раза в двери. Послышались звуки тяжёлого тугого засова, а потом дверь отворилась и на пороге показался сухой человек средних лет. Он осмотрел пришедшую толпу и с укором поглядел на Павлоса. — Опять ты каких-то иностранцев приводишь? — недовольно пробурчал мужчина. — Нет-нет, эфенди, — грек отошёл в сторону, открывая вид на остальных гостей. — Это моя сестра, Эирин и её сопровождающие, она из дворца. — Из дворца, значит, — эти слова прозвучали так, словно хозяин дома не поверил юноше и насмехался над ним. — Ладно, проходите, только не крушите всё, как в тот раз, иначе выброшу на улицу.       Павлос что-то вежливо ответил и пропустил Элиф-хатун вместе со слугами внутрь. С виду небольшой домик оказался внутри целым общежитием, где заселился десяток человек, в основном иностранцы. Помещения были небогато, но уютно убраны. Благодаря расположению в тени огромных деревьев, в комнаты не проникал солнечный зной, поэтому здесь было прохладно. Павлос провёл сестру на второй этаж и завёл в свою комнату, попросив евнухов подождать их внизу, дабы не смущать своим присутствием. Дворцовые слуги переглянулись и молча исполнили указание, хоть их явно беспокоило такое наглое поведение какого-то неверного. Юноша закрыл за ними дверь и с облегчением вздохнул. — Слава Богу, теперь можно побеседовать одним, — по-гречески сказал лодочник и усадил сестру на недорогой диванчик, на котором он спал, а сам начал суетиться, доставая припасённые сладости. — Это немного, но я совсем недавно покупал. — Благодарю, — скромно ответила Элиф. — А теперь, я бы хотела услышать то, как ты стал перевозить людей, — на щеке девушки вновь проявилась ямочка. — Ох, это долгая история, — протянул Павлос, улыбаясь в ответ. — Ну, у меня есть какое-то время, поэтому хотя бы вкратце поведай, — гречанка скушала лукум. — Хорошо, — юноша уселся удобней рядом с сестрой. — Когда маму увели… Кстати, ты с ней встречалась? — Нет, я не так часто выхожу в город, — Элиф помотала головой. — Жаль. — А ты видел её? — Нет, — Павлос грустно вздохнул. — Её как продали в служанки, так я её больше и не встречал, — они с сестрой замолчали на пару мгновений, а потом он продолжил. — Меня, как ты знаешь, распределили на верфи — быть гребцом на галерах. Когда нас с другими мальчишками доставили в порт, началась проверка и я её, мягко говоря, не прошел. Я им показался хиляком, который выдохнется уже на первом гребке, — сказав это, Павлос закатил глаза и поднял одну руку, показывая Элиф каждую вздутую вену и напряжённую мышцу. — В итоге я драил палубы, чистил сапоги, в общем, занимался самой грязной работой. Но мне большего и не нужно было, потому что я видел в каких условиях жили те рабы, что прибыли со мной — они спали на животах, ведь их спины были исполосованы плетьми, а передвигались чуть ли не ползком, так как их ступни горели из-за ударов фалакой, — на лицо Павлоса легла тень ужаса, при воспоминании той жизни. — Мне удавалось избегать такого наказания, пока я в поте лица оттирал до блеска каждую дощечку. К тому же, работая в порту, я прислушивался к тому, что говорят эти варвары, так и нахватался от них разных фразочек. А потом и вовсе, подружился с одним парнем, что свободно на их языке вещал, он мне помог и я уже через какое-то время стал говорить как они. — Ахмед-эфенди назвал тебя неверным, — заметила Элиф. — Тебя так и не обратили в ислам? — Да, я остался православным, — Павлос кивнул и сокрушённо добавил, — только крест свой потерял, увы. — Можно попросить изготовить, — предложила девушка. — Ну нет, этим варварам я не доверю такого святого дела, — возмущённо вскрикнул грек. — Тогда, я отдам тебе свой. — У тебя остался крест? — Павлос удивлённо распахнул глаза. — Да, я сохранила его, — Элиф произнесла это таким благоговейным тоном. — Он лежит у меня в шкатулке в комнате. — Это будет замечательно, — юноша приобнял сестру. — Но раз ты мусульманка, тебе, наверное, дали новое имя. Как тебя назвали? — Элиф, — гордо ответила гречанка. — Элиф? — Павлос повторил это имя несколько раз. — Что оно означает? — У него несколько значений, но при наречении меня охарактеризовали как «мирную», — девушка произнесла последнее слово умилительно кротко. — Мирная, значит, — парень посмотрел на сестру. — Да, тебе определённо подходит это имя. Но если позволишь, я буду тебя называть твоим родным именем, Эирин. — Хорошо, — на щеке девушки заиграла ямочка. — Так что было дальше. Тебя не обратили в ислам, но почему? — Мне это было без надобности, я простой раб-хиляк, меня ни в янычары, ни в моряки, ни в сановники не возьмут, поэтому им без разницы под каким именем я буду волочить жалкое существование, оставаясь в душе свободным греком, — Павлос рассмеялся. — А потом, когда в порту какая-то зараза разбушевалась, я под видом заразившегося, был забран лекарями, а от них сумел сбежать, — парень сказал это так спокойно, словно ему не составило труда это всё провернуть. — Далее, не желая возвращаться на эти опостылевшие галеры, я сначала побирался на городских закоулках, ну а затем, устроился лодочником. Близко к морю, и поплавать можно, и мир издалека повидать, и если что уплыть отсюда. — Хм, а что ж ты не уплыл, раз есть такая возможность? — этот вопрос Элиф задала неожиданно для себя. Только произнеся эти слова, она поняла их смысл, и испуганно взглянула на брата. Ей казалось, что это прозвучало грубо. — Не знаю, — грустно прошептал Павлос, опуская голову на грудь. — Я порывался пару раз, но всё никак не решался. Здесь я неплохо зарабатываю, живу свободно, — подумав, он добавил, — относительно свободно, а там… Ну приплыву я, если шторм не застигнет где-нибудь, а дальше как? Денег нет, велика вероятность попасть в рабство к другим варварам, либо, даже если и смогу схорониться на какое-то время, всё равно найдут и опять привезут на невольничий рынок. К чёрту это всё, — заключил парень. — К тому же, если бы я уплыл, то больше никогда бы не увидел тебя, мою маленькую Эирин, — грек потрепал девушку за порозовевшую щёчку. — А ты как стала служанкой? — Ох, это тоже очень длинная история, — Элиф рассмеялась. — Ну, думаю, что время у тебя ещё есть, если эти долговязые не будут нас прерывать, — ответил Павлос, ёрзая на диване. — Я весь во внимании. — Что ж, — гречанка откашлялась, настраиваясь на определённый лад в предстоящей истории. — Когда я осталась одна на невольничьем рынке, то меня переселили на лучших условиях в пристройку. Теперь мне не нужно было сидеть часами под дождём на улице и, как оказалось, в этом помещении держали тех невольниц, что должны были отправиться в Топкапы, либо в Старый Дворец, либо в Эдирне. Сюда заходили более богатые покупатели и однажды меня с четырьмя другими девушками купил один эфенди. Мы ему сразу понравились, — Элиф перевела дыхание. — Он посадил нас в карету и повёз через лес в какой-то дворец. Когда мы добрались, то нас вымыли, одели и приставили служанками к одной женщине, жене этого эфенди, — девушка задумалась, припоминая лицо той, кому она служила. — Она была немолода, но красива, а ещё очень добра к нам. Благодаря ей я получила то имя, что сейчас ношу, — Элиф улыбнулась. — Я служила исправно, дабы отблагодарить госпожу за кров, содержание, еду и возможность учиться. Однажды эфенди устроил званный ужин и, судя по тому количеству людей, что пришло, можно сделать вывод, что он был важным человеком в государстве. Помню, мы разносили еду, и я вслушалась в разговор каких-то богато одетых мужчин, которые явно говорили о нас. Как выяснилось, эфенди, что нас купил, весь погряз в долгах, на оплату которых его супруга отдала все свои деньги и даже украшения. Поэтому она была не в состоянии больше выплачивать нам содержание и даже замуж выдать не могла, ведь стыдоба-то какая — таких девушек и без приданого! — воскликнула Элиф. — Узнав о плачевном состоянии семьи, один из пришедших гостей предложил купить нас во дворец Султана. Тот что сидел в центре, кивнул и рассказал об этом нашей госпоже и она, с тоской на сердце, решила продать нас, — гречанка замолчала на мгновение, словно припоминая что-то, а потом на вдохе продолжила. — В тот же вечер мы собрали все свои вещи и поехали в Топкапы вместе с чиновниками. — А ты не помнишь, кто они? Как выглядели? — решил уточнить Павлос. — Хм, — Элиф хмыкнула и подняла глаза кверху. Её лицо изменилось под влиянием мыслей, которые она сосредоточенно перебирала в голове. — Самый главный был с небольшой курчавой бородой, орлиным носом и тёмными глазами, от взгляда которых аж мороз по коже, — девушка вздрогнула. — Другой, сидевший весь вечер рядом с ним, был невысокий немолодой эфенди одетый в простую одежду… — А тот, который предложил вас купить?       Элиф нахмурилась, но потом тут же развела брови, прояснела лицом. Ей вспомнились сверкающие серо-голубые глаза, с которыми она встретилась взглядом на том вечере и с которые до сих пор преследуют её. Девушка вдруг погрустнела, ведь она уже столько времени не видела Пашу, но мигом одёрнула себя. «Хватит мечтать, глупая, » — воскликнула у себя в мыслях Элиф. — Так как он выглядел? — переспросил Павлос. — Ох, — простонала девушка. Гречанка, как это иногда бывает с людьми, что испытывают столь противоречивые чувства к другому человеку, стеснялась раскрыть брату личность Великого Визиря. Элиф решила уйти от ответа. — Не думаю, что его персона заинтересует тебя, брат. — Да и Бог с ним, — юноша отмахнулся, а Элиф облегчённо вздохнула. — Вечером нас привезли в султанский гарем и поселили в общей комнате. Главный евнух — Сюмбюль-ага, объяснил нам здешние порядки, показал классы, где мы потом стали заниматься. Через какое-то время нам стало интересно, кто был тот мужчина, который купил нас, — Элиф на секунду задумалась и, помычав, добавила. — Ибрагим-паша, вот как его звали. — Это тот главный? — поинтересовался Павлос. — Да, — девушка кивнула. — Мы начали заниматься, я научилась играть на мее и бубне, усовершенствовала свою игру на арфе… — Во дворце есть арфа? — лодочник округлил глаза. — Да, я и сама не ожидала, — Элиф рассмеялась. — Говорят, что эту арфу сделали на заказ в Персии для Ибрагима-паши, ведь он был ценителем искусств. Но никто во дворце не умел играть на ней, поэтому она так и осталась в музыкальном классе, куда её отдал паша в качестве подарка повелителю. И я тебе так скажу, брат, этот музыкальный инструмент выглядит поистине волшебно. Она вся резная, золотом и камнями украшена. Ты просто обязан однажды увидеть её, — Элиф вздохнула так трепетно, и мечтательно сложила руки у груди. — Теперь арфа стоит во дворце на Ипподроме, куда её изначально и привезли, я играю по вечерам госпоже. — А кто твоя нынешняя госпожа? — Она сестра Султана, — гордо вскинула головой гречанка. — Н-да, — протянул юноша, — ты теперь у нас важная пташка, — Павлос рассмеялся, приобняв сестру. — Смотри, близко к солнцу не подлетай, а то аки Икар обожжёшь свои крылышки.       Элиф улыбнулась и на её порозовевшей щёчке проявилась та самая ямочка, что играла и на щеке Павлоса, делая их между собой очень похожими. Первоначальная неловкость в общении, вызванная долгой разлукой с братом, улетучилась, и они продолжили общение на отстранённые темы уже в более комфортной обстановке. Прежде скованная, Элиф теперь лепетала так свободно, словно они расстались только вчера и сидят сейчас не в комнатке в Греческом квартале, а у себя дома. Эта атмосфера минувших дней, когда их сопровождало лишь счастье в беззаботной детской поре, вернулась и охватила теми чувствами, пробудила близкие сердцу воспоминания. Элиф невольно поддавалась тем эмоциям, что так долго спали в её душе, но проклёвывались все последние дни. Она посреди разговора кинулась на шею брату и с жаром расцеловала его загорелое удивлённое лицо. Юноша ответил такими же крепкими объятиями. — Я не хочу тебя снова потерять, — прошептала Элиф и из её глаз брызнули слёзы. — Этого не будет, сестра, — Павлос нежными прикосновениями погладил девушку по голове. — Теперь ты знаешь где я живу, можешь приходить в любое свободное время. Если не найдёшь меня здесь, то приходи к пристани, а если меня не будет и там, то пиши письма и оставляй, — лодочник на мгновение задумался. — у Антуана, он португальский торговец, хорошо меня знает, мы с ним быстро сдружились, — Павлос отпрял от сестры и заглянул в её карие глаза, сверкающие слезами, — Хорошо?       Элиф моргнула в знак согласия, отчего остатки слёз покатились по её щекам, и, шмыгнув носом, глубоко вздохнула. Тут в дверь постучали и в комнату зашёл один из сопровождающих девушку евнухов. Увидев заплаканную служанку и такого же грустного лодочника, он вскинул бровью, но ничего об этом не сказал, будто не заметив. — Простите, хатун, но нам пора возвращаться во дворец, — пробормотал слуга. — Да-да, конечно, — по-османски ответила гречанка и закивала. Она отёрла мокрые красные щёки и подняла унылый взгляд на брата. — Мне нужно идти, Павлос — Разумеется, — юноша грустно улыбнулся. — Я провожу тебя. — Не стоит, — Элиф вернула ему улыбку, — у меня есть сопровождающие, отдыхай лучше. — Да, но мне нужно вернуться к пристани, а то ещё лодка отвяжется и в открытое море унесёт её. — Ладно, — девушка махнула рукой и поднялась с диванчика.        Они быстро убрали за собой все те сладости, что Павлос доставал для трапезы, и вышли на улицу. Солнце к тому времени скрылось за зданиями, опускаясь ниже к горизонту и унося с собой неласковые лучи. Из-за влаги воздуха не было совершенно, поэтому от каждого движения становилось жарко. И если Павлос ходил в простой рубахе и штанах, а ноги его были чуть ли не босые, то красиво одетая Элиф мучалась от своего платья, что липло к телу. Девушка ежесекундно обмахивалась рукой, стараясь хоть как-то облегчить эту пытку, но потом смирилась и шла молча. Видя страдания сестры, Павлос решил ей помочь. Завидев тот самый притон, возле которого уже постепенно собирались посетители, он подбежал к одной из блудниц и завёл с ней разговор. Женщина развязно взяла юношу под локоть, желая завести его в их заведение, но Павлос упёрся и она ушла одна. Лодочник окликнул далеко ушедшую Элиф. — Иди сюда сестра, — парень махнул рукой. — Ты совсем ума лишился? — гречанка чуть не задохнулась от возмущения. — Ты хочешь зайти в бордель?! — Нет, — коротко ответил Павлос. — Просто нужно немного подождать и твои страдания облегчатся. — И как это связано с тем, что мы стоим у притона?! — воскликнула Элиф. — Сейчас увидишь, — юноша приоткрыл дверь и очень вовремя, ведь в этот момент из-за неё вышла та самая блудница с двумя чарками прохладного щербета. — Прошу, Паша, — сладко произнесла распутница, протягивая напиток. — Может загляните к нам? У нас много новеньких девушек, может понравится кто, — её губы растянулись в пошлой улыбочке. — Благодарю, красавица, — Павлос подмигнул блуднице и отпил щербет, — но у меня много дел. К тому же, — он посмотрел на раскрасневшуюся Элиф, которая чуть ли не сгорала от стыда, смешанного с возмущением, — я не могу бросить госпожу. — Госпожу? — воскликнула публичная женщина. — Экая райская птица прилетела к нашему дому наслаждений, — она громко, как лошадь, рассмеялась. — Пойдём отсюда, Павлос, пока беду не навлекли. — прошептала по-гречески Элиф, дёргая брата за рукав. — Ого, — лицо распутницы вытянулось от удивления и стало совершенно лошадиным. — Это на каком она прощебетала? — По-гречески она сказала, хатун, — Павлос отошёл на пару шагов назад. — Госпожа недовольна своим рабом, поэтому желает поскорее уйти отсюда. — Ах, какая жалость, — блудница скорчила обиженное лицо. — Но если госпожа требует, то вы идите. — Хорошо, но загляну к вам потом, — Павлос подмигнул женщине, что скрылась за дверьми борделя, он повернулся лицом к сестре. — Ну вот, теперь жажда не будет мучить тебя, — но он не успел договорить. В тот же миг, когда его глаза встретились с глазами Элиф, юноша получил такую пощёчину, что даже загорелая кожа раскраснелась. — За что?! — воскликнул Павлос. — За весь этот позор, брат — процедила гречанка. В её кротких глазах загорелись искры негодования. Она смерила парня взглядом и, отдав ему осушенную чарку, пошла дальше по улице, но потом остановилась и с улыбкой на лице крикнула. — Я напишу тебе.        Девушка вместе со слугами скрылась за поворотом на главную улицу, оставив грека-лодочника одного.