Шёпот звёздного послеобраза

На горизонте расплывается ярко-красный закат, окрашивая многоэтажные стеклянные панели, стёкла машин, стоящих в пробке, и стены помещений в коралловый оттенок. Ненавязчивый — такой, который заметишь только если остановишь жизнь на мгновение и посмотришь вокруг себя. Когда мысленный поток внезапно наткнётся на преграду, руки остановятся и взгляд машинально поднимется вверх, тогда вдруг обнаружится какая-нибудь значимая деталь, например, что тучи на небе давно сгустились и скоро прольётся дождь или что на самом деле сейчас в заведении играет любимая песня. В сумерках просторной комнаты звучит тихое шуршание — это Гониль дописывает домашнюю работу курса. Выводит знакомые, но по-новому чуждые символы японского языка. Думает, пишет, читает, зачёркивает, пишет снова. Заглядывает в учебник, отпивает воду из стакана и снова пишет. Гониль любит Японию. Как ребёнок влюбляется в самого большого робота в магазине, как прохожий восторгается радугой после дождя, как срывается тихий вздох во время салюта — так он чувствует свою привязанность к этой стране. И хочет, невообразимо хочет оказаться в ней. На родине Сатоси Кона, сотни божеств и Мураками. Гониль настоящий фанат. Ест не рамён, а рамэн. Слушает подкасты о японских легендах, смотрит японские фильмы. У него даже есть друг японист на год старше — Джисок. Они учились в одном университете, там и познакомились. Там же и обрели общую мечту. Гониль — журналист, Джисок — японист. Сказка-песня. Сошлись моментально: в середине года обоих поймали на одной и той же перемене за курением в туалетах. Казалось бы, можно спокойно этим заниматься в курилке возле корпуса, уже не дети всё-таки, никто не осудит. Но идти туда каждый раз лень до невозможности, к тому же не хотелось портить впечатление божих ангелочков перед преподавателями. Встретились они тогда под «дверью в преисподнюю» после выговора да и пошагали вместе в кафетерий, тараторя о сотне разных тем одновременно. А испорченное впечатление осталось валяться где-то позади. Джисок с Гонилем уже давно бросили курить, заменив эту изъедавшую кошелёк привычку крепкой дружбой. Гулять до рассвета, готовить ужин на двоих, ссориться по мелочам — давно прижившаяся рутина, без которой Гониль себя не смыслит. Оба с характерами похуже тайфуна, с такими в разведку не пойдёшь — выдадут себя при первой возможности. И вечно лезут в неприятности, как пчёлы на мёд. Не сосчитать, сколько раз их приключения граничили с нарушением закона, и всё равно получалось остаться безнаказанными. Словно шустрые ласточки в небе, они вдвоём суетятся в тенях столичных многоэтажек, придумывают авантюры, торопятся наполнить свою жизнь смыслом. Пока что выходит отвратительно, но они не унывают. И нежными порой бывают до невозможности: лягут после стрессовой сессии в обнимку, включат какой-нибудь бессмысленный ситком на фон и начнут свою "дружескую психотерапию". Выговорятся вдоволь, поддержат друг друга и довольные отпразднуют новое начало фастфудом. Джисок уже успел переметнуться через пролив и сразу же приземлиться в Осаке, ведь университет он закончил. У него сейчас в Японии стажировка, как говорит он сам, проверка обстановки. Параллельно ищет там стабильную работу, пытается укорениться. Когда же Гониль закончит учёбу, Джисок вернётся за ним в Корею, и они начнут путешествие вместе. В их плане мало конкретики, места проживания и маршруты были скинуты на волю случая — куда заведёт дорога. Джисок будет обрастать связями, Гониль — коллекционировать впечатления. Всё вполне закономерно. Благо ему, в отличие от Джисока, мучаться с пакетом документов для визы не нужно, ибо едет он не для работы. Казалось бы, жизнь-сказка: у Гониля есть компактная квартира, он почти получил диплом, а сейчас вовсю готовится со своим единственным и лучшим другом купить билеты до Пусана, а там сесть на паром и — здравствуй, Симоносеки! После махнуть на поезде до Хиросимы, а если постараться, то и до Токио они вдвоём доедут. Конечно, страшно бросать дом, родителей, родной язык и уезжать за пролив к чужим островам, но и оставаться здесь, в пыльном Сеуле, становится с каждым днём всё труднее. Восточный ветер гонит Гониля с места, его тяжёлые порывы не позволяют жить спокойно, толкают к берегам, тянут к просторам — свободе. Этот ветер пахнет раскалённым песком, морской солью, раскатами грома. Пахнет километрами дорог, лентами железнодорожных путей, жемчужными звёздами над бескрайними полями. Восточный ветер пахнет как кофе с автостоянки, солярка, долгое молчание среди эшелонов мыслей. Гониль, гонимый этим ветром, спешит, но сам не знает куда. Не знает, что ждёт его в будущем, какая уготована судьба, а потому бесцельно бродит по полосе своей жизни в надежде случайно под ногами обнаружить предназначение. Мешкается перед неизвестностью, но, сделав выбор, никогда не робеет, уж таков принцип. Однако в последние дни его главная цель вгоняет в смятение. Ведь что будет, когда Гониль исполнит свою мечту? Когда он налюбуется святилищами, сфотографируется под сакурой, покормит карпов? Поживёт в отеле ещё теснее его квартиры, искренне не замечая царапин на своих изящных розовых очках? Он лелеял под рёбрами миражи о беззаботной жизни со средней школы, однако как бы ни пытался, от реальности сбежать не мог. И каждый год взросления новым ударом выбивал из него краски, из карманов выпадали глупые стремления, а вместе со слезами из Гониля вытекала вера в то, что когда он вырастет, то обретёт счастье. Ибо каждая рана на сердце подтвержала то, что счастья во взрослом мире нет. Ручка в очередной раз перечёркивает неправильно написанное слово и летит на край стола. Гониль нервно вздёргивает руки к волосам, сцепляет их замком и поднимает взгляд от тетрадки к окну. Солнце уже практически село. Закат… красивый? В мышцах свербит раздражение — снова у него всё из рук валится и ничего дельного не выходит. — Ух сука… — кряхтит Гониль, поднимаясь из-за стола. Одновременно хрустит бедренный сустав и какой-то позвонок. Если уж голова занята подобного рода мыслями, а не учёбой, продолжать бесполезно. Лучше он забьёт свой пустующий желудок едой — полезнее будет. В полусогнутом состоянии Гониль добирается до холодильника, греет в микроволновке вчерашний ужин, который выглядит, говоря откровенно, уже очень не аппетитно. «Ладно, — думает он, сидя в потёмках кухни за столом. — Не умеешь планировать будущее – действуй по ситуации.» В современности нет безмятежного ума, который бы ни задумывался о ничтожности своей жизни. Это нормально. Здесь нет альтернативного пути, все в какой-то момент чувствуют необъяснимую боль от ощущения, будто всё сущее — бессмысленно, безнадёжно. И Гониль сейчас стоит на краю пропасти. Посмотреть вниз — тёмная бескрайняя бездна. Но он не боится высоты, а ещё бездумно верит в лучшее. И новый этап не пугает, лишь заставляет волнительно подсчитывать расходы и планировать багаж. Совсем скоро он сорвётся, словно осенний кленовый лист, а восточный ветер подхватит его и понесёт вперёд, к переменам. Ведь душа его легка на подъём. Жаркое утро срывает Гониля с постели, не давая выспаться. Тот следует бездумно за привычками: умывается, пьёт безвкусный кофе, листает уведомления из соцсетей. Уже мечтает о том, как вечером он свалится без сил в постель и перестанет двигаться часов на семь. Сегодня Гонилю нужно закончить подготовку к тесту по культурологии, дописать конспект, позвонить маме, постирать одежду. Даже выходной не предназначен для отдыха — ещё одна взрослая минорная истина. Но мыслить в таком ключе значит топить себя в непрошенном унынии, а дело это не из продуктивных, да и удовольствия мало приносит. Поэтому Гониль сбивает курс мыслей каким-то подкастом про паранормальные явления, параллельно собирая нужные тетрадки по всему рабочему столу. Накидывает почти на ходу свои дырявые кроссовки, выключает свет, закрывает квартиру и одновременно дописывает сообщение Джисоку. Да, Гониль тот ещё мастер многозадачности, что очень помогает ему держать лицо в сфере деловых отношений. Потому что любую задачу он может сделать в вагоне метро в час-пик, слушая при этом метал-рок для поддержания энергии и завтракая каким-нибудь купленным в ближайшем продуктовом сэндвичем. Остальное время перед дедлайном он, скорее всего, тратил на онлайн-просмотр сериалов с Джисоком, либо на выполнение бесполезных задач вроде «потрогай все столбы на своей улице» или «попробуй айс-латте со всеми сиропами в кофейне». Сегодня же день иной. Сегодня нужно стать ответственным, по-взрослому решить вопрос за ноутбуком в каком-нибудь модном ресторане, подумать бренно о далёком отпуске или какие штуки там делают эти чёртовы взрослые? Главное — успевать вовремя, а остальное неважно. Стоит признать, Гонилю пора повзрослеть, ибо этот ветер в голове не даст ему ни капитала, ни крошки в рот. Мечтать не запрещено и не вредно, но синдром отложенной жизни, как и у всех взрослых, должен иметь своё место в голове — необратимая неизбежность. Он идёт по тротуару в наушниках, перекрывающих какофонию четырёхполосной дороги рядом, считает птиц на проводах и понимает, что ему тоже пора заземляться. Счастье можно отыскать и среди более близких вещей. В конце концов, счастье в мелочах, а не в чужой стране. Возможно, стоит просто отказаться от этой мечты, пока его не занесло слишком далеко? Но даже думать о такой рутинной участи — скука смертная, как же быть тогда? Слишком уж быстро Гониля настигла финишная полоса подростковой жизни, слишком безысходно оборвались счастливые мгновения энергичной и безответственной радости. Казалось, ещё совсем недавно он был на полдороге к юности, но вот он уже готов попрощаться со своими однокурсниками, с которыми делил первую бутылку коньяка. Порванной струнной кончается его сказка-песня, отчего Гониль неизбежно впадает в тоску. И наступает эра, когда ему придётся каждое утро начинать с курса витаминов, искать работу ближе к дому и… И вдруг Гониль поднимает взгляд, останавливаясь посреди улицы, словно прямо перед ним упала огромная ледяная глыба с крыши. Он видит парня. Сначала парня. Красивого светловолосого юношу в плаще с рюкзаком за спиной. Прослеживает его спокойный взгляд и замечает кота на водопроводном люке: белого, с чёрными и золотистыми пятнами. Вокруг снуют машины, здесь, у приножья многоэтажек, жужжит муравейная жизнь, а этот парень стоит посреди шумной улицы и смотрит на кота, чуть склонив голову вбок. Кот этот не лучше, нормальные бы уже давно сбежали в более спокойные местечки, чтобы случайно не потерять пару конечностей среди шин и человеческих ног, а он сидит себе спокойно, словно вокруг долины и реки. Карикатурность этой картины настолько ошеломила Гониля, что он на мгновение забыл, какова была его цель выхода на улицу. Хотя… Какой теперь смысл? И пока эта цель потеряла значение, он медленно снял наушники, подошёл к парню, встал рядом с ним и тоже уставился на кота. Тому в принципе по барабану было, что вокруг него происходит, поэтому нового зрителя он даже не заметил — продолжил дремать на люке. — Хороший кот, — произнёс Гониль, даже не повернувшись к потенциальному собеседнику. Да и не сказать, что эта фраза предназначалась кому-то определённому. Так, констатация факта. — И правда хороший, — согласился спокойно парень. Отвёл, наконец, взгляд и оглядел неспешно улицу. — Я немного спешил, но вдруг увидел его и он пробудил во мне какие-то странные чувства. Даже не знаю, как описать… — Мне кажется, я понимаю, — Гониль рассматривал густую пёструю шерсть; она напоминала ему о том, как Джисок однажды рассказывал легенду о манэки-нэко, — вычитал её на тематическом форуме — пока они сидели вместе на лавочке набережной. Вдруг кот поднял мордочку наверх и разлепил глаза, уставившись равнодушно на Гониля. У того почему-то не возникло сомнений — кот этот непростой. — Может, прогуляемся? — произнёс вдруг незнакомец, полностью повернувшись корпусом к нему, продолжая сохранять странную безмятежность. Голос его был довольно тихим, будто он это для себя говорит, но Гониль прекрасно его слышал — для него в принципе в этот момент все внешние звуки исчезли. И пока в ушах по-странному звенит, словно звёзды переливаются, он говорит: — Позволь сначала узнать твоё имя. — Я Чонсу. А ты? — Гониль. — Куда пойдём, Гониль? — Чонсу едва улыбнулся и повернулся боком, готовый идти. — Мы бы могли пойти в рамённую? — растерянный сменой планов Гониль поспешил за новым знакомым. Было понимание, что если сейчас он не пойдёт с ним, то больше никогда в жизни не увидит. Они разойдутся на этой шумной улице и забудут друг про друга. А забывать этого Чонсу ему пока ужас как не хотелось. Больно цепляющий парень. — Или сходим вместе к побережью. Будем смотреть на пролетающих чаек, слушать шум волн и промерзать до костей. Как идея? — Но ведь до него ужасно далеко! — Гониль прикинул: ехать на автобусе в пригород, пешим ходом идти до пляжа, а если они захотят в порт, то… — А мы спешим? Эта усмешка заставила Гониля хорошенько задуматься. Ранее важные планы потеряли чёткие очертания, как-то размылись в голове. Времени впереди — целая река, а дела всегда можно отложить, сделать в последний момент, как Гониль и привык. Поэтому он снова скидывает всё но волю случая и отметает планы в пользу секундного порыва. — А какие у тебя были планы на сегодня, если не секрет? — он рассматривает профиль Чонсу украдкой и дивится, с каким же красивым человеком его свела судьба. Милые черты лица, мелодичный голос, но где-то в глубине глаз он заметил странный мутный осадок. Это его заинтересовало. — Секрет. Но, может быть, я тебе ещё расскажу, — улыбается Чонсу в ответ. — Хорошо, — Гониль теряется на мгновение, не зная, как продолжить диалог. — Эм… Могу рассказать о своих планах? — Конечно, выкладывай. — Я шёл в один ресторанчик на соседней улице, чтобы подтянуть знания перед зачётом. Работы довольно много, ведь на лекциях почти весь материал проходит мимо ушей, но сегодня утром у меня впервые за долгое время был учебный настрой и… Короче, у меня случился внезапный всплеск мотивации, но сейчас он куда-то пропал, — Гониль нервно почесал нос. Потеря этого учебного настроения — поистине печальная вещь, ведь явление это редкое и длится оно недолго. Однако он сам сделал выбор не в пользу учёбы, а потому сокрушаться бессмысленно. — Пропал — значит и не нужен был, — беззаботно отвечает Чонсу, глядя вперёд. — На самом деле, я мыслю так же! — воскликивает Гониль с приподнятыми бровями. — Но знаешь, в последнее время это не идёт мне на руку. Становится всё тяжелее закончить ту или иную задачу и… Ох, наверное, тебе это не интересно. — Интересно, с чего ты взял? — Ты выглядишь каким-то отрешённым, — Гониль приглядывается к парню обеспокоенно. Он довольно чуткий человек, поэтому ощутить чужой эмоциональный настрой ему несложно. И здесь он тоже понимает, что Чонсу вряд ли такой в повседневности — флегматичный и немногословный. У него тёплая аура, вызывающая доверие, и добрая наружность. Кажется, Гониль застал его не в самый подходящий для диалога момент, но ведь он сам продолжает разговор и не кажется, что он хочет его закончить. Смущающий контраст. — Не бери в голову. Думаю, ты беспокоишься попусту, — Чонсу усмехнулся и бросил быстрый взгляд в сторону Гониля. — Так что там с задачами? Мне правда интересно. — Тяжело закончить задачу… — пытался поймать ускользающую мысль он, но, как назло, нить потерялась. Они замолчали, и в наступившей тишине каждый смог обдумать последние события. Гониль понял, что далеко ушёл от нужного ресторана и что теперь вернуться обратно он окончательно не сможет. Уже завтра ему нужно будет идти на учёбу, на этот проклятый зачёт, но никакого волнения или беспокойств больше нет. Неважно, что будет завтра. Сейчас прохладный осенний ветер гонит сухую листву по тротуару, заползает беспардонно под толстовку, путает волосы слабыми порывами. Гониль вдыхает запах улицы — смесь дорожной пыли и выпечки из ближайшей пекарни. Рядом задумчиво шагает Чонсу, разглядывая вывески улицы напротив. — Ещё в последнее время мне кажется, что все мои старания на самом деле бесполезны. Кажется, я ничего не добился, а в будущем тем более ничего путного не выйдет, — вздыхает поглубже Гониль и опускает голову. — Кризис среднего возраста? — Скорее, просто экзистенциальный кризис. Но такое ведь у всех? — Так кажется. Но на самом деле нет, — усмехается вновь Чонсу. — Кажется, что этих мудрецов много, но на деле мало кто может глубоко и по-настоящему толково обдумать смысл своего существования. Не так много вокруг людей, которые в действительности задаются вопросом «Что есть я?» или «Что есть мир вокруг?». — А ты сам? Они остановились на светофоре перекрёстка. Вокруг начала собираться группа людей, тоже собирающихся перейти дорогу. Чонсу нервно затоптался на месте, оглядываясь по сторонам, и незаметно приблизился к плечу Гониля. Словно дикий крольчонок, он стоял под боком и озирался на высоченные столичные улицы. — Что же, я… — протянул растерянно парень, не отрывая беспокойных глаз от шоссе. Гониль осторожно положил руку на его плечо, желая отвлечь от внешнего мира. Чонсу вздрогнул и обернулся с вопросительным выражением лица. Наверное, подумал, что он хочет ему что-то сказать. — Часто ли ты сам думаешь о смысле своей жизни? — Гониль чуть улыбнулся, не убирая руки с чужого плеча. Загорелся зелёный свет, и они пошли дальше. Чонсу успокоился и задумался над вопросом. — Возможно, слишком часто. Раньше я думал об этом непомерно много. Но ведь одни мысли далеко не доведут, поэтому спустя время я понял, что проще жить одним днём. Старался так делать, но глупая моя голова не давала мне спокойно существовать. Всё равно накрывало тоской временами, временами я ссорился со своими друзьями без причины. Загонял себя в клетку. Но однажды одна мысль отрезвила меня, и я всё-таки начал жить моментом. Можно сказать, что я почти счастлив, — Чонсу впервые по-настоящему улыбнулся — открыто и искренне. Гониль против воли задержал взгляд на этой улыбке прежде чем продолжить наблюдать за пейзажем. — Что за мысль? — «Ничто не вечно». Любой результат наших действий рано или поздно развеется пеплом по ветру. И не важно, насколько грандиозным был наш отпечаток на времени — всё равно всё забудется. Поэтому я хотел вволю оттянуться для себя. Вредной едой, глупыми фильмами, пластиковыми безделушками и прочими вещами, которые сделают счастливым меня, а не общество. Гониль поджал губы, почувствовав странную боль в груди — словно тупым ножом по сердцу провели. И каждое слово прямо в цель ударило, эхом отдалось в голове. Промелькнули перед глазами образы билетов на паром, улыбки Джисока, озера с карпами, окружённого нависающими деревьями. И стало нестерпимо жаль себя, свои преданные мечты, невероятно глупые мысли о рутине. Стоило бы оно того? Смог он прожить хотя бы год так, как он захотел сегодня? — Ты прав. Спасибо за эти слова, — Гониль улыбнулся и зажмурил глаза от слепящего солнца. Вдохнул полной грудью и посмотрел на Чонсу — такого спокойного и мудрого. Ему вдруг захотелось обнять его в обмен за те сказанные слова. Может, он проронил их случайно, естественно, будто высказался о погоде, но Гонилю они дали весьма нужную пощёчину. — Впервые меня благодарят за слова, — вдруг засмеялся Чонсу в ладонь. — Ой, со мной тебя и не такие странности ждут! Это "ждут" словно громом в ясном небе раздалось для обоих. Как-то невольно оно вырвалось, но Гониль правда хотел бы продолжить общение с этим загадочным парнишей. И теперь он надеется, что это взаимное желание. — Поверь, я тоже полон сюрпризов. Так они и гуляли: шли по широким улицам, заходили во дворы, проходили мимо желтеющих парков, успели забежать в небольшую кофейню за парой латте. Оказалось, что Чонсу любит на миндальном молоке с лавандовым сиропом. Сам же Гониль предпочитает обычный, с карамелью по настроению. Гуляли дальше, грея ладони о картонные стаканчики. Обсуждали все темы планеты, говорили обо всём и ни о чём одновременно, делились мнением на остросоциальные темы. Чонсу, наконец, отпустил своё внутреннее напряжение и раскрылся. Он так много улыбался, а в его глазах сверкали не греющие солнечные лучи. Всё кутался в свой светлый плащ и прятал руки в карманах и доставал лишь когда смеялся — чтобы прикрыть свою очаровательную улыбку. Гониль смотрел на него, заряжался счастьем, и думал, что впервые встретил того самого "своего" человека. С которым можно интересно говорить, не обременительно слушать, приятно молчать, комфортно обсуждать. Смеяться с самых глупых шуток, слушать чужой смех, словно чарующую песню. Думать только о предыдущих и наступающих секундах. И уже восторженно хотеть следующей встречи. Джисок тоже близкий по духу человек для Гониля, но это чувствуется совсем по-другому. Есть какая-то тонкая, словно лезвие бритвы, грань между ощущением, когда он смотрит на своего взбалмошного друга, будто Керуаком написанного, и Чонсу — воплощение Маленького Принца. Они разные, но в душу Гониля оба свалились в одночасье и безапиляционно. Говорят, что всё значимое в этом мире находится случайно, и эта истина оправдывает себя из раза в раз. — Я вроде не сказал ещё, но я учусь на археологии в Сеульском, вот, — начал торопливую тираду Чонсу, почёсывая щёку. — Столько весёлых историй там рождено, за вечер не перескажешь! — Ты учишься в Сеульском? Охренеть… — Гониля даже кольнула нотка зависти. Со своей успеваемостью он даже мечтать не мог о поступлении в этот вуз. И вот — рядом с ним беспечно шагает его студент. — Да, но скольких нервов мне стоит обучение там — ужас просто. Но контингент там стоящий, на парах тяжело заскучать. И преподают отпадно! К тому же в рейтинге я довольно высоко держусь, надеюсь выбить стажировку в какой-нибудь африканской раскопке. Буду там в смешной шляпе сидеть над косточками и ужинать лепешками из банановых листьев. — Интересные у тебя планы на жизнь, слушай, — Гониль улыбается, живо представляя Чонсу в африканских пейзажах. Далеко их жизнь раскинет, ничего не скажешь. Вдали диск солнца медленно и необратимо приближался к холмам на горизонте. Небо начинало желтеть и отбрасывать золотые блики от окон домов. Воздух холодел, и Гониль понимал, что часы этой встречи сочтены, но в голове возникла одна идея, которую он неимоверно хотел обратить в жизнь. — Слушай, Чонсу, не хочешь съездить в одно место? Ненадолго, я бы просто хотел показать тебе его. — Чем чёрт не шутит? Мне всё равно дома делать нечего. Веди, Тесей. — Тесей это…? — О боже, — закатывает глаза парень. — Следующие полчаса мы будем говорить о мифах древней Греции. Гониль улыбнулся и залез в телефон, нашёл на картах ближайшую остановку и расписание нужного автобуса. Параллельно начал слушать монолог Чонсу о легенде про Тесея и Минотавра. Оказалось, что рассказчик он весьма талантливый, ибо приправить миф шутками и саркастичными комментариями умел отменно. Золотое у него сердце, это точно. — Итак, автобус должен приехать через десять минут, но и до остановки нам пилить прилично. Возможно придётся бежать, так что подбери полы пальто, — улыбается Гониль, смотря в глаза Чонсу, и ускоряет шаг. Вместе они поспешили, огибая, как рыбы в воде, толпы людей и столбы. Шутили мимоходом о каждом мгновении, махали проезжающим автобусам и касались случайно пальцами друг друга. Оба небогаты, но дарят сейчас собеседнику самое лучшее — светлые воспоминания. За которые приятно держаться зимой, припоминать во время мытья посуды и улыбаться невольно. На автобус они успели вовремя подстать его приезду. Даже смогли попасть до час-пика, когда все сидячие места занимаются уставшими от офисной работы взрослыми. Чонсу повёл Гониля назад, искусно угадывая долгую дорогу. Гониль даже простил ему то, что он занял его любимое место у окна. Ноги неприятно гудели от долгой ходьбы, а кончики пальцев кололо от перепада температур. Автобус тронулся, и теперь Гониль в полной мере ощутил тяжёлую усталость, надавившую на колени и кисти рук. В широком окне пролетали пройденные улицы, парки, в салон заходили и выходили люди, а комфортное молчание вконец нагоняло дремотную атмосферу. — Да кстати… — начал было Гониль, но, повернувшись, увидел как Чонсу клюёт носом, метя лбом прямо в сиденье напротив. — Ох… Он дёрнул мягко парня за рукав и движением руки предложил лечь на плечо. Тот, слабо соображая, тут же склонился и устроился поудобнее. Гониль чуть поёрзал на месте, усаживаясь получше под головой Чонсу, и продолжил блюсти за пролетающими улицами, чтобы не пропустить нужной остановки. Слабый запах с макушки Чонсу касался носа, давление на плече грело бок, а осознание подобной близости чуть кружило голову, но всё было так, как нужно. Гониль чувствовал себя правильно и ни одно сегодняшнее решение не вызывало в нём сомнений. Под конец пути он обнаружил себя чуть дремлющим на голове Чонсу с онемевшей рукой и больной шеей. Солнце опасно кренилось на запад, и Гониль боялся не успеть к закату. Он осторожно поднял голову, размяв шею, и начал вытаскивать руку из-под Чонсу, но остановился, увидев как тот обхватил её во сне и как комфортно лежал на его плече. И это высокорейтинговый ученик лучшего университета страны? Гониль пересиливает себя и будит парня, потрепав того по мягким волосам. — Эй, вставай, мы почти приехали. — И в какую глушь мы прибыли? — Чонсу зевает и оглядывает мутными глазами виды из окна. Садится ровно и разминает шею; Гониль следует его примеру и острожно двигает затёкшей рукой. Они стараются делать вид, что всё в порядке вещей, но в воздухе повисает щекотливая неловкость, выдающая волнение обоих. В традиционном понимании вещей они приступили к такому близкому физическому контакту слишком быстро, но притом в головах их скользила шальная мысль, что этого было недостаточно. Слишком приятно и мимолётно. — Вообще-то мы в Йонсане, — ворчит Гониль и поднимается с места, чтобы нажать на кнопку остановки на поручне. Чонсу лениво встаёт за ним. — Что примерно в куче остановок от моего дома. Ладно, я не жалуюсь. — Могу проводить тебя, если так боишься ходить вечером, — закатывает глаза Гониль. — Уж сам как-нибудь управлюсь! Они вываливаются навстречу уставшей от буднего дня улице, всё ещё приходя в себя после короткого забытья в дрёме. Даже машины, казалось, не хотели везти своих хозяев по маршрутам, а желали устроиться на узких местечках стоянки и спать себе беспечно. Весь мир торопился домой, а Гониль вёл новообретённую родственную душу всё дальше от места её проживания. Да и сам забредал довольно далеко. — Нам придётся подниматься в горку, так что собирай остатки сил. Это ненадолго. — Не-ет, не мучай меня таким способом! — Чонсу стонет устало и вздыхает, однако послушно идёт дальше. Кажется, его сегодня сильно помотало. Гониль вздыхает в ответ и весь обращается в наблюдение — осматривает разливающийся по горизонту закат, вспыхнувшие от сумерек фонари, фасады мелких магазинов, кафе и цветочных. Трассы остались позади, впереди же расстилались балконы невысоких домов, всё дальше уходящих вверх холма. Во дворах свои последние минуты отыгрывали дети, прежде чем родители выглянут в окно и позовут их обратно. Мелкие лавчонки продавали последний товар по скидке, кто-то уже убирался, готовясь к закрытию. Горели теплым светом вывески, окна помещений и редкие фонарные столбы. Над головой вились плотной паутиной провода, создавая ощущение сказочного бытового туннеля, кишащего своей жизнью. И Гониль с Чонсу были чужаками, мимо проходящими странниками, которые лишь молча впитывали атмосферу, близкую к детству. Вскоре в поле зрения показался нужный поворот, и Гониль ускорил шаг, утягивая парня за собой. Они пошли по двору одного из домов. Пара мгновений — и они оказались на месте. — Та-да! — воскликнул Гониль указав на обычную лавку. Сейчас они находились на окраине дворика самого дальнего дома на этой улице, на вершине холма. Под асфальтом здесь даже пришлось делать искусственный фундамент — настолько местечко не вписывалось в рабочий план. Позади — пройденная лента дороги, спереди — забор, лавка, пара кустов и вся искрящаяся панорама города. — Вид красивый, не спорю, но только ради него мы проделали такой путь? — Чонсу уселся на лавку и вытянул ноги. — Здесь мы будто на отшибе мира, понимаешь? Но больше всего я люблю это место за то, что тут хороший обзор на железнодорожный вокзал, смотри, — Гониль подошёл к ограждению и указал пальцем направо. — Когда мне весь мир становится противен, я приезжаю сюда с бутылкой пива, встаю и смотрю, как прибывают и отбывают грузовые поезда, скоростные, электрички… Они тянутся тут через весь город, а сотни людей в них ждут конца пути. Потом садится солнце, и вся столица загорается океаном света. Планета уже сменила время суток, а в Сеуле продолжается искусственный день. По одному из путей тянулся товарняк с углём, за которым сейчас наблюдал Гониль. Интересно, сколько в нём лихих путешественников или хобо? Чонсу встал рядом. — Кажется, я начинаю понимать, — спустя время произносит он. — Это родной дом Джисока, моего лучшего друга. Раньше мы часто здесь вместе сидели. Теперь он уехал, но я продолжаю приходить сюда, когда скучаю по нему, — произносит Гониль тихо и отрывает взгляд от пейзажа, оборачивается на двор и находит балкон на третьем этаже. Сейчас там горит свет. Наверное, его семья уже поужинала. — И сегодня ты тут не один. — Это верно. Здесь тихо и уютно. Мысли перестают нестись неконтролируемым потоком, успокаиваются, затихают. Далёкий гул машин, дребезжание посуды в квартирах позади, натужное скрипение поезда слились в один странный монотонный звук. Солнце практически село, оставляя за собой фиолетовые и пурпурные разводы. На душе спокойно. — А ведь во всех этих домах живут люди, — говорит задумчиво Чонсу, свесив руки с ограды. — Работают, пьют, ругаются, воспитывают детей… — Кто-то сегодня въехал в новую квартиру. — Кто-то выиграл в лотерее и уже потерял свой джекпот. — Кого-то повысили на работе. — А мы стоим тут, — заключает Чонсу. — Пойдём сядем. Ноги устали. Сидя закрывается забором обзор на город, но видно расцветающие на небе звёзды. Гониль, начиная замерзать, придвигается ближе к Чонсу. Его флисовая толстовка и футболка явно не были расчитаны на вечернюю прогулку. Недалёк момент, когда он совсем продрогнет тут, но уходить отсюда сейчас в планы точно не входит. — С тобой комфортно, — вдруг говорит Чонсу и снова кладёт голову на плечо Гониля. Тот заводит руку за спину парня и обнимает, приближая к себе; продолжает считать звёзды. Становится теплее. — Возможно, мы просто опьянены сегодняшним днём, и завтра всё это уйдет. — Но никогда нельзя сказать точно, что будет завтра. — Ты прав, — вздыхает Гониль и закрывает глаза. Никогда нельзя знать, что произойдёт в следующую секунду, не говоря уже о сутках. Вчера Гониль был уверен в себе, сегодня — разбит и собран воедино. Осточертело уже думать и планировать, пора бы ему понять, что жизнь — это не великий замысел и не редкое явление. Что жизнь — это не про цели и не про достижение успеха, не про воплощение таланта или оправдание ожиданий. Жизнь — простое явление, вездесущее, ей пропитано любое существо и предмет. Что-то элементарное и множественное, как молекулы, как детальки лего. Он много трудится, много старается, но в большинстве случаев попусту. Потому что всё нужное приходит само. Всё значимое в этом мире находится случайно. Гониль вдруг понял, что за этот день в нём ни разу не проснулась его взрывная натура авантюриста, которая бесновалась в нём неустанно в присутствии Джисока и проявлялась порою в одиночестве. Почему она ни разу не дала о себе знать сегодня? Может, философские думы не давали ей и шанса показать себя, или же Чонсу влияет на него успокаивающе. Кончики пальцев Гониля внезапно вздрогнули, как от разряда тока. Чонсу тёплый, добрый, мягкий. Он умный, интересуется европейским искусством, древними мифами и даже оружием. Его интересует старьё ушедших эпох, пыльный налёт книг, кратеры на Луне. У него определённо есть чувство юмора, а ещё он тоскует по прошлому. Едва заметно, почти неуловимо. Что-то тянет его оттуда. Он открыт ко всему миру, тянет к нему руки бесстрашно, не боясь обжечься. Гониль видел в этом какое-то проявление безбашенности, будто Чонсу каждый день живёт как последний. Удивительная свобода. Есть в нём определённый огонёк — слабый, глубоко внутри, ослабевший со временем, греет едва заметно, но Гониль верит, что сможет подкинуть дров. Распалить до комфортного уровня, не переборщив. Нравятся ему ощущения, когда он рядом с Чонсу, интересные они и затягивающие. Хочется дольше, больше и ближе. Слиться платонически, дотронуться до самой души. Но, может, Гониль просто опьянён сегодняшним днём. — Думаю, нам пора возвращаться, — произносит он и гладит плечо Чонсу. — Да, пора бы. Вниз они возвращаются тоже молча. Весь день они говорили без умолку, выложили всё нужное и искреннее, теперь же, вечером, слова не нужны. Как-то всё и так понятно. С приходом темноты стало холоднее и грустнее, диалог никак не складывался. Видимо, им действительно пора расходиться. На глазах показалась остановка. Гониль ещё многое хочет сказать, рассказать. Но не может. Он бы хотел сказать, что без тепла Чонсу он уже промёрз до зубов стучащих, что сердце сейчас сводит от желания сказать что-то до горечи искреннее. Но слова на язык не ложатся, и он стоит молча, разглядывает светлые волосы в ожидании автобуса. Они ещё при приезде сюда выяснили, что возвращаться им на разных номерах. Тут придётся расстаться. Вдруг Гониля словно ледяной водой окатило, а сердце сжалось в панике. — Чонсу, ты же мне номер свой не дал. Тот сначала поднимает брови удивлённо. Молчит, потом до него, судя по всему, доходит смысл сказанного и он достаёт телефон. — Надиктуй мне. Гониль говорит торопливо, озираясь по сторонам в надежде успеть до приезда автобуса. Но судьба благосклонна, он успевает и сам записать номер. Забавно, как они за день успели сродниться, но при этом даже не установили дистанционной связи, как будто и прощаться не собирались. Номер автобуса Чонсу прибывает первым. Тот обнимает мимолётом Гониля на прощание, не давая шанса обнять в ответ, и запрыгивает в салон. Оборачивается лицом к нему, улыбается ярче солнца и произносит, пока двери не закрылись: — Помнишь, ты спрашивал меня о планах на день? Я шёл на Мост Жизни. Спасибо за то, что подошёл ко мне! Автобус трогается с места, следует дальше по маршруту среди уже ночных пустынных улиц. Гониль смотрит вслед, чувствуя где-то меж рёбер неимоверную боль, и закусывает губу, пытаясь сдержать слёзы.