Пустая кровь

***

Выстрелы гремят отовсюду, гулким звоном закладывая уши. Земля летит во все стороны, стоит заряду попасть в окоп, лишая всех находящихся там права на жизнь. Крики, брань, любые слова или действия не будут приравниваться даже к одному жалкому патрону: они ничего не значат, ведь их пришли убивать. Нападающая страна, что вскоре потерпела сокрушительное поражение отступила в свои земли, в надежде укрыться от громкого отпора. Но оставлять все, как есть никто не собирался, да и позволить подобного не могли— слишком много загубленных жизней, разрушенных домов, поселков и городов. Слишком много крови, боли и слез, утрат и горечи. Подобное не должны оставить без внимания: правители не могли просто пожать друг другу руки в знак примирения, а одинокая мать осталась бы рыдать над могилой сына; супруга в одиночку воспитывать двоих детей, что лишились отца; пес скулить, с надеждой уткнувшись носом в мертвое тело своего хозяина, что придавило грудой обломков из-за нового прилета. — «Когда-то и со мной все будет хорошо…» — С горькой улыбкой думается каждому, кто стал молчаливой жертвой этого ада. Вокруг разгораются острые костры, огонь колет руки, но отойти никто не в силах, ведь стоит лишь покинуть теплое пристанище, как тело мгновенно покроется ледяной коркой, а внутренности смешаются в единую кучу, затвердевая. Насколько бы не жгло обожженные, покрытые волдырями ладони, никогда нельзя отрывать их от костра, терять родное тепло. Ведь потеряв однажды не сощыщешь никогда, и это убивало похуже смертоносных снарядов и орды врагов, кем стали когда-то дружные народы. Не в силах терпеть подобного, некоторые, а после и большинство сложили оружие противясь приказу свыше. Поклявшись никогда больше не причинять вреда наказуемым, они ополчились против своего лидера, коему единогласно был определен приговор — смерть. Исполнять решили незамедлительно, ярой толпой продираясь сквозь баррикады и окопы, разрушенные дома и мертвых товарищей, с каждой секундой подбираясь все ближе и ближе к вражескому укреплению. Все ближе к столице, где восседал один единственный человек, ранее руководивший вся и всем с невероятной легкостью. Оглушительный взрыв затмевает обзор, в ушах гудит а землю заливает горячей кровью. Алое, яркое вино ударяется о стенки хрустального бокала. Рука, объятая россыпью тонких шрамов крепко удерживает ремер за тонкую ножку, медленно покачивая его, дабы разбить очередные волны крови о прозрачную поверхность. — Мне приходиться прятаться от собственного народа, надо же. — Горько усмехается мужчина, прикрывая веки от тусклого света восходящего солнца, что яркими лучами пробивалось сквозь ажурное стекло. Ставни были распахнуты, а снизу слышался непрерывный гул, что могло значить лишь одно. — Пришел убить меня, Джон? Малахитовые глаза взирают спокойно, даже трепетно глядя на стоящего совсем рядом. Кто ж знал, что когда то лучший друг будет стоять во главе тех, кто ненавидит тебя всей своей крохотной душой. Но рано или поздно, Эбардо знал — этот день когда-нибудь, да наступит, ведь не может же он вечно сидеть у власти да жить как вздумается. Рано или поздно он должен был ошибиться, и он без раздумий пошел на этот шаг. Почему то сходное далось до невозможности легко, словно он и не жертвовал чем-то столь важным, как собственная жизнь. Почему то убийства тысяч, ни в чем неповинных людей казались ему сущей мелочью перед собственным желанием. Возможно, он и смел надеяться на нечто большее, но в глубине души всегда знал, что эту игру суждено проиграть. — Что, ты даже не сыграешь со мной, как в старые добрые? — Мужчина наконец оборачивается, сталкиваясь с холодным взглядом тёмных очей. Собственные изумрудные отражают лишь незримое спокойствие и гулкое смирение, во взгляде собеседника же читается неясная растерянность и сожаление. Под давлением собственного народа Харрис не мог сопротивляться, тем более защитить напавшее на них государство — это бы рассчитывалось как измена, поэтому выбора ему и не оставили вовсе. Кто то может сказать, что правители это самая сильная точка державы и они живут как вздумается, но многие забывают, что это также самое уязвимое звено. — Ты уже проиграл в этой игре. — Негромкий голос слышиться со стороны оппонента, и Эбардо незримо приподнимает уголки губ в легкой улыбке. — Засранец, мог бы и подыграть, — Шутливо фыркает приговоренный, пригубив вино. Холодный горький напиток, словно давно свернувшаяся кровь, слабо обжигает ротовую полость. Но Эбардо не ёжиться даже от легкого холодка, что проходит по спине и непонятно от чего — в помещении действительно прохладно или это смерть настойчиво маячит перед глазами. Харрис стоит на месте даже тогда, когда мужчина вальяжно ступает по твердым доскам, подходя к собственному письменному столу и присаживаясь на его край. Стопка документов тотчас же падает оземь, рассыпаясь по полу яркими белыми листами. Эбардо никогда не любил заниматься бумажной волокитой, поэтому подобное оставлял на самую последнюю очередь. Собственные одежды слегка мнуться, но это не повод терять прежний гордый вид, поэтому бывший правитель, гордо выпрямив спину ожидает собственной участи. — Мне придется убить тебя, — Словно первый раз услышав эту новость, монотонно говорит Харрис. Он крепче сжимает в руках резную рукоять клинка, будто бы и вправду сейчас совершит смертельный для друга рывок, разрывая тонкую кожу и вонзая лезвие в податливую плоть. — Но я не хочу, чтоб они осквернили твое тело. — О, ты можешь сделать это сам, — Усмехается Эбардо, перебирая бокал в другую руку. Он знает, что Джон будет обязан предоставить доказательства его смерти, глупо надеяться лишь на доверчивость граждан, но даже в подобной обстановке мужчина не постыдиться пошутить о чем-то непристойном. Словно он и впрямь желает возлежать с собственным палачом. Ну может и желает, но сейчас это не имеет абсолютно никакого значения, ведь в любом из случаев ему придется умереть. Харрис, наконец, подходит ближе, внимательно следя за чужим взглядом. Вопреки всему Эбардо не кидает взор на блестящее оружие убийства, неотрывно глядя в чужие очи, словно стараясь разглядеть там что-то незримое, хоть малую долю надежды, но натыкается лишь на звенящую пустоту. Лицо его на миг освещает восходящая звезда и, кажется, в чужих глазах можно увидеть вселенную: необъятные карие омуты, что становится невероятно яркими под лучиком спасительного света. И получив собственное, Джон не остается в долгу также отражая свет приятными бликами. Подобное доводиться увидеть лишь на короткий миг, прежде чем невозможно острое лезвие вонзается в чужую плоть, а всякий свет заменяется непроглядным мраком. Хрустальный бокал выпадает из чужих рук, звонко падая оземь и разбиваясь на тысячи острых осколков. Остатки вина смешиваются с хлынувшими потоками крови, в блестящих частицах ремера отражаются крохотные лучики света. В малахитовых глазах на секунду проскакивает тревога, но затем Эбардо глубоко выдыхает, чувствуя как холодный металл идет все выше, вспарывая живот и пуская потоки крови. Боль мгновенно проецируется в разуме, но зеленые очи неотрывно смотрят в чужие. Джон колебаеться, но руки его не дрожат, ведь он уверен в своих действиях, он уже давно это отпустил. Эбардо же не сможет сделать подобного, уже никогда. Холодная война была начата лишь с одним желанием — доказать, что ты лучше, что ты можешь большее, чем твой оппонент, друг, возлюбленный, враг. Оказываеться, что нет. Рука, покрыта россыпью шрамов тянется выше, ослабевшие пальцы цепляются за воротник, тут же сминая белую ткань в руках. Джон позволяет притянуть себя ближе, отпускает клинок, что со звоном падает на пол, разбрызгивая кровь во все стороны. Он смотрит, как Эбардо безнадежно хватается за кровоточащую рану, пытаясь сохранить крошечные песчинки жизни, что утекают из ладоней словно время. Харрис не сопротивляется, когда его голову наклоняют чуть в сторону, он не сопротивлялась, когда оппонент накрывает собственными устами чужие. Последняя воля умирающего имеет довольно таки большое значение, но мужчина выражает ее одними лишь губами, не желая осквернять пространство собственным голосом. А кровь все капает оземь, застилая паркет алым ковром. Когда комната озаряется яркими лучами восходящей звезды, малахитовые глаза уже взирают пусто. Стеклянный взор устремлен в никуда, пока тело мертвым грузом навалилось на стоящего. Харрис молча держит друга в своих объятьях, не обращая внимания на теплую кровь, что алыми потоками окрашивает белоснежные одежды. Осквернять бренное тело еще больше совсем не хочеться, но тащить его в таком состоянии тоже не вариант. Острое лезвие вновь блестит в кровавой руке, пока вторая бережно откидывает чужую голову и, придерживая за волосы, направляет лезвие в сторону шеи, нехотя пуская еще теплую кровь. Красный Эбардо совершенно не идет.