Жужелица

      С тех пор, как Эрен подружился с Армином, жизнь стала куда интереснее. Ему и одному было неплохо — иногда и вовсе приходилось упрямо повторять маме: друзья ни к чему, это слишком сложно и будет мешать. Говорил так и сам думал так. Но потом появился Армин и жизнь заиграла новыми красками.       Поначалу, правда, приходилось привыкать — Армин слишком живой, слишком добрый, слишком чувственный. Тихий и в то же время яркий. Первое время Эрен даже завидовал: сам он буйный, но на многое не способен, и мысли у него часто путаются. У Армина, похоже, миллион идей — он как ходячий источник творческой силы. Но зависть прошла так же быстро, как и появилась, потому что свет Армина так заразителен, что испытывать к нему хоть что-то пакостное так скверно…       Но Эрен всё ещё к нему привыкает.       Армин умеет много чего: смотреть в небо и любоваться облаками, восторгаться всякими мелочами вроде бабочек или птиц. А ещё — копаться в траве и в земле. Как же Эрен ненавидит жуков. Насекомых, червей, пауков. Как они ему противны…       — Смотри, Эрен, это жук-скакун! — говорит Армин как-то раз, когда их двоих поглощает последний месяц весны и затяжная свобода от рутины. Промозглые дожди кончились, деревья распустились — всё это знаменует летнее тепло. Вот оно и наступило… вместе с дурацкими жуками и бабочками.       — А?       — Он так называется, потому что у него длинные и сильные ноги. Совсем как у тебя. А ещё, видишь, сверкает на солнышке, как волшебный. И не убегает чё-то…       — Толстый, усатый.       — Ага-а… — тянет Армин, умилённо глядя на громадного жука в своей ладошке — будто и не услышал от Эрена неприязни. — Упитанный. Хочешь подержать?       — Не хочу!       — Ну чего ты, он же не укусит. У него для этого клешни слабые.       — Знаю я, что не укусит! Что ты мне рассказываешь?       Армин опускает взгляд — от его грустного лица становится неприятно. Хотя какое дело Эрену? Что же ему теперь — думать о том, как выражаться? Ну вот, какие-то сложности на душе. Не зря он твердил маме, что от друзей одни помехи.       Потом Армин говорит:       — Ну… ладно. Прости.       — И не извиняйся попусту, чего ты такой!..       По Армину видно, что он хочет спросить: какой «такой»? Но вместо этого он становится на колени и отпускает жука на землю — так-то лучше. Диким животным самое место там, в мире, где они родились — а не в ладонях у любопытного мальчишки.       — Смотри-ка, Эрен, — шелестит Армин часом позже, и Эрен приникает к земле рядом с ним. — Жуки размножаются.       В самом деле — два больших и толстых жука, оба чёрно-красные и неповоротливые. Один на другом, копошатся.       — Какие они примитивные, — выдыхает Эрен с неприязнью.       — А по мне так это очень мило.       Армин не отрывает взгляда от насекомых в земле и упирается подбородком в руки. Крона деревьев сверху такая толстая, что утреннее солнце не пробивается сквозь неё, и в этой тени и лицо его, и волосы отливают зеленоватым. Будто у лесного духа.       — Я бы никогда не хотел размножаться, — заявляет Эрен, без интереса поглядывая то на спаривающихся жуков, то на Армина.       — Ну, Эрен, на то ты и человек, что у тебя есть выбор. А у них такой роскоши нет. Вот они и…       — Следуют инстинктам?       — Ага. Знаешь, дедушка мне иногда говорит, что во всём надо следовать зову сердца. Это, конечно, к жукам никак не относится, но, может, это что-то схожее?       Эрен громко фыркает:       — Какая ерунда!       И уходит прочь, ожидая, что Армин побежит за ним. «Зов сердца» — ну и чепуха. Он удаляется от рощицы, а сам вспоминает, как его, будто по волшебству, потянуло в ту дурацкую подворотню. Ту, где он узнал, что Армин сильный, потому что никогда не убегает — как странно! Как странно…

***

      Родители редко уезжают из дома вдвоём, ещё реже надолго. А теперь уехали, и Эрену хочется проказничать. Гулять допоздна, не спать по ночам — да мало ли что ещё, лишь бы нарушать правила. И вот теперь — весна кончается. Тепло. Можно купаться!       — Эрен, вода ведь ледяная… — тянет Армин, когда Эрен зазывает его в речку.       Он сам уже зашёл в воду — по щиколотку: далеко, ведь река обмелевшая. Разделся до белья и полез. А Армин смотрит на него с берега и теребит край своих трусов — нервно и неуверенно. Яркое полуденное солнце выбеляет его светло-русые волосы, а щёки заливает румянец. Армин всегда краснеет, когда волнуется — Эрен успел к этому привыкнуть.       — Откуда тебе знать, если ты ещё не зашёл в воду? Ну давай, вдвоём же веселее.       Армина подхватывает порыв ветра, и он всё же делает шаг навстречу.       — Если ты не хочешь, я не хочу тебя заставлять! — добавляет Эрен неожиданно для самого себя. — Просто мне кажется, что ты хочешь, но пытаешься делать как правильно.       — Ох, конечно, пытаюсь! Помнишь, что сказала твоя мама перед отъездом? «Только не купаться». Маме лучше знать.       — Да она много чего знает. И много чего запрещает. Но мы можем делать всё, что захотим. На то мы и люди. Помнишь, ты сам говорил? Что мы умные и можем не подчиняться правилам.       Армин только вздыхает — наверное, жалеет, что болтает много лишнего.       Но Эрен протягивает ему руку, а тот тянется и хватается. Вот так-то лучше… Эрен становится намного увереннее, когда чувствует в своей горячей руке его маленькие прохладные пальцы — он сгребает Армина в охапку, а потом бежит вместе с ним вглубь прозрачной воды и падает в её студёную толщу. Так они и погружаются — в обнимку.       Вода и вправду ледяная.

***

      — А покажи мне шрам ещё раз! — просит Эрен, когда они усаживаются друг перед другом на кровати.       За окнами темно, слышен шум деревьев, а в комнате горит ночник и стены мерцают от его переливов. Глаза у Армина тоже — их глубокий карий отливает жёлтым, и на память Эрену приходят жуткие злодеи из детской книжки, которую подарил ему Ханнес пару лет назад. Только это так глупо — у тех страшил длинные когти и острые зубы, а у Армина пальчики нежные и красивые. Да и зубы, наверное, вполне аккуратные.       Но из-за дурацкого образа Эреном овладевает трепет, и он в ужасе бросается к Армину, сжимая его в охапку. Как замечательно, что они подружились! Эрену самому неловко, что ему пришла такая аналогия, но что теперь поделаешь?       — Эрен… — кряхтит Армин под его хваткой, но всё же похлопывает его по спине. — Ты что, так сильно хочешь посмотреть на шрам?       — Ну… да!       Не говорить же Армину правду?       — Только мне очень холодно. После речки прознобило.       — А я тебя согрею. Я даже знаю, что тебе поможет!       Эрен бросается в кухню и прибегает оттуда с бутылью хозяйственного спирта — мама использует его для дезинфекции банок. Вот и сейчас сгодится. Никаких монстров, никаких чудищ…       — А давай ты ко мне тоже как-нибудь придёшь с ночёвкой, на неделе, — невнятно шелестит Армин, когда Эрен помогает ему стянуть рубаху. Голова застряла — Эрен упрямо тянет дальше, не пытаясь расстегнуть пуговиц.       — Да-да, — нетерпеливо соглашается он и отбрасывает рубаху.       Армин снова здесь — теперь лохматый и дрожащий, хватает себя за плечи, чтобы хоть немного согреться. Затем, под надзором Эрена, он ложится на живот и суёт ладони под подушку. Взгляд сразу же падает на его спину — так уж Эрену любопытно.       Какая у него маленькая спина — просто крохотная. Оттого неаккуратный шрам на ней кажется огромным — хотя он не больше пол-ладони длиной.       — Отчего ты так хочешь на него смотреть? — невнятно сипит Армин в подушку, и спина его покрывается мурашками. Хоть бы не заболел! То-то Эрену влетит от матери. — Ты же над ним каждый раз подшучиваешь. Если он тебе так противен, то лучше не смотреть лишний раз.       — Ты зачем разделся, если не хотел? Нельзя так делать, Армин. Надо быть твёрдым.       — «Не хотел»?.. Да это ведь ты… Почему бы мне не сделать, о чём ты просишь?       — Я?       — Ты особенный.       Эрен недовольно шипит сквозь заложенный нос и чувствует, как краснеют уши.       — Лучше не говори такое, — грозит он. — А не то я тебя ущипну.       Но Эрен не щипает. Только краснеет — теперь и щёки жжёт — и выливает на ладонь немного вонючего спирта, а потом хлюпает им на голую спину Армина. От холодного мокрого касания тот вздрагивает и стонет, и оттого мурашек у него на коже становится ещё больше. Эрен ощущает их собственной ладонью.       — А-ай, и правду тепло, — мычит Армин и расслабляется помаленьку, сбивчиво дыша, пока Эрен натирает ему спину. — А ещё у тебя руки горячие, просто кипяток. Эре-ен… — истомлённо тянет Армин наконец. — А может, ты просто теплее, чем я?       — Мы одинаковые.       — И всё-таки ты теплее…       Эрен решает не спорить — только отставляет склянку со спиртом и щупает, наконец, заветный шрам. Когда он касается его одним пальцем, Армин ничего не чувствует, а когда осторожно сжимает кожу вокруг рубца всей пятернёй, он смеётся, как от щекотки.       Натрогавшись вдоволь, Эрен ложится рядом и укрывает их обоих тяжёлым стёганым одеялом. Наверное, Армин в самом деле думает, что Эрен теплее, потому что он прижимается к нему, обнимает за пояс и утыкается носом в грудь, будто ищет защиты. Эрен не обнимает Армина в ответ и только нюхает его мягкие волосы: они пахнут свежеспиленной древесиной и чем-то горьковатым. Пряные, как костёр по весне. А у самого так и не сошёл жар с щёк и ушей. Отчего это?       Ночь долгая и тянется, как бесконечный сон. Снится, что Армин стал большим и страшным — великаном-колдуном с жёлтыми глазами и острыми когтями, в этом сне он сжимает Эрена за пояс и держит у себя, как пленника. Этот сон так затянул Эрена, что он не в силах и подумать о том, что Армин ну никак не может оказаться одним из гигантских чудищ — ведь они так далеки, так недосягаемы… Эта мысль мелькает, пытается пробиться, но без толку. Сил хватает только на страх и на слепое подчинение.       Эрен сам не понимает, когда проснулся — всё кажется таким хлипким, что сон путается с явью. И так холодно… Куда холоднее, чем во вчерашней речке. Как это Армину могло показаться, что он, Эрен, теплее? Знобит, знобит. И кожа болит — всё как в страшном сне, только теперь мало того, что страшно, так ещё и больно.       — Б-р-р, — сходит с губ, когда Эрен пытается сказать что-то, что вскоре сам не может вспомнить.       — Тише, тише, — раздаётся сверху. Добрый высокий голос. Знакомый…       На лоб ложится прохладная нежная ладонь.       — Мама?       — Эрен, это я.       — Мама…       — Эрен, мама с папой уехали, помнишь? Они приедут нескоро. А у тебя жар, придётся лечиться самим.       Страшный Армин из видения исчез, и теперь не остаётся сомнений в том, что человек, ведущий разговор над ним, незнакомый — так уж Эрен привык к чудовищу из своего сна. Но почему-то его касания такие заботливые, а речь ласковая, что нет сомнений — Эрен в надёжных руках. С этим чувством он проваливается в другой сон.       Пробуждается Эрен от прикосновений к лицу. Это всё те же пальцы — они касаются его растрескавшихся губ и мажут их чем-то масляным. Потом на лоб ложится холодная сырость — больно, кожу саднит, будто побитую.       — По весне многие болеют, — слышит он приглушённый голос — откуда-то издалека, либо это уши так заложило, а он и рядом. Голос взрослый, и Эрен узнаёт в нём деда Армина. — Съешь это, когда будешь ложиться спать. Эх, Армин, если и ты заболеешь…       — Не заболею! — Эрен наконец понимает, что высокий голос принадлежит Армину. И почему он сразу его не признал?.. — Когда я в последний раз болел, дедушка? Не переживай. Лучше сам уходи поскорее, вот кто тут может заболеть, так это ты.       — Ладно уж, защитник. Оставайся да защищай.       Когда входная дверь шуршит, кровать под Эреном поскрипывает — это Армин сел рядом. К ноющей коже льнёт через одеяло его спина. Эрен пытается приоткрыть глаза, но встречает новую боль — и стонет:       — Ярко, ярко…       — Тш-ш, не открывай глаза. Лучше спи.       — М-м, — Эрен мотает головой и хнычет. — Ты правда можешь заболеть. Лучше слушай дедушку. Я не слушал маму, а что теперь?       — Я не заболею.       Вот упрямый глупец!       — Ты посмотри на себя, — злобно бормочет Эрен, сквозь боль жмуря веки. — Ты же тонкий, как веточка, тебя любая болячка скосит.       — Тяжелее всего болеют самые сильные. А ты сильнее, чем я, в тысячу раз. Я если и простужусь, ничего мне не будет.       Эрен молчит — и упрямо хмурит брови. Армин добавляет:       — Вот ты поправишься и тогда поймёшь, почему так. А сейчас спи. Я буду тут.       Отчего-то в груди становится тепло, и Эрен не находит ничего лучше, чем нащупать в простыне ладонь Армина. Тот чутко сжимает его пальцы в своих, и Эрен наконец-то проваливается в забытьё.

***

      Раньше Эрену в голову не приходило, что друзья — это те, кого можно любить. Сам он чувствовал за Армина разве что ответственность: он такой храбрый, но слабенький — конечно, ему нужна защита. А оказалось, что он куда бескорыстнее, чем Эрен. Самому ему, наверное, никогда не дорасти до такой внутренней силы — смог бы он так же долго, бесстрашно и терпеливо ухаживать за тем, кто и другом ему стал не так давно? Ведь Армин не убежал — ни от скуки, ни от страха заразиться…       Теперь уже, когда Эрен вполне здоров и уверенно держится на ногах, он вспоминает, как Армин о нём заботился: обтирал полотенцем, пичкал настойками, читал какую-то странную книжку о путешествиях, из которой Эрен не запомнил ни слова. Даже целовал в лоб после импровизированных умываний — и говорил, что так, должно быть, делают мамы, когда их дети болеют. Когда-то Армин упоминал, что не помнит своих маму и папу, но Эрену его чувств не понять.       Почему же Эрен такой грубиян и дурак? Ведь его всю жизнь любили родители, а Армин своих потерял давно — зато он ласковый и добрый, чуткий и заботливый. Наверное, всё не так просто, и Эрен решает не думать об этом — надо быть от природы поумнее, чтобы разгадывать такие загадки.       Но теперь Эрен признателен. Это слабо сказано: сейчас родители дома и он вполне восстановился после того, как в их отсутствие его выходил Армин. Эрен вспоминает его внимание и понимает, что он, может, и жив теперь только благодаря его заботе. И оттого так тепло на душе — особенно когда мама болтает с ним, улыбается и вспоминает Армина. Она, кажется, ещё больше благодарна ему, чем сам Эрен, потому что когда она заговаривала об Армине раньше, её глаза так не сияли. А теперь сияют. И улыбается она чаще. Эрену тоже хочется улыбаться в ответ — и он охотно это делает. В самом деле, что-то Армин с ним сотворил… Может, он и вправду колдун? Только добрый. Тем более что глаза у него не жёлтые, не звериные — а добрые, нежные карие. Прежде Эрен никогда не запоминал, какого цвета у людей глаза.

***

      Эрен улыбается и даже как-то бездумно, диковато хихикает — потому как то, что он делает в эту минуту, кажется ему не таким уж и глупым. А он ползает и шарится в траве: ищет кого-нибудь жирного, полосатого, усатого. Такого, чтобы попротивнее — ведь чем противнее ему, тем красивее Армину. Много чего попалось Эрену в этот час, но он не остановит поиски, пока не добьётся своего. Ему нужен самый толстый жук, которого он сможет отыскать.       Наконец он находит того самого: большого, длиной в собственный указательный палец, широкого, как камень, матового, как травинка. С чёрным телом и коричневыми шипастыми ногами — устрашающий вид.       — Фу, какая гадость, — ноет Эрен себе под нос и чуть не плачет от отвращения, когда суёт уродца в склянку голыми пальцами. Армин наверняка необычный человек, если любит и жалеет даже таких мерзких существ.       Перелезть через забор интереснее, чем войти через калитку, а заглянуть в окно веселее, чем постучаться в дверь. Так и сейчас: Эрен барабанит кулаком по окну дома Арлертов, жмётся носом в стекло и почему-то улыбается. А потом к нему выбегает Армин.       — Ну что, ты совсем выздоровел? — спрашивает Армин ласково и машинально прикладывает ко лбу Эрена ладонь.       — Раз отпустили, значит, совсем! — отвечает Эрен с жёсткостью — по привычке. А потом сжимает Армину пальцы, потому что на душе тепло. — Я тебе кое-что принёс.       — А? — робко тянет Армин.       — Пойдём.       Эрен усаживает его на лавочку возле дома, а сам становится перед ним на колени — потому что ему и так не по себе от того, что́ ему сейчас предстоит потрогать — во второй раз за день. Так что лучше стоять на земле твёрже.       Армин умиляется его положению и отчего-то тянется к его лицу, как будто хочет сдуть ресничку с кожи. Но вместо этого порывисто целует Эрена в щёку и тихонько говорит:       — Спасибо.       — За что? Я же ещё ничего тебе не показал.       В ответ Армин только краснеет, так что Эрен, довольный от своей правоты, командует:       — А теперь закрой глаза и дай мне руку.       Армин послушно делает всё это, и Эрен достаёт из кармана склянку. Он не торопится открывать продырявленную крышку — и совсем не потому, что он брезгует насекомым внутри. Просто взгляд прикован к ладошке Армина: он держит её перед Эреном так доверчиво и уверенно, что на душу приходит умиление.       Пожалуй, Армин любит жуков, но Эрену они всегда будут противны, и от силы собственных убеждений никуда не деться. Так что Эрен решает, что лучше уж он сначала сделает то, что приятно всем. Он наклоняется и целует Армина в ладонь, тычась в неё носом — это лучшее, что он может сделать, прежде чем посадит в неё большого некрасивого жука. Этого усатого толстого уродца, который будет щекотать Армину нежные пальцы и норовить их укусить. Пусть для этого у него и слишком слабые клешни.       — Эрен… — шепчет Армин растерянно, но его приходится перебить:       — Ещё не открывай. Я скажу, когда можно. Да держи ладошку, дурачок, не сжимай.       Эрен как раз снимает крышку и вытряхивает себе на руку чёрного жука. Потом берётся за его бока двумя пальцами и, невольно скривя нос и рот, кладёт брюшком на ладонь Армина.       — А теперь открывай.       Армин ахает и восхищается; Эрен старается смотреть только на его восторженное лицо, потому что это чудесное выражение нельзя мешать с чем-то столько же противным, как насекомое в его ладони. А лицо у Армина и вправду прекрасное: сейчас, глядя на него снизу вверх, Эрен уверен в этом как никогда.       — Да это же жужелица!       Армин благоговейно гладит жука пальцем по спинке и говорит:       — И как же это ты сам его поймал?!       — Ну вот так! — с чувством отвечает Эрен. — Захотел и поймал.       Ему нравится то, что он, оказывается, способен любоваться Армином — да чем угодно. Раньше на это не хватало умения, а теперь будто открылось второе дыхание. Именно оно так окрыляет Эрена в этот день.       Кажется, в этом мире можно бороться за что-то, кроме собственного упрямства. За что-то, что ещё больше, чем своя душа — за тех, кого любишь. Да, мама не просто так улыбается, когда говорит об Армине: у неё так теплеет взгляд, потому что она любит его, как собственного сына. Значит, Армин этого наверняка достоин — отчего бы не верить улыбке родной мамы?       Впрочем, Эрен уже и сам всё понял. И сейчас, когда Армин тянет его с колен, чтобы зарисовать многострадальную жужелицу, а потом побежать за дворы и выпустить её на волю, Эрен всё ещё ласков: он льнёт к его животу и стискивает друга в объятиях. Он так счастлив, что даже не опасается жука, который может спрыгнуть ему на голову с ладони Армина — главное, что они двое снова вместе.