Окольцованные напрочь

В тот день король Грегор принимал у себя иноземного посла. Посол по-английски говорил плохо, и Грегор никак не мог взять в толк, зачем он приехал. Посол повторял всё время одну и ту же фразу: – Мы с вами есть делать брыбус. Это ничего не говорило Грегору. Он такого слова не знал, а посол не мог ему вразумительно объяснить, что оно означает. Так они и не могли столковаться, а переводчика в замке не было. …Примерно через два часа после начала аудиенции посол вдруг бросил твердить про загадочный «брыбус» и сказал: – Вы есть меня простить, ваше величество, но у вас не есть убрано. У вас на пол есть валяться бумажка. – Где? – А вот. Я её есть выброшу, хорошо? – Обождите. Вдруг это ультиматум подсунули? Дайте мне бумажку! Посол послушался. Грегор поглядел на бумажку, прочёл написанные на ней детской рукой неровные строчки и вдруг побледнел, как смерть. – Что с вами есть случилось, ваше величество? – Ничего особенного. В этой записке – угроза династии. Перенесём аудиенцию на потом, хорошо? Мне надо разобраться в этой истории. – Хорошо. Тогда я есть удаляюсь. – До свидания. Да, вот ещё что. Если вы наткнётесь на моего первого министра – вы ведь знаете его? – передайте ему, что я его требую к себе. – А если я не есть наткнусь на ваш первый министр? – Уж постарайтесь наткнуться. Мне одному не придумать достойного наказания двум государственным преступникам. – Я есть постараюсь. До свидания. – До свидания. Посол ушёл, и вскоре в тронный зал вбежал первый министр короля Грегора. Довольно угодливый тип мутного происхождения, по имени Мистимурман. Говорили, что его предки окопались при дворе ещё во времена отца Грегора и что там была какая-то тёмная история с недоотравлением коронованной особы и спасением жизни. С порога Мистимурман поклонился, в свете своей комплекции – довольно неловко, всё ещё отдышиваясь, и спросил: – Вы звали меня, ваше величество? – Да. Надо придумать тяжёлое наказание двум государственным преступникам. Один из них – моя дочь, а другой – Кевин, паж, тот, что без году неделя в замке. – Её высочество принцесса Калла и этот мальчишка – государственные преступники? Но что же они натворили? – А вот прочтите. Грегор протянул министру записку. Тот прочёл вслух следующее: – «Папа! В целом свете я люблю одного только Кевина». Я такого от неё не ожидал, ваше величество! – Это ещё что, Мистимурман! Вы дальше почитайте! – Читаю. «Позволь мне выйти за него замуж, как только решишь, что я для этого уже достаточно взрослая. А сейчас – позволь нам обручиться, чтобы мы были связаны навсегда. Если ты это сделаешь, я перестану бегать с уроков манер. Если ты это сделаешь, тебе больше ничего, ничего, никогда, никогда не надо будет мне дарить ни к одному на свете празднику». И подпись: «В трепете и надежде – Калла». Мистимурман швырнул записку в камин. Она мгновенно вспыхнула и сгорела. Потом он всплеснул руками и воскликнул: – Ну и дети пошли! Ну и дети! Рановато влюбилась! Да ещё в кого? В какого-то пажа. Что она такого нашла в этом Кевине? Как будто на свете нет ни одного принца! А уж про Кевина этого не знаю, что и сказать. Я его считал таким тихим мальчиком, а он – на тебе! Добился любви принцессы! Позарился червяк на луну! В тюрьму его! А её – в монастырь. – Приведите их сюда, Мистимурман! Я объявлю им тот приговор, который вы сейчас вынесли. – Сейчас приведу, – министр ушёл. А Грегор взял со стола лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и начал писать гневную речь, с которой собирался обратиться к непокорной дочери. Начиналась она так: «Калла! Ты змея, которую я пригрел на своей груди. Это обручение погубит нашу династию, а может быть, даже навлечёт на нас войну». Много там ещё было всяких слов, совсем не лестных для Каллы и Кевина.

* * *

Грегор исписал уже обе стороны листа, когда вернулся Мистимурман. Со всем почтением, но с написанным на лице отвращением он вёл за руку принцессу Каллу. Далее следовал сэр Таксфорд, этот грубо тащил за руку своего нового ученика Кевина. – Вот, – сказал первый министр, – ваше величество, я привёл государственных преступников. Грегор вздрогнул, с пера слетела клякса и испортила вторую половину гневной речи. «Ну ладно, – подумал он, – обойдёмся первой половиной». Таксфорд вытолкнул Кевина на середину тронного зала. Мистимурман издевательски-приглашающим жестом указал Калле подойти к мальчишке. Теперь принцесса и сквайр стояли рядом, точно не зная, зачем их сюда притащили, но что-то подозревая. Грегор поднял глаза от наполовину испорченной гневной речи. Неравную пару освещало солнце, и король почувствовал: Калла и Кевин подходят друг другу, очень подходят! Пусть она королевская дочь, а он сын разжалованного рыцаря и бедняк, в них есть что-то общее. И как только Грегор это понял, весь его гнев сразу куда-то улетучился. Ему даже стало жалко их. Король обратился к дочери без всякой злости в голосе: – Калла! Я получил твою записку, где ты писала мне про Кевина. Правда ли, что ты и Кевин любите друг друга? Или это кто-то меня разыграл? – Правда, – ответила Калла и покраснела. – Правда, – подтвердил Кевин и тоже покраснел. А Грегор продолжал: – Лично я ничего против не имею: вы прекрасная пара. Но разрешить обручиться, тем более – повенчаться, не могу. Будь ты, Кевин, хотя бы дворянином во втором поколении, я бы разрешил. А так – не могу. Хотел бы, а не могу. – Почему? – спросила Калла, и в голосе её зазвенели слёзы. – Да потому что все окрестные короли подумают: «Грегор, наверное, выжил из ума – обручил дочку с пажом. Пойдём-ка мы на него войной». И пойдут, а это не так уж приятно. – А что же делать? – Сейчас мы с Мистимурманом будем обсуждать. Идите. Вы, Таксфорд, тоже свободны, благодарю за помощь. Оставшись одни, Грегор и министр принялись обсуждать ситуацию. Мнения их разошлись. Мистимурман был за то, чтобы отправить Каллу в монастырь, хотя бы на время, на послушание, «чтобы перебесилась». Ведь, конечно же, навсегда похоронить за монастырскими стенами единственную наследницу престола – было никак невозможно, такое только по злобе ляпнешь. Но Кевина министр предлагал упечь в тюрьму, да там по-тихому и сгноить. Дерзость пажа была неслыханной, но казнь – всё же дело публичное. А Грегор хотел, чтобы «и волки были сыты, и овцы целы», то есть обручить Каллу и Кевина так, чтобы об этом никто не узнал. Так и не придя ни к какому решению, они разошлись, перенеся совещание на завтра.