Самоотвод.

Это всё лишь повод развлечься, проронить пустую слезу, оросив её скулящей жалостью и приправив ей сухой, заезженный философский трактат. Людям всё равно. Единственное, что пугало меня – вопрос наследства и последнего желания. Всё же, это документ! Я не стал временить с наследством и направил все одеяния Палонирии. Правда, больше из соображений освободить место. Ещё не знаю даже, что сказать – должно быть, простой люд спросит? Страже-то дела нет, у них и своей мелкой бюрократической возни хватает… Да, байка о несчастном эльфе и коварной жене будет греть уши Бруме этой холодной зимой достаточно долго. Кажется, я ещё не до конца осознал, что натворил, но я не хочу понимать. Я схоронил тело в спальне, завернув его в два легких, почти невесомых летних платьица. На каменном холодном полу тело подольше сохранит свой…вид. Мне нужна была помощь с уборкой – больше для виду, конечно, но и я не горю желанием после травмы ползти по полу, убирая следы крови. Вскоре я нанял некую данмершу – она назвалась охотницей на вампиров с обычным данмерским именем… Что-то на М, вроде. Конечно, весь на измене, я заподозрил неладное, но ей удалось меня убедить в том, что сейчас она нуждается в деньгах и не брезгует работой, особенно с кровью – ей ли не привыкать? Сейчас она копошиться наверху. Я лишь надеюсь, что это не обернется для меня ошибкой – я и так слишком много просчётов себе позволил, можно было закончить всё более чисто. Довольно демагогии, от этих размышлений у меня разболелась голова. Стоило бы подняться и сказать ей, что ковёр бессмысленно пытаться спасти, но, кажется, она либо будет корпеть до победного, либо протрёт в нём портал в Обливион. Я резво занёс ногу, чтобы побежать по ступенькам, но тут же почувствовал сильную слабость, которая отдалась мне головокружением. Я опёрся о перила, закрыл глаза и перестал чувствовать свое тело – только голова гудит. Уловив момент, когда мне полегчало, я продолжил движение, и когда увидел, что данмерши там нет, я напрягся. Достигнув этажа, я услышал вздох внизу, в спальне. Чёрт! И как она прошла мимо? Я оседлал перила и скатился по ним, один прыжок – и я на пороге комнаты. Данмерша стояла молча, простирывая окровавленную тряпку в ведре с водой. Рядом безучастно лежали её потёртые меховые перчатки. Она обернулась и кивнула мне. Натужной улыбкой я постарался скрыть моё необоснованное расслабление – будто от души отлегло. - Сколько с меня? - А сколько стоит таверна? - Хм, я бы посоветовал… - Хотя, впрочем, я осталась бы здесь, - кажется, ей было изначально безразлично. Она по-деловому осматривала деревянные, резные косяки и ощупывала каменные стены. Я даже не знал, что ответить, но она поправила волосы и, не спеша, последовала в мою сторону. Я был слегка обескуражен, когда она приобняла меня за плечи и медленно развернула. Как… Грубо. Даже бестактно. – В нордских тавернах клопы и вошь, а у вас очень милый, чистый, благодаря мне, домик, - я нахмурился, - а вы живете здесь совсем один на такой большой дом. – она глядела на меня вызывающе, так, будто через несколько минут мы сцепимся в ужасной схватке. Я онемел. - Впрочем, я… Ладно, хорошо. Но у меня совсем нет еды дома, и… - Я не боюсь мёртвых. - Хорошо, оставайтесь. Но,. Поймите меня, с одним условием! – она внимательно слушала. - Прошу не находиться в доме в моё отсутствие. Сами понимаете, я тоже должен чувствовать себя уверенно. - Твой дом, твои правила. - Я покажу комнату, пройдемте. Мне явно есть чему у неё поучиться. В другое время я был бы… достаточно рад гостям, но время идёт на часы. Если начнёт появляться трупный запах – это провал. Остаётся лишь надеется, что она не будет злоупотреблять моим гостеприимством слишком долго. Как только я вошёл в таверну, все взгляды устремились на меня. Олав всплеснул руками, и как только я подошёл ближе, я будто наступил на руну - народ загудел, забубнил, вопросительно восклицая. Олав крепко обнял меня и влажным взглядом щурился на мое лицо. Я уткнулся в плечо прогретого норда не без удовольствия. - Отчего ты такой заполошный, друг? - Сам не знаю, - промычал ему в рубашку я. - Конечно, норд из тебя такой себе – писатель ты умелый, а воин из тебя не очень. - Это к тому, что все норды – воины-поэты? - Пф, конечно! Я уныло хмыкнул, а Олав тряс меня и улыбался. - Давай, эльф, рассказывай, не медли! Народ волнуется, глянь, уши развесили! – крикнул кто-то из угла. - Да стойте вы, дайте я его усажу! – возразил Олав, подставляя мне стул. Я почувствовал себя таким любимым и нужным, что чуть не расплакался. - Спасибо, друг, - шмыгнул я. До чего же я стал сентиментален! Может, старость подступает? - Так как это было? Я посмотрел на Олава, и он, протирая кружку, внимательно меня слушал. Я вздохнул и начал. - Ну, приехала она домой, сели ужинать. Отлучился я в другую комнату, захожу, а она в мой бокал высыпает что-то из рукава. Я, конечно, мало что понял, пока она летела на меня с ножом. Она ранила меня, а я выхватил со стола нож и рубанул ей по шее, - я открыл бутылку с медом и начал её потягивать. - А за что это она тебя? – всё из того же угла доносился бас. - Да дэйдра её знает! Вроде, не ругались сильно даже. - Во дела, а…. С трупом чего? Я застопорился и притупил взгляд. - Ну… - Ладно, не говори. - А чего мы о смерти да о смерти? Вы слышали, что с Джорундором нынче? - Ээ, а кто не слышал? Вскоре все вернулось на свои места – как только народ понял, что я не расположен к разговору на эту тему, они продолжили лепетать о повседневности. Всё же, разговаривать о мертвых– не к добру. Народ разошелся, и я помогал Олаву прибрать заведение. Я был ужасно уставшим, но на душе было легко и спокойно. Наконец-то за эти дни меня не опоясывало чувство легкой тревоги. -А что до наследства? Кажется, у неё было много нарядов? - кокетливо кто-то промурчал сбоку, и я вздрогнул от неожиданности. Там сидела каджитка с нежно-серым, с вкраплениями коричневого, окрасом. Она кивнула, изгибая длинный, распушившийся хвост. - Да, я… Я отправил их немедля Палонирии. Мне тяжело на них смотреть и думать, - с некой робостью продолжил. - Прямиком с трупичны снял, мм? - Нет, разумеется, нет! Я даже не могу представить, кто мог бы о таком подумать. У нее было много нарядов, совсем нетронутых, - всполошился я, устало отыгрывая возмущение. - Не смеши меня, эльф, - А ты, кошка, чего вынюхиваешь? – вскинул бровь Олав. - Где хочу, там и топчу, - она подыграла плечами. - Я помню, остановилась у меня одна каджитка, потом шерсть полдня выметал! Так что и тебя вымету, слышишь? - Как грубо! Но я, однако, ничего не сделала, мм? Олав нахмурился. Всё же, она была права, веских причин у него не было, но она явно действовала ему на нервы. - Да ничего, только голова у меня жутко болит из-за тебя. - Слушайте, продолжайте трапезу. Мы вам не мешаем, - подключился я. - Я уже ухожу. Она зашуршала кожаным доспехом и покинула заведение, ступая легко и непринужденно. Но пара желтых глаз в последний раз мигнула мне, пока она выходила. Олав уткнулся в стол, продолжая оттирать его от липкого меда, а я стоял и вертел в задумчивости стакан. В последнее время слишком много сомнительных «знакомств». - Чтож, Олав, мне пора. - Давай, бывай. Береги себя, - пробубнил Олав. Кажется, он почти совсем спал, сидя за стойкой, прерывисто посапывая. - И тебе не хворать. Ни единого облачка. Луна, свернувшись клубочком на иссиня-черном небе, выглядела совсем голо без вуали облаков. Ну вот, снежком снова слегка притрусило землю. Мне совсем не хочется возвращаться. А чего же тебе хочется? Чего ты добиваешься? Я поднял взгляд и увидел, как к моему дому подходит темная фигура, и понял, что мне стоило бы поторопиться – нельзя оставлять гостя надолго у порога. Кажется, она заметила меня. Я махнул рукой и быстро зашагал, стараясь поглядывать и под ноги, и на данмершу. - Я не заставил вас долго ждать? - Ты сам видел, как я только подходила. Нет. - Но, впрочем, вы могли подходить и раньше. - Нет, я закупалась. Казалось, совсем недавно не было денег. Ладно, не лезть же в чужой карман? Я торопливо открыл дверь и пропустил её вперед, она язвительно усмехнулась. - А все же, во мне больше орка, чем данмера! Мне сами об этом говорили, - она смеялась, и от её низкого грубого голоса создавались круги в моем стакане. Мы сразу подружились, стоило мне достать пиво из шкафчика. И мне стало веселее, и она дружелюбней. Из диалога я многое узнал о ней, и о том, что она наполовину орк, наполовину данмер, и что она родом из деревушки на северо-запад от Анвила. - А отчего ты стала охотницей подрабатывать? - У меня и отец, и мать этим занимались, мне сами Девять велели! У неё были действительно почти орочьи черты лица – большой короткий нос, массивные своды челюсти с выдающимся подбородком, грозно нависающие над круглыми глазами надбровные дуги. Но аккуратный, почти как нарисованный, рот и элегантная шея, которая, впрочем, смотрелась странно на фоне массивного, пухловатого телосложения. Оттенок кожи у неё был темно-темно синий и на свету матово блестел почти фиолетовыми бликами. - Интересно. Ещё по одной? - А давай! Но только потом на боковую, я завтра рано встану. Я выдохнул с облегчением. - Ну, раз такая занятая гостья, то скажи, куда путь держишь? - Я здесь по делу, где-то между Имперским городом и Брумой есть вампирское логово. Пришла я сюда по направлению от столицы, осматривая запад, сейчас обратно на восток пойду. - Благородно. Ну, за добрый путь! – мы чокнулись. «…» После обескураживающего успеха приходило отвращение, и мне было неприятно трогать свою кожу, ощущать себя в ней. Я будто чувствовал, как эта грязь греха вживается в меня. Я впивался в простыню и из последних сил держался, чтобы не исцарапать себе лицо, не попытаться содрать с себя кожу и лик преступника. Но это прошло. Страдания отрезвляют, очищают, и мои руки и сердце снова холодны. Готовы служить. Я снял все постельное белье с кровати, уложив на матрас деревянную доску. Рядом, на комод, разложил ножи, клещи и садовые ножницы. Несколько раз я проверял, что дом закрыт на два ключа. Никто не должен был меня потревожить. Я довольно осмотрел свое рабочее место, вкушая легкое волнение от нетерпения. Свечи поставлены. Остальная мебель отодвинута дальше, к стене, давая мне свободу действий. Мне одновременно не терпелось, и одновременно от всей торжественности момента было неловко, что всё происходит так сумбурно, без прелюдий. Я будто бы жених, который с нетерпением и стеснением ждёт невесты на свадьбе. Я бережно достал кокон, в котором она покоилась. Настало время вылупиться моей куколке. Взглянуть на её облик. И как же она была прекрасна, когда молчала. Я давно снял с тела одежду - это излишне. Минут 5 я просто смотрел на эту картину, трогал еë, щупал кожу, проводил пальцами по животу, поглаживал округлые плечи. После слегка раздвинул разрез на горле - прекрасный нашейный браслет из красного-красного граната, а в нём - жерло когда-то таких злых и пакостных слов! Я расплылся в улыбке. Ладно, довольно издеваться над трупом. К делу! В моих руках оказался небольшой нож - не скальпель, но всё же и не батон сегодня режем, господа. Я начал проводить лёгкие, быстрые, но глубокие стежки от ключиц до пупка. Кожа расходилась под ножом, и я представлял, будто расстегиваю пуговицы на бархатной, нежно-желтой блузке, которая модели, скажем, иногда даже слегка мала и особенно натянута в некоторых местах, а потому очень охотно расходиться и уже больше не скрадывает аппетитные прелести. Внутренности брюшной предстали красным месевом. Тупой стороной ножа я отодвигал их, где-то слегка надавливал, но надрезы делать осмелиться не смел. Мне хотелось максимально сохранить их и, может быть, отправить их в формалин.… Расфасовать по баночкам, как коллекционер, собирая по кусочкам удивительный внутренний мир. Собрать в баночках жизнь. Я готов любоваться абстрактной картиной, разглядывать каждый элемент и видеть в этом неимоверную прелесть. Всю суть нашего бытия. Настало время прикоснуться к прекрасному и сотворить новое. Дать плоти и костям новую жизнь, что столь в своем горделивом, величественном молчании великолепны. Я взглянул на печень – она стала пятнистой и мраморной. Где мои манеры! Стоило бы преступить в перчатках? Достоин ли я коснуться смерти голыми руками без последствий? Я открыл комод и натянул кожаные перчатки – что есть, то есть. Я взял пилу и прикоснулся к ребрам сначала рукой, а после – холодным металлом. Сначала мои движения были легки – я сделал небольшое углубление, порез, намечая траекторию движения. Пила шла туго, но верно. Я отделил грудину с остатками ребер, прикрепленных к ней, и отложил на выстеленное покрывало на столе. За это время я изрядно вспотел, руки под кожаными перчатками сопрели и обработанная кожа прильнула к рукам. Я с трудом снял перчатки и откинул их. Будем считать, что я достаточно «подружился» с телом. Я отер пот об себя и обошел кровать с другой стороны. Голова. Её бледное, бледное личико и отяжелелые веки. Я провел большим пальцем по губам моей спящей красавицы. По её нежному подбородку. Почему же больше не щебечут птицы? Ангельское пенье больше не восхваляет её красоту. Её красоту восхваляют мои инструменты. Холодный металл ничем не хуже золота. - Моя дорогая…, - я нагнулся и поцеловал её холодные губы, - золото, какое ты любила, серебро, что удосуживалось чести обременять твою прекрасную шею, они никогда не раскрыли бы всю твою красоту. Ты увешивалась ими, закрывалась, но стоило тебе открыться… Ах! Я белею. Сердце замирает. Ты чувствуешь дрожь моих рук? Чем лучше ожерелье серебра гранатового браслета на твоей шее? В порыве чувств я вновь поцеловал её губы, но она не просыпалась. Какая услада! Как холодны, как сладки её губы! Этот запах… Он режет нос, я хочу вздыхать его все больше. Пожалуй, так пахнут цветы на том свете. Я убрал беспорядочную прядь с её лба. - Позволь мне коснуться твоих мыслей, любимая. Я взял нож и провёл по её лбу. Пахучая кровь вывалилась и залила её лицо, отчего я крайне огорчен. Ничего, ничего. Это исправимо. Я усердно трудился и весь день не выходил из дома. Зато за это время я успел вычленить череп, грудину с ребрами и коленную чашечку. Постепенно из моей спальни и операционной сделалась алхимическая лаборатория – я старался смешать формалин, и, когда у меня получилось его жалкое подобие, я смирился и залил им мозг и сердце. Здесь предстоит много уборки, но я готов работать. За это время у меня вернулся аппетит и румяность лица. Я окрылён. Я готов творить. Пока не знаю что, но я найду достойный сюжет. Это будет фурор.