Под сенью чужого рока

Первым ударом плеть обжигает кожу, оставляя на ней красный след. После второго след становится ярко-алым с бахромой того же тона. После третьего красные брызги летят в зрителей. Плеть у орочьего палача оснащена на концах тяжелыми свинцовыми кубиками. Тяжелое орудие было предназначено не для долгих игр, оно помогало эффективно и быстро наказывать большое количество осужденных, не вызывая при этом ослабляющей удар усталости.  - О, новенького сразу видно. Молчит, зубы сжал, стесняется. И рубашку не снял. Гвиндор обернулся, услышав разговор. Было что-то противоестественное, искаженное в эльфах пробывших здесь долго. Словно несмываемая местная грязь въедалась не только в кожу, но и сами их души. - Он не хочет радовать палача, - возразил Гвиндор эльфу, чья голова была седа, словно у человеческих стариков. - Так ему же наплевать, - усмехнулся "старик",  - Думаешь, ему есть до тебя дело?.. Нет, у него есть приказ и план. Ему по плану надо сегодня всыпать десяти квенди по двадцать плетей и двадцати по десять. Выработка у него такая, понимаешь? Ты, вот, железо добываешь, а он синяки из твой спины. План выполнит и пойдёт себе домой бражку пить, жену насиловать и детей воспитывать. А ты тут останешься. С гордостью своей дурацкой, без шкуры и без рубашки.А где ты здесь себе одежду новую найдёшь?.. Разве, что с трупа друга своего снимешь. Да и то, не факт, что повезёт. Может опередит кто. - Следующий! - завопил внезапно палач, освобождая предыдущую жертву и придавая ей ускорение пинком в спину. - Ты! - орк из оцепления ткнул в Гвиндора пальцем, - Давай сюда! Не хрен болтать! Гвиндор было обернулся, чтобы вновь найти того болтливого "старика", но с удивление  понял, что тот как-то умудрился затеряться в толпе пленных темноволосых нолдор, согнанных для наблюдения за вечерней экзекуцией. Орк же, не теряя времени даром, рывком за цепь выдернул Гвиндора из толпы и так же пинком направил его на помост. Повинуясь внезапному порыву, пленник улучил момент и действительно оголил спину, зажав сдернутую рубашку скованными руками. Рубашка-то у него была самая простая, из небеленного льна, да к тому же еще и вымазанная в крови и пыли, и разрезанная в нескольких местах, дома выбросил бы ее уже давно и забыл. Но дом был далеко, седой был пав в чем-то. И такая одежда в этих сырых холодных коридоров - большое сокровище. Жаль будет ее потерять. А спина заживет. До свадьбы уж точно заживет.  Палач безразлично зацепил цепь за крюк, торчащий с потолка. Свистнула плеть. Финдуилас стояла перед дверью переминаясь с ноги на ногу. Она бы, наверное, все-таки развернулась и ушла бы обратно в свою комнату, если бы очередной крик-стон не донесся до неё из-за этой двери. Она постучала. В ответ сперва наступила тишина, потом послышался звук шагов и дверь открылась. Гвиндор стоял на пороге своей комнаты. Его ночная рубашка была мокрая от пота, как и корни изрядно поседевших волос. Он уставился на девушку таким всполошенным, нервным, абсолютно незнакомым ей взглядом, что она вцепилась обеими руками в свой лёгкий светильник, жалея о том, что вообще пришла сюда. Словно бы не к жениху своему в соседнюю спальню заглянула, а с разбойником на лесной дороге столкнулась. Их, говорят, много развелось в последнее время наверху. - Я разбудила тебя. Прости, - залепетала она, глядя в пугающие глаза, - Ты так кричал, и я подумала… - Спасибо, - голос спросонья у него был хриплый, чужой. Комнаты обрученных были рядом. Не удивительно, что она его слышала. Удивительно, что не слышал никто больше. Или никто не хотел слышать? Может быть и ей не стоило сюда приходить? Парень отвернулся, ушёл вглубь комнаты, оставив дверь открытой. Решив, что это приглашение войти Финдуилас сделала шаг вперёд и аккуратно прикрыла ее за собой. Гвиндор стоял спиной к ней, опираясь руками на стол. Перед ним стояли несколько бутылок, и, в большинстве своем, они были пустыми.  - Тебе снился кошмар? - спросила девушка просто, чтобы разрушить тишину. - Не худший из возможных. Мне жаль, что я разбудил тебя.  - Ничего страшного. Он потянулся к бутылке, принялся открывать её, неловко орудия одной левой рукой.  - Давай помогу!  Финдуилас было бросилась к нему, но была остановлена раздраженным взглядом и брошенной парой слов:  - Сам справлюсь. "Сам, так сам," - она отступила назад, робея и не зная, куда себя деть. Пальцами коснулась простыней: влажные. - А где у тебя чистое белье? - она потянулась к шкафу. - Оставь, Фаэливрин. Это лишнее. Вот, лучше, держи, - он протянул ей полный до краев кубок, - Выпьем за то, что можем спать на своих кроватях. Это, поверь мне, настоящее счастье. - Я не хочу пить, спасибо, - ответила она, вытаскивая стопку из простыней и наволочек, - и мне совсем не сложно поменять. Гвиндор выпил весь кубок залпом, вряд ли успев почувствовать вкус старого вина, напоенного солнцем безмятежных дней, и пошёл помогать суетившейся девушке. Вдвоем они справились быстро, несмотря на то, что Гвиндор больше мешал, чем помогал. К своему увечью он еще не успел привыкнуть. - Вот и все, - улыбнулась Финдуилас и направилась  к выходу. Завтра она, верно, проспит половину дня, но в подземном городе это было привычно. Живущие здесь часто путали день и ночь. - Останься, - Гвиндор внезапно схватил ее за руку, не давая уйти, - Останься. Мы с тобой помолвлены, не будет ничего страшного, если ты проведёшь ночь в моей спальне. Ничего страшного не будет, Финдуилас и сама это прекрасно понимала. Только ее пугало не то, что могут сказать о ней горожане или ее отец. Она просто не хотела оставаться наедине с женихом. Ей неприятна была и отчаянная нервозность его жестов, и слишком крепкие обьятия, и требовательность взгляда, так настойчиво ищущего что-то в ее глазах. Хотелось сбежать от него подальше, закрыться в своей комнате, вернуться к воспоминаниям, в которых все еще было хорошо, в которых взгляд Гвиндора не пугал, а возможность остаться с ним наедине, сбежав из-под присмотра матери и нянек, была самой желанной на свете. "Это мой жених,"  - строго напомнила  себе девушка, - "и ему нужна моя помощь.” И она согласилась, заставив себя улыбнуться:  - Хорошо. В его постели они поместились вдвоем. Гвиндор обнял ее и задремал. Сон его был тяжелый, беспокойный, а объятия стали крепче. Так не любимую ласкают, а стискивают свою последнюю надежду, стараясь удержаться от падения в пропасть. Однако, он более не кричал, и Финдуилас его не будила. Она не спала. Сидела в постели, перебирала посеребренные пеплом седины волосы и думала о том, что теперь ей придется провести всю оставшуюся жизнь с этим эльфом, абсолютно чужим, незнакомым, искалеченным физически и душевно. И виной тому обещание данное в давние времена беззаботной юности.