Истинный наследник

Направив острие меча на лицо генерала и сделав два небольших шага вперед, Уён дождался первого ленивого удара и отбил его вниз и вправо, затем оставив острие у травы и попытавшись рубануть Сана по рукам, однако тот быстро отошел в сторону и махнул своим мечом словно играючи, так, что тот рассек воздух, издав характерный свист. Первое правило — скорость. Нападение, и Уён покрутился вокруг своей оси и ударил снизу, однако тут же ощутил, как его самого тыкают острием в бедро, но быстро отскочил, позлившись внутри себя, что холщовая туника выправилась из пояса, придержал меч сбоку и слева и попытался атаковать сверху, на что Сан среагировал молниеносно, скрестив лезвия и, повернув свое вокруг лезвия Уёна с пару раз, едва не выбил меч из его рук. Приподняв локти параллельно земле, чтобы в том же положении удержать меч, Уён отвел ногу назад на носке, хотел было выждать нападения, но Сан его только инсценировал, предсказав, что собирается сделать его «дуэлянт», и рубанул снизу по диагонали, заставив тем самым Уёна пошатнуться, а потом завершил дело несколькими быстрыми атаками. Лязг металла раздавался по лагерю всего несколько секунд, после чего Сан с легкостью, практически не стараясь, выбил меч из рук Уёна и молча указал на оружие. — Мы уже давно занимаемся… — проскулил Уён, принявшись разминать больное плечо круговыми движениями, а потом заправлять тунику обратно за пояс. — Мне нужно немного отдохнуть… Хотя бы пять минут. — В бою никто не даст тебе отдохнуть. И ты снова неправильно держишь меч, — строго сказал Сан, подлез под лезвие носком сапога и подбросил ногой в воздух, тут же перехватив рукоятку ладонью. — Говорил ведь: большим и указательным пальцем не слишком крепко, но и не легко. Средним — плотно, а безы… — А безымянным и мизинцем очень плотно, — вздохнув, закончил за него Уён. — Я помню, но в драке это ведь невозможно контролировать! Я только возьмусь, как вы нападаете, а я потом держу так, как могу. Как за всей пятерней уследить-то? — он надул губы и заныл, когда Сан вновь наставил на него свой меч. Пара ленивых взмахов, и Уён снова оказался обезоружен. — Я сдаюсь… Фехтование — совершенно не мое. Послышался раздраженный вздох. Ну хоть какая-то эмоция, помимо тоски, нескрываемо отражающееся на лице… — Давай-ка и правда прервемся, и я тебе скажу всё как есть, — вернув себе непроницаемый взгляд и спокойствие, проговорил Сан, после чего сел на траву, широко расставив ноги с приподнятыми коленями. Уён последовал его примеру. — У мужчины в нашем мире есть четыре пути: воин, крестьянин, ремесленник и торговец. Скажи, ты торговец? — Разве что глупостей. — Ты крестьянин? — Ну, по матери — почти да… — почесав затылок, сказал Уён. — Но вообще нет. — Ты, может быть, ремесленник? — Если музыку считать за ремесло… Сан едва сдержался, чтобы не закатить глаза. — Хорошо, предположим, твоя музыка — это ремесло, — наконец проговорил он, в очередной раз поняв, что в случае Уёна такие же беседы о вековой мудрости, как со всеми прочими солдатами, не помогут. Только запутают, еще и спорить опять будут несколько часов, как давеча. — Никто не отнимает твоего права заниматься искусством, но вместе с тем ты должен понять: если ты не ремесленник, не крестьянин и не торговец, то должен быть воином, как и любой мужчина. Смелым, честным, бескорыстным. Только тогда ты сможешь обрести внутреннюю силу, зная, что при случае защитишь себя и более слабого. — А почему только четыре пути? Почему нет, скажем, пути шамана? Или пути советника? Или пирата? А у императора тогда какой путь? А у художника? А у… — У императора, — раздраженно перебил Сан, — происходит совмещение путей. Император торговец, потому что определяет государственный экономический курс. Он ремесленник, потому что созидает, творит. Он крестьянин, потому что заботится о земле, которую препоручила ему Халазия. Он воин, потому что ведет за собой людей. Уён, ты воспринимаешь все мои слова чересчур прямо, не домысливая и не видя заложенных в мудрости предков потаенного смысла. — А у шамана тогда какой путь? — не унимался Уён, глядя на Сана во все глаза. — У шамана путь!.. — Сан стиснул челюсти так, что на щеках проступили ямки. — Ты не шаман, поэтому мы не говорим о них. Шаманы — вообще не мужчины в полном смысле слова, они привратники духовности и мудрости. Путь воина по-своему тоже. Воин, Уён, — это не просто махать мечом и убивать. Это защищать слабых, постигать таинства собственной души, держать внутреннее равновесие и баланс. Ты не сможешь победить врага в гневе или отчаянии, поэтому твоя голова должна оставаться холодной во время боя. Только тогда недруг падет. А в твоем случае… Отец за тебя боится. — Потому что все в этом дворце меня ненавидят? — с толикой боли в голосе спросил Уён. — Думаете, поэтому мне придется защищаться? — И поэтому тоже. Ненавидят слабые духом, а ты должен быть выше и сильнее них, — ответил Сан, поднявшись с травы и следом взяв в руку меч. — Пока ты не поймешь, чего ты действительно стоишь, это будет задевать тебя. Многие воины грешат честолюбием, кичатся заслугами и идут в бой только для того, чтобы убивать… У них нет характера, зато есть поразительная уверенность в себе. С тобой же проблема иная: у тебя есть глубокий характер, но нет уверенности. Путь воина, который ты проходишь под моим началом, поможет ее обрести. Без него ты никогда не поймешь себя настоящего. — А вы тоже меня ненавидите? — спросил Уён. Его угнетала скука на лице Сана и те хлопоты, которые он доставляет ему, генералу, заставляя возиться с собой, по сути безродным бастардом. — Я же сказал, что ненависть… — Я имею в виду… — Уён прикусил обратную сторону щеки. — Вы тоже презираете меня? За то, что я бастард? Покрутив в руке рукоять меча и призадумавшись, Сан в упор посмотрел на Уёна, а на лице впервые за день промелькнуло какое-то подобие улыбки, которое тут же исчезло. — Я презираю лжецов, трусов, убийц и насильников. Ты в их число пока не входишь и, даст то пресвятая Халазия, не войдешь, — уклончиво ответил Сан, вызвав у Уёна яркую улыбку, за которой последовали внезапные объятья. — Так, отставить нежности! Это приказ! Мы не на дружеской прогулке, а на уроке фехтования! — строго, с нотками агрессии прикрикнул Сан, но Уён всё равно не прекратил светиться от счастья. Чувствовал, что вся эта злость — напускная. — Итак, в боевую позицию! Меч сбоку! Правее! Уён быстро выполнил всё, что ему сказали, рассекая лезвием воздух. — Ударь меня, как я учил! Опершись на вытянутую назад ногу, Уён хотел было сложить на рукоятку меча и вторую руку, но вовремя одернул себя и попытался рубануть Сана по рукам снизу по диагонали, был отбит чужим оружием и напал сбоку, силясь задеть плечо скользящим движением лезвия, пригнулся, когда не получилось, и, сделав вид, что собирается ударить сбоку, подлез снизу, ловко сманеврировав. По мелькнувшему удовлетворению на лице Сана Уён понял, что наконец сделал что-то правильно, возрадовался и атаковал сверху, а потом понял, что выронил меч. — Преждевременная радость или печаль — залог поражения, — прокомментировал Сан, наставив острие на грудь Уёна. — Никогда не сдаваться и не сметь недооценивать противника. Всегда бейся с ним так, словно он наверняка умнее тебя. Тебя ведь обучали игре в шахматы, верно? — спросил Сан и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Как и там, стратегия и тактика — твои самые верные помощники. А чтобы ими владеть, нужно оставлять разум чистым, не замутненным никакими эмоциями. Уён понурил голову и кивнул. — Но сегодня… Ты почти молодец, — сказал Сан и одним быстрым движением вернул меч в ножны, затем глубоко поклонившись. — Отдохни несколько минут, а потом продолжим. — Это обязательно? У меня уже руки дрожат! — возмутился Уён, растянув гласные. — Не выйдешь в холод без джогори — не узнаешь, что такое холод. Уён был вынужден признать его правоту. Несмотря на жесткую военную закалку и регулярное общение с простой солдатней, Сан постоянно выражался поговорками, эвфемизмами, метафорами и красочными сравнениями, и далеко не всегда получалось уловить их смысл, но в том, наверное, и суть: догадаться самому. Это как упражнение для ума, идущее в комплекте с упражнениями для тела. Когда время вышло, Уён было схватился за меч, но Сан скомандовал совсем другое: — Вокруг лагеря семь кругов. И чтобы быстрее стрелы несся! Не став на сей раз вступать в полемику, Уён наклонил корпус вперед и побежал к выходу, затем принявшись наматывать круги, на третьем из которых практически выдохся, даже разок остановился, чтобы отдышаться, но ненадолго: Сан наверняка следит со смотровой башни, как коршун. Уён пару раз так уже попался, когда хотел немного схитрить. В свою комнату он вернулся на негнущихся ногах, тут же рухнул на теплое одеяло, лежащее в центре комнаты, и прикрыл глаза, чувствуя, как подушка начинает намокать от пота. И ведь это на сегодня не всё… Скоро отправляться на встречу, играть на тансо, пока император будет беседовать с очередными важными гостями. Смотреть, слушать, анализировать… Это Уёну давалось гораздо легче, чем махать мечом или запоминать тонкости положения рук, ног и корпуса. Однако отец хотел, чтобы его сын стал полноправным принцем, не уступающим ни в чем братьям, и изредка, когда выпадала свободная минутка, посещал уроки фехтования, молча следя за тем, как Уён падает, снова встает, спорит с Саном, потом берется за меч и оттачивает выученные приемы или же старается овладеть новыми. И после этого Юнхо уходил, а доволен он был или нет, понять практически невозможно. Для Уёна оставалось загадкой, чего отец от него ждет на самом деле, но он всё равно старался не ударить в грязь лицом. Не из страха, а из боязни разочаровать того, кому обязан сытой и безбедной жизнью. — Ты снова в черном? — спросил Юнхо, войдя в тронный зал, в котором уже сидел Уён и наигрывал на тансо какую-то мелодию. — Боюсь, матушке не понравилось, что я в прошлый раз был в голубом. Якбаны — не столь важные гости, как правитель Когурё, поэтому я подумал, что… — Матушка! — саркастично хмыкнул Юнхо, вальяжно усевшись на трон. — Ты сама доброта, но впредь не называй так мою жену, ей это льстит и претит одновременно. Не стоит тебе так унижаться. Что же до «правителя» Когурё, то мы скоро, надеюсь, это исправим… Будет на одного чванливого князька и самозванца меньше, — Юнхо волной постучал пальцами по мягкой обивке с золотистой окантовкой. — Выпрями спину, они скоро явятся. Ты должен смотреться достойнее них. — Да, отец, — согласно кивнул Уён и расправил плечи, поморщившись от боли и услышав хруст в спине промеж лопаток. — Вы хотите воевать с Когурё? Вернее… Выставить условия, при которых княжество перейдет под Ваше подданство? Насколько мне известно, Когурё зависимо от торговли с нами больше, чем от торговли с прочими землями… — Уён умолк, пытаясь считать по реакции Юнхо, что он думает об этих словах, но тот непроницаемо смотрел в стену напротив. — Вы хотите в обмен на помощь и защиту попросить прервать торговые отношения с Югом, Пэкче и Силлой? — Долго размышлял? — криво усмехнулся Юнхо, но судя по всему, был доволен. — Я хотел выдвинуть несколько другие условия, заставить снизить милитаризацию и рассорить Когурё с Силлой, но твой вариант мне нравится больше. Их можно частично совместить. Практически полное эмбарго… — Юнхо задумчиво почесал подбородок. — Посмотрим, что будет делать самозванец Сонхва, когда останется без лучшей овечьей шерсти и добротной говядины на своих рынках. — Это настолько важно? — Нет, лишь ударит по его самолюбию. Ты же умный мальчик, подумай, кому это эмбарго и изоляция навредят больше всего. — По казне самозванца Хён Ильсона и самому Когурё… — скованно ответил Уён. — Вот именно, сынок, — Юнхо позволил себе злобную ухмылку. — Вот именно… И да, не говори «матушке», что это ты придумал, потому что я пойду в обход ее совета и воспользуюсь твоим. Сам потом ее удивлю. — Она ведь расстроится… — промолвил Уён, представив себе разгневанное лицо императрицы. — Может, скажете, что это Вы придумали?.. — Не оспаривай решения императора!

◇─◇────◆─◈─◆────◇─◇

По саду, словно змея, пробежал шепоток, вслед за которым последовал удивленный вздох нескольких голосов. Ханбок чайницы задрался практически до колена, но ее это не смущало, куда важнее было удержать расписной глиняный чайник, наполненный кипятком, на стопе и покрутится на носке другой ноги, нарисовав в воздухе круг, из-за чего розовый чан описал плавную волну. Чашки, из которых так и валил пар, звякнули друг об друга, когда дрогнул из-за опустившегося на него чайника папсан, а чайница, маневрируя длинными пальцами и описывая круги запястьями, понемногу вылила кипяток в большой глиняный сосуд, напоминающий кувшин, после чего сад наполнился запахом женьшеня. Музыку каягыма перебили новые аплодисменты. — Я видел множество чайных церемоний и исполнения чайных обрядов, но эта — выше всяких похвал! — прошептал, сидя на бархатной подушке подле императорского ложа, Кан Ёсан и, как завороженный, продолжил наблюдать за тем, как чайница открывает искусно слепленную в форме бутона крышку чайника, после чего, словно развевает пыльцу, засыпает внутрь травы. На сей раз запахло молочным улуном. — И ведь ни лепестка не разлетелось! Сколько вы хотите за то, чтобы эта госпожа уехала со мной? — Боюсь, моему двору госпожа Ли по-прежнему нужна, была и будет, — польщенный, кивнул император Пак Сонхва и, сложив руки перед собой на колени, продолжил внимательно следить за тем, как, кружась и напевая какие-то слова, госпожа Ли разливает из сосуда по чашкам чай. — Браво, госпожа! Браво! Госпожа Ли поклонилась, коротко улыбнувшись, а потом ее милые маленькие помощницы подали чашку каждому из присутствующих: сначала императору, затем Кан Ёсану, а потом советникам и спутникам. Щелкнув пальцами и бросив исподлобья недовольный взгляд на слуг, что стояли над ложем с опахалами, Сонхва заставил их тем самым работать быстрее. Главное — преждевременно не остудить чай. — Принцесса Сурё к нам не присоединится? — спросил Ёсан, пригубив чай из женьшеня. — Я прибыл еще утром, но так и не имел удовольствия побеседовать с ней. Признаться честно, у меня имеется тема для приватной беседы с принцессой и с Вами, Ваше Величество. Вопрос касается векселей, что я выписывал Вам, и не только. — Не беспокойтесь, вы получите одолженные мною деньги не чеканными монетами, а слитками золота, которые сейчас уже на пути во дворец, — заверил Сонхва, не глядя на Ёсана, и устроился на ложе поудобнее. — Мой верный корсар, упорно называющий себя простым пиратом, по воле случая раскрыл заговор Когурё и Силлы. Они планировали скрепить союз браком и объединить армии для нападения на Пэкче… Следующим на их пути лежал бы Юг, а если есть угроза, значит, мы должны ее устранить. Если самозванцы захватят Южный Хангук, то затем их целью станет Канский остров, и вы это знаете не хуже меня. — Верно, — едва заметно кивнул Ёсан и, хлебнув из чашки, поставил ее у своей подушки, затем поправив скрепленные лентой иссиня-черные волосы. — Брак всегда был действенным способом скрепить союз, но мне думается, то так далеко самозванцы не зайдут. А даже если им будет сопутствовать удача, то не хватит осадных орудий для взятия Вашего прекрасного дворца Каранджисан и моего окруженного горными массивами острова. — Вы оптимистичны, — ответил Сонхва не без доли сарказма, а потом вдруг хрипло закашлялся, сложив ладонь на грудь, и помахал ладонями перед своим лицом. Ёсан же нахмурился, склонив голову к плечу. — Но мудрее будет пойти на опережение и подготовиться к возможному нападению, — хрипло продолжил он. — Морской тигр потребовал выкуп за принцессу-самозванку Мин Ару, пусть в Когурё и Силле думают, что это лишь простые происки лихих и опасных пиратов. — Я правильно понимаю, что Вам нужен кредит на пополнение и содержание войска? — спросил Ёсан, но Сонхва, медленно направив на него свой взгляд, только еле слышно хмыкнул, ничего не ответив. — Вы хотите обойтись без кредитов и предложить мне купить Вашу защиту во избежание нападения на мой остров, которое может доставить мне массу неприятностей? — Так будет точнее, — кивнул Сонхва и, снова закашлявшись, потянулся к слегка остывшему чаю. — Я не требую немедленного ответа, обдумайте всё. В конце концов, нам нужно дождаться вестей от Морского тигра по поводу свадьбы, а потом начинать действовать. Вы не хуже, а может быть, и лучше меня знаете, что готовят Когурё и Силла. Пробудьте у меня некоторое время, думаю, что нам будет чем заняться. А сейчас прошу меня извинить, разболелась голова, нужно отдохнуть. — Разумеется. Головные боли — частый спутник любого императора, — сказал Ёсан, встав первым и отвесив глубокий поклон, затем повернувшись к собственному слуге и приняв из его рук чашку. — Император только один, — возразил сквозь зубы Сонхва и, махнув полами длинного, доходящего практически до пят плаща, направился в сторону входа во дворец. Сонхва, ровно как и Ёсан, не любил все эти ханбоки, которыми так восхищаются на Севере, предпочитая им более простую по крою, но при этом удобную и изящную одежду на западный манер: белые рубахи с широкими рукавами и манжетами или рюшами, узкие штаны с множеством пуговиц и высокой талией, длиннющие плащи и халаты без рукавов, свисающие к самому полу и богато расшитые золотыми нитями. Благо, на Юге в золоте зачастую не было недостатка, и всё равно приходилось просить в долг у Кан Ёсана, который с такой милой улыбкой и так коварно начислял громадные проценты, богатея год от года всё больше. Хитрый жук. Сонхва и не надеялся на положительный ответ в вопросах денег, но собирался как можно дольше подержать Ёсана здесь, чтобы его не успели перехватить, пока назревают военные столкновения. А они совершенно точно слишком близко, чтобы не начать действовать куда активнее. Уединившись в своих покоях, Сонхва сбросил с себя плащ, оставшись в одной рубахе, небрежно кинул его на край стола и подошел к шкафу, открыл тайник, а потом вынул золотой резной ключик, тотчас погрузив его в замочную скважину в ящике. Пусть Ёсан радуется, что Сонхва с ним так откровенен и воспринимает это вкупе с теплым приемом за слабость, а сам так и остается запасным вариантом. Хонджун направляется в Силлу отнюдь не только для того, чтобы получить свой выкуп и создать видимость истинно пиратской заинтересованности. Есть цель куда важнее. И лучше бы ей не быть очередной фальшивкой. — Вы хотели меня видеть, отец? — спросила принцесса Сурё и, не кланяясь, закрыла за собой створчатые двери, подойдя к письменному столу и усевшись на ложе напротив. — Вы чем-то обеспокоены? Или снова плохо себя чувствуете? — Кан Ёсан собрался просить у меня твоей руки, — не глядя на дочь, ответил Сонхва и продолжил в очередной раз перечитывать письмо Хонджуна да просматривать скопированную карту. Ответом стало многозначительное молчание Сурё. — Знаю, знаю, не хочется. Мне тоже. Но… — Сонхва протянул дочери пергамент и, приложив кулак ко рту, кашлянул. — Кан Ёсан, похоже, совсем забыл, из какого теста слеплен и кем слеплен, метит в императоры… Сразу после меня. — Да он же обыкновенный жулик-торгаш! — воскликнула Сурё, такая же возмущенная, как и отец. — Он сам сказал Вам, что хочет жениться на мне? — Я прочитал между строк, — хмыкнул Сонхва, — но «приватная беседа», уверен, скоро состоится. Отыграй счастье и согласие, будь вежлива, не перечь. Мне тяжело об этом говорить, дочь моя, но наши дела… Идут хуже, чем раньше. Генерал Чхве Сан, судя по сведениям наших шпионов, активно собирает войско, назначение которого пока не ясно, Силла пытается подчинить себе княжества, и только мы сидим да бездействуем… И если план, которому сейчас следует Хонджун, не увенчается успехом, то боюсь, лучшего мужа, чем Кан Ёсан, увы, для тебя не найдется. — А как же якбаны, что были у нас на той неделе? — спросила Сурё, погладив карту. — Никто из них не годится на роль твоего мужа. Все они корыстны, тщеславны и только и ждут удобного случая, чтобы налить сладкого мёда мне в уши и раздать земли и титулы всем членом своего семейства… — Сонхва устало вздохнул и встал, принявшись ходить из стороны в сторону, заложив руки за спину. — Мало кто действительно умеет управляться с делами, ни в ком нельзя быть уверенным, а Кан Ёсан, несмотря на свое происхождение, сможет подарить нашей мирной земле процветание, а еще стать если не примерным, то хорошим мужем для тебя. Иных наследников у меня нет, нужно найти тебе супруга как можно скорее. Или хотя бы кандидата на эту роль. — К чему такая спешка, отец? — Сурё отложила от себя пергамент и встала, обеспокоенно взглянув на Сонхва. — Я молода, еще успеется. Конечно, если Вы велите, я подчинюсь, это мой долг. Но разве нам обязательно решать вопрос с замужеством так скоро? — Жизнь очень непредсказуема… Не беспокойся, дочь моя, править всё равно будешь ты как полноправная императрица, вести все государственные дела, а муж подле тебя нужен лишь для того, чтобы создать видимость силы. К сожалению, несмотря на исторический опыт, никто не приемлет женщину на троне. Меня уже считают слабым, прочат мне в наследники ближних родственников… — Сонхва устало зарылся рукой в черные отросшие волосы. — Но доверять я могу только тебе. — Вы давно меня к этому готовите, но простите, я не разделяю Вашей уверенности в себе. — Напрасно. Если всё срастется с тем планом, что я разрабатываю, то тебе не придется выходить замуж так скоро, но если нет, то нам останется только пойти навстречу Кан Ёсану. Он или кто-либо еще попытается взять власть в свои руки в обход тебя, возможно, большинство знати будет к нему прислушиваться, поэтому нам нужно найти достойного человека и наложить некоторые ограничения законодательно… Я уже над этим работаю, подготавливаю почву для твоего счастливого правления, — сказал Сонхва и, повернувшись к дочери, перебросил через ее плечо распущенные волосы. — Я не пугаю, лишь говорю о том, к чему ты должна быть готова. — Знаю, отец, и постараюсь исполнить свой долг как подобает принцессе. — Вот и славно, — улыбнулся Сонхва и оставил невесомый поцелуй на лбу Сурё. — А теперь ступай, мне нужно заняться еще кое-какими делами. Ты знаешь, что нужно делать, если Кан Ёсан заговорит с тобой. — Поправляйтесь, отец. Сурё чмокнула Сонхва в обе щеки и, сделав легкий поклон, приподняв при этом подол юбки, направилась в сад вместе со своими придворными дамами на урок живописи. Ах, как хотелось, чтобы поскорее вернулся Хонджун! Единственный, окромя отца, который любит совершенно искренне баловать ее подарками. Чаще всего это были безделушки и различные вещицы из самых разных клочков земли, которые Сурё отправляла в собственную коллекцию, а потом бережно хранила и пересматривала, вспоминая истории о странствиях и легенды, которые рассказывал ей Хонджун. Живопись, пение, игра на инструментах — всё это не для Сурё, и она отчетливо это понимала, как понимал и Сонхва, и от того так отрадно было знать, что помимо девичьих забав и занятий истинной принцессы, она могла заниматься политикой, экономикой, географией, риторикой и прочими науками, которые пригодятся… Нет, не императрице. А той, которая заменит на престоле императора. Это долг, который звал и который даже льстил, но вместе с тем и ответственность, которой Сурё страшилась. Ей бы отправиться как-нибудь на корабле с Хонджуном, обучиться у него искусству владения саблей и коротким мечом, странствовать по миру, открывать новые земли и города. — Всё смотрите те картинки, Ваше Высочество? — спросила Юна, одна из придворных дам, которая вместе с остальными тайно посмеивалась над Сурё. — Выбираю пейзаж для изображения, — возразила Сурё и перелистнула страницу, принявшись всматриваться в плохо нарисованный и уже давно выцветший пейзаж Долины Гейзеров. В ней однажды побывал один странник, имя которого забылось, и запечатлел на пергаменте. — Сонби, я выбрала. — Ваше Высочество, боюсь, это… — Я выбрала, — упрямо возразила Сурё и, отложив книгу, взялась за кисть, тотчас обмакнув ее в чернила. — Вы знали, что в Долине Гейзеров так жарко, что если положить меч на камень у огня, то он расплавится за считанные минуты? Странник, что побывал там, пишет, что потерял так практически всё свое золото. Оставил на ночлег, а как проснулся, обнаружил лишь текущий металл. — Глупец, значит, был! — воскликнула вторая придворная дама, Сара. — Может и так, — хмыкнула Сурё, вырисовывая кистью очертания каменных плит. — А разве гейзеры — это не водяные воронки или как их там? — спросила Юна. — Да, это так. Но те пылали огнем и плевались лавой, — продолжила увлеченно рассказывать Сурё. — Говорят, что их создал огненный дух вулкана, у подножья которого они находятся, а сам спит спокойно, зная, что ни один путник не взберется на вершину и не приблизится к жерлу. Никому так и не удалось, а если кому и повезло, тот уже не сможет об этом рассказать, потому что либо попал в плен каменного великана, стража вулкана, либо уже находится на изнанке мира, где, как металл, куются умершие души и перерождаются. — Не хотел бы я там оказаться… — ответил сонби, ходя туда-сюда между девушками и время от времени то делая замечания, то выпрямляя их спины. — Соль, не сутулься! Иначе кисть будет рисовать криво, да и гордая осанка для дамы — залог уважения к ней. Ты же не хочешь, чтобы у тебя вырос горб? — сонби стукнул тростью по лопатке Соль, а потом обратился к принцессе, держащей спину прямо. — Молодец. Все учитесь у Ее Высочества! Продолжаем. Сурё готова была поклясться, что Соль хочет разорвать ее, а прочие дамы уже придумывают, как, уединившись, будут смеяться над этими рассказами и говорить, какая принцесса у них чудачка. Это в какой-то мере даже забавно: выпутывать, что именно о ней говорят, у всех по очереди, притворяясь, что не знает грешки каждой, а потом пользоваться информацией по своему разумению. Может быть, в каком-то ином месте так делать было бы и нехорошо, но точно не во дворце, где каждая стена о чем-то шепчется. И если хочешь знать всё, у тебя везде должны быть уши, навыки дипломатии и хитрость. А пока можно было сидеть и спокойно рисовать, чем Сурё и занималась, но сама думала не о глупых сплетнях, а Кан Ёсане, только что прошедшему неподалеку. Так себе перспектива — стать женой торгаша, кем бы тот себя ни считал.

◇─◇────◆─◈─◆────◇─◇

Вой, плач, ругательства — вот и всё, что доносилось из свободной каюты, да настолько громко, что даже несчастная дверь не спасала, а бедняга Исун, рядовой матрос, стороживший пленницу, сидел на полу, зажав уши. Отчаянно пытаясь сосредоточиться, Хонджун старательно писал письмо, но как только раздался очередной взвизг и что-то рухнуло, стиснул зубы и стукнул кулаком по столу, затем свернув пергамент. По доскам застучали тяжелые сапоги, после чего ключ пролез в замочную скважину, и дверь открылась настежь, ударившись о стену. — Что ты, пресвятая Халазия, тут ревешь?! — рявкнул Хонджун и знаком показал Исуну отправляться на палубу. — Еще и отказываешься есть! Если ты решила заморить себя голодом, милочка, то не удастся! Понадобится — так мой кок тебе в глотку будет лук запихивать, но ты на моем корабле не подохнешь, ясно?! — Я не могу здесь есть и спать! Вы, чудовища, держите меня в плену! — не отнимая от лица широкого рукава, навзрыд прокричала Мин Ара. — Вы убили всю команду, которая обо мне заботилась, расстроили мою свадьбу, обесчестили моих дам! — Обесчестили! Чх! — фыркнул Хонджун и подошел ближе. — Что за слово такое дурацкое — обесчестили! Изнасиловали, дорогуша, честь — это про другое. — Про то, чего у вас нет! Вы грязные и вонючие, а скоро я сама стану такой же грязной и вонючей, как вы-ы-ы-ы-ы! — Ара упала лбом на подлокотник, подложив под подбородок скрещенные руки, и ее плечи вновь задрожали в истерике. — За что вы с нами так?! Я лишь хотела уехать и исполнить папенькину волю, а вы!.. Вы держите меня тут! — Да уймись ты, весь корабль своими слезами затопишь! Мне что, тебя к веревке за пояс привязать и опустить в море искупаться?! Ну учти, тогда все тебя увидят голой, а это ж у тебя значит «обесчестить»! — прикрикнул Хонджун, нюхнув свою подмышку и тут же спрятав нос в рукав и скривившись. По поводу чистоты спорить не стоит. — Короче так! — он силой дернул ее за плечо и отпрянул, увидев растекшуюся по лицу сурьму и румяна. — Ух ты ж, пресвятая Халазия! Чудовище! — Хонджун отошел, а вернулся с деревянным ковшом воды. — Умойся немедленно, ты стала похожа на дохлую панду! — Не произносите имя Халазии, в вас нет ничего святого! — Верно! Сама догадалась или кто-то подсказал? — Хонджун набрал в ладонь воды и брызнул ею на Ару, отчего та задвигала руками, как кошка лапами. — Слушай сюда, — поставив на ее колени ковш, Хонджун сел на корточки и вытащил кинжал, приставив его к животу Ары и надавив на платье. — Ты нетронута, в отличие от своих спутниц, по одной причине: ты — это деньги. Но если не прекратишь реветь и нарушать наш покой, то я, пожалуй, буду довольствоваться сундуками, которые мы нашли, а тебя сначала пущу по кругу, а потом зарежу, поняла меня? — Хонджун надавил острием сильнее, а Ару схватил за щеки. — Поняла, спрашиваю?! — Настанет день, и вы ответите за все свои грехи! — крикнула Ара и, шмыгнув, всё же постаралась взять себя в руки. — Поняла. — Вот и хорошо, — спокойно ответил Хонджун, поднялся с корточек и вернул кинжал за голенище, следом поднявшись и галантно протянув руку. — Идем, милая дама, пройдемся по палубе, подышим свежим морским воздухом. Это поможет тебе успокоиться и взбодриться. Заодно посмотрим, что там делают твои дамы. Ох и не доверял бы я этим змеям на твоем месте. — О чем вы? — умывшись водой и протерев лицо собственным рукавом, спросила Ара. — О том, что твой папенька наказал следить за тобой и докладывать обо всем, что у тебя тут происходит. Мы нашли письма в одежде, уже на растопку пустили, но как погляжу, надо было сначала тебе показать, — с насмешкой промолвил Хонджун и взял Ару под руку, затем подсобив ей, чтобы она спокойно поднялась по ступенькам на палубу. — Ох, а вот и та самая, что держала под чаном нож и хотела меня зарезать! Как поживаешь? Девица, облаченная в рубаху матроса и сидящая на бочке с голыми ногами, подняла ненавидящий взгляд и снова вернула его на импровизированный столик, на котором лежала колода карт. Опять играют в «дурака», вернее, в «дуру». Исход всё равно предрешен. Ара вырвалась из хватки Хонджуна и уселась возле борта, поджав под себя колени, но вроде как окончательно успокоилась после нескольких дней рыданий. Сонмин, боцман, выбросил туза пик, отбив тем самым нападение, и подкинул девице валета бубнов, внимательно следя за ее руками. Понаблюдав за игрой, Хонджун спустился в камбуз, а вернулся с вяленой треской, затем бросив ее на колени Ары. — На вот, пожуй. Ответа пока от твоего батька нет, как и от Когурё, но не боись, наверняка скоро скажут, готовы ли они заплатить за тебя. — И заплатят! Смотрите, чтобы потом ваши головы не оказались на пиках! — воскликнула Ара и выбросила треску в море. — Мне ваша мерзкая еда не нужна! — А я так старался, выбирал самую свежую! — разочарованно всплеснул руками Хонджун. — Вот что мне с тобой делать? Подохнешь ведь! — Жульничает! Она жульничает! — вскрикнул боцман и соскочил с бочки, затем запнувшись о веревку и грохнувшись на палубу задницей. — Капитан, эта проститутка жульничает! — он указал пальцем на задрожавшую от страха девицу, так сильно напугавшуюся, что карты в ее руке смялись. — Так нечестно, мерзавка! — Да вы сами жульничаете! Я видела! А что есть правило для всех, нарушением не является! — в свою защиту парировала девушка, а потом сжала плечи, как только услышала, что Хонджун подходит к ней. — Капитан, я больше не буду! Не буду! Пожалуйста, пощадите, не надо больше! — она защитилась выставленными вперед ладонями, пустив карты по ветру, и зажмурилась. — Чего больше не надо? — елейным голосом спросил Хонджун, нежно взяв девицу за руку и сжав ее пальцы. — Чх, такая мелочь! Почему ты так волнуешься из-за каких-то карт?.. Хотя мне помнится, как эта рука… — он ласково огладил огрубевшую за несколько дней кожу на тыльной стороне ладони. А потом всё произошло в одно мгновение. Лязг. Удар. Боль. Вскрик. Заверещав так, что чайки с мачт разлетелись, девица соскочила с бочки, ударившись ягодицами о борт, и с ужасом посмотрела на обрубок собственной руки, фонтанирующий кровью. Мин Ара побледнела и зажала рот ладонями, тотчас зажмурив глаза, а Хонджун, с усмешкой взглянув на нее, схватил отсеченную часть плоти, потряс ею прям перед лицом девушки и проговорил насмешливое: — Тебе, как и вашему бывшему капитану, нужно быть поаккуратнее со своими вещичками! — он даже кольца и браслет стягивать с бездвижных пальцев и запястья не стал. Просто швырнул обрубок в море, а потом погладив ревущую девушку по волосам, легонько толкнул ее в грудь, опрокинув за борт головой вниз. Крик раздавался недолго, его тут же заглушил удар. — Упс! — Хонджун изобразил неловкость, сдвинув рот в сторону. — Бедняжка, походу головой о корабль ударилась! Ну ничего, вода кровь отмоет, нам плавать еще долго. Вот и пригодится та вяленая треска, которую ты выкинула, милашка, — проговорил Хонджун и, подойдя к Аре, присел перед ней на одно колено. — Не стоит за нее волноваться, она избавилась от мучений и, честно говоря, успела мне надоесть. А ты не плачь, она все твои секреты вплоть до последнего слова твоему папеньке рассказывала. О твоем любовнике из дворца в том числе. А ты горячая, просто огонь, хотела целовать его шею! — И что с того?! Что?! — плохо скрывая удивление, крикнула Ара. — Он благороднее, чем ты! А Еджин всё равно не заслужила того, что ты сейчас сделал! Ты животное! Не тебе меня судить! — О, я тебя не осуждаю, ты только не подумай! Секс — это прекрасно, и обычно с девушками я очень даже милый, портовые девки хотят меня и даже денег не берут. И молодым девицам оно нужно не меньше мужчин… — Хонджун погладил Ару по голове и смахнул ее слезу. — Маякни, если снова захочешь целовать чью-то шею, я к твоим услугам, — он подмигнул и, заметив в небе птицу, отличную от чайки, широко улыбнулся зубами. — Вот и ответ от твоего папеньки! — Что там?.. — взволнованно спросила Ара. Взглянув на печать, Хонджун вдруг сказал: — А, нет, из Когурё, от папеньки твоего женишка! Так, поглядим… — он сломал печать и, развернув свиток, принялся за чтение. Его глаза долго бегали по тексту, чтобы в конце наткнуться на… — Милашка… Сочувствую, но кажется, выкупать тебя никто не собирается… — искренне удивившись, участливо сказал он и он бросил письмо на колени Аре. Та смертельно побледнела и прочитав слова, звучащие как приговор: «Обесчещенная пиратами невеста мне не нужна».