Chaotic energy

      На следующий день выяснилось, что все не так страшно: ночью был разрушен всего один корпус и прилегающие к нему постройки. Прочая же огромная территория ПХК, на которой располагались цеха и резервуары с по-настоящему опасной продукцией, не пострадала благодаря усилиям пожарных. Ведущие новостей сыпали научными терминами и формулами, которые сами не до конца понимали, корреспонденты брали интервью у всех, кто желал высказаться, не имея другого полезного занятия, но вся болтовня сводилась к одному: жить в Приавске можно. Не рекомендуется лишний раз бывать под открытым небом, но в эвакуации необходимости нет.       Поначалу все были уверены, что через пару дней жизнь войдет в свою колею, а режим ЧС отменят. Но обилие военных на улицах города заставило приавчан удариться в паранойю и подозревать, что им чего-то недоговаривают. Патрули встречались в беспрецедентной и ничем не объяснимой концентрации, на выезде из города появились кордоны похлеще, чем в международных аэропортах, а некоторые провайдеры на целые сутки отключили интернет. Очень скоро пошли разговоры о том, что авария может иметь долговременные последствия, которые правительство хочет изучить, и что если люди не превратятся в зомби, то, конечно же, умрут от неизученной формы смертельно опасного облучения. Многие сочли за благо на время уехать от греха подальше.       По словам же представителей администрации, эти меры были призваны предотвратить случаи мародерства и способствовать скорейшему расследованию инцидента на ПХК. Вернее, поискам подозреваемого в организации аварии, который был объявлен в розыск по стране. Антона Шастуна, чье фото Арсений в последние несколько дней видел едва ли не каждый час.       Он набрал Антона еще в день аварии, едва оказался в собственной квартире. Хотел убедиться, что тот в порядке и, наверное, предупредить о засаде у него дома, еще не подозревая, во что ввязался этот кошмарный тип. Но телефон был выключен и продолжал находиться вне зоны доступа следующие дни, пока приметы Антона мелькали в новостях. Официальные источники утверждали, что устроенный им взрыв был актом протеста, радикальным способом обратить внимание на экологическую ситуацию. Упоминались подкасты, которые записывал Антон, несколько сомнительных случаев в прошлом... И Арсений мог бы поверить в его причастность — Антон являлся олицетворением энтропии и отсутствия разумности — но подслушанный разговор неизвестных, которые в ночь аварии проникли в его квартиру, а еще Матвиенко, заявивший, что патрули были инициативой местных властей, а не распоряжением сверху, заставляли думать, что история намного сложнее.        На законное место в дребезжащем вагоне Арсений вернулся только через несколько дней: после аварии количество трамваев на маршрутах сократили, и у водителей появились дополнительные выходные. Особенной нужды в лишнем транспорте и правда не было: те, кто остался в городе, старались сидеть по домам. Во вторник вечером в вагоне, совершающем последний рейс, вообще не оказалось ни души. Арсений уже настроился проделать остаток пути до конечной в одиночестве, однако на перегоне между НК-107 и кинотеатром «Умка» в свете оранжевых фонарей разглядел человека, который бежал наперерез трамваю. Останавливаться на перегонах было запрещено, но бросить бедолагу на пустых улицах казалось бесчеловечным. К тому же он только отъехал от светофора на перекрестке и не успел набрать скорость, а вокруг не было ни одной машины.       Арсений надавил на педаль тормоза, дождался полной остановки, щелкнул переключателем и открыл переднюю дверь, ожидая, когда фигура в капюшоне подбежит ближе. Но человек повел себя странно — резко затормозил в нескольких десятках метров по ходу трамвая, как будто только что его заметил, шарахнулся было в сторону, потом оглянулся и припустил к вагону. Арсений нахмурился: если парень под кайфом или пьян, он почти наверняка пожалеет о своем решении. Но все-таки дождался, пока тот заскочит внутрь, споткнувшись и едва не рухнув на ступеньках.       Лица человека было почти не разглядеть из-за надвинутой на глаза замызганной кепки и надетого поверх нее капюшона — только бороду и плотно сжатые губы.       — Поехали? — хрипло попросил тот, быстро оглядываясь назад.       Арсений молча отвернулся, закрыл двери и плавно вдавил педаль в пол, в зеркало заднего вида наблюдая, как его единственный пассажир уставился на терминал. Проездного у него не было, и что-то подсказывало Арсению, что денег — тоже. Но это не имело никакого значения, потому что он его узнал. А еще понял — шум, который был слышен пару минут назад, не просто напоминал автоматную очередь, а был ею: патрули в случае необходимости имели право стрелять по ногам.       Судя по всему, ответного узнавания не случилось. Или Антон просто не подал виду, решил, что кепка и капюшон окажутся достаточной маскировкой? Так вполне могло бы случиться, если бы все мысли Арсения в последние дни не были сконцентрированы на нем, силуэты долговязых фигур не заставляли сердце биться чаще, и он впервые с момента стажировки не всматривался в лица немногочисленных пассажиров, безотчетно ища то самое. Нашел, получается.       Но не стал звать Антона по имени: что-то заставляло думать, что тот может отреагировать неадекватно — напрячься, заметаться, сотворить какую-то глупость. С ним определенно что-то было не так — что-то еще, помимо обвинений в терроризме. Но главное — нашелся и жив.       — Куда спешишь? — поинтересовался Арсений, не отвлекаясь от поблескивающего в свете желтоватых фар полотна идеально параллельных рельс, развернувшегося впереди.       Антон маячил у кабины, но, казалось, не услышал вопроса. Трамвай проехал пустую остановку, только слегка притормозив.       — Смотри, это последний рейс, дальше я в депо.       — Ага. Наверное, мне скоро выходить.       А как же. Прямо в вечерние сумерки, где бродят патрули, снабженные ориентировками.       — Думаю, ты оторвался, — Арсений говорил как мог ровно и доброжелательно, будто успокаивал раненное, перепуганное, а потому опасное для себя и окружающих животное.       Антон сейчас представлял собой наглядный пример реакции «бей или беги», и ни один из этих вариантов не был желательным. Это соображение заставляло не торопиться с расспросами, хотя очень тянуло встряхнуть его за плечи и выяснить, где он был эти дни и что довело его до такого состояния.       — Я? Оторвался? — насторожился Антон, обнимая поручень, как будто залапанная металлическая труба была его единственным шансом на спасение в шторм или любимой девушкой, хотя трамвай покачивало едва-едва. В зеркало заднего вида Арсений заметил нездоровый румянец на его щеках. Кажется, эта отчаянная пробежка отняла у него остатки сил, и теперь он держался на ногах только чудом.       — А что, хочешь сказать, спортом решил заняться? — Антон явно был не в состоянии придумать убедительную легенду.       — Ну да, — согласился тот, а потом покачал головой и неожиданно признался: — То есть нет. Вообще я пытался в магазин влезть, а там патруль…       Что-то подобное Арсений и предполагал, но все равно зачем-то изобразил удивление и переспросил:       — Серьезно? На кой?       — Жрать хотел, — буркнул Антон с непонятным выражением.       Черт.       — Я понял, — осторожно проговорил Арсений, внимательно следя за реакцией. — Если хочешь, присядь, доедем до депо, а там что-то придумаем.       Антон издал странный жалобный звук, который Арсений спустя секунду с оторопью идентифицировал как смех.       — Тебе точно не нужно такое счастье, — возразил он таким тоном, словно отчаянно желал согласиться и использовал все доступное упрямство, чтобы оградить неожиданного благодетеля от проблем.       Интересно, он все-таки понимает, с кем разговаривает? Кажется, Антона лихорадило, и сомнения в том, что он в ясном уме, становились все сильнее.       — Определенно не нужно, — согласился Арсений. — Но мы просто доедем до конечной, хорошо?       Ответное мычание он решил считать утвердительным. Тем более что вскоре, поколебавшись, Антон последовал совету и почти рухнул на затертый оранжевый пластик ближайшего сиденья. Откинулся было на спинку, приглушенно вскрикнул и сел, уперев локти в колени и бессильно опустив голову.       Арсений поджал губы и сосредоточился на дороге. У него не возникло ни малейших сомнений в правильности своего решения, и он думал только о том, как все организовать. Кто-то из патрульных все еще торчал в квартире Антона, но на подступах к дому он ни разу за эти дни не заметил засад. Возможно, такое распоряжение и было дано, но вояк контролировали не слишком строго, и никто из них не собирался прятаться по кустам в то время, пока товарищи предаются возлияниям в квартире подозреваемого.       И еще соседи. Все они были осведомлены о том, что патрули ищут именно Антона из двадцать четвертой квартиры, как и о том, кем его квартира занята — ребята в угрожающей амуниции, не скрываясь, отправляли гонцов в ближайший супермаркет, и возвращались те, интригующе позвякивая стеклом в фирменных пакетах. Это соседство не слишком воодушевляло жителей обоих домов, да и Антона они любили, но все же показываться им на глаза не стоило. Впрочем, Арсений представлял, как можно избежать подъездной двери, выходящей четко на соседний дом.

***

      Он доставил Антона, впавшего в странное оцепенение, прямо в депо — не придумал ничего иного, побоялся оставлять на улице. А там, прежде чем диспетчер осознал появление вагона и неторопливо выбрался из мастерской, буквально за шиворот оттащил нетвердо стоящее на ногах тело в комнату отдыха.       Вагон был сдан за рекордные три с половиной минуты. Арсений чиркнул неизменно аккуратную подпись в журнале и как только смог отделаться от пожилого коллеги, вернулся к Антону. Тот был на месте — застыл в той же позе, что и в трамвае, натянул рукава грязной толстовки так, что она скрывала сжатые кулаки, и опустил голову на грудь. От одного взгляда на его позу у Арсения заныла шея, а еще, наверное, сердце. И как этому придурку хватило сил на побег от патруля, если теперь он едва держался?       Арсений присел на корточки, чтобы оказаться в поле его зрения.       — Антон, — тихо позвал он, коснувшись судорожно сжатого кулака, обтянутого манжетой худи, — как оно?       — Хреново, — констатировал очевидное тот, не поднимая головы.       Голос слушался его плохо, от привычной энергии, преувеличенной и немного утомительной, не осталось ни следа. А еще Арсений через ткань почувствовал его жар. Он осторожно потянулся под капюшон, надвинутый до самого козырька кепки, и тронул его лоб тыльной стороной пальцев.       — Тошнит, — добавил Антон в тот момент, когда Арсений решил, что его температура не дотягивает до критических сорока, но все равно ненормально высокая.       — Отвести тебя в туалет?       — Не настолько. Нет воды?       Арсений полез в свой шкафчик. Заодно оглянулся на дверь — он был последним из водителей на сегодня, а у техников был свой закуток, но мало ли, кто возжелает общения.       Антон присосался к полупустой бутылке минералки так, будто не пил сутки, и от мысли, что так оно, должно быть, и было, стало тошно. Арсений потер переносицу, наблюдая, как дергается кадык на вымазанной чем-то черным шее. Подумал, что в жизни занимался странными вещами, но укрывать в родительской квартире обвиняемых в терроризме как-то не приходилось.       С другой стороны, какие у него варианты? Сдать Антона патрульным? Высадить на улице, не заботясь о дальнейшей судьбе? А представить эту самую судьбу не составляло труда: Арсений несколько раз в жизни вызывал скорую, и этот случай казался самым оправданным из всех. Конечно, любой местный врач тут же узнает пациента и сдаст властям, а значит, обходиться придется своими силами, но это всяко лучше, чем бросить Антона совсем без помощи.       Тот непослушными пальцами протянул ему опустевшую пластиковую бутылку, растерянно проговорив:       — Не знаю, куда крышка делась, — и впервые посмотрел Арсению прямо в глаза. Зрелище было не слишком приятное: торчащая борода, блестящая от испарины кожа, огромные синяки под покрасневшими, слезящимися глазами, лихорадочный румянец на запавших щеках. — А я все ждал, когда ты меня заберешь, — вдруг добавил он.       Арсений опешил.       — Я не знал, где ты. Если бы ты позвонил...       — Да нет, — оборвал его Антон, и на изможденном лице отразилось удивление. — Не теперь. Просто мне мама говорила, что, если я буду плохо себя вести, меня заберет злой дядя.       — Ты определенно неисправим, — нервно хмыкнул Арсений, не понимая, его сосед бредит, или это проявление его странного юмора. — И я действительно тебя заберу. Нужно, чтобы ты еще немного продержался. Здесь буквально пять минут дворами, — тут он оценил состояние Антона и исправился: — То есть скорее пятнадцать, но вызывать такси не стоит.       — Меня не пустят в такси, — слабо фыркнул Антон и покачнулся так, будто его сейчас вырвет.       К счастью, обошлось.       — Не могу осуждать таксистов, — хмыкнул Арсений, стараясь разрядить обстановку.       Хоть Антон и был чище среднестатистического бездомного и, что немаловажно, трезв, но от него исходил странный запах, заставлявший думать, что под запыленной толстовкой скрывается инфицированная рана. Обычно от таких ребят предпочитали держаться подальше.       Что касается Арсения, то, во-первых, сочувствие в нем было намного сильнее брезгливости, а во-вторых, однажды у него на руках оказался начальник ремонтной бригады, который фатально перебрал паленого алкоголя и молил не вызывать скорую, чтобы не узнало начальство. Тот факт, что начальство — это Арсений и есть, пьяное тело не осознавало, но спорить было себе дороже. Одним словом, после стадвадцатикилограммового работяги, выблевавшего все внутренности, в том числе на себя, бледного до зелени и едва хватающего воздух, Арсению было не страшно ничего.       Но это не означало, что он знает, за что следует хвататься. Сразу прорываться домой или задержаться в комнате отдыха? С одной стороны, дверь сюда не запиралась, и техники могли заглянуть на огонек. С другой, что, если Антон не дойдет? Да, от патрулей он сваливал как заяц, но теперь выглядел так, будто короткая прогулка может его доконать. Такси не вариант, водитель может узнать Антона, свою машину, слабо сочетающуюся с работой вагоновожатого, он продал перед переездом... Арсений строго напомнил себе, что справлялся и не с такими трудностями, а заново учиться чувствовать растерянность сейчас не время, и спросил:       — Антон, объективно, ты сможешь идти?       — Конечно, — заверил тот, и делано бодрый голос странно сочетался с бессильной позой. — Там темно?       — На улице? Да, сейчас почти десять вечера.       Антон поднял голову, очевидно, снова собираясь предостеречь, что эта благотворительность может выйти боком Арсению, но вместо этого выдохнул беспомощное «спасибо».       — Пока не за что, — кашлянув, возразил тот. — И если нас поймают, я скажу, что ты взял меня в заложники.       — Я и сам скажу, — согласился Антон, и Арсений оторопело осознал, что тот принял его нервный юмор за чистую монету.       Какой кошмар.       — Тогда поднимайся, — решительно велел Арсений, и подал Антону руку.       Тот обхватил ее ненормально горячими пальцами, но не сделал попытки пошевелиться. Не понял, чего от него хотят? Пережидал приступ тошноты?       — Можно твой телефон на минуту? — спросил он, разжав пальцы, и Арсений зачем-то удержал их в своих. — Я потерял свой, а в «Умке» не было компов, только старый телек.       — Новости видел? — спросил Арсений, протягивая разблокированный телефон.       — Да-а, — в тихом голосе неубедительная ирония проигрывала смятению и беспомощности.       Антон зашел на неизвестный Арсению сайт, скачал и установил приложение, которое тот видел впервые в жизни, отработано, на автомате покопался в настройках, потом набрал текст, отправил неизвестному адресату, после чего лаконичный интерфейс будто истаял.       — Я готов, — сообщил он, возвращая телефон.       Арсений принял его из подрагивающей руки, глядя с оправданным недоверием, но делать было нечего.

***

      Вообще-то подняться к квартире Арсения можно было, минуя подъездную дверь, через крышу смежного с домом мебельного. Однако чем ближе они подходили к дому, тем отчетливее становилось ясно: ни на какую крышу ни по какой пожарной лестнице Антон не полезет. Он старательно переступал ногами, но тяжело дышал, казалось, вообще не видел ничего перед собой и то и дело спотыкался, повисая на Арсении. А тот за эту бесконечную прогулку так задолбался, что только у самого подъезда осознал, что последние метров триста они следовали за парнем в полевой армейской форме. Впрочем, его манера передвигаться не слишком отличалась от походки Антона: ребята бессовестно квасили в засаде. В связи с чем Арсений забил на все и протащил Антона через подъезд, загрузил в лифт, а потом вышел на нужном этаже. Никто из соседей им не повстречался, хотя Арсений готовился смущенно объяснять, что приятель просто перебрал и не хочет показываться супруге на глаза. Универсальная, беспроигрышная байка.       Закрыв за ними дверь квартиры, Арсений не сдержал стона облегчения. Мысли о сочувствии, благородстве, риске и прочих высоких материях выветрились из головы еще за несколько улиц от дома. Антон был тяжелым, слишком длинным, ненормально горячим и благоухал далеко не фиалками. К слову, с Арсения пот катился градом, и, вполне вероятно, пахло от него немногим лучше.       Он позволил Антону опуститься прямо на пол в коридоре, глубоко вздохнул, разминая плечи, и предложил:       — Пить, есть, спать? Мыться? Блевать? — Антон стянул капюшон, потом кепку, покачал головой и попросил:       — Просто посидеть.       Давно не стриженные волосы были примятыми, довольно грязными и кое-где склеенными запекшейся кровью или еще какой-то субстанцией. Самое время было подумать о проблеме, которую Арсений отложил до возвращения домой: Антону нужны были антибиотики. Но в аптечке на кухне хранились только пластыри, цитрамон и активированный уголь, а после аварии в городе работали всего несколько аптек, и не факт, что получится найти круглосуточную.       Антон сидел на полу, привалившись к стене, переводил дыхание и явно не собирался двигаться.       — Не в таких обстоятельствах я надеялся напроситься к тебе в гости, — слабо ухмыльнулся он через минуту.       — Ты уже был здесь, не помнишь? — Арсений последовал его примеру и опустился на пол. — Когда разбил градусник.       — Помню, — смешок перешел в кашель, который быстро утих. — Честное слово, не специально. В смысле, не чтобы напроситься. Только потом осознал, что так можно было, и собирался в следующий раз притвориться, что дверь захлопнулась, а ключи остались внутри…       — И что тебя остановило?       — Неподходящий замок и здравый смысл, — хрипло проговорил Антон и снова закашлялся.       — Лучше бы дурацкий спектакль, чем вот это, — Арсений скорбно поджал губы.       — Да ничего страшного, Арс, — Антон старательно улыбнулся. — Я пересижу ночь и что-то придумаю. Ничего страшного. Просто температура, так что ничего… — кажется, он собирался повторить свою мантру в третий раз, но замолк, осознав, что заговаривается.       — Что с твоей спиной? — спросил Арсений и, не дождавшись вразумительного ответа, продолжил: — Давай я помогу раздеться, нужно посмотреть...       — А эту фразу я вообще не мечтал услышать, — предсказуемо фыркнул Антон, но, тем не менее, сел ровнее и постарался подцепить край худи. Пальцы бессильно скользнули по резинке.       — Ч, — притормозил его Арсений. — Сейчас, — он встал на колени рядом с ним, но вместо того, чтобы велеть поднять руки, остановился и задал мучивший его вопрос: — Антон, что вообще произошло?       Тот издал сдавленный звук — и засмеялся.       — Да как-то в двух словах не расскажешь.       — Конечно, — вздохнул Арсений и признался: — Просто я понятия не имею, что с тобой делать, и как...       Его прервал звонок в дверь, резкий, продолжительный, заставивший вздрогнуть обоих.       — Черт, — выдохнул Арсений, встречаясь взглядом с Антоном.       Тот выглядел слишком усталым, чтобы испытать хоть какие-то эмоции. Обреченно прикрыв глаза, он с трудом поднялся на ноги, покачнулся и уперся ладонью в стену, глядя на дверь в ожидании, что ее вот-вот вынесут сильным ударом или вскроют болгаркой. Однако ничего подобного не произошло, только требовательный звонок повторился.       — Открывай, — едва слышно проговорил Антон, сделав пару шагов по коридору, чтобы его не было видно от входа. — Если это по мою душу, все равно деваться некуда. Спасибо, что попытался.       Подумав с мрачной решимостью, что черта с два все ограничится единственной попыткой, Арсений шагнул к двери и приник к глазку, одновременно доставая телефон с намерением набрать Матвиенко. За дверью, вопреки ожиданиям, стояли не люди в камуфляже, а единственная девушка: незнакомая, неброско одетая, с объемной дорожной сумкой на плече. Разумеется, люди в камуфляже вполне могли ожидать за шахтой лифта, но причины такого маневра были непонятны: дверь при желании никого не остановит, какой смысл выманивать его?       — Кто там? — поинтересовался Арсений, параллельно с этим снимая блокировку с телефона.       И тут же получил ответ на свой вопрос сразу из двух источников.       — Вас должны были предупредить, — негромко сказали из-за двери как раз в тот момент, когда он изумленно вчитывался в смс со скрытого номера, лаконично сообщающее, что медик на месте.       Арсений перевел дыхание, осознав, что немедленного штурма его квартиры вроде бы не планируется. С кем бы ни связывался Антон из депо, этот человек решил проявить деятельное участие в его судьбе. И облегчение по этому поводу перевешивало любые другие эмоции, так что открыв дверь, Арсений поздоровался с девушкой без тени удивления. На него не оставалось сил.       — Доброй ночи, — ответила она, оглядывая его с ног до головы, и холодное, почти убийственное выражение лица несколько смягчилось. — Показывайте.       Гостья решительно оттеснила его с порога, проходя в квартиру, и Арсению ничего не оставалось, кроме как молча кивнуть на маячащего у арки на кухню Антона. Запирая дверь на все имеющиеся замки, он осекся, подумав, что это может напугать девушку. А спустя всего пять минут вспоминал эту мысль с нервным весельем — врач носила кобуру под курткой со множеством карманов и пообещала в случае «любой хрени с их стороны» вместо медицинской помощи усугубить ситуацию. Очевидно, ее клиентурой бывали намного менее безобидные личности, чем старушки в городской поликлинике.

***

      Худи Антон снял самостоятельно — не иначе храбрился — и остался в грязной, пропитанной желтовато-кровавым футболке. Врач, нехотя представившаяся Катей, недовольно цокнула языком и велела Арсению принести теплой воды, и тот, поколебавшись, отправился на кухню. Не то чтобы опасался оставлять их наедине, скорее, ему не хотелось отходить от Антона. Однако, вернувшись с большой миской через несколько минут, он обнаружил, что тот немного ожил и даже пытается донимать суровую и молчаливую девушку разговорами.       Наблюдая за тем, как она размачивает присохшую к ране ткань, чтобы футболку можно было снять, Арсений немного расслабился. Изначально он собирался набрать Матвиенко и попросить его устроить ему онлайн-консультацию с медиком, на молчание которого можно рассчитывать, но физическое присутствие человека, который знает, что делать, не шло ни в какое сравнение.       Так казалось ровно до того момента, пока Катя не начала отдирать футболку от поврежденной кожи. За полчаса, что она возилась со спиной Антона, тот не только замолчал, но и успел уснуть, уткнувшись носом в плед, торопливо наброшенный на диван, но был безжалостно разбужен, когда девушка на пробу потянула за ткань.       — Давай резко, — втянув воздух сквозь зубы, попросил он.       И Катя, время которой, судя по всему, было ограниченно, послушалась прежде, чем Арсений успел запротестовать. Антон не заорал, опасаясь, что услышат соседи, но сдавленный, животный скулеж, который он издал, отозвался мучительным уколом в сердце. Кажется, даже Катю проняло. На отстраненном лице отразилось сочувствие, и она успокаивающе проворчала:       — Ну а на что ты рассчитывал? Сколько дней этой красоте? — Антон хрипло вдохнул, собираясь ответить, но Катя не позволила: — Молчи, целее буду.       Она бросила грязный ком футболки на пол и осмотрела спину Антона.       — Что это? – шагнув ближе, поинтересовался Арсений.       — Комбо, — коротко ответила Катя, разрывая стерильную упаковку марлевых салфеток и смачивая одну из них в растворе антисептика.       — Труба, — пробормотал Антон, отдышавшись. — В котельной, раскаленная. А до этого…       — Я сказала, что ничего не хочу знать, — сурово одернула его девушка, смывая грязь с непострадавшей кожи.       — Почему «комбо»? — переспросил Арсений.       — Потому что вот это, — палец в латексной перчатке обвел неприятное темно-бордовое включение в районе сочащегося сукровицей ожога и еще пару ран около позвоночника и на плече, — от травмата. Две пули остались внутри и загноились, придется доставать. Слишком большая мощность, переделанный. Однажды владельцу оторвет руку, — озвучила свое заключение Катя, выбросила использованную салфетку в пакет и достала из оранжевой туристической аптечки небольшой пузырек.       — Действительно просто травмат? — переспросил Антон, повернув голову, чтобы взглянуть на нее.       — Что, испугался? — фыркнула та, разрывая упаковку следующей салфетки.       — Вообще-то да. С такого расстояния не различишь.       — Ну, были бы это боевые патроны, моя помощь уже не потребовалась бы, — посуровела Катя, пропитала салфетку йодным раствором и предупредила: — Лежи смирно.       — Будет больно? — обреченно поинтересовался Антон. — К чему готовиться?       — Пока нет, — салфетка прошлась по покрытой мурашками коже, оставляя коричневые полосы.       — А потом?       — И потом нет. То есть, не хуже, чем сейчас, — сосредоточенно проговорила девушка. — Аллергия на лидокаин есть?       — Только на рис.       — Безумно важная информация. Тогда не дергайся, — салфетка отправилась к прочему мусору, из аптечки появились шприц и две ампулы, — сейчас обезболю.       — Хорошо, — пробормотал Антон, утыкаясь лбом в диван.       Арсений машинально обнял себя руками и почти перестал моргать, пока Катя обкалывала бледную кожу вокруг багровеющих ран, постепенно вводя шприц все глубже в мышцы. Несмотря на то, что его сосед был тридцатилетним двухметровым мужиком, сейчас тот казался неожиданно хрупким. Впрочем, он ведь не жрал несколько дней, плюс обезвоживание, лихорадка… Черт.       — Не бледнейте так, они не глубоко, — заверила Катя, зацепившись взглядом за его лицо, пока открывала вторую ампулу. — Должно быстро зажить.       Арсений кивнул. Дело было даже не в этой небольшой операции, проводимой в околополевых условиях. Он просто не понимал, как ему следует относиться к происходящему. С одной стороны, то, что в Антона стреляли не из боевого оружия, было хорошей новостью. С другой — какого черта кому-то вообще понадобилось в него стрелять?! Арсений прикусил губу и вдруг заметил, что Антон наблюдает за ним из-под полуприкрытых век.       — Не подумай, я не идиот, чтобы тихо загнуться, — не слишком внятно заверил он. — Я промыл, как смог. И несколько дней все было нормально, а потом стало как-то паршиво. Вода закончилась... Я думал, пересижу немного, позже попытаюсь свалить из города, но по телеку сказали, что меня ищут.... ай! молчу, хорошо, молчу. Как будто ты сама не догадываешься, что произошло!       — Мало ли, о чем я догадываюсь, — возразила Катя, доставая из чехла с небольшим набором хирургических инструментов щипцы, похожие на ножницы из-за круглых ручек. — Может, я непроходимая дура? Арсений, встаньте в изголовье и держите его за плечи.       — Да я и так не буду дергаться! — поспешил заверить Антон, но тот уже приблизился и положил одну ладонь повыше лопатки, а вторую — на непострадавшее плечо.       Это было лучше, чем просто стоять и смотреть.

***

      Все закончилось очень быстро. Катя действовала четко и уверенно, будто задалась целью побить некий рекорд по извлечению пуль, Антон, как и обещал, замер и лежал неподвижно, пока она не поставила дренажи и не заклеила раны. После указаний об уколах и перевязках, которые Арсений записал в заметки — Катя отказалась оставлять образец своего почерка и намеренно не прикасалась ни к каким поверхностям в квартире — они расстались. На прощанье она задумчиво заметила, что внутренних повреждений скорее всего нет, хоть в полевых условиях этого не проверить наверняка, и отказалась от денег, сказав, что вызов оплачен. Арсений не попытался уточнить кем: и так было ясно, что не ответит.       Тщательно заперев дверь, он вернулся в гостиную, где уже забылся сном Антон. Слишком длинный для сложенного дивана, так что ноги свисали сантиметров на двадцать, но это ему не мешало. Он отключился, как был, на животе, голый по пояс, с повязкой, белеющей на фоне кожи в разводах грязи, часто и неглубоко дышащий. Уязвимый, уставший, накачанный обезболами и антибиотиками, зато в относительной безопасности. Арсений испытал секундный укол совести из-за того, что не нашел Антона раньше. Абсурдно, учитывая, что его не смогли найти даже власти, но почему-то Арсению казалось, что он сделал недостаточно.       Разумеется, его сосед был взрослым человеком и, зная его характер, едва ли являлся невинной жертвой, но так все равно не должно было быть. Арсений потер лицо ладонью, сходил в свою спальню за одеялом, осторожно накрыл Антона и оставил отдыхать, а сам постарался отвлечься на приготовление позднего ужина.       А ведь он ехал в Приавск за покоем.       Серега сказал, это называется модным словом дауншифтинг. Арсений на это ответил, что он просто заебался. Какая разница, как обозвать желание радикально изменить обстановку и образ жизни? Вот только хрен ему, а не отсутствие ответственности и простой, понятный, не требующий интеллектуального участия труд. Арсений, видимо, просто не был к такому приспособлен.       В определенных кругах у него была репутация человека, способного заставлять слаженно работать любые системы, которые оказывались в его ведении. Отдельные механизмы, группы людей или целые предприятия — со временем масштаб перестал иметь ключевое значение. Он отлично справлялся с обязанностями и привык, что если не может чего-то прямо сейчас, то способен либо научиться, либо найти правильного человека и делегировать задачу ему. Увы, существовал и третий вариант: задача невыполнима, а ее постановщик — идиот.       И когда его непосредственным начальником взамен погибшего наставника назначили классического идиота — Арсений не выдержал. Посчитал выше своего достоинства оспаривать каждое распоряжение, исполнение которого грозило убытками, сорванными сроками и репутационными потерями, оказался вымотан бесконечными разбирательствами и чередой неприятностей, вроде бы не связанных с работой, но случившихся подозрительно ко времени. У него оставались силы бороться, но в тот раз он наперекор привычке идти до конца взял больничный, а потом уволился.       Коллеги говорили, начальство преподнесло это как благую весть, старт эффективной реорганизации, а Арсению было все равно. Гордость не была уязвлена, амбиции молчали, и эти перемены не были итогом условного поражения, нет. К тому давно все шло, и смерть Павла Алексеевича просто ускорила неизбежное. Оставалось принять его с наименьшим ущербом.       Сумма, скопившаяся на его банковском счету за эти годы, позволяла не работать ближайшие пару лет, но это непременно закончилось бы для его личности окончательным распадом. Нужно было найти некий внешний фактор, который бы подчинил жизнь надежному распорядку, и Арсений вспомнил дурацкое обещание, брошенное в запале, когда они в последний раз встречались с Серегой в Питере. Так он стал вагоновожатым. Потому что это было красиво, нелепо и потому что он с детства любил трамваи.       От мальчишеских иллюзий относительно романтики работы вагоновожатого Арсений избавился очень быстро, но решение не поменял. Ранние подъемы и прежде были неизбежны, монотонность оказалась благом для истрепанных нервов, старенькие вагоны охотно поддавались ремонту с помощью ломика, пары инструментов и русского матерного, а хамы-пассажиры не шли ни в какое сравнение с бывшими деловыми партнерами. Так что справлялся он с ними не хуже опытных коллег: усталых и раздраженных пропускал мимо сознания, а на совсем уж агрессивных скандалистов коротко гаркал тем тоном, каким усмирял разбушевавшихся начальников отделов, директоров департаментов, простых работяг и временами собственное руководство.       И все шло размеренно и предсказуемо — до сегодняшнего вечера. Впрочем, Арсений был выбит из колеи намного меньше, чем могло быть. Он не переживал о том, что подставляется — в Приавске все воспринималось иначе, чем в Питере, и трепета перед здешними представителями закона он не испытывал. О том, как вершатся дела в городе детства, он был наслышан от отца и некоторых нынешних коллег, так что считал, что в случае чего сумеет выкрутиться, возможно, даже без участия Матвиенко. Тем более что сам он никому не сдался, в отличие от Антона. Которого жаждали заполучить… органы? Или все же какая-то третья сторона, те, кто вломился в его квартиру еще до того, как там засели военные патрули? Но главное, Антон был жив. С этим можно было работать.       Проведенный анализ заставил на мгновение испытать дежавю: с год назад и на другой кухне Матвиенко примерно в том же ключе прикидывал, кому мог помешать сам Арсений, кому следует дать взятку и как действовать, чтобы уберечь себя от новых неприятностей. Тот день казался далеким, неважным, подернутым густым туманом, но отдельные детали заставляли догадываться, что тогда напряжение буквально сжирало его изнутри. Теперь же он был спокоен и готов действовать. Либо ждать, в зависимости от обстоятельств.       То и дело возвращаясь мыслями в смежную с кухней комнату и человеку, спящему там, Арсений сварил гречку, остудил на окне, накрыл ее, пару вчерашних отбивных и огурец тарелкой и оставил в холодильнике на уровне глаз, написав короткую записку и прижав ее к дверце магнитом, привезенным из Греции в выпускном классе. Так себе, конечно, диета, но будет голодный — разогреет и сожрет.       Перед тем, как уснуть на оставшиеся три с половиной часа, заглянул к Антону. Света из незашторенного окна не хватало, но Арсений не стал включать фонарик, опасаясь разбудить, а постоял пару минут без движения, чтобы начать различать силуэты. Потом сделал несколько шагов к дивану, присел на корточки, прислушался к дыханию.       Ничего не разобрал, поэтому коснулся прохладной, чуть липкой от высохшего пота руки.       — Да живой я, живой, — вдруг тихо пробормотал Антон куда-то в диван. — Нечего мне пульс щупать.       — Хочу убедиться, что утром передо мной не встанет задача, куда прятать тело, — прошептал Арсений, сбитый с толку силой накатившего на него облегчения. — Принести подушку? И вообще, диван короткий, может, пойдешь в постель? Кровать одна, но широкая.       — Какое замечательное предложение, — слабо хмыкнул Антон. — И какое паршивое время.       Арсений улыбнулся в темноту. Он сам не был уверен, предложил ли свою постель всерьез, но однозначно в расчете на такую реакцию. И когда глупые замечания на грани флирта стали залогом его спокойствия?       — Шутишь — значит, будешь жить.       — Кто сказал, что я шучу? — возразил Антон, с трудом вздохнул и добавил: — Спасибо, но не пойду. Я грязный как черт.       — Тогда я разложу диван. Сможешь встать? — Арсений все же включил фонарик и устроил телефон на полу, боком, чтобы свет не резал глаза.       — Я все могу, — пробормотал Антон, но пошевелился только через добрую минуту: медленно опустил вниз ногу, затем вторую, продолжая лежать на животе, потом стек на пол вместе с пледом и отполз в сторону. — Голова кружится, — объяснил он Арсению, изумленно наблюдающему в полумраке за этой акробатикой. — Лучше поближе к полу.       — Зато температура упала, — заметил Арсений, приподняв край дивана и потянув его на себя.       Видавший виды механизм заскрипел, колесики нехотя прокатились по паркету, и диван превратился в условное спальное место, на котором Антон мог поместиться по диагонали.       — Посиди еще немного, я принесу простынь, — попросил Арсений и направился в свою спальню, а вернувшись, услышал неожиданное:       — Мне правда лучше. Спасибо, что нашел врача.       — Вообще-то я здесь ни при чем, — насторожившись, возразил он и всмотрелся в полумрак. Антон сидел на полу, накинув плед на голые плечи и опустив голову. — Думал, это твоя работа. Ты кому-то писал.       — Да? — отозвался тот как-то сдавленно — видимо, снова накатила тошнота. — Это хорошо. Значит, не все потеряно.       — Ты расскажешь, что произошло? — Арсений развернул простынь из второго имеющегося у него комплекта.       С пола с минуту доносилось только хрипловатое дыхание, потом Антон признался:       — Я сам нихрена не понимаю. То есть, догадываюсь, но...       — Но ты устроил взрыв на комбинате?       Антон снова помолчал.       — Вроде как, — нехотя согласился он. — Но… это был не протест. Точнее, да, но… там странно совпало, слишком долго объяснять.       — Тогда кто в тебя стрелял? Полиция? Или ваши охранники?       — Это было еще до взрыва. Я их не знаю. Гопники какие-то. Видно, кому-то в городе не понравилась моя гражданская позиция, и меня решили воспитать. А я… — «устроил техногенную катастрофу», мысленно продолжил Арсений. — Я не очень хорошо помню, что тогда происходило. Все... все как-то через жопу.       Вот уж действительно. Арсений расправил простынь, надел свежую наволочку и бросил подушку в изголовье.       — Ложись, — вздохнул он. — Разберемся. Главное... сиди тихо и не высовывайся, хорошо? Рано или поздно все утихнет, и ты сможешь уехать.. Завтра я уйду на работу. Можешь взять мой ноут, чистая одежда и полотенце вон на том стуле. Чувствуй себя как дома и не делай глупостей, я не за этим тебя сюда тащил.       Арсений ожидал от Антона очередной сомнительной шутки, но тот только кивнул, осторожно поднялся, сделал несколько шагов к дивану и тяжело на него опустился.       — Спасибо, Арс, — тихо сказал он. — Правда, спасибо. Я что-то перестал вывозить.