Рождество с Дьяволом

Хлои ощущала пустоту, непроглядную и всепоглощающую. Эта пустота словно растворяла её изнутри, оставляя лишь оболочку, которая двигалась по улице на автопилоте. Внутри не осталось ничего — ни сил, ни эмоций. Только больное осознание собственной бессмысленности. Вокруг неё была суета: праздничная, радостная, почти карикатурная. Люди спешили, смеялись, обнимали друг друга. Автомобили гудели, рождественские песни текли из колонок, а вокруг — запахи глинтвейна, корицы и карамели. В каждом окне сияли гирлянды, заливая улицы мягким золотым светом. Смех, искренняя радость и любовь — эти слова били в такт шуму улицы, снова и снова. Она шагнула в рождественскую лавку за свечами. Двенадцать чёрных свечей — они идеально впишутся в её гостиную. Внутри лавки кипела жизнь: дети перебирали игрушки, влюблённая пара у прилавка смеялась. Рыжая девушка сияла от счастья — её веснушки, казалось, ловили свет гирлянд, а искренняя улыбка словно освещала всю комнату. Её молодой человек терпеливо держал пакеты, стиснув в зубах леденец. Всё выглядело так, как будто счастье здесь было законом. А Хлои? Она расплатилась за свечи, спрятала их в бумажный пакет и вышла обратно на улицу. С пустотой внутри. — Да, мама. — С Рождеством, милая! Как ты? — Всё хорошо. Готовлюсь к празднику. А как у вас? Голос был ровным, будто записан заранее. Слова отзвучали, не оставив за собой следов. Хлои едва осознавала, что говорит, её внимание снова уловило ту же знакомую мантру улицы: смех, искреннюю радость и любовь. Эти три слова звучали в её голове эхом, пустым и болезненным. Дома было оглушающе тихо. Желтый свет гирлянд, одинокая ёлка. Режим «не беспокоить» на телефоне был включён так давно, что она забыла зачем. Никто не писал. Никто не звонил. По телевизору шли старые новогодние программы. Знаменитости, шампанское, беззубые шутки. Летняя запись, призванная изображать радость, которой в её комнате не было. Нож лежал на кухонной тумбе, криво. Идея была стара, как сама пустота, но теперь она казалась особенно привлекательной. Рождество — лучшее время, чтобы всё прекратить. Никто не заметит. У всех свои дела, смех, искренняя радость и любовь. Но не зря же, облокотившись на шкаф, стоит пакет с двенадцатью чёрными свечами? Насколько соблазнительно звучит идея продать душу Дьяволу в рождество? В канун рождества, только в 12 часов ночи, Дьявол путешествует по земле, чтобы омрачить рождение Христа. 23:00. Но что ей нужно от Дьявола? Что можно попросить у него? Она не знала. Или, скорее, ей просто было всё равно. Воздух вокруг по-прежнему пропитан смехом, счастьем и любовью. А внутри — смертельная усталость. Такая, что единственная мысль о спасении — запереться в ванной с ножом, который всё ещё лежит криво на кухонной тумбе. Сделка с Дьяволом. Счастья от неё не получишь. Деньги? Пожалуйста. Слава, признание — на выбор. Любовь? Без проблем. Но счастье? Счастье он предложить не может. Ведь побочным эффектом сделки с дьяволом является апатия и затяжная депрессия. Совершенно нечего терять, может так в её жизни появится смысл? Её взгляд остановился на телефоне. Звонок. Домашний. Это Лу. Она, похоже, решила преодолеть барьер режима "Не беспокоить". Игнорировать было бы логично, но какой-то острый, неудобный укол одиночества заставил её поднять трубку. — С Рождеством, Хло! Мы тут с Джоном и Элли... — С Рождеством, детка! — С Рождество-ом! На том конце линии — громкие голоса друзей, музыка, оживлённые выкрики. — Мы гуляем в центре Нью-Йорка. Ты же знаешь, мы каждый год встречаем Рождество здесь! Всё ещё ждём тебя, предложение в силе даже после полуночи. Я понимаю, ты могла устать, но мы тебя любим. Очень. Нам бы хотелось, чтобы ты была с нами. — Оу... Я не думаю, что это хорошая идея, Лу. — Да брось, Хло, правда. Мы все хотим, чтобы ты была с нами. — Вы знаете, какая я обуза. Довольно странное желание. Она раздражённо закурила одноразку, но вкус оказался почти незнакомым. — Ты не обуза, Хло, — голос Лу дрожал. — Даже в депрессии ты невероятная. Никто не замечает её, честно. Ты придёшь — станет легче. Это же Рождество! Рождество. Для них Хлои всегда "невероятная", потому что она изо всех сил старается не быть обузой. Видимо, у неё хорошо получается — никто ничего не замечает. — Нет, Лу. Это плохая идея. Хорошо вам отдохнуть. Я не чувствую себя плохо, просто устала. И я перезвоню. Ложь. Ещё одна. Её взгляд снова упал на нож, что криво лежал на кухонной тумбе. — Хло, но... — Нет, Луиза. И даже не думайте приходить ко мне. Прекратите изображать мою маму. Перестаньте думать, что я вскроюсь в канун Рождества. Счастливого праздника. Голос Лу дрогнул: — И тебе счастливого Рождества, Хло. Гудки. Она откинулась на спинку стула. Слёзы скапливались, затуманивая взгляд. Нож превратился в расплывчатую линию на тумбе. Одноразка выпала из рук и закатилась под диван. Её пальцы нервно зарылись в волосы. — Чёрт... Чёрт-чёрт-чёрт! 23.10 Какая же она жалкая. Но правда ли Хлои так много вкладывает в своих друзей? Может быть, её "всепоглощающая поддержка" — не более чем самообман? А те, кто "не замечают её депрессии," — это лишь отражение её собственной безучастности? Может, вечно надеяться на понимание бессмысленно, если ты сам отказываешься его принимать? В маниакальном порыве она резко вскочила с дивана и начала рыться в поисках блокнота. Телевизор всё так же показывал роскошное новогоднее шоу. Платья, драгоценности, беседы, что сводились к пустым тостам. Фальшь этой картинки была невыносима. Всё её существо сейчас вопило об одном — поискать смысл в чём-то конкретном. Например, в вещах. Гардеробная, её святая святых. Её вещи — её единственное настоящее "я." Бархатный зелёный пиджак, на который сейчас капали слёзы, — это уже почти её душа. Брендовая чёрная сумочка? Возможно. Но чаще ей кажется, что она любит не отдельные вещи, а всю эту картину в целом: полки, развешенные платья, всё идеально. — Блокнот... блокнот... где же ты? Её пальцы судорожно рылись в вещах. "Кая Гербер..." — мелькнул в глупом новогоднем шоу образ модели, на миг отвлекший её. Вот она, настоящая жизнь. Привилегии, билборды, рекламные кампании. Быть кем-то, кто заставляет восхищаться. Она мотнула головой, возвращаясь в реальность. — Блокнот... А! Вот же! Пальцы вцепились в найденную вещь, но слёзы не унимались. Смех вырвался так же внезапно, как до этого рыдания. На миг в комнате стало тихо, слишком тихо. Однажды Лу видела это. Видела Хлои в таком состоянии. Испуг в её глазах был неподдельным. Лу тогда, казалось, не знала, что делать: помочь или сбежать. Как же ясно Хлои помнит тот момент. И помнит, как Лу когда-то заверяла её, что у неё нет никакого биполярного расстройства. "Это всё твоя любовь к Энн Хэтэуэй. Ты просто хочешь быть как она," — сказала Лу, когда Хлои рыдала после сериала, увидев в героине своё отражение. Этот момент прожигал ей душу. Звонок Лу тогда закончился тем, что она бросила трубку и кричала. Кричала, потому что боль становилась невыносимой. Боль в горле, Кричала от ломоты во всём теле и от того как спирало горло, она кричала, потому что отчаянно желала помощи. Она хотела прекратить боль во всём теле, боль в голове от своих же мыслей о беспомощности. 23.20 Кая Гербер? Вот оно!! Теперь она знает чего хочет от Дьявола, смех заливает всю квартиру и воспоминание где лежит блокнот само приходит в голову. Хотеть жизни как у Каи Гербер? Что за желание? Ты жалуешься на пустоту, на боль, отчаянно желаешь помощи, а хочешь жизни как у какой-то богатенькой супер модели? Неужели ты думаешь её жизнь сделает тебя счастливой? - Да-да, такие вопросы абсолютно нормальные, но не думаю, что вы в силах сделать хоть что-то. Так что, вам остаётся лишь быть наблюдателями в этой истории. Ей хотелось стать кем-то важным. Понимание мира через науку казалось целью, ради которой стоит жить. Но потом пришли мысли: "А что, если я не смогу? Что, если я ничтожна, если в этом нет смысла?" Они разрослись как сорняки, заглушая всё остальное. Модели. Одежда. Это казалось более понятным. Простым. Ей нравилось фотографироваться, нравилось быть симпатичной. Она решила, что, возможно, это всё, на что она годна. Она сделала портфолио — вложила в него дни, недели усилий. Снова и снова пыталась поверить, что это её путь. Разослала снимки по десяткам агентств. Ответы были холодны. "Извините, не подходит." "Слишком обычная." "Не выделяется." 23.30 Теперь Хлои хочет лёгкого пути. Она устала. Смертельно устала. У неё больше нет сил смотреть на понравившуюся пару обуви и отказывать себе, зная, что снова придётся звонить маме. Каждый такой звонок добавляет каплю вины, которая давит всё сильнее. Мама переведёт деньги, не спрашивая лишнего, но это лишь усугубит чувство собственной никчёмности. Вся её жизнь оплачена мамой: квартира почти в центре Нью-Йорка, гардеробная, забитая вещами. Всё. Мама никогда не упрекает, но её безразличие к этому роскошному иждивенчеству ранит сильнее любых слов. Для Хлои это — молчаливое подтверждение провала. Она пробовала работать. Мама находила ей варианты, но непостоянность Хлои рушила всё: маниакальная увлечённость сменялась апатией, и всё снова шло под откос. Мама никогда не кричала. Только мягко предлагала помощь. И эта мягкость резала ещё больнее. Жёлтый свет гирлянд струится по комнате, отражаясь в её заплаканных глазах, глупая рождественская ёлка. По телевизору блестит что-то гламурное: платья, богатые улыбки, декорации. Хлои сидит на полу и выписывает своё желание, его нужно сформулировать очень четко. Всё или ничего. Её глаза покраснели, лицо припухло, дыхание всё ещё не выровнялось, она переодически всхлипывает. Она совсем не замечает, что свет пару раз моргнул. Помехи в телевизоре мелькают, прерывая гламурное шоу. Шампанское, песни и смех знаменитостей то исчезают, то появляются вновь. Думаете, проблемы с электричеством в канун рождества? И только в квартире Хлои? 23.40 На телефон Хлои, приходят сообщения от Джона, Элин и Лу, но она их даже не увидит. Режим «Не беспокоить», она выключит ещё не скоро. Она всё ещё сидит с блокнотом. Сидит, переодически всхлипывая, но не отрывая от него взгляд. В голове почти нет мыслей. Как заевшая пластинка, в её голове крутится мысль лишь о том, что нужно написать. Она ни о чем не думает. Она не думает о том как сильно она устала. Она не думает, что до рождества остались жалкие 20 минут. Она не думает о знаменитостях в телевизоре и желтом свете гирлянд, что переодически моргают. Она не думает о Кае Гербер. Она не думает о зелёном пиджаке. Она не думает об одноразке, что укатилась под диван. Она не думает о ноже, что так криво лежит на кухонной тумбе. Не думает..не думает.. не думает..не думает! Она думает о том насколько понятное её желание. Она думает о фиолетовых страницах её блокнота. Она думает, что наконец-то станет независимой. Правда? Она же правда думает об этом? Правда об этом? Слёзы всё ещё капают, но теперь не на зелёный пиджак, а на фиолетовые страницы блокнота. 23.50 Неизвестно, как ей в таком состоянии пришла мысль посмотреть на время, но она судорожно поднимается на ноги и подхватывает пакет с двенадцатью чёрными свечами. Коленки дрожат, а слёзы льются, нервный смех всё ещё смешивается с такой по-настоящему новогодней песней. LastChristmas? Знаете, а Хлои знакома с той рыжей девушкой из рождественского ларька. Это была Полин, а её любимой актрисой была Эмилия Кларк и они вместе смотрели рождество на двоих. Они вместе встречали рождество. Хлои любила Полин, а Полин не любила Хлои. Хлои вообще мало кто любил, мало кто был искренне счастлив вместе с ней. Никто в её жизни не мог терпеть её перепады настроения, никто не мог полюбить Хлои. Она была плохой подругой, плохой соседкой, плохой одноклассницей, плохой возлюбленной. Потому что искренне заставляла людей верить в то что она ими восхищается, заставляла верить в то, что она жить без них не может, а потом игнорировала.Обманывала, что занята или болеет. Она не отвечала и без причины прекращала общение. Мир становится зыбким, воспоминания — странно искаженными. Она не знает. Она ничего не знает. Теперь вокруг тихо. Телевизор выключен. Гирлянды больше не горят. 23:55 Самое время для ритуала? Неужели вы хотите пощекотать себе нервы и узнать, как она вызывала Дьявола? Ну что ж. Вы сами напросились. Зеркало, свечи, канун Рождества. Насколько соблазнительно звучит идея продать душу Дьяволу в Рождество? Слёзы всё ещё льются. В комнате тихо. Желтый свет свечей едва освещает её лицо, расчерченное следами от слёз. Никаких гирлянд. Никакого запаха глинтвейна и леденцов. Никакого смеха, песен, искреннего счастья. Только истеричные всхлипывания, слёзы, зеркало и тусклый свет двенадцати чёрных свечей. Только тихое, обессиленное бормотание заклинания. Она смотрит в отражение. И говорит: Satan, oro te, appare te rosto! Veni, Satano! Ter oro te! Veni, Satano! Oro te pro arte! Veni, Satano! A te spero! Veni, Satano! Opera praestro, ater oro! Veni, Satano! Satan, oro te, appare te rosto! Veni, Satano! Amen. 00:00 Свечи дрогнули. Её голос стал увереннее. Заклинание повторялось снова и снова. Оно больше не походило на шёпот — слова звучали громче, твёрже. Тени плясали в её глазах. В ушах звенело. Но Хлои не могла остановиться. Она повторяла заклинание монотонно, как будто её голос больше ей не принадлежал. Слёзы высохли. На её лице осталась лишь припухлость, напоминание о недавней истерике. Телефон. 15 сообщений. 5 пропущенных звонков. Среди сообщений — поздравление от Полин. Но Хлои его не увидит. Внезапно всё стихло. Свечи погасли. Она остановилась. Пыталась отдышаться. Как оказалось, Дьявол не похож на карикатурного человека с красной кожей и козлиными рогами. Хлои даже не поняла, что что-то произошло, но с места не двинулась. — Бедная несчастная Хлои. Чем же я смогу тебе помочь? — Жуткий низкий голос доносился со всех углов, но в то же время и ниоткуда. — Я-я. Я составила договор. — Как предусмотрительно для твоего состояния, Хлои. И что же ты просишь у меня? Она дрожащими пальцами вырвала листок и положила его близко к зеркалу. Мурашки были по всему телу, но Хлои не было страшно. Пальцы дрожали от бессилия, а мурашки были от ощущения чего-то потустороннего. Ей казалось, что в комнате пахло трупами. Он засмеялся. Это был глухой, тяжёлый смех. Он словно впитывался в стены. — Ага, это крайне интересно… И ты думаешь, что это тебя избавит от страданий? Хлои лишь пожала плечами, она не знала. Что же в этом мире способно избавить её от страданий? Жизнь, в которой она больше не видит разочарованных глаз близких. Такая жизнь могла бы дать ей смысл существования. Независимость. Всё, что она пожелает, но полученное благодаря собственным заслугам. Если этого не случится, всегда останется нож, который так криво лежит на кухонной тумбе. Ей всё равно гореть в аду. За свою гомосексуальность и биполярное расстройство. За одноразки и травку, которую она курит. За неконтролируемые вспышки уныния и гнева. За алкоголь, который она пьёт. За тщеславие и алчность. За одержимость материальными благами. За то, что решилась вызвать Дьявола, чтобы продать душу ради денег. А ради денег? Она никогда ни в чём не нуждалась. Мама всегда оплачивала всё, что она хотела. Даже сейчас она обеспечивает Хлои лучшую жизнь в центре Нью-Йорка. Так зачем ей всё это? Хлои устала. Она ничего не чувствует. Полностью лишена сил. Перед глазами темнеет, будто мир погружается в туман. Она даже не подозревала, как истерика её вымотала. Всё, чего ей хочется, — спать. Заснуть навсегда. Никогда не проснуться. Может, всё-таки лучшее решение — закрыться в ванной с ножом, который так криво лежит на кухонной тумбе. Вокруг темно. И тихо. Свечи больше не горят. Единственный свет — ночной. Он идёт из окна, откуда видны фейерверки, гирлянды и луна. Хлои устала. Она ложится на пол, обнимая колени. Вокруг снова мерцает жёлтый свет гирлянд. Звук шумного телевизора, где знаменитости пьют шампанское и поют, доносится из гостиной. Чёрные свечи давно потухли. Нет смеха. Нет искреннего счастья и любви. Лишь усталость и фиолетовый листок, где слова размыты слезами. Снизу красуется подпись Дьявола.