Fed Up

      Oh, I wanna trust, then I wanna fall Tell me that you'll catch me when I trust fall And I want it all

      После разрыва с Шото Изуку ощущал себя еще хуже, чем после расставания с Каччаном.       Два человека любили его, и обоим он принес лишь страдания. Два человека не могли избавиться от чувств к нему, и он был во всем виноват. Изуку изменил их, испортил им жизни, забрался в сердце и поселился там, словно паразит. Было бы лучше, если бы они никогда и не знали его, никогда не встретили.       Он не мог перестать думать о Шото. Вспоминал измученное и усталое лицо, покрасневшие влажные веки и страдальческий излом рта. Сгорбленную и просящую фигуру, лишившуюся всякой гордости, что следовала за ним из комнаты в комнату все время, пока он собирал вещи. Растрепанные двухцветные волосы, что он так любил гладить, растянутую футболку, что когда-то принадлежала ему самому. Дрожь тонких губ, что шептали «останься». Изуку вышел из квартиры и услышал рыдания, стон и приглушенный стук — кажется, Шо-кун упал на колени. Безумно хотел вернуться, прижать к себе, но понимал, что сделает все только хуже.       Разрушив лучшего друга, Изуку разрушил и самого себя. Хлипкое и с таким трудом склеенное снова развалилось.       Милая Урарака-чан, к которой он пришел в тот вечер, сразу все поняла. Только позвонила Ииде-куну, чтобы пошел проведать второго пострадавшего, а потом развела бурную деятельность. Помогла устроиться, щебетала без умолку, обнимала через каждые пять минут и спрашивала, все ли в порядке. Изуку отвечал, что чувствует себя хорошо, и не нужно ни о чем волноваться, а следующим утром остался лежать в постели, не двигаясь и глядя в одну точку.       А вечером пришел Каччан. Сгреб подмышки и выволок из комнаты. Урарака ахала и охала, когда тот перетащил его в ванную, где грубо стащил все вещи и включил воду.       Вода была ледяной. Изуку слизывал губами текущие капли и медленно осознавал, что ему холодно, тело дрожит, а пульс ускоряется.       — Ты прямо сейчас перестанешь выглядеть как труп и начнешь жить, ясно тебе? Только попробуй сдаться, дерьмовый Деку!       Он посмотрел вверх, на Каччана, который выглядел очень странно. Будто испугался чего-то, хотя это конечно было невозможно — всесильный Динамит не мог чего-то бояться.       — А ну очнись! — неожиданная пощечина обожгла щеку. — Черт тебя подери!       Голова Изуку мотнулась в сторону. Он резко вдохнул, будто впервые по-настоящему получая кислород, и его начало колотить, а из глаз потекли слезы. Частичка боли, что могильной плитой прижимала к земле, вырвалась наружу вместе со всхлипами, с саднящим и таким реальным чувством.       — Изу, — выдохнул Каччан потрясенно. — Господи боже мой.       Тот вдруг наклонился и крепко обнял его. На обоих продолжала течь вода, но ни один из них не замечал этого. Каччан был теплым, даже горячим, и его руки, словно пластырь, закрыли дыру в груди.       — Почему я всегда все порчу? — еле слышно прошептал он. — Сначала ты, потом Шо-кун…       В ответ объятия стали еще сильнее. Тот поднял его и прижал к себе — мокрого и дрожащего. Перехватил одной рукой, чтобы второй выключить воду.       — Ты ничего не портишь. Мы сами выбирали тебя, и сами принимали решения. Двумордый сказал бы тоже самое.       — Н-но…       — Никаких но, — Каччан звучал грубо и непреклонно. — Мы оба любим тебя и, черт подери, ненавидим, когда ты занимаешься самобичеванием. И сами испортили все — я — бросив тебя, а он — уломав на отношения. Да, я знаю об этом. Он рассказал мне обо всем за бутылкой виски. Как оказалось, мы вполне можем сосуществовать, ведь у нас есть кое-что общее. И это общее — ты, придурок. Двумордому сейчас хреново, но он попросил позаботиться о тебе. Твоя подружка не хотела меня пускать, но я выломал дверь!       — Ты…       — Да. А теперь мой свое тощее тело и переодевайся. Пойдем проветримся.       Аккуратно сгрузив Изуку обратно в ванную, тот зыркнул на него алым взглядом и вышел из комнаты. Приоткрыл дверь не полностью, так, что было слышно, как тот переругивается с Ураракой о его «слишком радикальных методах».       — Потарапливайся, Деку! Иначе я вернусь и вымою тебя сам!       Это было неловко. Даже продрогнув до костей, он почувствовал жар стыда — ему точно не хотелось быть вымытым Каччаном, достаточно и того, что тот стянул с него вещи. Изуку ничего не оставалось, как сделать то, что ему было велено, закончив же, он завернулся в полотенце и неожиданно почувствовал себя на порядок лучше.       Когда он заикнулся о том, что у него нет сменной одежды, в щели между дверью и косяком появилась рука, которая протянула ему джинсы и свитер. Изуку даже нашел забавным, что Каччан буквально несколько минут назад раздевал его, а теперь предпочел не заходить в ванную.       Закончив, он вышел в коридор и обнаружил, что ни Урарака, ни Каччан не смотрят друг на друга, скрестив руки на груди и поджав губы. После истории с разрывом, когда предложение руки и сердца было отвергнуто, подруга начала ненавидеть Каччана всем сердцем. Всегда будучи той, кто поддерживал и даже помог выбрать кольцо для помолвки, она кардинально изменилась, не одобрив ни их вновь восстановленной дружбы, ни постоянного общения. Раз за разом повторяла ему, что Тодороки-кун будет лучшим выбором, и только с ним он будет по-настоящему счастлив. Очевидно, ей совсем не понравилось, что Каччан выломал входную дверь и просто поставил перед фактом, что они пойдут «прогуляться».       Вздохнув, Изуку покачал головой. Чувствовал, как его сердце разрывается на две части: одна хотела остаться и объяснить, а другая — скрыться подальше от ее укоризненного и грустного взгляда.       — Я взял твою толстовку, — сказал Каччан негромко. — Моя вымокла под душем.       — Ты никуда не пойдешь, Мидория-кун! — одновременно с этим воскликнула Урарака, гневно сверкая глазами. — Этот подонок однажды вытер тобой ноги, а теперь пытается сделать это снова! Я не позволю, чтобы ты потерял все, что с таким трудом построил! Тодороки-кун так сильно любит тебя, а ты…       Она всхлипнула, обнимая себя руками, и камень на душе увеличился снова, заполняя грудную клетку. Изуку понятия не имел, что может чувствовать себя еще хуже, но это, оказывается, было возможно.       — Прекрати давить на него, Круглолицая! Ты не видишь, в каком он состоянии?!       — Не тебе это говорить! Ты плевать на него хотел все эти месяцы и занимался чертовой карьерой! А теперь решил вернуть его? Если бросишь его снова, он не выживет, ты хоть немного понимаешь это?!       — Я понимаю это, черт подери! — заорал Каччан так яростно, что Изуку втянул голову в плечи. Он уже давно не слышал в его голосе такого отчетливого бешенства. — Я скорее сдохну, чем причиню ему боль! Скорее исчезну из его жизни, чем заставлю проходить через это снова! Но сейчас ему плохо из-за Двумордого, и я должен ему помочь!       — Ты и себе-то помочь не можешь!       — Я люблю его, дура, — на этом моменте Изуку изумленно поднял глаза — Каччан вновь признавался в своих чувствах, и делал это так спокойно, будто говорил о погоде. Раньше он и мечтать не смел о том, чтобы услышать подобное, зная, что тот ненавидит «розовые сопли», а теперь замирал каждый раз, когда хриплый и эмоциональный голос произносил заветные слова. — Люблю больше, чем себя самого! Знаю, что испортил все, что не стою ни капли внимания, но он дал мне шанс, и я собираюсь стать чертовым лучшим другом на планете!       Выслушав эту гневную тираду, подруга застыла с открытым ртом. Поглядела сначала на Изуку, а потом снова на Каччана, кажется, не зная, что ответить.       Шершавые и теплые пальцы вдруг коснулись руки Изуку, смыкаясь вокруг запястья. Алые глаза все еще глядели на подругу, но большой палец начал рисовать успокаивающие узоры на его ладони.       — Мы все время будем на связи. Можешь звонить на мобильный, если подумаешь, что мы задерживаемся. Я верну его через пару часов, обещаю.       Урарака-чан неопределенно пожала плечами, не сводя с них пристального и оценивающего взгляда, а потом тяжело вздохнула:       — Делайте, что хотите.