Карфаген

Он его поцеловал. Каан Азари, гореть ему вечность в аду, поцеловал его. Ги так и стоит перед зеркалом в ванной и продолжает прикладывать к пылающим красным губам смоченную в холодной воде тряпку. Когда он вернулся в комнату, чудовищного подарка в ней не было, но это не значит, что Ги о нем забыл. Сперва Каан вырвал для него сердце его палача, а потом поцеловал. Извращенный мозг первородного придумал и реализовал самый необычный способ ухаживания за объектом желания, и Гидеон боится, что в итоге он окажется действенным, ведь сигнал об опасности он уже получил. Это не первый поцелуй в жизни Гидеона, но он уже твердо знает, что самый запоминающийся. И дело не в том, что целовал его Каан, а в том, как во время этого нежелательного поцелуя в Гидеоне море за берега выходило. Он не отвечал ему, точно это помнит, но также твердо знает, что не сильно старался оттолкнуть. Возможно, это тоже какая-то химия, суперспособность, ведь яд, который сочился из уст альфы, одурманил его мозг, других оправданий у Гидеона нет. Он возвращается в комнату и, опустившись на кровать, смотрит на только проснувшееся солнце за окном. Теперь Каан и его имя знает. Хотя чему удивляться, он может узнать все, это всего лишь вопрос времени. Но что тогда первородный хочет от него? О каком оружии он говорит, если про кровь ему все известно? К обеду приходит врач, осматривает палец и снова перевязывает. Гидеон, который от скуки готов на потолок лезть, идет к окну. Интересно, как его коллеги? Ведут ли они войну и есть ли успехи? У Гидеона аж руки чешутся от желания примерить к ним любимую катану, он жаждет слышать звук пули, разрывающей плоть его врагов, и чувствовать, как крошатся их кости под его кулаками. Ги — воин, он ничего больше в этой жизни не умеет, и убежден, что она гроша ломанного не стоит, если он не на поле боя. Было такое, что Гидеон представлял себе жизнь обычного омеги своего возраста, думал о том, что мог бы, наверное, пойти учиться, завести отношения, потом даже семью, и сразу сам же морщился. Гидеон рос на колыбельных, которые рассказывали, что он на этой земле, чтобы бороться, и пока большинство борется со своими комплексами, с боссами на работе, с бедностью, он воюет с первородными. Жизни у Гидеона и нет, потому что дана она ему только для мести. А что будет, когда он отомстит? Что будет, если представить, что мир очищен от чумы в лице первородных, куда ему двигаться? Наверное, никуда. Закончится борьба — закончится и Гидеон. От мрачных мыслей, вставших раскаленной спицей поперек горла, омегу отвлекает открывшаяся дверь, и уже в следующую секунду он, подскочив на ноги, подбегает к вошедшему Маммону. Кот семенит к Ги и сразу падает на спину перед его ногами и смешно загибает лапки. — Нет, мой чертенок, никаких поглаживаний, — нагнувшись, поднимает его на руки Гидеон. — Только обнимашки, — прижимает к плечу аккуратно, боится сделать больно, учитывая его раны, но Маммон сам обнимает его лапами, громко урчит, тычется мордой в подбородок. — Мой герой, мой защитник, — целует его в лоб Ги, счастье в котором затмевает все недавние переживания. — Как же я рад, что ты в порядке, как я скучал, — садится с ним на руках на кровать. Маммон разделяет его радость. Все время, пока подруга Сантины занималась его ранениями, он рвался в Харон. Маммон беспокоился, что нового друга опять обижают, и пусть он знал, что его хозяин уже во дворце, все равно не мог найти себе места. Как же хорошо, что маленький человек в порядке, теперь Маммон может и поспать. В подтверждении своих мыслей он соскальзывает из объятий омеги и, устроившись на кровати рядом с ним, утыкается задницей в его бедро. — Иронично, что я так и не нашел защитника ни среди вампиров, ни среди людей, и ты — единственное живое существо, которое я за короткий срок полюбил, и которое, кажется, любит и меня. Любишь же? — смотрит на него Гидеон. «Твой главный защитник тот, кого ты мечтаешь похоронить», — думает почти уснувший Маммон и издает ленивое «мяу», надеясь, что Ги его понял.

***

— Я переоденусь, — Чимин стаскивает через голову топ и снова зарывается в куче одежды, вываленной из шкафа. Амон, который заехал за омегой, продолжает сидеть на кровати и молча вздыхать. Сегодня большой вечер, Амон по настоянию Элиссы пригласил Чимина в Харон, чтобы познакомить с ней. Никогда ранее омег или девушек в Харон для знакомства не приводили. Даже Фрия прибывает во дворец только на приемы или званые ужины. Амон долго думал, стоит ли ему выводить их отношения с этим взбалмошным омегой на новый уровень, и понял, что стоит. Чимин — вампир, он образован, чертовски красив, умен, и главное, сводит Амона с ума. Генерал больше не хочет бороться с собой и признает, что именно такого омегу он хотел бы видеть рядом. Судя по реакции Чимина на приглашение, он тоже не против. Омега с двух часов дня меряет наряды и все равно не может ни на чем остановить свой выбор. — Вдруг я ей не понравлюсь? — присматривается к бежевой блузке от Saint Laurent Чимин и отшвыривает ее в сторону. — Солнце, ты не можешь не понравиться, — усмехается Амон, продолжая изучать помещение. Обычная холостяцкая квартирка, но в каждой мелочи есть сам Чимин. Амон не особо понимает этот хипстерский дизайн интерьера, свободный от современных стереотипов, но, учитывая, что это квартира Чимина, вида не подает. Гостиная объединена с кухней, и одна стена помещения изнутри полностью выложена красным кирпичом. Стены увешаны картинами, на которых, по мнению Амона, каракули трехлетних детей, но Чимин утверждает, что их всех нарисовали его друзья-художники, которые подают большие надежды. Стена с кирпичом изрисована граффити, и на вопрос Амона, сделал ли это сам омега, тот ответил, что это работа рук его бывшего. Амон больше ничего не спрашивает. Большинство мебели в квартире из дерева, по углам стоят тканевые торшеры и керамические вазы. — Ты же говоришь, она королева Харона, что у вас с ней особая связь, и я не хочу, чтобы она подумала, что у тебя нет вкуса, — дует губы выдохшийся Чимин. — Никто так не подумает, и да, ее мнение мне важно, но не настолько, чтобы мои чувства к тебе поменялись, — тянет его на себя уставший ждать Амон. — Времени нет! — освобождается из его объятий омега и, схватив из кучи на полу одежду, скрывается за ширмой из трех панелей, украшенной рисунками павлинов, которая служит для него раздевалкой. Через минут десять Чимин выходит, и Амон снова теряет дар речи. На Чимине темно-серая свободная рубашка с открытым воротом от Jacquemus, заправленная в черные брюки, а в руках пиджак. — Ты потрясающий, — поднимается на ноги Амон. — Мне тоже нравится, — довольно улыбается ему Чимин и подбирает украшения. Спустя час автомобиль Амона въезжает в огромные ворота Харона, и Чимин от нервов все сильнее сжимает руку генерала. Амона умиляет реакция омеги на предстоящую встречу, она ему даже льстит, ведь парню так важно впечатлить Элиссу, с которой близок генерал. Амон и не подозревает, что как бы Чимину ни было важно понравиться обитателям дворца, больше всего его беспокоит сам факт того, что он в легендарном Хароне. Этот дворец — сосредоточие всего темного и сильного, штаб-квартира тех, кто управляет судьбами людей и вампиров, и Чимин словно попал в любимый музей, который, конечно же, и охраняется соответственно. Чимин успевает насчитать около пятнадцати вооруженных человек во дворе и замечает разгуливающих на крышах солдат. На ступеньках пару встречает седовласый дворецкий и, поклонившись генералу, приказывает открыть двери. Амон берет Чимина за руку и, попросив его не нервничать, заходит с ним во дворец. Чимин, оказавшись внутри, даже теряет дар речи на пару мгновений, не слышит, что ему говорит Амон. Если судить о дворце по внешнему виду, то кажется, что внутри он будет напоминать замок графа Дракулы, он бы и напоминал, учитывая черные мраморные лестницы с красными крапинками, но по красоте Харон точно не уступает Букингемскому дворцу. Хотя Букингемский дворец, как это и присуще для резиденции монархов, более вычурный, и от золота в нем аж рябит в глазах. Харон выдержан в более темных тонах, и роскошь его не кричащая. Хотя Чимин уверен, что любой предмет, окружающий его, и даже подставка для зонтов в углу у двери, стоит не малые деньги. К сожалению Чимина, долго рассматривать первый зал ему не позволяют, и Амон подводит его к двери ко второму. Этот зал, судя по всему, служит для приема гостей. Пол тут тоже выложен черным мрамором, с потолка свисает люстра в неоклассическом стиле в виде струящегося фонтана. Прямо у окна стоят два больших кожаных дивана, перед которыми кофейные столики в стиле барокко. Чимин с трудом заставляет себя перестать рассматривать интерьер и переводит все внимание на идущую к ним красивую вампиршу. Элисса плавно ступает по мрамору, шуршит полами своего длинного черного платья от Valentino, и, подойдя к омеге, с улыбкой протягивает ему руку. Чимин, чья уверенность в себе испарилась, стоило увидеть женщину, неловко протягивает ей свою в ответ. — Что за чудесное дитя! — смотрит прямо ему в душу Элисса. — Теперь я понимаю, почему Амон потерял покой. Чимин краснеет из-за ее слов и проходит к дивану, на который она указывает. — Вы пообщайтесь, узнайте друг друга получше, а я наведаюсь к Асмодею и вернусь, — оставляет их Амон. Чимин с благодарностью берет с преподнесенного к нему подноса чашку отменной на вкус крови и рассказывает в общих чертах о том, чем занимается. Элисса потрясающая, она не позволяет ему чувствовать себя скованно, ухаживает за ним и внимательно слушает. — Амон много лет как не загорался так никем, отдаю тебе должное, ты заполучил сердце этого альфы, — улыбается вампирша. — Я сам им дорожу, — скромно опускает глаза Чимин. — И для меня честь быть сегодня здесь и познакомиться с самой Элиссой Азари. — Не смущай, — журит его женщина. — Подумаешь, большое дело. — Вы королева Харона, вы наша королева, не сомневайтесь, — твердо говорит ей омега. — У тебя и язык сладкий, — подмигивает ему Элисса. — Знаешь, пассии моих мальчиков в этом дворце не живут. Ты первый, кто переступил порог Харона, как тот, кто может здесь поселиться. Это радует мое старое сердце. Элисса заканчивает говорить и сама ловит себя на лжи. Хотя женщина себя не осуждает, она никак не может привыкнуть к мысли, что в этом дворце вот уже сколько недель живет один омега и управляет ее сыном так, как ему вздумается. — Я бы не стал заглядывать так далеко, — мнется Чимин. — Конечно, я был бы счастлив, но тут важно желание обоих, и смогу ли я быть достойным великого генерала? — Скромность украшает, и ты драгоценный, — ободряет его женщина и отвлекается на открывшиеся двери. Гость, еще не появившись, дает о себе знать пробирающимся под кожу голосом, Чимин боится сломать ручку фарфоровой чашки. — Где твой сын… Киран осекается, увидев омегу, даже замирает на пороге на мгновенье и только потом идет к ним. — Киран, это Чимин… — Я знаю, — перебивает Элиссу альфа, чей взгляд прилип к Чимину. — Ты что тут делаешь? — Не будь так груб, — хмурится Элисса. — Амон пригласил своего возлюбленного, а ты себя так некрасиво ведешь. — Прости, — натянуто улыбается ей Киран, скрывает бурю в душе. Значит, у этих двоих все так серьезно, что Амон решил познакомить омегу с хозяйкой Харона. Кирану должно быть плевать, его легкое увлечение этим парнем не может заставить маску невозмутимости пойти трещинами, но она идет, и ревность окутывает его ядовитым плющом. — Я отлучусь проверить подготовку к обеду, ты пока развлеки гостя, — поднимается на ноги Элисса, и Чимину очень хочется сорваться за ней. — Я от вас тоже не в восторге, но я свои чувства скрываю, — берет себя в руки Чимин и, очаровательно улыбнувшись альфе, поднимается с места и идет к манящей его с момента, как он оказался в зале, картине на стене. — Хотя, признаю, не понимаю, откуда в вас такая неприязнь ко мне. Все еще не можете простить мне, что я вам железо помял? — продолжает говорить омега следующему за ним альфе. — Я бы не назвал это неприязнью, — останавливается позади него Киран, пока Чимин, не скрывая восхищения, разглядывает картину. — Это правда «Молодая девушка с цветочной корзиной»? То есть, это настоящий Пикассо? Или подделка? — обернувшись, смотрит на него Чимин. — Зачем осквернять Харон подделкой? — усмехается Киран, которому приятно, что омега увлекается живописью. — Она же бесценна! — в шоке выпаливает Чимин и снова поворачивается к картине. — Я слышал, что она ушла с аукциона анониму… — Шесть лет назад ее купил Каан, и да, он и был анонимом, — говорит Киран. — Так значит, ты любишь Пикассо? — Что я люблю — я расскажу тем, кто мне дорог, а что ненавижу, оставлю вам, — растягивает слова Чимин. — Откуда столько агрессии? — Киран теперь слишком близок, его дыхание шевелит волосы на затылке Чимина, но он с места не двигается. — Что, если я скажу, что хочу получше узнать тебя, а главное — поближе, — дует на красные прядки, провоцирует, парень сжимает зубы, чтобы не разбудить в себе воина. — Зачем вам это? — резко поворачивается к нему лицом омега. — Ты как Кохинур — один из самых больших бриллиантов в мире, и тебя нужно носить в короне, Амон не твой уровень, — четко проговаривает Киран, а сам его лицом любуется. Киран может поклясться, он точно никогда не встречал настолько уникальную красоту, сочетающую в себе и фемининность, и маскулинность. Его взгляд говорит о пытках, стоит нарушить его личные границы, но губы обещают рай, и Киран, который давно забыл дорогу туда, за ним бы последовал. — То есть, мой уровень — это вы? — хмурится Чимин. — Насколько это правильно, подкатывать к омеге своего друга и брата? А что, если я ему все расскажу? — щурится. — Я сам это сделаю, — цокает языком альфа. — Вы слишком самонадеянны, — пытается обойти его омега, злится, что Элисса не возвращается, но альфа ему путь преграждает. — Одно свидание, я о многом не прошу, — не отступает Киран. — И я в вас влюблюсь? — выгибает бровь омега. — Кто знает, — Киран снова приближается, лишает доступа к кислороду, но Чимин не теряется, с триумфом смотрит в глаза того, в чье горло упирается «жало скорпиона». — Еще и с коготками, — опускает взгляд на нож альфа и делает шаг назад. — Амон — мой альфа, — убирает в рукав оружие Чимин, который осмелел, поняв, что в случае чего, за его спиной генерал. — Я планирую связать с ним свою жизнь, а интрижка с вами мне не интересна. Более того, вы вообще не в моем вкусе, но могли им быть, если бы никогда не рождались. Взгляд альфы темнеет, Чимин шумно сглатывает, уже жалея, что перешел черту и забыл, с кем имеет дело. К счастью омеги, в комнату врывается Элисса, за которой идет Калеб, и Киран поворачивается к ним. — Киран! Цветы! — шипит сквозь зубы женщина, косясь в окно. — Приношу свои извинения, омега, сам того не желая, напомнил мне кое-что, — Киран сам на себя злится, что из-за слов парня так быстро теряет контроль. — Калеб, это Чимин, — знакомит новоприбывшего с омегой Элисса. — Очень приятно, — протягивает руку Чимин, и Калеб долго ее не отпускает, парню буквально приходится ее отодрать. Чимин с Элиссой возвращаются к дивану, а альфы покидают зал. — Он бывает грубоватым, надеюсь, тебя не обидел, — обращается к омеге Элисса. — Нет, он просто спрашивал про Амона, беспокоится за него. — Киран? — смеется женщина. — Он ни о ком, кроме себя, не беспокоится. Элиссе докладывают, что обед готов, и она просит позвать Амона и начать накрывать на стол. — Этот омега — пассия Амона? — стоит им выйти во двор, спрашивает брата Калеб. — Он самый. — Неприятный тип, — кривит рот младший. — Разве? — Киран удивлен. — Он же само искушение. — Да, он красивый, но красота его отталкивающая, — пожимает плечами Калеб. — В чем дело? — не понимает, как омега мог ему не понравится, Киран. — Ты мне скажи, ты чуть Элиссе сад не погубил, что он такого сказал? — Да так, неприятные воспоминания пробудил, — лжет Киран. Спустя два часа Чимин в сопровождении Амона покидает Харон, уносит с собой теперь уже уверенность в том, что у него есть все шансы здесь поселиться, и осадок от встречи с Кираном Телмеесом. Когда-то давно Чимин думал, что с Кираном шансов у него точно нет, и обрадовался, что вызвал интерес Амона. Киран слывет снобом, он чрезмерно избирательный, не любит быть в центре внимания, и даже пассий своих скрывает с профессионализмом. Чимин был убежден, что он точно не из его лиги, и, учитывая информацию, которую он собрал касательно его бывших — он омегу никогда не заметит. Оказалось, у Чимина были все шансы, но даже если так, менять он ничего не будет. Киран страшнее всех остальных обитателей Харона, лично для Чимина все именно так. Его бывшие и будущие пассии смотря на него, видят красивого уверенного в себе альфу, который одевается у известных кутюрье, умеет поддержать любой разговор и несметно богат. Чимин смотрит на него и ничего из этого не видит. Он видит восседающего на вороном коне демона-воина, половину лица которого закрывает черная маска, его волосы, собранные в косу, которую обвивает змея, и плечо, на котором восседает сокол. Этот воин рубит головы одним махом своего меча, голыми руками вырывает противнику сердце и оставляет после себя пропитанную почерневшей кровью землю. Никакой костюм и внешний лоск не скроют то, что за каркасом из костей и плоти скрывается Монстр. Тот самый, чья рука обхватывала рукоять меча, торчащего из груди Чимина. Такое не забывается. Чимин может сыграть в любовь с любым, но с ним он себя цельным еле держит. Надо забыть пока о Киране Телмеесе и сосредоточиться на генерале.

***

Маммон Гидеона не оставляет. Он скрашивает одиночество страдающего взаперти омеги, и тот ему благодарен. Гидеон пытался пару раз выставить кота, чтобы тот поел, но Маммон не выходит, наказывает себя за то, что не уберег его. Когда дверь в очередной раз открывается, Ги сразу же подбирается, боится, что это тот, кто переворачивает его душу, но, заметив Элиссу, расслабляется. Да, ее тоже стоит бояться, учитывая, что она вырвала ему ноготь, и палец все еще перевязан, но что ее сила перед тем, кого зовут Несокрушимым. — Опять угрожать будете? — закатывает глаза не поменявший позу омега и продолжает поглаживать кота. — Нет, пришла извиниться, — опускается на кровать Элисса и нервно мнет свои пальцы. Гидеон не может увести взгляда от ее блестящих волос и поражается тому, как эта женщина, даже находясь дома, не ленится выглядеть настолько шикарно, что словно собирается на королевский прием. — Я сглупила, думала, и сыну помогу, и тебе свободу подарю, но перешла черту. Хочу, чтобы ты знал, больше такого не повторится, — продолжает вампирша. — Сильно вам досталось? — присаживается на постели Ги, которого бы очень обрадовало, если бы ей тоже вырвали ноготь. Кровь за кровь. — Дело не в этом, — вздыхает Элисса, — а в том, что ты ему важен, а значит, важен и мне. — Что за бред вы несете? — моментально щетинится омега, которого даже мысль о том, что Каан может к нему испытывать нечто, кроме ненависти, раздражает. — Ваш сын больной ублюдок, который ни кровь мою не пьет, ни свободу не дает. — Его жажда к тебе другая, — усмехается Элисса. — И не нужно оскорблять моего сына. — Вы же сами его боитесь, я хорошо это почувствовал в подземелье, — цедит сквозь зубы Гидеон. — Вы буквально тряслись там, стоило услышать его голос. Не рассказывайте мне сказки про вашу ублюдочную семью и связь, меня этим не обдурить. Пусть у меня семьи толком и не было, но я понимаю, что ты ему не мать, как и он тебе не сын. — Его боятся все, это правда, — улыбается Элисса, не поддается на его провокации. — Он древнейшее и сильнейшее существо на земле. Но, поверь на слово, что мать для него святое, и за меня он способен стереть с земли целые государства. Он уже это делал. — Так кто же он? — двигается к ней ближе Гидеон в надежде разговорить врага. — Что он такое? — Каан Азари. — Вы знаете, что я не об этом, — бурчит омега. — Тебе пока выходить не разрешено, но раз дело приняло такой оборот, я о тебе позабочусь, — меняет тему Элисса. — Я дам тебе планшет, выбери себе одежду и уход, только имей ввиду, красный Каан не любит, и если не хочешь сыграть роль тряпки для быка, этого цвета избегай. — Вы думаете, я буду наряжаться и соблазнять вашего сыночка? — нервно смеется пораженный ее словами Гидеон. — Вы серьезно не понимаете, кто я? Я вам скажу — я его смерть. — Ты уже его соблазнил, а ходить в этих тряпках пора прекращать, — поднимается на ноги Элисса и, подойдя к двери, забирает у охраны планшет. — Ты станешь цветком Харона, будешь купаться во внимании и получишь богатства, о которых смертным можно только мечтать, ведь мой сын очень щедрый к фаворитам. — Мне все это не нужно, — решает не тратить свои нервы на споры омега. — Не будь глупцом, если он тебя хочет — он тебя получит, так зачем все усложнять? — опускает планшет на кровать Элисса. — Ты хоть знаешь, сколько войн и конфликтов произошло в истории из-за женщин и любви? Ты причиной войны не станешь, нет в тебе лоска и жеманности, к которым привык мой сын, но можешь стать причиной своей смерти. — Я ненавижу его, — по слогам выговаривает Гидеон. — И я никогда не буду играть в ваши игры. — Я понимаю тебя и сочувствую, — тихо говорит Элисса. — Но случилось, что случилось, и ты привлек его внимание. Тебе отсюда сейчас живым не выйти. Поэтому будь умнее, подыграй ему, а потом оставь Харон, от тебя одни проблемы. — Вы типа на моей стороне? — выгибает бровь Гидеон. — В этом вопросе да, потому что не приемлю насильственные отношения, и даже если инициатором их является мой сын, — серьезно говорит Элисса. — Выбери что угодно, тебе все доставят, а потом встреть его с улыбкой. Я лучше всех знаю Каана, и его интерес к тебе быстро погаснет. — А если нет? — За все века, что он ходит на этой земле, не было женщины или омеги, с которым он хотел бы быть до конца, — тень печали ложится на лицо Элиссы, она даже делает паузу, словно возвращается мысленно в прошлое и, что бы она там ни увидела, ей это не нравится. — Он меняет фаворитов, как и свои костюмы. Сейчас ты в центре его внимания, завтра будет другой, поэтому не трать энергию впустую, избавь нас от своего присутствия. — Я не умею притворяться, — пожимает плечами Гидеон. — Так научись! — восклицает Элисса. — Я люблю своего сына, и если понадобится, и тебя ради него уничтожу, но пока ты не несешь ему вред и фактически являешься жертвой обстоятельств, я буду тебе помогать. Не спорь с ним, не ругайся, не нападай, пойми уже, что он страшен в гневе. Пусть он насытится тобой, это произойдет очень быстро, и я устрою тебе побег, обещаю. — Я вам не верю, — кривит рот Гидеон. — Вы навредили Маммону, а те, кто не любит животных, не достойны доверия или симпатии. — Мне пришлось, — косится на кота Элисса. — И Маммон не просто животное, поверь, он бы мне глотку перегрыз и не подавился. — В смысле «не просто животное»? — хмурится Гидеон. — Выбирай наряд, — выпаливает Элисса и выходит прочь. — Так кто ты? — поворачивается Гидеон к коту, который сразу же подставляет ему свой живот. — Котик ты, одержимый лаской, — зарывается лицом в его пузо Гидеон, а потом, взяв планшет, первым делом собирается загрузить почту. Ничего, кроме магазинов люксовых брендов, чертов планшет не открывает. Гидеон не унывает, он открывает страницу первого же бренда и, не найдя там то, что ищет, начинает листать остальные.

***

Трещины покрывают красновато-бурую каменистую почву Альмерийской пустыни, теряются у подножья крутых склонов. Сухой воздух обжигает горло, раздражает кожу, но все это не мешает остановившемуся у вертолета Каану Азари насладиться своеобразной красотой природы. Горячий ветер треплет его смоляные волосы, а взгляд альфы устремлен на кружащихся над головой стервятников, вечных путников того, кто оставляет после себя пир. Асмодей разговаривает с участниками операции, благодаря которой они обнаружили очередную ячейку повстанцев под названием Одеон, а Раптор далеко впереди ходит между пленниками и ждет дальнейших указаний. Первородным давно уже известно о наличии целой сети Белтейн в Испании, которая занимается контролем дел в Европе, но они долго не могли их обнаружить. Благодаря совместной работе Кирана и Раптора местоположение штаба было обнаружено, но к моменту прибытия первородных Белтейн второпях свернул штаб и эвакуировал основные силы. Каан не расстраивается, они сбежали, поджав хвосты, и он уже пустил им в след ищеек, это всего лишь вопрос времени. Сегодня он прибыл сюда, чтобы лично поговорить с теми, кого его люди успели поймать, и попробовать вытрясти из них нужную информацию. Он мог бы поручить это и Раптору, но Каан сам вызвался прилететь, потому что оставаться в Хароне или даже в Лондоне ему не хочется. Каан никак не может выбросить из головы тот поцелуй у бассейна и сам держит себя на расстоянии от омеги, чтобы его не повторить. А повторить хочется до безумия. Настолько сладких губ Каан не пробовал, никогда доселе в поцелуе не забывался. Он сутками омегу не видит, но при этом смотрит на его образ, выбитый под веками, и никак не может от него избавиться. Человеческому дитя удалось то, что не удавалось на протяжении стольких лет никому из высших — он полностью поглотил внимание первородного. Поняв, что его мысли снова оккупирует самовольный мальчишка, Каан поправляет ворот пиджака и идет к Раптору. Раптор, который в черной военной форме с короткими рукавами, прислонившись к джипу, слушает проклятия стоящих перед ним на коленях пятерых мужчин. — Отбросы, — кривит рот Каан, смерив пленных высокомерным взглядом. Каан физически не выносит всех представителей чертовой организации. Он не понимает, насколько нужно быть идиотами, чтобы отдавать за идею собственную жизнь. Хотя чему он удивляется, люди на протяжении всего своего существования отличались жаждой самоликвидации. — Вы все приговорены, — обращается к мужчинам Каан, — но приговор выносил я, а значит, и отменить его могу я, — размеренно продолжает. — Где ваша ячейка в Италии? Сколько у вас особого оружия, и кто именно его создает? Ответьте на вопросы, и я позволю вам жить. — Светя другим, сгораю сам, — плюет ему под ноги самый старший, и Каан, резко нагнувшись, хватает его за ворот и поднимает наверх. — Ты не светишь, — цедит сквозь зубы альфа. — Никто не светит. Тьма поглотит все вокруг, — впивается в него острым взглядом, у мужчины в горле пересыхает. — Кто курирует «особое» оружие и сколько его? Почему Белтейн стягивает наемников в Великобританию? Сколько у вас таких, как Гидеон, что вы хотите убить его и не боитесь потерять? — Он сдохнет, — отвечает второй, сидящий на земле. — И ты тоже сдохнешь. Каан напрягается, не зная, как расценивать это заявление, учитывая, что его жизнь напрямую зависит от жизни Юнги, и, судя по словам пленника, они тоже об этом знают. — Значит, вам все известно, — отпускает мужчину Каан, и тот падает на землю. — И вы все мне аккуратно, поэтапно разложите, — подходит ко второму. — Мы ничего не скажем, — выдерживает его взгляд второй. — Ты сгоришь в аду, как и все, кто служит на тебя. — Ада или рая для тех, кого убиваю я, не существует, — цедит сквозь зубы Каан и поднимает его на ноги. — Об этом тебе твои хозяева не рассказывали? — вкрадчиво продолжает. — Погибший от моей руки просто исчезает, потому что я есть ад и рай, и ты, сдохнув, познаешь их перед смертью, — и не успевает никто моргнуть, как уже держит в руке его позвоночник, с которого свисает плоть и переломанная грудная клетка. Выворачивает даже солдат Каана, не говоря уже от отползающих от него в ужасе пленников. — А вы не хотите мне рассказать? — отбросив труп в сторону, идет к остальным Каан, и небо над мечтающей об осадках пустыне чернеет. — Мы выполняем приказы, и наша цель — Гидеон Фуше, больше мы ничего не знаем, — говорит один из них, но на него бросается его товарищ, требуя умолкнуть. — Вы меня утомляете, а толкового ничего не говорите, — качает головой Каан, а потом оборачивается к своим и заставляет их попятиться назад. В глазах альфы бушует гнев, а красивое лицо перекошено от злости. — Приведите ко мне уже кого-то из верхушки! — дрожит под его голосом пустыня. — Хватит отнимать мое время! — Дальше сам разбирайся, — обращается к Раптору Каан и идет к вертолету, с отвращением поглядывая на заляпанные кровью и ошметками плоти рукава пиджака.

***

Только вернувшись во дворец, Каан, как и всегда, когда ему нужно подумать, закрывается в тронном зале и, устроившись на троне, размышляет. Он даже не поднимается переодеться, требует, чтобы к нему никого не впускали, и, поглаживая череп, служащий подлокотником, думает о наемниках, которых высылают за головой Юнги. Белтейн угрожает не только жизни омеги, но и всему, над чем так усердно на протяжении веков трудились первородные, и вместо того, чтобы концентрироваться на этом, Каан вновь и вновь возвращается к поцелую и еле держится, чтобы не подняться на второй этаж. Никто не смеет навредить его одержимости, и если до этого Каан только отвечал на нападения, то теперь он уже готов начать войну. — Любимый мой властелин вселенной, — врывается в зал Арес, который явно на подъеме, и быстрыми шагами идет к трону. — Я же приказал никого не впускать! — рычит Каан. — Я не в настроении тебя слушать. — В том-то и дело, что ты всегда не в настроении, — немного сбавляет свой пыл Арес. — Мне тут разные хищники начирикали, что ты разошелся в Испании, с цепи сорвался. — Хочешь узнать, насколько? — поднимается на ноги альфа, и Арес отшатывается назад. — Нет, ни в коем случае, — пытается сохранить лицо Арес. — Я хотел сказать, что, возможно, нашел решение наших проблем. Я понял, как нам узнать всю правду, при этом не загоняя наших солдат. — Слушаю, — снова опускается на трон Азари. — Ты же помнишь проект «Блюберд» ЦРУ? Я его усовершенствовал и даже протестировал пару раз, — рассказывает довольный собой Арес. — Мы внедрим электроды в мозг твоего пленника, и он расскажет нам все, что знает! — Нет, — отрезает Каан. — Ты не дослушал! — разочарованно восклицает Арес. — Ничего в его мозг мы внедрять не будем и трогать его вообще не будем! — четко выговаривает альфа. — Придумай что-нибудь другое. — Его сердце от этого не остановится, ничего с ним не будет, и угрожать твоей жизни тоже, — не сдается Арес. — Я сказал не трогать его, не позволю, — четко выговаривает Каан. — И если ты сейчас не исчезнешь, я эти электроды в тебя воткну, посмотрим, насколько тебе не будет больно. — Как хочешь, береги своего омежку, — фыркает Арес, — меня бы кто так защищал. — Арес, исчезни. — Да, ваше темное величество, и, кстати, это же ручная работа Аттолини, — смотрит на рукава его пиджака. — Как ты мог испортить красоту из сердца Неаполя! — пятится к двери под его темным взглядом. Арес не расстраивается, что Каан отказал, и уж точно на него не обижается. Да и при желании ему сейчас не до этого. Уже который день Арес никак не может увидеть Джулиана. Он даже переборол себя и зашел на полигон к Раптору, где всегда воняет потом, но Джулиана там не оказалось. В итоге Арес выдумал, что ему просто было скучно, довел Раптора до того, что тот потянулся к оружию, и уехал к себе. Арес пока не особо понимает, чем и почему его так сильно завлекает этот агрессивный человечек, но своим чувствам подыгрывает. Как хорошо, что Арес час назад случайно подслушал говорящего по телефону с Джулианом Раптора и узнал, что тот будет на боксе. Арес моментально загорелся идеей навестить его там, тем более, Раптор обрадовал его новостью, которой очень хочется поделиться с Джулианом. Ничего странного в том, что Арес придет на бокс, нет, ведь первородный славится своими навыками и в этой сфере спорта. Так как парни Раптора даже в свободное время любят посвящать себя борьбе, Арес просто составит им компанию. Он приезжает к залу, где будет бой, за десять минут до начала и, оставив свой коллекционный Rolls-Royce Silver Cloud II на парковке, заходит в зал. Ареса встречают на входе, он передает накинутый на плечи пиджак и перчатки подбежавшему парню и занимает лучшее место перед рингом. Внимание всех присутствующих омег и девушек сразу же переходит к красивому первородному, и привыкший к своей неотразимости Арес искренне им наслаждается, хотя жаждет такое же внимание только от одного конкретного человека. Только закончился предыдущий бой, и Арес с нетерпением ждет выход Джулиана. Долго ждать не приходится, парень выходит на ринг под громкие улюлюканья толпы, видимо, он всеобщий любимчик, но Арес хмурится, заметив его противника. Противник парня некий Джо — крупнее его, и всем своим видом напоминает медведя. Джулиан поджарый и помельче, но Арес по себе знает, какой он ловкий, и надеется, что в обиду парень себя не даст. Нельзя позволить, чтобы эту острую красоту кто-то подпортил. Джулиан Ареса замечает сразу же и даже рад, ведь один взгляд на него от первородного, и в парне река гнева все камни точит. Стоит ведущему объявить «бой», как Джулиан срывается к противнику, и Арес расстраивается, потому что парень не дает ему насладиться своим танцем на ринге и через минуту укладывает своего противника. Арес нарочно громко хлопает, сканирует взглядом довольного собой парня и кожей ощущает его неприязнь. Джулиан, сорвав овации, покидает ринг, и Арес, просидев еще один бой, идет в его раздевалку. Стоит первородному появится на пороге, как все помощники Джулиана испаряются, оставляют двух мужчин наедине. — Поздравляю, ты неплох, — прислоняется к косяку двери Арес и скрещивает руки на груди. — Неплох? — отшвыривает в сторону полотенце, которым сушил волосы, Джулиан. — Я его сразу уложил, я прекрасен. — Этого кабана да, но асом ты будешь, когда уложишь меня, — кривит рот альфа. — Я знаю, что ты делаешь, нарочно провоцируешь меня, пытаешься поиграться, ты ведь манипулятор, но я не поддамся, — натягивает чистую футболку Джулиан и отворачивается к шкафчику, не желая таращится на его заставляющие трещать по швам рубашку бицепсы. — А жаль, тебе бы понравилось, — хмыкает Арес. — Тебе бы не понравилось, потому что я бы вбил тебя в стену, но меня ждут, так что в другой раз, — закидывает грязные вещи в спортивную сумку парень. — В любом случае, твой хозяин, небось, сказал тебе, что почти две недели я буду вас обучать, так что у нас будет возможность померятся кулаками, — прикусывает губу Арес в ожидании реакции, которую жаждал столько часов. Арес получает ее сполна, потому что Джулиан, который явно о новости не знал, сперва бегает по его лицу разъяренным взглядом, а потом, выругавшись, пинает мусорное ведро. Джулиан — солдат, и он выполняет приказы, раз Раптор так решил, то так тому и быть. Арес, который терпеть не может военную подготовку, впервые так сильно радуется, что Раптор обратился к нему. Арес славится своей тактикой разведки, навыками рукопашного боя, более того, лично участвовал в более чем семистах битвах и ни разу не проигрывал. Азари на пороге большой войны, и Раптор хочет быть к ней готов, даже если ради этого придется терпеть высокомерного Ареса. — Ты не очень рад, — плохо скрывает обиду Арес и подходит к нему вплотную. Арес никогда не знает, что от него ожидать, ходит по острой грани, но отказать себе в удовольствии не может. Этот парень может выстрелить в него в упор, и да, Арес не умрет, но больно ведь будет, да и лицо испортит. Вот и сейчас он загоняет его в угол, давит своим присутствием, чуть ли не заставляет вжиматься лопатками в шкафчик и читает во взгляде напротив открытую угрозу. — Нет, я очень рад, — цедит сквозь зубы Джулиан, который готов к атаке. — У меня есть шанс случайно вырвать твое сердце в бою, я им воспользуюсь. — Тогда постарайся, чтобы у тебя получилось с первого раза, — шумно вдыхает запах его кожи Арес, чувствует, как в нем каждая клеточка пробуждается, и сам своей реакции пугается. — Потому что если не получится, я тебя сожру. Они так и стоят друг напротив друга кажущиеся вечностью несколько секунд, Джулиан шумно сглатывает, обездвиженный его липким и густым, как смола, взглядом, а Арес слушает внутренний детектор, вопящий об опасности, и понимает, что поздно уже отступать. Этот мальчишка — воин, лучший солдат, он решает вопросы кулаками, и горит в ненависти к тому, кто тоже горит, но желанием. Заполучить его — это уже не сделать себе поблажку, а цель, ведь Аресу никогда доселе никого так сильно не хотелось. Джулиан вздрагивает на звук открывшейся двери, сбрасывает с себя чужой тяжелый взгляд и идет к вошедшей красивой блондинке лет двадцати. Девушка теряется, увидев Ареса, плохо скрывает свое смущение и неуклюже целует Джулиана в щеку. — Это твои планы? — кивает на нее Арес и прислоняется к шкафчику. — Именно, — притягивает ее к себе Джулиан, слишком сильно старается, чтобы что-то ему доказать. — Тебя что-то беспокоит? — Только то, что у твоей очаровательной спутницы нет вкуса, — улыбается Арес, и в комнате резко падает температура. — В любом случае, поздно не приходи, не заставляй нас с мамой нервничать, — подмигивает парню, взгляд которого метает ножи. Арес отлипает от шкафчика, проходит мимо парочки, но, прежде чем выйти, нагибается к уху Джулиана: — Предохраняйся, я о своем здоровье забочусь, — опаляет его ухо своим дыханием, и дверь за ним захлопывается. Арес идет по коридору, не реагирует на ринувшихся за теплом внутрь людей, и, остановившись на улице, выдыхает пар. Собравшиеся уезжать гости в шоке смотрят на небо, в котором кружатся снежинки, а Арес думает о том, что неплохо бы навестить Аву.

***

Раптор заканчивает инструктаж с Аресом, который только закатывает глаза и повторяет «не учи ученого», как получает звонок из Скотланд-Ярда. Выслушав собеседника, Раптор, ничего не объясняя другу, срывается к своему брабусу. Арес провожает его недовольным взглядом, ругается на отсутствие манер, а потом идет на полигон. Ничто не испортит настроение альфы, который сегодня занимается с солдатами, а одного из них определенно изведет из-за девчонки. Раптор приезжает к хорошо знакомому дому в Белгрейвии за рекордные сорок минут. Еще паркуясь у тротуара, он замечает три полицейские машины и любопытных соседей, вываливающихся через свои калитки. Альфа выходит из автомобиля и, кивнув охраняющим дом парням, собирается внутрь, но дверь открывается, и полицейские выводят наружу закованного в наручники омегу. Тео идет с высокой поднятой головой, словно не он скован в наручники и обвиняется в убийстве. Он медленно спускается по лестнице, и стоит столкнуться взглядом с первородным, как чуть не спотыкается о собственные ноги. Омега не смотрит на него с мольбой, в его глазах нет возмущения, агрессии, там один глубокий покой и абсолютное смирение. Словно он этого ждал, принял судьбу и готов отдаться ей, пусть даже знает, что конец будет плачевным. Раптор не знает, что смирился Тео не с тем, что его обвиняют в убийстве, а с тем, что погибнет. Это хорошо. Тео правда устал убегать от смерти, тем более в последние недели она подошла вплотную, а сейчас стоит в пяти шагах, взглядом отверстия от пуль в нем сверлит. — Убийца! — прерывает тишину вопль дочери погибшего. И она абсолютно права. Полиция нашла орудие убийства по наводке садовника, который косил траву и обнаружил закопанный нож, на котором оказались следы пальцев Тео. Доказательства железные, и даже если бы речь шла не об убийстве солдата армии Азари, ни один адвокат омегу бы не вытащил. — Снимите с него наручники, — приказывает подошедший к омеге и удерживающим его полицейским Раптор. Полицейские, заметив кивок своего начальника, подчиняются приказу. — Он пойдет со мной, — Раптор берет омегу под локоть и, провожаемый многочисленными взглядами, ведет его к автомобилю у тротуара. Он усаживает так и не выдавившего из себя ни слова Тео на переднее сиденье и, закрыв дверцу, сам садится за руль. — Ты убил одного из нас, — заводит автомобиль Раптор, даже не смотрит на парня. — Судить и наказывать тебя будем мы. Таковы правила. Тео слабо кивает, прислоняется к стеклу и в последний раз смотрит на дом, который так и не стал его. Он абсолютно спокоен и безумно прекрасен в своем смирении. Раптору даже хочется его растрясти, вывести на эмоции, спросить, почему он молчит, почему даже не пытается оправдаться, но он себя удерживает. Чертов омега, который врезался в его память с того дня в церкви, оказался убийцей. Каан не будет ставить отличий, Раптор сам их никогда не ставил, но вывести в амфитеатр омегу, из-за которого он потерял покой, он не сможет. Он уже это знает, и ярость застилает его глаза, ведь парень явно ничем ему помогать не хочет. — Все на поверхности, я ведь прав? — обращается к омеге Раптор. — Ты молод и красив, выскочил за богатого старика, который, учитывая, что он вампир и физически был крепок из-за многих лет в армии, никак не хотел отправиться на тот свет, — размышляет вслух альфа, останавливаясь на светофоре. — Или, возможно, вы что-то не поделили. Ты хотел свободу, он ее не дал. Есть и третий вариант: свободу он тебе, может, и давал, но имущества бы лишил. И ты решил стать убийцей. Очередным из тех, кому жадность застелила глаза. Тео молчит. Царапает ногтем пластиковое покрытие на дверце и словно даже не слушает. — Как только мы переступим порог Харона, ты будешь уже разговаривать с Карателем, а не со мной, поэтому не теряй время, расскажи мне, что между вами произошло, — требует альфа и, поняв, что омега реагировать не будет, обхватывает его за шею и резко тянет на себя. — Почему ты убил его? — шипит прямо в губы, а сам за его подрагивающими ресницами следит. Тео и не пытается вырваться, да и смысла нет, он просто хочет, чтобы все закончилось, даже если его конец — это смерть. — Ты делаешь мне больно, — тихо говорит омега, поднимая на него глаза, Раптор пальцы немного разжимает, но не убирает. Его кровь пахнет призывно, манит альфу, который вроде не голоден, но рядом с ним словно веками на диете сидел. Раптор языком свои клыки поглаживает, смотрит на него как на еду, и Тео еще больше пугается. Давно уже горит зеленый, мимо него пролетают матерящиеся водители, Раптор с места не двигается, так и сверлит его взглядом и испытывает свою выдержку. Чертов омега — убийца вампира, как магнит, Раптора разрывает от желания прикоснуться к его губам, подарить ему не наслаждение, а боль через кровавый поцелуй, наказать за то, что так сильно он никого никогда поцеловать не хотел. Это отрезвляет на раз, он убирает руку, возвращается на свое сиденье и снова повторяет вопрос. — Я не отвечаю, потому что смысла нет, — вжимается в дверцу омега, не желая вновь быть к нему так же близко, как минуту назад. Если бы этот альфа знал, что Тео пытки и заключение так сильно, как он сам, не пугают, он мог бы его не довозить. Пусть прямо сейчас сомкнет пальцы на его горле, и Тео еще до того, как он ему шею сломает, из-за страха перед ним дух испустит. — Ты прав, — давит на педаль Раптор. — Смысла нет, ведь какая бы причина ни была, ты его убил, и ты за это ответишь.

***

Каан стоит на тротуаре рядом с привезшим его сюда Mercedes-Maybach и, несмотря на уговоры Калума, решает продолжить путь пешком. Прогулка не помешает успокоить мысли, тем более город в такое раннее утро не кишит людьми, предпочитающими или отсыпаться, или отсиживаться в своих офисах. Элисса ждет альфу в прибрежном ресторане, до которого идти минут двадцать, и Каан, отправив Калума во дворец, переходит дорогу. Альфа, который сразу после завтрака поедет в парламент, мысленно проходится по самым главным делам на сегодня и успокаивает себя тем, что вечер у него будет незабываемый. Уже подходя к ресторану, Каан оборачивается и понимает, что резко обострившиеся органы чувств его не обманули, это именно та улица, где располагается таверна «Дьявольский котел». Альфа замедляет шаг и, остановившись по ту сторону дороги, сканирует взглядом двери двухэтажной постройки. Утирающая стоящий перед пабом стол темнокожая женщина его взгляд чувствует, выпрямляется и, развернувшись, смотрит на мужчину. Смерть против своей карающей длани, главного оружия, того, кого она же не насыщает. Каан легонько кивает ей, наклоняет голову чуть в бок, щурится, словно обдумывая, сделать ли шаг на дорогу или продолжить путь. К огромному облегчению Сантины, он выбирает второе. Каан двигается дальше, под его ногами сухие листья в танце кружатся, ветер треплет его черные волосы, и каждая тварь укрытие ищет. Они, в отличие от людей, видят его истинное лицо, его видит и Сантина, продолжая, как завороженная, наблюдать за двигающимся по тротуару монстром глубин, под чьими ногами асфальт трескается. Из его спины прямо по середине торчит кинжал, рога исцарапаны и исколоты, лицо обезображено огнем, изрыто следами стрел, с обеих ладоней капает кровь и, коснувшись тротуара, заставляет его шипеть. Прохожие ему улыбаются, поймав взгляд красивого мужчины, смущаются, Сантина на стул опускается, холодный пот со лба утирает. Сколько веков люди и высшие существа пытались уничтожить совершенное создание, разрывая его плоть, пуская его кровь, ломая его кости, но не справились с тем, с кем так легко справилась любовь. Сатина горько усмехается, отдает мысленно должное сестре, которая снова ее обошла. — Прости, заставил тебя ждать, решил прогуляться, — опускается в кресло напротив матери Каан и, расстегнув пиджак, просит себе эспрессо. — Ничего страшного, — улыбается ему Элисса, которая уже успела позавтракать кровью очаровательного мальчика, сейчас обслуживающего их. — Зная, как ты занят, я уже рада, что ты проводишь время со мной. Они делают заказ, а Каан, который выбрал в свое время Лондон в том числе из-за прохлады, недовольно поглядывает в окна, за которыми уже во всю светит солнце. Последние дни в Лондоне невыносимо душно, и выходить днем на улицу практически невозможно. — Кстати, ты с Фрией говорил об омеге? — набравшись смелости, спрашивает Элисса. — Будем мою личную жизнь обсуждать? — постукивает пальцами по столу альфа, пристально смотря на мать. — Нет, но мне, как женщине, было бы неприятно знать, что у моего альфы есть… — Я скажу Фрие про Гидеона, когда она вернется из Монако, не переживай за нее, — усмехается Каан. — Я не подлец, как бы все ни пытались видеть меня таким. — Бедная девочка тяжело это переживет, она ведь тебя обожает, — вздыхает Элисса. — Прекрати, никто ни без кого не умирает, уж мы-то с тобой это должны знать, учитывая, сколько веков по этой земле слоняемся. Я хорошо отношусь к Фрие, и выбор будет за ней, — отпивает кофе альфа. — Так значит, с мальчишкой все так серьезно? — хмурится Элисса. — Что ты вкладываешь в это «серьезно»? — выгибает бровь Каан. — Он мое новое увлечение, и мое старое должно о нем знать и само решить, как быть дальше. — Сынок, он ведь люто ненавидит тебя, — накрывает ладонью его руку женщина. — Ваши отношения выльются в насилие, и ничем хорошим это для него не закончится. — Никакого насилия, я не разрушу нечто настолько прекрасное, как сильно бы мне ни хотелось сделать его своим, — говорит и сам мрачнеет. Каану внезапно трудно дышать, он просит понизить температуру в помещении, откидывается назад и даже расстегивает на пару пуговиц рубашку. Элисса обеспокоено смотрит на него, спрашивает о его самочувствии, но Каан просит воды и заверяет ее, что все хорошо. Спустя полчаса Каан провожает мать до ее автомобиля, а сам идет к поджидающему его у причала Калуму.

***

Гидеон наблюдает за нюхающим планшет Маммоном и смотрит на пакет, содержимое которого он сам заказал. Поняв, что, гипнотизируя пакет, он ничего не примерит, омега встает и распаковывает его. Гидеон не собирается наряжаться и играть в фаворита Каана, но если Элисса права, и его все равно заставят это сделать, то он не упустит свой шанс и явится перед ним на своих условиях. Через пятнадцать минут Гидеон стоит перед зеркалом и смотрит на свой, как он убежден, нелепый наряд. Ги заказал красный костюм, определено не думая о том, чтобы понравиться Каану, и сейчас, разглядывая себя, он понимает, что на модели на фотографиях эти тряпки все же смотрелись куда лучше. Он сам злится на себя, что нормально одежду не выбирал, концентрировался только на ее цвете и напоминает сейчас себе тех омег, которые якобы его раздражали, но которым в глубине души он завидовал. Так Гидеон наряжался, когда для задания ему приходилось играть мальчика по вызову и заманивать жертву. Именно в похожем образе он и убил Оркуса, и было бы замечательно, если бы так же сработало и с Кааном. Костюм состоит из сотканной из кружева красной рубашки, на грудь и плечи которой вшиты камни, красных брюк, плотно облегающих его бедра, и красного пиджака, с подола которого свисает длинный кружевной шлейф. В другой жизни, возможно, Гидеон был бы в восторге от своего наряда, но в этой он, не задумываясь, обменял бы его на свою камуфляжную форму Белтейн. Сердце омеги сжимается, стоит мысленно вернуться в свое недавнее прошлое, и он, разглаживая ткань на животе, думает о том, что отдал бы все, чтобы снова вернуться в бой. Ги продолжает крутиться перед зеркалом, издевается над Маммоном, который пытается поймать ползущий за ним шлейф, и громко смеется, когда кот, зацепившись за него, падает на спину. Друзей отвлекает вошедшая в комнату Элисса, которая, увидев его наряд, в ужасе прикрывает ладонью рот. — Ты с ума сошел! — восклицает женщина, впуская в спальню загруженных пакетами мужчин. — Сними это немедленно! Я так и знала, что ты ничего не закажешь или выберешь самый ужасный наряд, и сделала все за тебя. Мужчины, не переставая таращиться на омегу, оставляют пакеты на полу у кровати и, чуть не споткнувшись о ковер, поспешно покидают комнату. — Прошу, выбери что-то из того, что я заказала, сними этот ужасный наряд, — подходит к нему женщина. — Я завтракала с Кааном, и он намекнул, что ужинать будет с тобой. Следовательно, у нас мало времени, и тебе нужно срочно привести себя в порядок, — продолжает женщина, доставая из первого пакета и правда красивую бирюзовую блузку. Гидеон молча наблюдает за ней и мысленно поздравляет себя с тем, что сделал правильный выбор. Что бы у Каана ни было связано с красным, Ги определенно свой костюм не сменит. — Природа уже наградила тебя интересной внешностью, нам осталось только ее подчеркнуть, — теперь Элисса разглядывает черный вечерний костюм с открытой спиной, вышитый блестящими нитями. — Думаю, именно в этом ты сходишь с ним на ужин. — У вас, видимо, это семейное — не понимать значение слова «нет», — устало говорит Гидеон и прислоняется к тумбе позади. — У него что, омег и женщин нет? Никто с его величеством время проводить не желает? Хотя неудивительно, кто в своем уме будет встречаться с этим чудовищем. — Ты же сам знаешь, что все не так, — улыбается ему Элисса. — У него есть девушка, но его интерес к тебе, кажется, затмевает и ее. Каан не может оставить равнодушным никого, поэтому перестань набивать себе цену и вести себя как ребенок, — подходит к нему женщина и снова недовольно рассматривает его наряд. — Не воюй с ним, Каан не ставит разницы, и если нарушить его правила или сделать то, что может ему не понравиться — пощады не жди. Даже твоя красота и его желание обладать тобой не спасут тебя. Ты не первый, кто был слишком высокого мнения о себе и пытался ему что-то доказать. — Значит, все же были достойные представители человечества, которые ему отказали, — выгибает бровь Гидеон. — Ни одного такого не было, — кривит рот женщина. — Привлечь внимание первородного, да и не просто какого-то, а самого Каана Азари — это достижение, но были те, кто в какой-то момент забылся, пытался получить больше, чем давали, манипулировать, но они тебе об этом не расскажут. Приступай к подготовке и покори его своей красотой, взамен ты получишь все, что пожелаешь, и даже свободу. Мой сын щедрый любовник, поверь, даже у меня настолько щедрых не было. — Так сама с ним и спи! — выпаливает Гидеон и прикусывает язык. — Какая мерзость, — морщинит лоб Элисса. — Но я не буду больше с тобой спорить. Я буду надеяться, что ты образумишься, сменишь свой наряд и будешь с ним шелковым, если конечно, ты не хочешь, чтобы это был последний день твоей жизни. Ты забываешь, с кем имеешь дело, вчера он одним взмахом руки уничтожил десяток таких, как ты. Как ты один его остановишь? — идет к двери Элисса. — О чем вы? — окликает ее Гидеон, который из ее монолога услышал только последнее. — Одевайся, — бросает ему Элисса и закрывает за собой дверь. Маммон сразу же приступает к исследованию пакетов и, не найдя ничего интересного, с трудом умещает свою толстую задницу в белый пакет с логотипом Диор и остается там.

***

Тем же днем, ближе к вечеру, клан Джефферсон объявляет о нападении на свою военную базу в Ансбахе. Никто из остальных кланов первородных ответственность за нападение на себя не берет, а доложивший Каану о ситуации с Ансбахом Раптор долго не хочет покидать кабинет альфы. — Это сильно пошатнуло силы Джефферсонов, — начинает Раптор, все еще надеясь, что ему не придется вытаскивать слова из Каана клещами. — Им фактически обрубили военные щупальца, ведь эта база была показателем их гегемонии и в Европе. Ты говорил, что мы будем поэтапно сворачивать деятельность остальных кланов, что не будем привлекать внимание, но что тогда произошло в Ансбахе? — А что там произошло? — пристально смотрит на друга Каан, который принял душ прямо в офисе, и его волосы еще не успели высохнуть. — Там была резня! — запирает дверь изнутри Раптор и идет к столу. — Свидетелей нет, камеры вышли из строя, и все, что осталось от базы — это груда тел и непригодное оружие. Взрывов не было, полетов над местностью не зарегистрировано, а люди без тяжелой военной техники такие зачистки проводить не в состоянии. Поэтому я еще раз спрашиваю у тебя, что произошло в Ансбахе? — Не знаю, — вертит меж пальцев ручку абсолютно спокойный Каан, — я бы еще потопил их военно-морской флот, ведь смысл бить только по наземным объектам. Хочешь уничтожить врага — уничтожь его и на земле, и на небе, и в воде. Флот потопили? — ЧонГук! — рычит Раптор. — Джефферсоны знают, что это ты, им не нужно, чтобы Азари взяли ответственность. Твой почерк легко узнаваем и не имеет аналогов, ведь так подчистую разрушать способен только ты. Я лично видел это в Карфагене, поэтому хватит играть со мной. Ичиго тоже это знают и усилят свои действия против нас. Даже имея тебя, мы не потянем одновременно войну кланов и войну с Белтейн. Почему сейчас? Почему мне не сказал? — швыряет со стола на пол папки разъяренный альфа. — Ты стал бы меня отговаривать, и тогда бы мы разрушили Лондон, но я направил свой гнев на благое дело, — поднимается на ноги Каан и разминает свои плечи. — Мы давно должны были отрубить их поползновения на наши территории, и я это сделал. — Ты снова перестал контролировать свой гнев? — обеспокоено смотрит на него Раптор, но альфа отворачивается к окну. — Я умею себя контролировать, не драматизируй, — цедит сквозь зубы Каан, любуясь бегающей внизу за цветными шариками девочкой. — Последние лет сто ты это умел, и опять слетел. Мы в полной заднице, — опускается в кресло Раптор и достает телефон. — Кому ты звонишь? — поворачивается к нему явно недовольный Каан. — Вызову Ареса и Амона, Киран уже и так тут, будем готовиться к ответке, а еще лучше временно возместим ущерб Джефферсонам, пока мы не закончили с Белтейн… Каан подлетает к нему за секунду, вырывает телефон из рук альфы и, отшвырнув его в сторону, хватает его за ворот и рывком поднимает с кресла. В дверь стучат, но готовящиеся разорвать друг друга мужчины не реагируют. — Мы готовы к войне, и если Джефферсоны хотят дать ответку, мы примем ее как знак к началу боя, — шипит ему в лицо Каан. — Никаких разговоров и переговоров. Мои ладони все еще горят, и тебе лучше не провоцировать меня. — А то что? — с силой толкает его в грудь Раптор, и Каан бьется спиной о стену позади, оставив на ней трещину до потолка. Киран продолжает стучать в дверь и, поняв, что открывать ему ее не собираются, срывает ее с петель. — Прекратите! — подлетает к мужчинам альфа, но его словно не видят. Они сверлят друг друга дикими взглядами, Раптор, который готов к бою, разминает шею, а Каан отшвыривает в сторону пиджак. Киран, поняв, что еще секунда, и всему живому в округе придет конец, выпаливает последнее, что он слышал от Элиссы, когда говорил с ней по телефону, поднимаясь сюда в лифте. — Твой омежка, — смотрит на Каана, — опять его пацанов зарезал, — кивает на Раптора. — Что? — наконец-то поворачиваются к нему оба альф. — Хорошо, — кивает довольный собой Киран и, выдохнув, проходит к дивану, — значит, я все еще способен вас остановить. Я знаю про Ансбах, и знаю, что это ты постарался, — смотрит на Каана. — А теперь садись и расскажи, что мы будем делать дальше. Раз ты это начал, значит, у тебя есть план. — Потом, мне надо в Харон, — берет пиджак Каан и, на ходу натягивая его, выходит в коридор. — Никто его не ранил, — кричит ему вслед Киран, а потом срывается следом. Раптор опускается в кресло и через офисный телефон набирает Харон, чтобы узнать, как там его драгоценный пленник.

***

За окном уже стемнело, Гидеон злится, что ему так и не принесли поесть, а значит, с надеждой на то, что пронесет, можно попрощаться — он будет ужинать с Кааном. Он так и сидит в заказанном им же костюме на ковре, окруженный вещами, которые освободил из многочисленных пакетов, и смотрит на свои босые ноги, все еще покрытые шрамами, полученными во время его последнего побега. Ги сам не додумался заказать обувь, и в пакетах Элиссы ее тоже не оказалось. Омега зевает и, услышав стук в дверь, подскакивает на ноги и смотрит на двух вошедших охранников. — Тебе нужно спуститься в тронный зал, — говорит один из мужчин, а второй жадно пожирает его взглядом и даже присвистывает. — И спущусь, но сперва дайте мне обувь. У вас тут всех фетиш на голые ступни, что ли? — напоминает им про первый неудавшийся побег омега, закончившийся изрезанными ступнями. — Зачем тебе обувь, если и тряпки он с тебя снимет? — хохочет второй. — Крови хотите? — щетинится Ги и наступает на мужчин, которые и бровью не ведут. — А стоит, учитывая, что вы проигравшие? — скрещивает руки на груди первый альфа. — Война еще не закончилась, и я напишу свое имя ножом на твоем лбу, когда вы все, твари, вымрете, — рычит ему в лицо Гидеон. — Пока на грани вымирания именно вы, — кривит рот вампир. — Хозяин вернулся из Испании, говорят, всех ваших уничтожил, даже хоронить нечего. Так что убери свой распушившийся хвост, раб, и получше его ублажай, если не хочешь закончить как ваш хваленый Одеон. — Нет, — выпаливает Ги, услышав название одной из крупнейших групп Белтейн, которая базируется в Европе. — Этого не может быть. — Может, они все сдохли, и ты сдохнешь, если коготки не уберешь… Альфа не договаривает, Ги, резко нагнувшись, вытаскивает из его ботинка нож, полосует его по горлу, а сорвавшемуся к нему второму вонзает его в живот и, прокрутив, вытаскивает. Он нагибается за торчащим за поясом одного из альф пистолетом, извлекает магазин из основания рукоятки, и, выругавшись на то, что пуль всего три, а второй без огнестрельного оружия, переступает через корчащихся на полу мужчин. Гидеон выходит в коридор, оставляет на мраморном полу кровавые следы своих ног и, крепко сжимая в руках пистолет, идет по направлению к лестнице. Одеон подчинялся Риксби и курировал работу Амаля, и если первородные провели там зачистку, то его друзья, скорее всего, мертвы. Ги мысленно просит Амаля быть на задании, надеется, что Риксби сам эти дни был на Востоке, и еле сдерживается, чтобы не разрыдаться. Дело не только в эмоциональной привязанности к двум вампирам, которых он называл друзьями, но и в том, что если пал Одеон, то первородные начали зачистку в Европе, где базируются все основные силы Белтейн, а значит, главная битва не за горами. Гидеон спускается по лестнице вниз, ничего перед собой не видит, от него отодвигаются охранники, помня о приказе к нему не прикасаться, и, распахнув для него двери тронного зала, ждут, когда омега пройдет внутрь. Как только Гидеон оказывается в тронном зале, двери за ним закрываются, и именно их звук приводит его в чувства. Он растерянно оглядывается, понимает, что даже не помнит, как сюда дошел. В зале никого нет. Гидеон топчется на пороге пару минут и фокусирует все свое внимание на троне. На этом чудовищном в своей красоте троне восседает тот, кто управляет судьбами людей, и как бы Гидеон ни считал, что у них есть все шансы его победить, с каждой следующей новостью он понимает, что они проиграют. Обида на собственную беспомощность, боль из-за потери друзей и дело всей жизни, которое грозится завершиться крахом, заставляют Гидеона хотеть разойтись по швам, но нельзя. Для воина это роскошь — выбрать себя и уж тем более остановиться. «Вы погаснете с клинком в груди, испустив последний вздох после того, как ваш клинок будет торчать из груди вашего врага. Никак иначе», — повторяли ему в лагере, и Ги эти слова на сердце высек. Он умрет, но только после того, как будет знать, что сделал все, чтобы помочь человечеству. На протяжении всей своей жизни он боролся сперва, чтобы выжить, а потом с теми, кто заполонил улицы городов по всему миру и пытается превратить их в еду. Возможно, это его последняя битва, и уйдет он с его кровью на своих руках, как жаль, что жизнь его ему не забрать. Он сильнее сжимает пистолет, мысленно представляя, как выстрелит в сердце чудовища, и двигается к трону. Гидеон долго не думает, опускается на трон, перекидывает ногу через ногу и, прислонившись к спинке, продолжает видеть кровавые картины, на которых он возвышается над трупом Каана Азари. Даже мечтать о таком тяжело, потому что реальность заставляет эти картины покрываться трещинами, напоминает о том, что ему Каана не победить, что даже пусть он искромсает это чудовище ножом и изрешетит пулями, тот все равно не сдохнет. Гидеон поглаживает пальцами череп, служащий подлокотником, и горько усмехается. Он буквально сидит на костях великих полководцев, которые пали от руки Каана Азари, и фантазирует о том, что сможет его убить. Как обычный человек сможет сделать то, что не смогли тысячи людей и вампиров до него? Те альфы были правы, человечество обречено, и Гидеону пора смириться с этим. Только живым он не сдастся. — Слезь с него! — врывается в зал Элисса, которой уже доложили о резне в спальне. — Никто не может сидеть на его троне, а смертные тем более! — Как видишь, я сижу, — кривит губы Гидеон, в котором предчувствие скорой смерти убивает остатки страха. — Как смеешь ты, человечишка! — у Элиссы глаза из орбит от ярости лезут. Она подходит ближе и, сжав ладони в кулаки, смотрит на парня. Гидеон вместо ее лица снова коршуна видит. — Я разорву тебя на куски, если ты не встанешь с его трона! — Попробуй, — удобнее располагается Гидеон, которому уже плевать и на ее угрозы, и на последствия своих поступков. Он и так слишком долго прожил здесь, надеясь, что или его спасут, или он сам найдет спасение. Пора перестать кормить себя пустой надеждой и достойно завершить свой путь. — Я дала тебе шанс, я тебя жалела, — Элисса останавливается в четырех шагах от трона. — Ты, неблагодарная свинья, снова пролил кровь наших солдат и посмел посягнуть на трон моего сына. Я сделаю тебе очень больно, — срывается к нему женщина и замирает, услышав за спиной грозное: — Достаточно! Двери распахнуты, а на пороге зала стоит Каан Азари, от которого волнами исходит ярость, лижущая голые ступни сидящего на троне Гидеона. Между ними метров шестьдесят, но Гидеон все равно вжимается в спинку трона, потому что за спиной альфы тень расползается, и омега на ней рога различает. Ему кажется, что чудовище, с которым он столкнулся в лесу, прямо сейчас, прорвав человеческую оболочку, наружу вылезет, и тогда Гидеон точно ему кровь пустить не успеет, его сердце от страха остановится. Элисса, которой пришлось усмирить свой пыл, поворачивается к сыну и с мольбой смотрит на него. — Я пыталась, он неконтролируемый… — Я не собака, чтобы меня дрессировать, — переводит внимание на нее Гидеон. — Вы, упыри, вы убили моих друзей, и я с этого трона сам не встану, можете вынести меня в черном мешке, но сперва я пущу кровь твоему выродку. — Никто не может так разговаривать с ним! — снова делает шаг к трону Элисса, намереваясь стащить его с него силой, но застывает под свирепым: — Выйди. Элиса, не осмеливаясь спорить с сыном, посылает проклятия омеге и покорно идет к двери. Женщина, которую распирает от злости, вылетает за дверь, держась за грудь, и сразу же падает в объятия только прибывшего во дворец вслед за Кааном Кирана. — Многих он убил? На тебе лица нет, — усаживает трясущуюся Элиссу на диван альфа и просит принести ей воды. — Мальчишке конец, — хрипит Элисса. — Я этого не хотела, я хотела ему помочь, но Каан сотрет его в порошок за это. Он перешел черту. — Думай о себе, успокойся, — берет с подноса стакан воды Киран и обеспокоено поглядывает на дверь тронного зала, за которой столкнулись жизнь и смерть в одном лице. Как только Элисса вышла, все внимание Каана снова вернулось к кровавому пятну на его троне. Как же он прекрасен в своем безумии, а безумен он определенно, ведь иначе не посмел бы опуститься на трон Азари. Каан чувствует его страх, парня даже немного потряхивает, но он все так же величественно восседает на троне, перекинув ногу через ногу, и смотрит в упор. Красный красиво оттеняет его белоснежную кожу, кружева на груди не оставляют место для фантазии, а расползающийся под ногами кровавый шлейф филигранно завершает роскошный образ. Каан на мгновенье про все забывает, позволяет себе любоваться лучшим творением человечества и откровенно наслаждается тем, что видит. Земля, оказывается, все еще способна удивлять, и Каан поражается своей слепоте или проделкам судьбы, которая столько веков скрывала от него свое главное сокровище. Гидеон, понимая, что если альфа подойдет ближе, он задуманное не реализует, время не теряет, поднимает пистолет, целится, прокручивает его на пальце и снова целится. — Пуль всего три, но я никогда не промахиваюсь, — как только омега договаривает, зал оглушает выстрел, и тонкая струйка крови ползет от лба Каана вниз, к носу. — Первая за Амаля, которого ты убил в Испании, — дует на дуло Гидеон и, несмотря на напускное хладнокровие, всеми силами пытается успокоить дрожь в руках, иначе он точно промахнется. Гидеон уже подписал себе смертный приговор, отступать смысла нет. Он снова целится, но медлит, заметив как меняется взгляд альфы. Гидеону даже кажется, что лицо идущего к нему мужчины покрывается рябью, он давит на раненый палец, болью отрезвляет свой бьющийся в страхе мозг и снова выстреливает. Каан отшатывается, опускает глаза на грудь, смотрит на то, как рубашка окрашивается в красный, и снова пригвождает омегу к трону взглядом. Гидеон выстрелил ему в голову и в сердце, он уверен, что пуля попала в цель, но Каан, как и ожидалось, снова идет к нему. Омега готов умереть, Каан в этом не сомневается, но все равно его наглости поражается. И да, это определенно наглость, а не смелость, ведь этот парень не глупый, он знает, чем будет расплачиваться, и, зная это, в упор стреляет в того, перед кем дрожит земля. Но есть кое-что, чего он определенно не знает, иначе бы поменял свою тактику. Всеми своими действиями и словами Гидеон только распаляет огонь в Каане, и если бы он понимал, как действует на первородного, то остановился бы. Но Гидеон продолжает, занимает не просто трон из черепов, но и трон в голове Каана, прозвавшего его про себя «кровавым королем». — Я знаю, что не могу навредить тебе, — кричит на него Гидеон, которого душат обида и страх. — Но я попробовал. До последнего вздоха я пробовал бороться. Между ними уже десять шагов. Десять шагов до чудовищной боли и ныряния в пустоту. Десять шагов до стены Белтейн, на которой имя Гидеона не будет высечено, ведь он так и не выиграл даже эту битву. Гидеон одними губами его шаги считает, на «пять» приставляет дуло к своему подбородку. — Светя другим, сгораю сам, — шепчет Ги, в глаза смотрит, видит, как в них на смену гневу сомнение проскальзывает. Каан не успеет, один щелчок, и Гидеон все закончит, пусть и финал его жизни будет не таким, как он планировал, свою смерть он выберет сам. — Нет! — рычит Каан, и ровно на три секунды весь свет вырубается, погружает во мрак не просто дворец, но и значительную часть Лондона, север Англии, а также часть Шотландии и Уэльса. Как напишут в новостях, краткосрочный блэкаут привел к перебоям в движении на автодорогах, железнодорожном транспорте, а также повлиял на работу портов и аэропортов, оказав влияние на почти миллион британцев. Пол под ногами Гидеона содрогается, словно под ним тектонические плиты двигаются, и омегу оглушает грохот и последующий за ним звон битого стекла, осколками посыпавшегося с огромных окон. Гидеон, которого сковал первобытный ужас, прикрывает веки, нажимает на курок, несмотря на то, что уже чувствует тяжесть на оружии, и в следующую секунду, распахнув их, тонет в мертвом черном море в глазах напротив. Каан на пару сантиметров отвел оружие от его подбородка и все так же держит простреленную ладонь на его дуле. — Ты будешь светить вечность, — обнажает клыки альфа, черное море в его глазах превращается в красное. Он его взглядом четвертует, языком свои клыки точит, и Ги не сомневается, они на его горле сомкнутся. — Я хочу тебя ударить, хочу сделать тебе очень больно, — прислоняется лбом к его лбу Каан. — Моего гнева на тебя хватит, чтобы уничтожить армию, но я не могу, — обхватывает пальцами его подбородок, сильно сжимает, каждое его слово сквозь зубы со свистом вырывается. Гидеон отчетливо его войну видит, как в глазах искры сверкают, как он слова с трудом подбирает, как пальцы, впившиеся в его плоть, сильнее не сжимает. — Если я отвешу тебе пощечину, твои мозги размажутся по стене позади, так прекрати меня провоцировать! — рычит Каан, заставляя люстру над головой дребезжать, Гидеон пытается поддаться назад, но рука уже на его горле, и он двинуться не может. — Ты снова зарезал моих солдат, ты сел на мой трон, и ты, мелкий и слабый человечишка, посмел выстрелить в меня, — размеренно, четко выговаривает каждое слово альфа. — Ты зовешь смерть, но она подчиняется мне, и она не придет. Гидеон открывает и закрывает рот, его сознание после неудавшегося самоубийства и пережитого страха путается, он хочет ему ответить, хочет оттолкнуть, но тело ему не подчиняется. В глазах Каана жажда крови плещется, и Гидеон искренне жалеет, что не пустил первую пулю в себя, а пытался доказать что-то тому, кого Смерть в свой список не вносит. — Ты можешь сидеть на моем троне при условии, что сперва на него сяду я, — губами по его скулам водит, на ухо шепчет. — Ты можешь ходить в красном, потому что, оказывается, этот цвет был создан для тебя. Ты можешь перерезать хоть всех моих солдат, я создам новых. Ты можешь стрелять в меня каждый день, я восстану, но сможешь ли ты ответить за последствия? — встряхивает его за плечи, Гидеон как тряпичная кукла в его руках болтается. — А последствия будут, и они тебе не понравятся, — мажет губами по губам, замирает, но и эту битву с собой выигрывает, проводит тыльной стороной ладони по его щеке. Каан опускает взгляд ниже, к его ключицам, рассматривает кружево, плохо скрывающее белоснежную кожу и метку, убирает с него свои руки. Каан не любил красный, потому что никогда не встречал того, кто создан для него и кто носил его в его снах. В реальности у его призрака есть лицо, и ни в одном из миров нет конкурентов его красоте. Ги так и сидит, представляя сценарии своей смерти, и каждый страшнее предыдущего. Он никак не может нормализовать дыхание и расслабиться, потому что не знает, что точно Каан с ним сделает — иссушит или разорвет так же, как того вампира в лесу. Что бы Каан ни сделал, пусть сделает это быстро, не даст почувствовать боль, и Гидеон сопротивляться не будет. Он и с оружием ему не навредил, а с голыми кулаками совсем шансов нет. Каан делает шаг назад, словно готовится к нападению, оставляет между ними только хозяйничающий в зале ветер, и Гидеон совсем по-детски жмурится, пусть и кажется перед ним трусом, но лучше так, чем увидеть того, кого перед смертью видели те, из чьих костей собран трон. Гидеон распахивает веки через мгновенье, потому что его поднимают с трона, и омега, оказавшийся на руках Каана, неосознанно обхватывает мужчину за шею и шокировано выпаливает: — Что ты делаешь? — Пол усеян стеклом, а ты босоногий, — разворачивается Каан и с ним на руках идет к двери. Гидеон притихает, не успевает за своими мыслями, которые разбились о совершенно другую реальность, просто слушает хруст стекла под чужой обувью и, кажется, начинает дышать. Двери распахиваются, Каан проходит мимо шокированными увиденной картиной Элиссой и Кираном, и, миновав их, поднимается по лестнице. Элисса, так и разинув рот, следит за ползущим за ними по лестнице свисающим кроваво-красным шлейфом и не может подобрать слов. — Этого не может быть, — трясет головой Элисса и поворачивается к Кирану. — Он нарушил все правила, он пролил его кровь! Он не может быть настолько им одержим! — Каан выместил свою злость на Ансбахе, ничего удивительного, — нервно усмехается Киран. — Ты сам веришь в то, что говоришь? — подходит к нему вплотную Элисса. — У его злости нет предела, а значит, этот омега не так прост, как кажется. — Напрасно ты переживаешь, — притягивает ее к себе Киран. — Каан заставит его за все заплатить, но ты же знаешь, как мы, альфы, слабы перед объектом желания, так что он просто рассчитал их силы, — поглаживает ее по щеке, и женщина ему улыбается. Каан опускает так и молчащего всю дорогу до второго этажа Гидеона на пол у входа в его комнату и хмурится, заметив кровавые следы на пороге и в коридоре. Маммон, увидев их, спрыгивает с кровати, подбегает к альфе, что-то мяукая, и, внюхавшись в капающую с его простреленной ладони кровь, зло шипит на омегу. Ги это замечает, но решает с котом разобраться потом, если «потом» все же наступит. — У тебя биполярка? — предусмотрительно отстраняется от мужчины Гидеон. — Я видел в твоих глазах свою смерть в зале. Я сделал все, за что ты должен был повесить меня там же. И я знаю, что ты этого хотел, так почему я здесь? — Если бы я этого хотел, ты был бы мертв, — усмехается Каан, любуясь его распушившимися волосами цвета вороного крыла. Невозможно настолько сильно злить Каана, вытягивать в струны все его нервы и быть при этом самым очаровательным созданием в мире. Его блестящие волосы ниспадают на плечи, путаются в вороте пиджака, и Каан думает, что влюбился он не просто в красный, а в его сочетание с белым и черным. Каан неожиданно для себя вспоминает, что у Ареса была подружка, которая была одержима своей внешностью, она проделала бесчисленное количество пластических операций, чтобы создать идеальную версию себя, но в итоге так и осталась бесцветной. Этот омега даже не причесался прежде чем спуститься, на нем нет косметики и хотя бы намека хоть на какие-то старания, он просто родился таким красивым, но свернул не туда. Увидь его Каан на одном из многочисленных приемов, которые посещает регулярно, он бы нарушил свое правило и сразу бы подошел. Чтобы подойти к нему, все движение в городе бы остановил. Он бы стер все барьеры, принципы, можно или нельзя, но без его контактов бы не ушел. Каан бы осыпал его подарками, ухаживал бы так, как никогда ни за кем доселе не ухаживал и заполучил бы его себе. Юнги вроде бы его пленник, будет ли он дышать к утру, зависит от Каана, но он не принадлежит ему от слова совсем. — Ты уничтожил моих братьев и сестер, ты убил моих друзей, моя злость на тебя только подпитывается, и твои действия ее не уменьшат, — шипит уже осмелевший его бездействием Гидеон. — Я хочу сидеть на твоей могиле, я хочу сам ее вырыть, отомстить за человечество, за Амаля, который любил эту жизнь, даже несмотря на то, что в ней есть и вы. — Что ты знаешь о злости? — кривит губы в ухмылке Каан. — А все людское не должно тебя заботить. — Но меня заботит! — выкрикивает омега. — Почему твое настроение меняется за секунду? Почему ты носишься со мной, как с какой-то фарфоровой куклой? Каан и правда был зол, когда он начал стрелять в него, он чувствовал, как в нем поднимается преследующее его всю его жизнь желание уничтожить, которое альфа не способен удовлетворить. Он хотел сделать ему больно, даже чувствовал, как его теплая кровь приятно будет обволакивать его ладони, и ему было плевать в тот момент, что его боль он переживет как свою. Омега перешел черту, он осмелился на поступок, который в клане Азари не прощают. Но стоило к нему подойти, стоило посмотреть в глаза, в которых вопреки страху все равно стояла и стоит открытая борьба, на губы, которые даже сейчас манят альфу, на метку, на которую до скукоживающихся внутренностей хочется положить свою голову — и Каана отпустило. Этот омега, как его личное успокоительное, рядом с ним ничего не болит, не беспокоит, не знобит, и хочется созидать, а не разрушать. — Что ты хочешь от меня? — у Гидеона сдают нервы, и последнее выходит совсем истерически. — Тебя, — чеканит Каан. — Кость от костей моих, и плоть от плоти моей. Тебя и только тебя. Я уже это говорил. Правда ты разочаровал. Я ведь не думал, что ты самоубийца. Что ты, хваленый воин, направишь дуло на себя, учитывая, что ты пока ни одну войну не выиграл. — Не провоцируй меня, — цедит сквозь зубы Гидеон, который хоть и понимает, что альфа говорит это нарочно, чтобы задеть его, злится и на себя. Он и правда показал себя проигравшим, выбрав смерть, но он не расскажет ему, что пошел на это от страха боли и разочарования. — Продолжай бороться, кто знает, может, однажды тебе повезет, и я не встану, — издевательски тянет Каан. — Стреляй в меня, себя не трогай. «Выстрелив в себя — ты выстрелишь и в меня, но тебе этого лучше не знать». Почему омега не может принять то, как он важен Каану, ведь люди говорят, что глаза не лгут. В глазах Каана он видит свое отражение и все равно отказывается принять то, насколько он опьяняюще действует на альфу. — Гори в аду, ублюдок, — выплевывает слова ему в лицо Гидеон. — Лучше бы ты меня убил, потому что с каждой новой секундой моя жажда твоей крови увеличивается. Я стану твоей погибелью. Я отомщу тебе за Одеон. — Заботься о себе и своем здоровье, — мрачнеет Каан. — Я уничтожил базу в Испании, следом пойду в Италию. Я уничтожу их всех один за другим, это вопрос времени. Никто из тех, кто не принимает мое величие, в живых не останется. Мы на войне, и это нормально, но тебя я не трону, более того, я тебя от них защищаю. Ты увидишь падение Белтейн, сидя по правую руку от меня, мое чудесное создание. — Мне твоя защита не нужна, тем более от моей семьи, — сжимает ладони в кулаки Гидеон, который словно разговаривает со стеной. — Сделай подарок нам всем и сдохни. — Прости, я бессмертен, — усмехается Каан, буквально уговаривая себя не приближаться к нему, не провоцировать. Омега точно нападет, а Каан может не рассчитать силу. — Твоя семья объявила цену за твою голову. Твоя семья жаждет твоей смерти, — с отвращением говорит альфа. — Ты жалок, если продолжаешь верить в них и ждать. — Я тебе не верю, — качает головой Гидеон и снова делает шаг назад, потому что Каан подходит ближе. — Ты нарочно это говоришь, хочешь меня запутать. Но если и так, даже если они хотят моей смерти — это нормально. Солдат, попавший в плен, должен сдохнуть от руки врага, а если он жив, значит, он предал своих. Белтейн считает меня предателем, а их мы ликвидируем. Таковы правила. — Если тебе проще заниматься самообманом, продолжай, — улыбается Каан, и не успевает Ги моргнуть, как, схватив его за ворот пиджака, впечатывает в себя. Все-таки он не сдержался, не смог контролировать руки, так и ползущие к нему, и плевать уже на испытание своей силы воли, когда он так близко — это стоит всего. Гидеон дергается назад, не успевает ударить его коленом, как альфа буквально обездвиживает его в своих руках и заставляет смотреть на себя. — И, кстати, — в глазах снова вспыхивают жертвенные костры, а жертва по нему же на пол сползти мечтает. — Наслаждайся одиночеством, это последняя ночь, которую ты проведешь в этой комнате. С завтрашнего дня ты будешь жить в моих покоях и спать ты будешь в моей постели подо мной или на мне, выберешь сам, все для твоего удобства, — так же резко его отпускает и идет к двери. — Чего… — хлопает ресницами Ги, весь пыл которого моментально испарился. — Не будет такого! — срывается за ним омега. — Не мечтай! — И, еще, — разворачивается собравшийся уходить альфа, и Ги сразу же к стене отбегает. — Если твой друг был омегой, то омег среди казненных пока не было, но если он был альфой, я соболезную, правда не искренне, потому что единственный альфа — друг, враг, любовник — в твоей жизни буду я. И лучше мне быть последним. Холодок пробегает по спине Гидеона после последнего предложения. Он на миг принимает мысль, что все, что ему отныне остается — это жизнь с тем, кого он люто ненавидит, и проглатывает подкатившее к горлу сердце. Омега плотно прикрывает дверь за первородным и опускается на кровать. — В его покои? Он серьезно думает, что я буду спать с ним? — смотрит на не собирающегося подходить к нему Маммона Ги. — Ты чего на меня дуешься? — нагибается омега, чтобы поднять животное, но Маммон впервые не идет в его руки, а отскакивает к окну. — Даже ты от меня отвернулся, — укоризненно качает головой парень. — Ты любишь этого монстра так сильно, что теперь ненавидишь меня за то, что я стрелял в него. Это хорошо, я до завтрашнего вечера покину Харон, и твоя злость на меня поможет мне с тобой попрощаться.

***

Сантина подпевает доносящемуся из старого приемника в углу Фрэнку Синатре, натирает стаканы и придумывает, какой нагоняй устроит непоседливому мальчишке. Сэл снова опаздывает, и пусть паб еще ближайший час не откроется, Сантина его предупредила вчера, что он не успеет с утра отполировать столы от следов стаканов. Парень ее заверил, что придет пораньше и все сделает. — Мелкий хулиган, куда его мать смотрит! — возмущается женщина. — Никакой ответственности у этой молодежи нет! Дверь открывается, заставляя колокольчик зазвенеть, и Сантина, не поднимая голову, выкрикивает «закрыто». — В округе закрыты все пабы, и я понимаю, что время раннее, — не уходит наглый гость, — но, может, вы сделаете исключение, нальете напиток адмирала Нельсона уставшему после далекого пути страннику? — подходит к стойке хорошо одетый мужчина за пятьдесят и снимает шляпу, обнажая свои серебристые волосы. Сантина ставит стакан на стойку и, растерянно кивнув мужчине, идет в кладовку за бутылкой марсалы. Через пару минут она уже наполняет его бокал и протягивает его ему. — Впервые в Лондоне? — пытается поддержать разговор женщина, воля которой, и она покинула бы страну, скорее планету. — Нет, но ничего не изменилось, — усмехается мужчина и подносит бокал к губам. — Меняются лишь декорации, а люди нет, и это удивительно, моя дорогая Сантина. Они ведь любознательные, способные развиваться, что они доказывали тем, что ради своего комфорта и долголетия делали все больше открытий, но при этом сущность их не меняется. — Люди прошли великий путь, и… — И стоит бросить им кость, они порвут друг друга ради нее, — перебивает ее мужчина. — Они учатся, и миролюбию в том числе, — аккуратно говорит Сантина, не желая провоцировать собеседника. — Судя по войнам, которые они сами же на протяжении веков развязывают, что-то не очень у них получается, — качает головой гость. — Что привело вас в туманный Альбион? — меняет тему Сантина и выключает радио. — Желание попробовать фиш энд чипс, — подмигивает ей мужчина. — Хочу поглядеть на достопримечательности, подняться в Тауэр, посидеть у Темзы, понаблюдать за мирской суетой. — Вы же понимаете, что ваше присутствие не останется незамеченным, и вас обнаружат, если уже не обнаружили, — осторожно говорит Сантина. — Вы же прибыли по работе? — Не надо про работу, сейчас я не солдат Белтейн, я просто тот, кто хочет защитить кость от моей кости и плоть от моей плоти, — кладет на стойку пару купюр мужчина. — Я не могу оставаться в стороне и позволить чудовищу уничтожить мое дитя. Ты меня не видела, — надевает шляпу и, подмигнув, идет к двери. Стоит ей за ним закрыться, как Сантина наполняет его же бокал виски и залпом его выпивает. Сэл залетает в паб, на ходу бормочет извинения и идет за тряпками. Пальцы Сантины по прежнему дрожат, и присевшая на стул женщина мальчишку за опоздание не ругает. Зачем ругать ребенка, когда следующую зиму он может и не увидеть. У чудовищ в мире людей нет рогов и крыльев, у них ангельская внешность и звонкий смех. Они не приходят на рассвете, не вонзают свои клинки в сердца противников в бою и уж точно не знают ничего о чести. Они подкрадываются осторожно, обматывают жертву паутиной дружбы и любви, усыпляют ее бдительность и только потом нападают. Достойные представители своего рода. Кого будет защищать Жизнь — не важно, Смерть заберет дань, всегда забирает, даже когда не хочет, даже когда забирать приходится свою первую и абсолютную любовь. Она всего лишь выполняет приказы, и не сказать, что Сантине такой расклад и дальше будет нравиться. Пока она вновь наполняет бокал и, уставившись на стену, отсчитывает дни до финальной битвы, которая вполне может стать началом конца света.